Дракон под шнурками. Главы 1-9

"Не каждый принц сияет в броне. Иногда он пахнет пылью дорог и ветром перемен."

Аннотация:
Детские мечты всегда пахнут сладостью — вареньем, медом и шоколадом. Эта история — о пути от сказки к настоящей любви: через разочарования, через принятие, через потери. О том, как однажды мы перестаем искать сияющего принца —и находим того, кто пахнет дорогой, жизнью и теплом.

Захватывающее начало

— Дракон… — она не успела вскрикнуть.
Пламя сорвалось с небес, и в одно мгновение мир погас. Миг назад его силуэт ещё стоял перед ней, вытянув руку, чтобы защитить, — и в следующий миг его уже не было. Только чёрный след на выжженной земле и лёгкий звон в ушах.
Пепел закружился в воздухе, словно хотел что-то сказать, но ветер унёс его к востоку — туда, где кончается карта и начинаются легенды.
Она стояла на коленях в центре круга пепла, не моргая, не плача. Слёзы придут позже.
Она поднимется.
И она вернёт его.
Во что бы то ни стало.
Но чтобы вернуть его, ей нужно вспомнить.
С самого начала.
С вечеров в деревне. С качающегося стула. С книги, которую ей оставила мать.


Глава 1. Летние вечера в деревне

Летние вечера в деревне тянулись медленно, словно густой, почти засахарившийся мёд в стеклянной банке. Солнце не спешило уходить, зацепившись за верхушки деревьев, а воздух, пропахший травами и смолой нагретых досок веранды, все еще не хотел остывать.
На веранде, в старом кресле-качалке, поджав под себя ноги, сидела тринадцатилетняя девочка и читала книгу. Чёрные волосы, мягкими волнами спадавшие на плечи, блестели в вечернем свете. Чёлка почти касалась длинных ресниц; когда прядь сползала ниже, она бесшумно сдувала её, чтобы не потерять строку. Большие, тёмно-карие глаза скользили по строкам так, будто в них был спрятан ключ к тайне. Аккуратный нос с лёгким изгибом придавал облику мягкость. Губы — чуть приоткрытые, полные, с мягким розовым оттенком — едва заметно шевелились, повторяя строки. Овальное лицо казалось удивительно серьёзным для её возраста. Она медленно перелистывала страницы, рассматривала подшитые к ним вырезки из старых газет, обрывки писем и пожелтевшие наброски, собранные кем-то с упрямством коллекционера и любовью рассказчика. Эта книга была единственным, что осталось от её родителей.
С дальней улицы до веранды докатывались короткие всплески смеха; приглушённые, словно через воду, они вязли в жасминовой изгороди и умолкали. Ничего не отвлекало её от чтения. Страницы шуршали, словно сухие лепестки, и каждый раз ей казалось, будто из них вылетает целый мир:

«Принц бежал по ступеням башни. Сердце билось, как птица в клетке. Он знал: возлюбленная — там, наверху. Каменные ступени были скользкими от инея — зима добралась сюда раньше него. Когда он распахнул тяжёлую дверь, в грудь ворвались холод и тревога. Башня была пуста. Лишь в небе, на фоне угасающего заката, мелькнул силуэт — чёрный, крылатый, уносящийся вдаль. Дракон успел. А принц — нет. Он закрыл глаза и поклялся, что найдет её. Даже если для этого придётся пройти сквозь лёд и пламя.»

Рядом, на маленьком круглом столике, стояла старая тарелка — потёртая, но целая. Каждый вечер на ней оказывались «угощения для чтения». Вместе с героями книги она отправлялась в путешествие, и еда становилась ее волшебным проводником в другие миры.
За забором на мгновение мелькала тёмная макушка, и оттуда же кто-то кричал: «Эй! Пойдём с нами ловить жуков!». Она хотела что-то ответить, но конь принца в тот миг пересекал раскалённые пустыни, и надо было успеть отломить тёплый, хрустящий кусочек хлеба, пока он не остыл. Порой она посыпала хлеб крупной солью — и тогда он хрустел, осыпаясь на губы и язык солёной, обжигающей крошкой. В этот миг ей казалось, что она сама летит на коне вместе с принцем, чувствуя, как ветер обжигает лицо, как пыль ложится на губы, как каждое слово книги превращается в шаг по длинной дороге.
Когда принц отдыхал в апельсиновом саду, она тянулась к маленькому квадратику темного шоколада, клала его на язык и он медленно таял, оставляя во рту горько-сладкое послевкусие. Она закрывала глаза и представляла, как принц держит за руку свою принцессу, как их дыхание смешивается с запахом апельсиновых деревьев, а в груди разливается теплая тяжесть — та самая, от которой хочется тихо улыбаться.
Бабушка вынесла мед в маленькой плошке. Тягучий, золотой, пахнущий цветами и травами. Она взяла его пальцем, облизала и липкость осталась на коже, как невидимый след.
Когда принц поднимал меч против врагов, она, замирая, тянулась к ломтику лайма, который бабушка нарезала совсем тонко, почти прозрачно. Она знала, что это будет слишком кисло, но все равно прижимала его к губам. И как только горечь и кислинка пронзали язык, она закрывала глаза, чувствуя, как по телу пробегает легкий холодок страха и восторга. Это было похоже на то, как сердце замирает перед неизвестностью.
Ветер перевернул страницу:

 «Вечер отступал перед надвигающейся ночью, но принц не терял надежды. Там, где витые решётки оплетены колючими лианами, а лунный свет скользил по битым стеклам, прятаться было попросту негде. Он обошёл оранжерею целиком, прислушиваясь к каждому шороху, и всё яснее понимал— её здесь нет.
Тогда он взобрался на самое высокое дерево, которое давно пробило своей кроной стеклянную крышу — и там на горизонте, где небо сливается с землёй, увидел тонкий фиолетовый столб. Свет исходил снизу, будто из земли, и уходил в небо — ровный, устойчивый, невозможный. Сигнал. Принц застыл. Его сердце отозвалось раньше рассудка: это она. Это наш сигнал — факел надежды в самой тьме.»

Как обычно, она закрыла книгу и сошла с крыльца. Дошла до калитки, открыла её и вышла. От калитки она пошла по тропинке вверх по пологому холму. Там начинался лес. В нём пахло влажной корой, тёплой землёй, мятой и грибами. Даже в жару воздух там оставался прохладным. Когда она проходила мимо старого дуба, то дотронулась до шершавой коры ладонью. Это дерево было как сторож леса, и казалось, что оно запоминает её прикосновения. Старый дуб стоял теперь почти на краю — раньше его крона терялась глубже, в тени. Она села под дерево, закрыла глаза и слушала, как поют птицы. Лес никогда не молчал — он разговаривал с ней. Он не требовал слов — только присутствия. И это было чудесно. А потом она вернулась домой — с листьями в волосах, со следами от травы на коленях и запахом леса. Лес разрешал ей взять с собой кусочек себя.
Солнце уже почти исчезло за горизонтом; она снова сидела на веранде, смотрела на фиолетовый закат, слушала, как в траве шуршат насекомые, и мечтала о том, что однажды встретит того, кто будет для неё не выдуманной сказкой, а жизнью — настоящей, живой, тёплой, со вкусом соли, мёда, шоколада и лёгкой остроты на языке.

«Принц не колебался. Вскочил в седло, и его конь, почувствовав решимость, сорвался в галоп. Ветер бил в лицо, пространство расступалось перед стремительным движением, и в каждом ударе копыт звучало одно-единственное слово: Там. Она там.»

Шум в доме вернул ее в реальность. Она поднялась с веранды и вошла внутрь. Что там на этот раз?
Когда бабушка теряла очки, то слегка беспокоилась, хотя старалась этого не показывать — без них она не могла читать рецепты. Она уже заглянула в сундук, в карман фартука, под верандой и даже зачем-то в камин. Но всё было безрезультатно.
— Там, под самым сводом, быть может…, — пробормотала бабушка и, поглядывая на шкаф, потянулась за табуретом.
Внучка нахмурилась — одна ножка у табуретки покачивалась, да и трещина в ней не внушала доверия.
— Давай я, — сказала она и, не дожидаясь ответа, вскарабкалась сама.
Ножка табурета жалобно скрипнула и резко качнулась. В следующее мгновение девочка уже лежала на полу — совсем не удивившись этому.
— Всё хорошо! — поспешила она успокоить бабушку. — Я их нашла…
Очки лежали под кроватью, прямо у ножки, будто нарочно спрятались туда от всех.
Протянув руку за очками, внучка у самой стены задела пальцами что-то шершавое. Между половицами оказался свернутый пополам листок — сухой, ломкий на сгибах, с чуть загнутыми краями. Казалось, он шуршал в ладонях так, будто ждал своего часа. На бумаге были аккуратные стрелки и несколько строк с числами, написанными ровным, знакомым почерком. Стрелки. Она посмотрела на часы: как раз пора.
На дубовой полке, между связками сушёных трав и кованым подсвечником, стояла склянка из тёмного стекла. Она была здесь всегда. Каждый день — в одно и то же время — её нужно было открывать. Она сняла склянку с полки, провернула тугую пробку и, не раздумывая, отпила. Жидкость обожгла язык — терпкая, с горечью полыни и отчётливым металлическим привкусом, словно в ней растворили медную монету. Тепло разлилось по горлу, оставляя странную лёгкость. Никто не говорил, зачем. Просто так надо. Так было всегда. Она не знала, что будет, если пропустить — и никогда не пробовала.
Когда тишина снова вернулась в дом, а на кухне что-то варилось, она вернулась на веранду — туда, где оставила книгу. Ветер снова перелистнул страницу, словно намекая: пора продолжать.
Она села, подогнула ноги под себя и торопливо листала книгу — в поисках того, что сама не могла бы объяснить словами.
— Вот. Здесь.
На одной из страниц — такие же тонкие пунктирные линии. Она приложила найденный лист и рисунок сложился в целое.
— Что это? Завтра спрошу у учителя по картографии. Он приезжает к нам всего на один день, и другого шанса может не быть. Даст ли это подсказку, где искать родителей?
Она задумалась, потом аккуратно подогнула края листа, вложила его между страниц и прижала ладонью — ровно по сгибу. Теперь он стал частью книги.

«Очнувшись после падения, принц только теперь понял, куда его отбросила схватка. Вокруг него стояли руины — камни, когда-то державшие башни, теперь лежали вросшими в землю, покрытые мхом и трещинами. Сквозь проломы в стенах гулял ветер, свистящий, как эхо утраченных голосов. Это был замок — когда-то величественный, блистающий на склоне горы, а теперь забытый, съеденный временем и пламенем. Обломки арок торчали из земли, как сломанные рёбра павшего гиганта. Воздух был горяч, пахло гарью и древней пылью, словно сама история здесь догорала в каменных трещинах.
Меч предательски застрял в хвосте дракона, а щит утонул в болоте ещё вчера. И тут за спиной послышалось низкое, раскатистое рычание. Близко. Совсем близко. Ещё секунда — и вихрь огня накроет его целиком…»

Она всегда закрывала книгу на самом интересном месте — там, где принц, обессиленный, стоял рядом с драконом. Она не знала, чем все закончится. Не хотела знать. Потому что в глубине души верила: ее собственная история еще впереди.
Едва она отложила книгу, как начался дождь — первые капли били по крыше.
Девочка прижала книгу к груди и уже собиралась войти, но вдруг обернулась.
На холме — лишь тонкая полоска тёмной зелени. Лес исчезал. Когда он исчезнет совсем, придётся покинуть это место. Дождь набирал силу. Она вошла в дом, и дверь мягко закрылась у неё за спиной.

;
Глава 2. Башня. Дождь. Мальчишка. Принц

Дождь лил с самого утра. Стёкла помутнели от влаги, и капли медленно скатывались вниз, словно соревновались, кто доберётся до подоконника первым. Девочка сидела за столом, не слушая объяснений своего учителя. Взгляд её был устремлён в окно.
Там, за стеной дождя, по двору носились мальчишки — насквозь промокшие, с волосами, прилипшими ко лбу. Она не знала их, видела впервые, и оттого их веселье казалось ещё более далеким. Кто-то прыгал с крыльца в лужу, разбрасывая брызги ногами, кто-то спешно сбрасывал вещи, чтобы они не мешал бегать. Они смеялись, толкались, плескались в лужах — как будто дождь был не преградой, а свободой.
Один из них, черноволосый, бежал чуть быстрее остальных. Мокрая рубашка подчеркивала широкие плечи и плоский, собранный торс. Черно-белые полосатые шнурки на кедах болтались и били по лодыжкам. Он резко свернул, прыгнул в лужу, взмахнув руками, будто расправил крылья, — и в этот момент перед её внутренним взором вспыхнула сцена из книги:

«Принц мчался сквозь дождь к подножию башни, но дорогу перерезала пропасть — узкая, но глубокая, словно сама земля решила отрезать путь. Он натянул поводья, и конь встал на дыбы, фыркнул, встряхнул мокрой гривой. Принц наклонился, положил ладонь на его шею, чувствуя горячее биение жил под кожей. Они оба смотрели вперёд — и оба знали, что остановка значит поражение. Разбег нужен был длинный, и конь, будто понимая, сам перебирал копытами, разминаясь. Принц перевёл дыхание, и его сердце забилось в том же ритме, что и сердце коня. Тогда он подал корпус вперёд, сжал бока, и животное рванулось. В одно мгновение их воля слилась в единую — и они, словно став одним существом, перелетели пропасть. Копыта глухо ударили по камню на другой стороне, и мир вновь наполнился шумом дождя.»

Учитель медленно нарисовал мелом точку.
— Если у нас есть только точка — у нас нет пространства. Это всего лишь след мела, никуда не ведущий.
Он поставил рядом вторую.
— Теперь у нас две точки. Между ними появляется расстояние. Но без третьей точки оценить его невозможно: не с чем сравнить.
Он добавил третью и соединил их тонкими линиями в треугольник.
— С появлением третьей точки возникает измерение. Мы можем сказать: эта точка «ближе» или «дальше», это расстояние «больше» или «меньше». Единицы измерения — это всего лишь шаблоны, способ сравнить одно с другим. Но… и тут есть проблема.
Учитель показал на карту.
— Представьте: нам нужно измерить длину береговой линии острова. Для начала замерим «шагами великана»: крупные изгибы заметны, но мелкие мы просто перескочим. Он нарисовал на доске простую ломаную фигуру, едва похожую на остров.
— Если мерить шагами обычного человека — линия окажется длиннее так как мы учитываем больше поворотов и углов.
Учитель нарисовал рядом ещё одну фигуру, более подробную, с изгибами и выступами. Эта фигура больше напоминала очертания острова.
— А если измерять шагами муравья… — он улыбнулся. — Тогда каждый камешек будет важен. И берег растянется так, что конца не видно. Он нарисовал плавную извилистую фигуру, похожую на настоящий остров.
— Чем меньше единица измерения, тем длиннее. Учитель отступил, обвёл рукой все три рисунка и продолжил:
— Пространство не такое уж твёрдое, каким кажется. Мы сами выбираем, каким будет мир: простым… или бесконечно сложным.

«Башня поднималась ввысь, теряясь в облаках. Её стены были гладкими, как отполированный камень — ни дверей, ни окон. Только тонкие вертикальные трещины, словно следы когтей на коже великана. Принц провёл рукой по холодной поверхности. Сердце сжалось: она — там, наверху. Но как добраться? Ни лестниц, ни выступов. Башня казалась живой — дышащей, каменной, враждебной. И всё же он не мог уйти.»

А учитель, между тем, не спеша, выводил на доске оси координат. Белым мелом. Аккуратно, почти торжественно. Пространственные линии. Стрелочки. Подписи: X, Y, Z.
— Трёхмерное пространство, — сказал он, не оборачиваясь, — имеет три оси: высоту, ширину и глубину. Всё, что вы знаете, всё, что можно потрогать, существует в этих координатах.
Но представьте себе мир, где есть только две координаты: длина и ширина. Никакой высоты. Всё — плоскость. И вы в нём — кружочек или треугольник. Без объема. Без взгляда вверх.
— А теперь представьте, — продолжал он, — что в этот плоский мир попадает существо из трёхмерного. Оно идёт по нему, как по карте, видит сразу все стороны, даже изнанку. Проходит сквозь стены и тайники. Для него нет ни преград, ни загадок. Но для тех, кто живёт там, он становится невыносимо чужим: чудом, если верить… и кошмаром, если понимать, что от него нельзя укрыться.
Пауза. Даже самые беспокойные смотрели бы на учителя неотрывно.

«Опустившись на камень у подножия, принц вспомнил: когда-то, ещё до начала своих странствий, он читал в библиотеке древнего монастыря о способах перемещения, не по тропам и лестницам, а — сквозь ткань мира.
Кажется, это были Хроники Ветранума. О неком колдуне, что в юности обрел власть перемещаться сквозь пространство, подчиняя себе двери, стены и расстояния. Каждый такой переход требовал плату. Какую – никто не знал. Но плата была высока.
С этими мыслями он встал. Ветер шевелил его плащ, а дождь медленно стекал по волосам. Он знал — придётся вернуться в библиотеку. В те страницы, откуда всё началось. А потом — вновь поднял глаза к вершине башни.»

Дождь усилился. Капли барабанили по стеклу. Мальчишка под деревом поднял голову. Капли стекали по его щекам. Всё слилось. Башня. Дождь. Мальчишка. Принц. Что-то внутри девочки дрогнуло.
Урок подошёл к концу. Но она ещё несколько секунд сидела, глядя в окно. Как будто знала: стоит отвести взгляд — и волшебство рассыплется. Она достала из сумки книгу и вышла в коридор. Остановилась: два пути. Спуститься вниз, во двор, — взглянуть ближе на мальчишек. Или подняться наверх за учителем.
«Учитель никуда не денется», — решила она и пошла вниз.
Во дворе было пусто. Капли дождя смеялись, прыгая по лужам, и каждый их удар отзывался в воздухе серебряным звоном. Пахло мокрой травой и тёплой землёй. Дождь поливал пустые клумбы: когда-то давно там росли шикарные цветы, а теперь это лишь застывшие мраморные очертания. Вода скапливалась в каменных чашах, а потом, смешиваясь с землёй, тонкими чёрными нитями расползалась по плитам. Между плитами пробивался мох, яркий и густой, будто растения пытались вернуть двор себе.
Девочка огляделась: три детские фигуры вдалеке шли через каменную арку в сторону корпуса, где располагались библиотека и мастерские. Она стояла у выхода, слушая дождь, но шагов учителя так и не было. Поднялся сильный ветер, и где-то наверху послышался скрип металла. Девочка вздрогнула — и в этот миг из-за угла здания вышел волк. Мокрая шерсть прилипла к его бокам, жёлтые глаза блеснули. Он шёл медленно, прямо к ней. Девочка отпрянула, торопливо юркнула внутрь и закрыла за собой дверь.
Некоторое время она стояла, прислушиваясь к дождю и собственному дыханию. Внутри было темнее, но и безопаснее. Раньше во дворе никогда не появлялись волки. Может быть, они вышли к людям потому, что лес становился всё меньше, и зверям уже негде было скрыться. Но даже в лесу днём девочка никогда не встречала волков. Эта мысль кольнула тревогой — словно вместе с лесом исчезало что-то, что всегда оберегало их мир.
Учителя всё ещё не было, и девочка вдруг вспомнила: есть ещё одна дверь. Девочка бросилась к другому выходу. И действительно, учитель уже шёл по мосту, в красном плаще с поднятым капюшоном. Она крикнула, но учитель не оглянулся. Тогда она выскочила на улицу, догнала его и, запыхавшись, раскрыла книгу на закладке — на том самом месте с линиями и стрелками.
— Что это значит? — спросила ученица.
В этот миг капля дождя упала прямо на страницу. Учитель прикрыл книгу ладонью и, разглядывая рисунок, медленно произнёс:
— Интересно… Похоже на путь. Направления есть. Расстояния указаны. Но вот только…
Он слегка наклонил голову, прищурился и показал пальцем на то место, куда упала капля.
— …непонятна начальная точка.
Она посмотрела на мокрую страницу — цифры поплыли... Одна расплылась полностью, а от другой сохранилась лишь последняя цифра.
Учитель вернул книгу и, улыбнувшись, сказал:
— И мне неизвестны эти единицы измерения. Попробуй начать с библиотеки. Узнай, кто мог использовать такую запись. Обязательно прочитай книгу «Инструкция по сборке мира в трёх осях». Иногда ответы совсем рядом — нужно только суметь их увидеть.
Ученица кивнула, быстро спрятала книгу в сумку и поспешила в сторону арки.


Глава 3. Библиотека

Библиотека была тёплой и сухой. Воздух наполнен бумагой, клеем и временем. Девочка медленно проходила между стеллажами, проводя пальцами по корешкам книг, будто искала не название — ощущение. Но заголовки расплывались перед глазами, мысли блуждали, сердце всё билось. Она тянула книги одну за другой. Толстый том «Обрядовые песни пастухов» оказался спрятан между «Архитектурой для тупых и острых углов» и потрёпанным «Путеводителем по многогранникам». Одна книга вообще стояла корешком внутрь. Библиотекаря здесь никогда не было: книги приходили и уходили вместе с людьми. Одни приносили свои, другие уносили и не возвращали. Те, что оставались, жили как хотели, и потому искать нужное приходилось долго.
За спиной кто-то тихо переговаривался:
— Возьмём и потом вернём?
— Да хоть не возвращай, всё равно никто не считает.
Свет стекал по стеллажам, тени казались движущимися, и всё вокруг будто замерло в ожидании. И тогда, словно кто-то открыл страницу:

«Когда-то, до похода, принц уже бывал в этом зале. Под самым куполом, среди пыли, паутины и скрипучих деревянных лестниц, где даже свет падал тускло и косо, он искал хоть какую-то зацепку — способ добраться до той, кто была так высоко.
Он перебирал свитки — один за другим. Внезапно чихнул и оступился. Лестница под ним качнулась, и принц рухнул вниз. Книги, словно ошеломлённые птицы, посыпались сверху — страницами, шелестом, веками забытых голосов. Он задыхался от пыли, но вдруг на полу, рядом с собой, заметил то, что уже почти отчаялся найти. Грубую, потемневшую от времени бумагу, исписанную неуверенной рукой. Внутри — легенда. Принц стал внимательно изучать написанное:
Когда-то в городе, давно стёртом с карт, жил мальчик, которого не интересовали ни игры, ни сладости, ни даже рассказы о принцах и драконах. Он любил другое — геометрию. С раннего детства он рисовал линии. Везде. На стенах, на песке, на замёрзших окнах. Но больше всего он любил рисовать на мостовой — когда серый камень ещё хранил в себе утреннюю прохладу, а город ещё не проснулся.
Уголь, оставшийся от печей, был его пером, а серый камень — бумагой. Он выходил с кусочком угля и, склонившись, выводил фигуры. Не просто круги и квадраты — сложные узоры, в которых линии пересекались, разворачивались, создавая тоннели, лестницы, треугольные врата и спирали, уводящие взгляд внутрь себя. Он мог рисовать целый день, пока не стемнеет. А потом… он гулял среди них.
Сначала говорили — просто ребёнок играет, воображает. Но когда особенно впечатлительные прохожие начали оступаться, завидев на мостовой нарисованные ямы, а кое-кто и вовсе врезался в стены, засмотревшись на иллюзорные проходы, — мальчика стали прогонять с главных улиц. И тогда он исчез. Надолго.
Ходили слухи, что он стал учеником алхимика. Однажды ночью жители Ветранума заметили в поле знакомые очертания — линии, светящиеся слабым синим светом. К утру фигуры исчезли, но осталась странная тишина — как будто сам город сделал шаг навстречу чему-то… непостижимому. Каждой ночью появлялись новые узоры. Скоро жители начали замечать светящиеся линии на рёбрах стен своих домов, у подножия заборов, вдоль краёв мостов. Днём они были едва заметны — а ночью изумляли, будто город начинал дышать какой-то иной геометрией.
Постепенно люди начали замечать странности. Шёл человек по мостовой — по знакомой, выверенной дороге — свернул за угол… и не вернулся. Его нашли лишь под утро — мокрого, дрожащего, сбившегося с ног, под старым каменным мостом. Он не мог объяснить, как туда попал. Только повторял, что шагал вперёд, а потом мир внезапно перекосился и он упал в воду.
Люди терялись во дворах, как будто стены менялись местами, а знакомые переулки вели в тупики. Те, кто помнил город наизусть, внезапно начинали сомневаться, что дом, в котором они родились, вообще когда-либо стоял на этом месте.
А однажды нашли… кое-что. Прямо в кирпичной стене старого винного погреба — будто кто-то пытался пройти сквозь неё всем телом. Лицо, застывшее в попытке вырваться. Ни один житель не признал в нём никого из своих. Но этого хватило.
С тех пор горожане перестали выходить днём. Ведь линии, по которым, как говорили, происходили перемещения — были видны только ночью. И лишь в темноте ещё можно было различить, где тропа, а где капкан. Страх проник в город. Люди начали уезжать — сначала семьи, потом целые улицы. И в какой-то момент Ветранум опустел. Остались только стены. И даже про стены нельзя было сказать настоящие они или нет.
Говорят, колдун натворил еще много дел. Его боялись. Но когда сила стала уходить — когда даже магия перестала слушаться — он пропал. Говорят Север принял его — ледяной, глухой, далёкий. Среди вьюг и вечных снегов он укрылся, чтобы никто не мешал ему охранять остатки знаний и защищать тайну переходов.»

Она остановилась у одного из стеллажей и наугад выбрала тонкую книгу в красной обложке. Когда потянула её на себя, соседний том качнулся и с глухим стуком упал на пол. Девочка присела на корточки, чтобы поднять его, и заметила название, выведенное бледными золотыми буквами:
«Танец равновесия».
Сквозь щель между полками напротив виднелся проход. Там, с другой стороны, кто-то стоял — видно было только ноги. Кеды. Пыльные, чуть сбитые на носке. И знакомые чёрно-белые полосатые шнурки, болтавшиеся, как будто живые. Похоже, кто-то недавно бегал по лужам и так и не завязал их. Девочка замерла.
Снова эти кеды. Их появление было слишком странным, чтобы быть простым совпадением, и оттого притягивало ещё сильнее. Она медленно поднялась, шагнула в проход… Но там никого не было. Где-то сбоку послышался лёгкий звук шагов. Она резко обернулась — и успела заметить кеды, мелькнувшие за другим стеллажом. Девочка поспешила туда, заглянула за угол — пусто. Похоже, он уже ушёл.
На полу аккуратной стопкой лежали книги о птицах — целая серия в восьми томах. Но четвёртого тома не хватало. Девочка присела рядом и стала перебирать книги. В одном томе говорилось о ласточках и стрижах, в другом — о сороках и синицах, дальше шли совы, дятлы, журавли… Она знала этих птиц, видела их у себя в деревне — весной над крышами, в лесу у старого дуба, на пруду за огородом. Но чем дальше листала, тем отчётливее чувствовала пустоту. Среди знакомых птиц не хватало кого-то очень важного, привычного. Четвёртый том — тот самый, где они должны быть, — отсутствовал. Она нахмурилась. Почему именно вороны? И зачем этот том мог понадобиться мальчишке в кедах?
Девочка вернулась к книге, которая словно сама упала ей в руки. Открыв её посередине, прочла:
«Когда-то в одном северном лесу люди решили защитить оленей — истребили всех волков. Сначала казалось, что сделали доброе дело: стада увеличивались, поляны были полны жизни. Но уже через несколько лет трава и кустарники исчезли — молодые побеги съедались быстрее, чем успевали вырастать. Земля оголилась, почва стала пересыхать и разрушаться. Лес начал редеть. А потом настал голод. Олени, лишённые пищи, стали погибать, и их численность упала сильнее, чем когда-то при волках. Так природа напомнила: равновесие держится на всех частях целого, даже на тех, кто кажется опасным».
Девочка провела пальцем по строчке и задумалась: выходит, и в мире, и в книгах всё связано — убери одну часть, и рушится остальное. Даже волк, пугающий и чужой, держит жизнь в равновесии. Она вдруг вспомнила жёлтые глаза, блеснувшие во дворе, и по спине пробежал лёгкий холодок.
Если только однажды она поступит в Академию, и поймет, как спасти лес, исчезающий у неё на глазах. Если мир рушится, значит, где-то должна быть инструкция, как удержать его целым. Рядом с Академией ещё тянулись леса — охраняемые, как заповедник, и тогда мысль о том, чтобы покинуть родные края ради этого места, перестанут казаться бегством.
Это могло быть началом её собственной одиссеи.
Но сейчас девушка вернулась к делу, ради которого пришла: после долгих поисков её пальцы наконец нащупали корешок с нужной надписью — «Инструкция по сборке мира в трёх осях». Нашла. Пусть потрёпанная, с потемневшими краями страниц, но настоящая. Она аккуратно положила её в сумку вместе с ещё несколькими книгами по теме и только тогда заметила, что за окнами уже сгущаются сумерки. Пора домой: бабушка ждала, и настало время пить лекарство. Она неторопливо вышла из зала в коридор.
Коридор был длинным и узким, со сводами, где эхо отзывалось на каждый её шаг. Из него вели две двери: одна — прямо на улицу, другая — в конюшню.
Когда-то недалеко отсюда добывали алмазоносную руду. Она вспомнила, как бабушка рассказывала легенду: будто один из шахтёров сумел обучить ворона искать и вытаскивать алмазы. Птица прятала их в гнезде, а хозяин потом забирал блестящие камни. Но это лишь легенда. А в реальной жизни в первые годы именно кони тянули повозки с тяжёлой породой и снабжали шахту всем необходимым. Но время менялось: вместо животных в дело пошли буровые установки, вагонетки и механизированные подъёмники. Для самой работы в руднике лошади стали не нужны. Зато в жизни посёлка без них всё ещё не обходились — ими ездили в соседние деревни, возили продукты и дрова, доставляли людей по окрестностям. Когда шахта окончательно закрылась, здания постепенно обживали по-новому: на месте пустых залов однажды появилась свободная библиотека, а рядом — помещения для обучения.
Девочка посмотрела на дверь слева, затем на дверь справа. Возвращаться домой пешком слишком долго, а время поджимало. Только лошадь могла доставить ее домой вовремя. Она подошла к двери. Лёгкий запах сена и животных навёл тревожную мысль: может, именно он и привлёк волка? Но идти пешком значило всё равно рисковать столкнуться с хищником. Логика перевесила страх, и девочка толкнула дверь в конюшню.
В полумраке конюшни слышалось тяжёлое дыхание лошадей и мягкое переступание копыт. Девочка на мгновение замерла, позволяя глазам привыкнуть к полутьме. Между стойлами стояли животные: одни жевали сено, другие поднимали головы и тихо фыркали, будто приветствовали её.
В дальнем углу, у стены, сидел на низкой табуретке конюх. Старый, широкоплечий, с лицом, покрытым глубокими морщинами. Его седые волосы были собраны в короткий хвост, а руки лежали на коленях — тяжёлые, жилистые, словно высеченные из дерева. Он поднял взгляд — строгий, внимательный.
— Поздновато, — хрипло сказал он. — Чем могу помочь?
Девочка нерешительно сжала ремень сумки.
— Мне нужна лошадь.
Конюх прищурился, нахмурился ещё сильнее.
— Лошади — не игрушки. Устали за день. Да и ночь близко.
Он склонил голову набок и спросил, всматриваясь:
— А ты ведь из того большого дома на краю леса?
— Да, — тихо ответила она.
Старик молчал, будто взвешивая каждое её слово.
— Важно, говоришь… — протянул он наконец. — А если коня вспугнёт зверь? Знаешь, что делать?
— Знаю, — кивнула она, чувствуя, как сердце бьётся быстрее. — Не отпущу поводья. Справлюсь.
Он долго не отвечал, потом вздохнул и поднялся, медленно выпрямляясь. Подошёл к стойлу, где стояла тёмно-гнедая лошадь с белым пятном на лбу, и провёл рукой по её шее.
— Возьми Молнию. Она быстрая и дорогу домой знает. Но смотри… — он перевёл взгляд прямо на девочку.
— Спасибо, — твёрдо ответила она.
Конюх отворил стойло, и лошадь нетерпеливо сделала шаг вперёд.


Глава 4. Академия

Солнечный свет стекал по оконным рамам и собирался в узоры на мозаичном полу. Воздух был наполнен запахами книг, старого дерева и чего-то цветочного — возможно, акациями, что росли за окнами. Во время лекций в коридорах Академии стояла тишина — ровная, как поверхность воды в безветренный жаркий день.
— Это Xyloceras ferrum, — сказал преподаватель, указывая на рисунок.
Нечто, напоминающее жука-долгоносика. Его крылья были тонкими, почти прозрачными, с металлическим отливом — как лезвия. Тело — сегментированное, тёмно-синее, покрытое короткими ворсинками, как у пчелы, но на вид — жёсткое, будто из стеклянного панциря.
— Передвигается стремительно. Активен преимущественно ночью. Прогрызает кору и добирается до сокопроводящих тканей. Один такой жук способен за несколько дней уничтожить дерево, которое росло десятилетиями.
Некоторые студенты переглянулись.
— А что будет, если их всех уничтожить? — раздался голос.
Преподаватель слегка усмехнулся:
— Проблема в том, что эти жуки должны удерживать лес в равновесии. Если их не станет — растения начнут бесконтрольно разрастаться. Корни вытеснят дороги, лианы задушат все остальное. А Parthenocissus venenatus опасны для человека.
— Но ведь так было не всегда? — осторожно спросила девушка у окна. — Почему их стало так много? Жуки изменились?
— Нет, — вздохнул преподаватель. — Изменилось другое. Исчезли их естественные враги. Пропали некоторые виды птиц. Мы до сих пор не знаем, почему. Сейчас изучаем это и одновременно ведем работу по контролю популяции жуков.
Преподаватель ещё что-то объяснял про баланс и ловушки, но её уже уносило прочь — в воспоминание.
Дом. Веранда. Лес.
Где в детстве трава доходила до колен.
Однажды лес просто исчез. Не сразу — сначала он отступал медленно, день за днём, как вода из пересохшего колодца. И всё же она знала, что этот миг наступит. Была к нему готова. Бабушка выкупила добротную пристройку недалеко от библиотеки. Девочка сама обжила её: покрасила стены, терпеливо вымыла скрипучие половицы, поставила у окна небольшой стол, чтобы читать при дневном свете.
Она часто возвращалась к тому листку с линиями и поворотами. Сначала думала, что без начальной точки и без указанных единиц измерения он бесполезен. Но со временем поняла: точка не нужна. Достаточно найти на карте такой путь, где линии совпадут — с поворотами, расстояниями, изгибами. И полные карты, которых у неё не было, хранились только в Академии.
Так одна цель — спасти исчезающий лес — и другая, более личная, поиск родителей, сошлись в одной: путь в Академию.
Теперь у неё было своё пространство. Она подолгу сидела за книгами, вдыхая запах бумаги и чернил, склонившись над строками, где старые авторы объясняли устройство мира и тайные законы природы. Иногда она зачитывалась до сумерек, и свет лампы выхватывал из темноты её лицо, уставшее, но увлечённое.
А днём, когда погода позволяла, она навещала конюшню. Конюх доверял ей лошадей, и девочка училась ездить всё увереннее. Ветер бил в лицо, копыта выбивали ритм по дороге, и это чувство свободы было похоже на полёт. Лошадь знала тропы лучше неё: сворачивала к пруду, мчалась к далёким холмам, а иногда сама замедляла шаг, будто давала хозяйке время насладиться дорогой.
Жизнь текла между книгами и верховой ездой. Днём — учёба и прогулки, вечером — чтение у окна, тихий скрип половиц и мысль о том, что всё это лишь подготовка. Всё, что она делала, вело к одной цели: однажды поступить в Академию.

Солнечные лучи падали на серые плитки пола, размывая границы между залами, между людьми. В коридорах Академии она чувствовала себя маленькой — хотя уже давно перестала быть ребенком.
Однажды, спеша на лекцию, она на секунду остановилась у раздевалки — проверить сумку, убедиться, что взяла лекарство, и перевести дыхание. В этот момент мимо неё, почти задевая, пробежали мальчишки. От них резко пахло: смесью пота, пыли и разгоряченной кожи. Запах был внезапным, тяжелым, обжигающим. И она, сама не зная почему, отшатнулась, будто кто-то толкнул ее в грудь.
Это не был запах принца. Это был запах дракона — тяжелого, дикого, пугающего. Битва, о которой она мечтала в детстве, в реальности обрушилась на нее не подвигом и сиянием мечей, а этой тяжестью и сбивчивыми шагами в коридоре.
И в памяти сразу всплыл отрывок из книги:

«В затерянной среди туманных болот хижине, принц сидел у огня. Он был измучен. Его дорога привела к ведьме — старой, костлявой, с глазами как выцветшие пуговицы и запахом трав, плесени и чего-то гниющего. Весь воздух в хижине был густ, словно подогретый отваром: тут варилось всё — коренья, когти ворон, лягушачьи глаза. С потолка свисали пучки сушёных трав и змеиные шкуры, а на полках стояли банки, в которых плавали вещи, о которых он не хотел думать.
Принц терпеливо ждал, пока ведьма готовила настой — для силы, как она сказала. Или для памяти. Или для чего-то ещё, что уже давно перестало иметь имя. Принц сидел, сжав пальцы на коленях, морщась от запаха серы и ржавчины, и вглядывался в стеклянные сосуды, выстроившиеся вдоль стены.
И тогда его внимание привлекла колба, вся покрытая инеем, как будто в ней всё ещё жил северный ветер. Она была небольшая, с трещиной у основания, и в ней не было ничего, кроме голубоватого света, словно в ней кто-то хранил дыхание зимы. Она не испускала ни запаха, ни пара, но привлекала к себе взгляд так, как притягивает последняя звезда одинокого путника.
Он потянулся, будто случайно, будто просто опёрся рукой о край полки, и — не давая себе времени передумать — сунул колбу в сумку. Она была холодной даже сквозь ткань, как лёд, зажатый в кулаке.
Когда ведьма обернулась, он уже снова сидел, тихо, будто не двигался вовсе. Она протянула ему чашу, шепча что-то бессвязное о памяти, которую можно выпить, и о боли, которую можно развести в кипятке. Принц кивнул, выпил, и вышел, не оборачиваясь. Только в сердце его теперь дрожал холодок, не от настойки — а от той колбы, что лежала в сумке.
Он ещё не знал, зачем она ему. Но знал — это важно»

Один мальчишка пробежал особенно близко. Взъерошенный, с мокрыми чёрными волосами. Она опустила взгляд — те самые кеды, те самые полосатые чёрно-белые шнурки. Она стояла, глядя ему вслед, и чувствовала, как на языке тает какая-то детская сладость — как если бы кусочек шоколада растаял в горьком дыму.

Этот образ мальчишки ещё долго не отпускал её мысли, хотя день обещал быть совсем другим. Он врезался в память неожиданно ярко — взъерошенные чёрные волосы, тяжёлое дыхание после бега, кеды со знакомыми полосатыми шнурками. Казалось, всё это было нарисовано не случайностью, а чьей-то рукой, словно намёк, который она пока не умела прочесть.
Она записала время встречи на бумажку, свернула ее вдвое, положила в сумку и отправилась в архив. Это было место, куда она заходила часто, почти как домой. Работники знали её — стройную девочку с внимательным взглядом, которая часами могла сидеть над картами и книгами. Ей доверяли: позволяли брать на стол даже самые ветхие атласы, где страницы шуршали, как сухие листья.
Среди старых свитков и пожелтевших карт она искала то, что могло стать ключом к листку с линиями. Ей нужны были именно карты того периода, когда исчезли родители: новые могли искажать картину — мосты рушатся, русла рек меняются, одни дороги исчезают, а другие появляются на их месте. Только старые карты хранили облик местности того времени. Она искала место, где линии её листка обретали бы смысл — где повороты оправданы руслом реки, изгибом холма или старой дорогой, где каждый изгиб объяснялся самой местностью. Эта мысль пришла к ней после чтения той самой книги — «Инструкции по сборке мира в трёх осях».
Пока ничего подобного не нашлось. Но это было даже лучше, чем обратное. Ведь если бы подходящих мест оказалось слишком много, её затея стала бы почти безнадёжной. А так оставалась надежда: единственная карта всё ещё может быть найдена.
Перед уходом она подошла к столу, за которым сидела женщина в сером платье и седыми волосами. Сотрудница подняла голову:
—Еще карты? — улыбнулась она. — Ты сегодня долго сидела.
Девочка колебалась, потом протянула свернутую вдвое бумажку и тихо сказала:
— У меня есть просьба. Сегодня, днём, я видела мальчишек. Они… кажется, не из нашей Академии. Кто мог заниматься спортом в это время?
Женщина кивнула.
— Приходи завтра вечером — я посмотрю списки и дам тебе ответ.
— Спасибо, — облегчённо выдохнула девочка.
Она вышла на свежий воздух, будто вынырнула из глубокой воды. Воздух был прохладным и прозрачным, в нём смешивались запахи цветов и молодой листвы. Девочка подняла голову навстречу ветру — тот мягко тронул её волосы, коснулся щёк, и на мгновение ей показалось, что всё вокруг замирает, оставляя только её дыхание и шелест акаций за оградой, таких как в деревне.
Она прошла по мощёной дорожке и остановилась у фонтана. Вода падала с каменных чаш тонкими струйками, разбиваясь на прозрачные капли, и в солнечном свете они сияли, будто горстка крошечных кристаллов. Девочка села на ближайшую скамейку и долго смотрела на круги, расходившиеся по поверхности.
К ней бесшумно подошёл человек в красном плаще с капюшоном, лицо скрывала тень. Он держал в руках маленький сверток. Молча, не сказав ни слова, он положил его на скамейку рядом с девочкой и так же бесшумно ушёл, растворяясь в толпе студентов и прохожих.
Она нетерпеливо развернула свёрток — такие ей регулярно передавала бабушка. Внутри лежала склянка из тёмного стекла, доверху наполненная густой жидкостью. Девочка осторожно вынула его, поднесла к лицу и вдохнула аромат — знакомый, терпкий, горьковатый, как у того лекарства, что бабушка всегда заставляла принимать вовремя.
Она аккуратно завернула пузырёк обратно в свёрток и спрятала в сумку. Вода в фонтане продолжала струиться, словно ничего не произошло. Девочка смотрела на круги на поверхности и вдруг поймала себя на мысли: завтра занятий не было, а это значит, можно позволить себе остановиться, вдохнуть глубже и хоть немного отдохнуть. Мысль о пляже всплыла сама собой: вода, песок, шум ветра — то, чего ей так не хватало в последнее время. Там можно будет сбросить тяжесть тревог и вопросов. И ещё… Там вполне могли оказаться те самые мальчишки.


Глава 5. Съел бы свои кеды… но соуса нет

Солнце било в спину, песок под полотенцем был тёплым и рассыпчатым. Она лежала на животе, рисуя ногами в воздухе замысловатые фигуры, и читала книгу — какую-то про замки и облака или про замки в облаках:

«Принц шёл в одиночестве, и снег хрустел под ногами, как тонкое стекло. Пальцы обморожены, плащ тяжёлый от снега. Он давно не ел. Он не может победить колдуна — но, может быть, сумеет растопить заклятие…»

Страницы пахли как библиотека в дождливый день, воздух — жаром, разогретым кремом и влажной тканью. Мир казался ровным, ленивым, размеренным.
И вдруг — бух!
Мягкий удар выбил ее из мира приключений. Мяч — бело-зеленый, пахнущий песком — угодил прямо в макушку, соскользнул на книгу и скатился в приближающуюся тень.
— Ой, прости! — раздалось сверху.
Она подняла голову. Перед ней стоял парень - загорелый, высокий и мокрый. Волосы — густые, чёрные, сбившиеся в пряди от пота. Он нагнулся, чтобы поднять мяч. На секунду их взгляды встретились — в его глазах было солнце.
И вдруг ей пришла мысль:
А может… это и есть то дыхание, что растопит заклятие?..
И тут… капля пота скатилась с его лба и упала прямо на край страницы её книги.
Он неловко улыбнулся уголком рта и тут же - будто ему нельзя было задержаться ни на секунду — убежал обратно к игре.
Слова больше не имели смысла — всё, что могло быть интересным, только что пробежало мимо, оставив свой след на странице. Её пальцы продолжали держать книгу, но взгляд уже был там, на песке. Она не могла вернуться к буквам. Всё внимание теперь было приковано к нему.
Когда он прыгал за мячом, тёмные нити волос отскакивали назад, словно запаздывая за движением. Он был как само лето — в движении, в игре, в этом солнце, в песке.
Игра продолжалась. Он всё чаще ловил на себе её взгляд — лёгкий, пристальный, как прикосновение. В какой-то момент обернулся. Увидел её. Их глаза встретились. И тогда…
— Ай! — вскрикнул он, - Волки-иголки!
Мяч, брошенный кем-то со стороны, угодил прямо в висок. Его качнуло, он не удержался, упал на колени, выставив руки вперёд. Ладони обожгло, а колено резко ударилось о что-то острое.
Галька. Откуда она здесь, на ровном песке — теперь не имело значения, удар был весьма болезненным. Он зажмурился, выругался сквозь зубы — и вдруг услышал рядом голос:
— Ты в порядке?..
Он открыл глаза. Она стояла рядом. Всё та же девушка с книгой. Только теперь в руках у неё был платок.
— Ты… наблюдала за мной? — спросил он, хрипло улыбнувшись и выпрямляясь.
— Может быть, — кивнула она, присаживаясь рядом, — но в первую очередь за мячом, чтобы он снова не прилетел в меня.
Он замолчал, позволяя ей прижать платок к колену. Её пальцы были осторожными.
— Больно?
— Нет. Все будет ровно.
Она хмыкнула, но не отстранилась.
— И часто ты спотыкаешься на ровном месте? – решила она добавить колкость в его самоуверенность.
— Ну уж прости, я старался упасть красиво.
— Ты упал прямо в мою книжку.
— Надеюсь, не испортил сюжет.
— Наоборот. — Она улыбнулась, не отрывая взгляда. — ты в него идеально вписался.
Над ними лениво плескалось небо, и солнце, устав за день, медленно скатывалось к закату. Ветер приносил запах морской соли, разогретого песка и далёкого прибоя. Он чуть подался вперёд, удивлённо, почти застенчиво.
— А кем? Принцем? Или… драконом?
— А ты кем хочешь быть?
— Тем, к кому ты подойдёшь, даже если он испачкан в песке и выглядит глупо.
— Значит… ты уже им стал.
Парень сидел, немного склонившись вперёд, и придерживал платок у колена. Его ладонь лежала поверх ткани.
Он поглядывал украдкой — будто боялся спугнуть этот момент. Девушка стояла рядом, чуть отвернувшись. Ветер трепал её волосы, а она, кажется, делала вид, что не замечает его взгляда. Но уголки губ предательски подрагивали — от чего-то, что ещё не стало улыбкой.
— Спасибо, похоже, кровь остановилась, — сказал он и протянул спутнице платок.
Она быстро взяла его и, приоткрыв сумку, потянулась внутрь — чтобы убрать.
И замерла.
Внутри, аккуратно сложенный, лежал ее платок. Белый, с синей полоской — такой же, как этот… но не этот. Девушка моргнула, потом посмотрела на платок в руке. Узор чуть отличался.
— Подожди… — пробормотала она. — Это… не моё?
— Так ты… украла платок?
— Тихо ты! – сказала она шепотом, - Я перепутала! Он просто лежал рядом! Я была в панике!, - но сама уже едва сдерживала улыбку.
— Как тебя зовут? – перевел тему парень, понимая, что украденный платок не лучшая тема для беседы.
— Меня…

«Ночь была холодной, но ветер не проникал в подвалы замка, где колдун хранил свои сокровища. Принц пробирался по скрипучим деревянным доскам, стараясь не дышать громко. Среди запылённых сундуков, банок с костями и медных штативов, за тяжёлой, бархатной шторой, покрытой странными символами как на его браслете, он нашёл зеркало.
Старое, чуть потемневшее от времени. Его рама была вырезана из дерева, которое будто жило: тонкие переплетения корней, словно замершие в движении. Но стоило принцу приблизиться, как поверхность зеркала дрогнула — не от отражения, а от узнавания.
Внутри не было его лица. Только она.
Её глаза. Её волосы, сдвинутые за ухо. Она стояла где-то — может, в той самой башне, может, в другой жизни — и смотрела прямо на него, не зная, что её видят. Принц протянул руку затаив дыхание. Его пальцы почти коснулись стекла — и в этот миг она подняла взгляд. Не в сторону. Прямо в него. В самого него. Как будто почувствовала.»

— А тебя? – спросила она в ответ.
— Лёва.
— Лев, значит… Герб со львом тебе точно к лицу.
Он рассмеялся — сначала тихо, потом всё громче, но не от того, что было смешно, а от того, что он часто слышит это, когда называет свое имя. Смех накатывал, как волна пока у него не заурчало в животе.
— Я с самого утра ничего не ел. Съел бы свои кеды… но соуса нет, — Лёва взглянул на лежащие рядом с ним кеды с трагическим выражением.
— У меня есть масло, — невозмутимо сказала она. — И даже хлеб с мясом. Но если ты предпочитаешь кеды — могу приготовить твои полосатые шнурки.
Он медленно повернулся к ней, притворно серьёзный:
— Ты уверена, что мясо свежее?
— Свежее, как капля утренней росы на траве.
— Тогда ладно, — он сделал вид, что убирает кеды за спину. — Оставим их на десерт. Вдруг после захочется чего-нибудь… резиново-хрустящего. Я знаю место, где мы можем перекусить, не опасаясь нападения мячей.
Они встали и пошли вдоль воды. Она шла босиком, а он нёс в руке свои мокрые кеды, легко покачивая их на шнурках. На тех самых шнурках. Иногда их плечи касались — то ли случайно, то ли нет. Он бросал на неё короткие взгляды — будто проверяя, не исчезла ли она.
Их следы оставались на песке рядом. Почти параллельно. И каждый шаг казался началом чего-то важного.

Солнце уже касалось горизонта, окрашивая всё вокруг в медные и розовые тона. В воздухе витал аромат водорослей, нагретого дерева и чего-то чуть-чуть ржавого — как запах времени. Впереди вырастали силуэты — тёмные, перекошенные. Старые развалины, будто выброшенные штормом: обломки деревянных свай, вросшие в песок, куски камня и металлические скобы, изогнутые, как высохшие морские звери. Когда-то здесь был док и пирс по которому ходили рыбаки и грузчики. Теперь осталась только память — кривые балки, торчащие из воды, и развалины каменного фундамента, на котором ветер всё ещё играл в прятки.
Девушка первой ступила на тёмную, гладкую плиту, обросшую мхом и морскими наростами.
— Здесь красиво…, — прошептала она.
Этот уголок пляжа казался оторванным от остального мира — тихим, особенным. Местом, где можно было быть кем угодно. Или просто собой.
Они уселись на деревянный пирс, свесив ноги над водой. Ветер гонял лёгкие волны, а под досками плескалась прозрачная зелень морской глади.
Девушка раскрыла сумку, развернула ткань. Тут же вырвался аромат — простой, но такой родной: свежий чёрный хлеб, запах мяса, лёгкий след зелени и огурца.
Лёва втянул носом воздух.
— Это... это не еда. Это приглашение к новой жизни, — заявил он торжественно.
Взял один, не дожидаясь, пока она предложит. Закинул его в рот целиком, быстро и с полной решимостью.
— Подожди, ты хоть жуй… — засмеялась она.
Но Лёва уже запивал всё из бутылки — вода шипела в горле, мясо пахло праздником, а губы блестели от масла. Он глотал, как будто каждая крошка — это дар.
— Ты что, проголодался на три жизни вперёд? — спросила она.
— Нет, — выдохнул он, довольный. — Просто чужая еда, — всегда вкуснее.
Они снова рассмеялись и казалось будто знали это место всю жизнь. Волны лениво накатывались и отступали, как дыхание спящего великана.

Лёва первым встал, стряхнул крошки, подошёл к краю и посмотрел в сторону дока — туда, где каменные плиты обрывались у входа в полуразвалившееся строение.
Девушка встала рядом и спросила:
— Лёва… я, кажется, тебя раньше видела. Ты бывал в Тихолесье?
Где-то позади, бесшумно сел ворон. Он сложил крылья и застыл на торчащем из песка металлическом ребре, словно часовой, поставленный кем-то наблюдать. Через пару минут к нему присоединился второй.
Лева обернулся посмотрел на девушку.
— Один раз. Давно. Ты, наверное, тоже слышала о человеке, который приручил воронов?
— Да, это же просто легенда.
— Я тогда был с другом, — продолжил Лёва. — У него был свиток. Там написано, что, если правильно провести ритуал, вороны станут твоими глазами и руками.

Теперь он заметил, что птиц стало больше. Они сидели повсюду — на досках, на сломанных балках, на камнях и даже на прибрежной кромке песка. Молча. Некоторые смотрели в их сторону. Другие — в сторону воды. Он немного поморщился, потом обернулся к девушке:
— Пойдём туда? — спросил он, указывая на старый док. — Там прохладнее. И… я внутри ни разу не был.
Она заметила, как Лева смотрел на птиц и кивнула. Они двинулись в сторону старого дока. Под ногами хрустели щепки, пол был выстлан обломками дерева, на стенах — мох, соляные потёки и царапины, оставленные временем и штормами. Между балками валялись обломки ящиков, гнилые доски, ржавые обручи от бочек, куски брезента, верёвки и обрывки ткани, то ли от старых парусов, то ли от мешков.
Неожиданно в глубине дока обнаружился узкий спуск вниз — скрытый тенью и осыпавшимися балками. Лёва огляделся, вытащил из груды мусора прямую деревянную рейку, потом поднял тряпку, запутавшуюся в кольце ржавого троса — когда-то это, возможно, было полотнище паруса.
— Сойдёт, — сказал он, и начал обматывать тряпку вокруг конца палки. — У тебя масло ещё осталось?
Когда она молча кивнула и достала бутылочку, он обильно смочил ткань и через секунду пламя вспыхнуло, освещая пол под ногами тёплым, неровным светом.
— Теперь у нас есть свет, — заявил он с торжественностью исследователя.
Они медленно начали спускаться. Стены постепенно сужались, воздух становился прохладнее. И вдруг...
— Ты это видишь?.. — шепнул он.
По стенам тянулись тонкие голубоватые линии — едва уловимые, как инеевые прожилки на стекле. Они не светились, а словно дышали — мягко пульсировали, будто улавливая некий ритм, общий с шумом прибоя.
У девушки внутри всё сжалось. В памяти всплыла страница из книги. Там были такие же линии. И был принц, который…
Лёва поскользнулся на чём-то мокром. Нога подломилась, и, теряя равновесие, он инстинктивно потянулся к стене.
— Не трогай! — крикнула она, но было уже поздно.
Он коснулся. Пальцы скользнули по стене — и его словно втянуло внутрь.
— Волки-иголки… — только и успел сказать, прежде чем исчезнуть.
Воздух вздрогнул — как после удара невидимого колокола. И снова — тишина.
Она осталась одна. Только факел на полу потрескивал, отбрасывая странные тени. Девушка приблизилась к стене, подняла факел. Голубые линии на мгновение дрогнули — будто узнали её.
— Лёва… — прошептала она. И шагнула вперёд.
Мир вокруг дёрнулся, оборвался и сменился тишиной. Только каменные стены, чуть влажные от сырости, и ощущение, будто она провалилась в глубину веков.


;
Глава 6. Колдун: Рецепты для уставших колдунов

Однажды глубокой ночью колдун заметил нечто странное. Сквозь густую пелену тумана, что вечно окутывала его замок, прорезался тонкий, уверенный луч света. Он был фиолетовым — цветом предостережения, цветом тех, кто умеет заглядывать за ткань мира. Свет поднимался вертикально, точно острие, врезающееся в небо, и исходил, как оказалось, из одной из дальних башен — той, что давно стояла запертой и считалась неприступной. Не тратя времени на лестницы и переходы, колдун ступил на нарисованный мелом треугольник у себя в кабинете, провёл ладонью вдоль линии и шагнул вперёд. Мир слегка содрогнулся — и он оказался в башне.
Там, на открытом балконе, в окружении тлеющих остатков его старой мебели, сидела девушка. Её волосы были растрёпаны, на коленях лежал том, взятый из его библиотеки. Перед ней, в каменном углублении, горел костёр. Пламя было высоким и странным: фиолетовым — с примесью чего-то сладкого, обманчиво чарующего. Он заметил у её ноги раскрытый мешочек — остатки порошка, который нельзя было добыть иначе как через алхимическое зеркало. Гильдия. Он остановился у входа, тень его была длинной и дрожала, будто от напряжения самого камня.

— Ты, видимо, не ценишь свою жизнь? — спросил он, не повышая голоса. — Проникновение в мой дом — редкий, но очень надёжный способ умереть.
Она вздрогнула. Но не закричала.
— Я не вор. Я… — она запнулась, пытаясь вспомнить то, что секунду назад казалось простым. — Мы с Дареном… с принцем… мы гуляли в заброшенном саду. Там был старый фонтан и… кролик. Белый. Я побежала за ним, и… и вдруг оказалась здесь. Я не знаю, как. Всё было… скользким. Как сон. Или зеркало. Я развела огонь, чтобы согреться и подать ему сигнал: этот порошок направляет из пламени луч в небо…
Колдун молчал. Фиолетовое пламя играло на его лице, в зрачках отражались отблески огня — будто внутри него тоже что-то полыхало, едва сдерживаемое. Он медленно провёл по ней взглядом, одновременно вычерчивая в воздухе невидимые линии, от которых воздух чуть дрогнул, словно нагретый. Затем заговорил, низко и ровно:
— Для вора ты выглядишь слишком благородно: в твоём наряде больше ценного, чем во всей этой башне. А вот что касается Гильдии… ты и сама можешь не понимать, что уже стала их марионеткой. Поэтому даже если ты не врёшь…
Девушка не шевелилась. Смотрела на него, не в силах понять, о чём он думал. Она чувствовала только опасность — молчаливую, обволакивающую.
А колдун, тем временем, отвёл глаза в сторону, словно взвешивая её слова или пытаясь вспомнить что-то забытое.
— Ты ведь не любишь гостей, так? — нарушила молчание девушка. Голос её был тихим, но твёрдым.
Внимание колдуна вернулось в реальность.
— Это очевидно, — усмехнулся он, не уточняя, что именно из происходящего выдало его антипатию к визитам.
— Я покажу тебе, как сюда попала, — продолжила она, осторожно, будто нащупывая логическое обоснование, с которым колдун мог бы согласиться. — И ты… сможешь закрыть этот проход. Запечатать, или как у вас там это называется. Чтобы никто больше не мешал тебе.
Пауза.
— А для этого тебе надо отправить меня обратно.
Она смотрела прямо ему в глаза — не вызывающе, но с какой-то наивной верой в торг, в возможность сделки.
— К тому же… — она на мгновение отвела взгляд, словно вспоминая нечто важное, — я уже подала фиолетовый знак. Это значит, что теперь к этому месту будет проявлен интерес как минимум со стороны Дарена.
Она не отводила взгляд.
— Чем быстрее я вернусь домой, тем лучше для всех.
Колдун не слушал ее, а оценивал урон, причиненный ее появлением.
— А вот это, — он показал на остатки книги у костра, — ты, случайно, не со стола взяла?
— Да… — тихо ответила она, не понимая, почему разговор вдруг ушёл в сторону, - Мне нужна была бумага чтобы разжечь огонь.
Колдун замер от такой честности. Несколько секунд он молчал, и только огонь потрескивал, бросая искры в туман за балконом. Потом он медленно вздохнул и покачал головой.
— У меня больше сотни книг. И как ты думаешь, какую одну-единственную я ещё не успел прочитать?
Девушка виновато опустила взгляд и едва заметно дрожащей рукой протянула ему то, что осталось — три десятка обугленных по краям листов и обложку с выдранным корешком. В её движениях было столько смущения и искреннего раскаяния, что это не могло остаться незамеченным даже для ума, привыкшего к холодным формулам.
Только теперь она прочитала название книги – Фракталы: рецепты для уставших колдунов.
— Это была… поваренная книга? — Девушка незаметно задвинула ногой обугленный край раритетного стула.
— Это была карта. Кулинария — просто побочный эффект.
Он взял книгу осторожно, будто прикасался к раненому и аккуратно положил книгу на стол, разглаживая остатки обложки.
— Я точно не оставлю тебя здесь, — тихо сказал он. — Иначе ни библиотека, ни башня не переживут этого визита.

Колдун резким движением руки пригласил незваную гостью войти внутрь. Той же рукой он указал на кресло возле стола. Затем повернулся к полке, взял небольшой горшочек с золой и рассыпал её на огонь. Пламя задохнулось мгновенно, но фиолетовый свет никуда не исчез. Он не удивился — обычный остаточный эффект от сигнального порошка, через пару дней рассеется, Колдун тяжело вздохнул, вернулся в комнату и уселся напротив девушки.
Вопросы сыпались один за другим:
— Из какого ты сада? С юга? У вас там гравий или мозаика?
— Где в твоём маршруте был первый поворот? Через какие арки ты проходила?
— Какие фигуры ты пересекала? Были ли там правильные восьмиугольники? Или…
Она моргала. Отвечала сбивчиво:
— Там были красные розы… И белые лаванды. А ещё деревянная скамейка. Я побежала за кроликом. Он был очень быстрый. Потом помню сиреневую дымку, и…
— Сиреневая, — повторил он сухо. — Цвет — это не координата.
Колдун резко выпрямился.
— Я составлю план перемещений. Нам придётся посетить несколько мест похожих на твое описание, — мысленно он уже чертил маршруты.
Девушка тоже встала.
— Ты собираешься отправить меня домой?
Колдун ответил не сразу. Он задержал взгляд на фиолетовом свете в небе.
— Скажем так, я хочу убедиться, что этот… сбой не повторится. — Он встретился с ней глазами. — А если повторится...
Он нахмурился так, что было непонятно — то ли он думает о наказании, то ли о защите.

Колдун ушёл в соседнюю комнату и начал собирать всё необходимое для перемещения. Девушка же стояла у стены, прислушиваясь к каждому его движению, но не отвлекала, чтобы не нарушить порядок этих непонятных приготовлений. Её взгляд снова и снова возвращался к остаткам костра и к фиолетовым следам, что медленно таяли в воздухе. Наконец она решилась заглянуть в соседнюю комнату. Стол, шкафы, сундуки, но колдуна нигде не было. И тут за её спиной раздался низкий, спокойный голос:
— Нам пора.



;
Глава 7. Принц: Магия и вода

Принц Дарен, последний наследник Лазурной долины, знал: замок колдуна не открывается тем, кто идёт напрямик. Его двери — не для тех, кто полагается только на силу, а стены — не для тех, у кого есть только смелость.
Тот, кто решается приблизиться, рискует соскользнуть в ловушку или исчезнуть без следа. Лишь в сумерках проявляется истинная геометрия: тонкие линии, днём невидимые, в темноте начинают светиться разными цветами, подсказывая, где нельзя ступить, что нельзя пересечь — и откуда нет возврата.
Вечером, когда солнце медленно падало за горизонт, всё оказалось именно так, как он и рассчитывал. В слабом свете заката замок будто ожил. На земле и стенах проступили тонкие голубые и красные линии, словно вырезанные светом. Они пересекались, изгибались, образуя странную геометрию, в которой чувствовался чужой умысел. Некоторые вились прямо у входа, другие уходили вглубь каменной кладки, тая в ней, будто дразнили: ступи сюда — и узнаешь, куда ведёт этот путь.
Принц сжал поводья и осторожно направил коня вдоль крепостной стены. Солнце почти исчезло, оставляя на небе лишь узкую алую полосу, что, словно кровавая рана, рассекала сгущающуюся тьму. Очертания замка становились призрачными, зловещими. Линии дрожали и пульсировали, а Дарен всматривался в кладку, искал хотя бы малейший зазор между светящимися швами, который позволил бы проникнуть внутрь. Конь тревожно переступал копытами, чуя невидимую преграду.
Стены замка были высокими и суровыми. Старый камень, почерневший от времени и дождей, выглядел неприступно. Узкие окна-бойницы смотрели на мир тёмными, пустыми глазницами. Острые зубцы на верхушках башен напоминали оскал хищника, замершего перед прыжком.
Дарен сделал круг, затем второй, чувствуя, как внутри него нарастает тревога. Вновь и вновь он проезжал мимо массивных ворот. Яркая и опасная геометрия, хорошо различимая в сумерках, плясала на камнях. С каждым кругом сердце принца билось всё чаще. Он чувствовал, как в груди сгущается тяжёлая безысходность. Замок стоял перед ним — древний, равнодушный к его отчаянию. И всё же он не мог позволить себе отступить.
Окончательно стемнело. Дарен остановил коня и поднял взгляд к тяжёлым тучам. Ветер усиливался, принося запах гниющей листвы и сырости. Казалось, сам замок дышит смертью. Конь нервно фыркнул, копыто звякнуло по скрытому в траве камню. Камень отскочил и упал с плеском в лужу.
И вдруг его осенило.
Вода!
В замок должна поступать вода. И на воде нельзя начертить линии. Магия не удерживается на текущей воде!
Дарен быстро расстегнул сумку и достал старую, потрёпанную карту, найденную в забытой библиотеке. Сухая бумага шуршала и хрупко изгибалась в его руках, отдавая запахом пыли и старой кожи. Он скользил взглядом по полустёртым линиям, выцветшим символам, едва различимым обозначениям, пока наконец не остановился на одном месте — там, где к замку тянулась тонкая, синяя нить.



Он свернул карту, убрал её обратно и решительно направил коня к отмеченному месту. Конь легко преодолел расстояние, и вскоре перед принцем возник мост — удивительно красивый в своей простоте и изяществе. Тонкие каменные арки изгибались грациозно, словно вытянутые крылья сказочной птицы, а вьющиеся растения, спускаясь по стенам оврага, образовывали густые, живые занавески, покрытые нежными цветами.
Внизу, в глубине оврага, тихо журчал ручей, сверкая отражением луны. Этот живописный уголок природы казался ярким контрастом суровой мрачности замка.


Спешившись, Дарен осторожно спустился вниз, к самому ручью. Там, поросшая мхом, обнаружилась старая, ржавая решётка, закрывающая широкий тоннель, уходивший куда-то глубоко внутрь скалы. Сердце принца заколотилось от волнения и надежды.
Он снял с седла крепкую верёвку, одним концом надёжно обвязал ржавую решётку, а второй крепко закрепил на седле своего коня. Он погладил животное по шее и негромко произнёс:
— Давай, дружище, помоги мне.
Конь заржал, предчувствуя, что ему предстоит. Принц взмахнул рукой — и конь дёрнул. Один, второй рывок… С треском решётка сорвалась, упала, поднимая брызги. Звук удара раскатисто пронёсся по оврагу, вспугнув птиц, которые резко вспорхнули в небо, оставляя за собой лишь тишину.
Дарен подошёл к коню и обнял его за шею. Потом выпрямился, достал из сумки клочок пергамента, обернулся спиной к ветру и, опершись на седло, нацарапал короткое послание.
Сложил записку вдвое, потом ещё раз — и обернул плотной тряпицей из седельной сумки. Осторожно вложил свёрток под ремень седла, туда, где дождь не достанет, и надёжно закрепил, проверив узел. Затем прошептал:
— Домой. — ты знаешь путь.
Конь вскинул голову, будто понял. Принц похлопал его по шее, отступил. Животное замерло на миг, посмотрело на него — и развернулось, побежав прочь по мокрой тропе. Дарен долго смотрел ему вслед, пока силуэт не растворился в темноте.
Тогда он собрал вещи, достал факел и чиркнул огнивом, зажигая его. Яркий свет озарил стены тоннеля, играя на влажных камнях.
Он взглянул на горизонт, затем глубоко вдохнул и решительно шагнул в тоннель, позволяя тьме и неизвестности поглотить себя.
Дарен не знал, спит ли она, заколдована ли, помнит ли его. Но знал: если не он, то никто.
Он не успел уйти далеко, как снаружи послышался первый шорох дождя.



;
Глава 8. Охотники

В сезон дождей небо переставало быть простым фоном и становилось частью пейзажа. Серый цвет то уходил в зеленоватый, то в синеватый оттенок. Тучи тянулись медленно, в несколько слоёв разной плотности. Солнца почти не было видно — лишь тусклое расплывшееся пятно за мокрой завесой.
Лес тоже менялся. Тёмные стволы и кроны деревьев напитались влагой. Между ними клубился холодный туман, то скрывая, то открывая даль. Земля превратилась в вязкое месиво: тропы исчезли, глина тянулась за сапогами, вода собиралась в ямках и ручьях.
Под этим серым небом и среди этого леса двое охотников — Ларс и Готфрид — сидели под еловым навесом, тщетно пытаясь развести костёр из сырых дров.
— Ни косули, ни кабана, ни даже белки, — с досадой сказал Готфрид, бросив в огонь ветку.
— В лесу пусто, — мрачно подтвердил Ларс. — Я такой голодовки не помню.
— Это дожди. Копытные уходят глубже, туда, где сухие возвышенности.
— А мелкая дичь прячется в норах, — добавил Ларс. — Или сидит по кустам, не шевелится, силы бережёт.
Пламя наконец разгорелось — слабое и неровное, но согревающее. Готфрид вздохнул и протянул ладони к огню.
— Я снова предлагаю взять денег у пастора, — произнёс он шёпотом, скорее по привычке, чем из боязни быть услышанным посторонними. — С деньгами уйдём лесными тропами в город.
Пламя вспыхнуло сильнее, искры взвились и погасли. Ларс оглядел лес, затем посмотрел на собеседника сквозь клубы дыма.
— Согласен. Паломники Его Тени на днях щедро насыпали пожертвований. Там должно быть немало.
Повисла пауза. Когда вода в котелке закипела, Ларс развязал небольшой мешочек, бросил в кипяток щепотку зверобоя, несколько стебельков мяты и горсть чабреца. Воздух наполнился густым, терпким ароматом трав.
— Тогда договорились, — сказал наконец Готфрид. — Сегодня перед рассветом.

Храм, составленный из остроконечных арок, стоял в центре посёлка, возвышаясь темной громадой среди низких и простых домов. Высокие стены из серого камня поднимались к небу, исчезая во мраке. Узкие окна-щели были закрыты и дождь бился о стекло, расплываясь по нему мутными дорожками. Ворота оставались закрытыми, но не запертыми —ночью сюда всё равно никто не заходил. Тяжёлые створки глухо застонали, когда двое приоткрыли их и, проскользнув внутрь, растворились в темноте.
В углу, как всегда, стоял ящик для пожертвований. Тяжёлый, окованный железом, он казался надёжным и неподвижным, как сама вера. Они возились не долго. Замок с треском выломался вместе с частью деревянной крышки. Осколки сухого дерева рассыпались по полу. На мгновение оба замерли, затаив дыхание, и только дождь за окнами продолжал ровно барабанить по стеклу.
Внутри лежало всего пять медных монет.
— Пять… — разочарованно сказал Готфрид.
Ларс пересчитал и лишь кивнул, сжав зубы.
— А где же пожертвования? Серебро паломников… — удивился он.
— Значит, слухи не врут: пастор действительно тянет на себя, — ответил Готфрид.
— Завтра он заметит сломанный замок и свалит свои грехи на кражу.
— И тогда у нас будет не только пустой желудок, но и петля на шее, — догадался Ларс.
Готфрид прикусил губу.
— Я придумал: утром пойду к пастору до того, как он заметит взлом, и попрошу немного денег на еду. Если согласится — мы вместе увидим пропажу и это даст нам алиби. Если откажет — скажу, что знаю о его делах и потребую плату за молчание. Он не догадается, откуда у меня такие сведения, и не сможет оправдаться. Если что-то пойдёт не так — ты всем расскажешь про пастора.
— Да, хорошая идея, — согласился Ларс. — Я буду ждать тебя в трактире.

Утренний трактир был почти пуст. За дальним столом двое вернувшихся с улова рыбаков ели кашу. В углу дремал стражник, сменившийся с ночного дозора, кружка перед ним так и осталась недопитой. У стойки мельник жевал хлеб, ругаясь себе под нос.
Ларс выбрал место у стены, откуда было видно дверь. Снял капюшон, встряхнул с себя воду и заказал кружку эля чтобы не выделяться. Он ждал. Каждый раз, как дверь открывалась, он напрягался — но входили не те. Время тянулось мучительно медленно. Что если пастор сразу поднял тревогу? Что если Готфрид не вернётся вовсе? Или, хуже того, вернётся, но уже не один?

В дверном проёме показался Готфрид. Он медленно прошёл между столами и опустился рядом с Ларсом.
— Что там? — спросил Ларс, едва успев отодвинуть кружку.
— Пастор заплатит за молчание, — тихо сказал Готфрид. — Сегодня на закате в заброшенной шахте. — Он достал смятую бумажку, рука на мгновение повисла в воздухе, потом нерешительно положил её на стол. — Вот карта… оставит деньги у вагонетки.
Ларс развернул её, присмотрелся к неровным линиям.
— Нарисовал сам, — добавил Готфрид. — Мне не понравилось, как он смотрел. Слишком быстро согласился.
Ларс потерял интерес к карте, вернул ее и спокойно предложил:
— Лучше не идти сразу в шахту. Мы подождём в оранжерее: с окна второго этажа видно дорогу. Если он будет не один — значит, засада. Если один — риск небольшой: нас двое, и у нас будет оружие. Дальше — по ситуации.
— Доверять можно лишь стальному лезвию, — сказал Готфрид и демонстративно коснулся ножа за поясом.
После короткого молчания они встали. Разошлись по домам, взяли своё оружие и к вечеру вновь встретились.

Оранжерея стояла у окраины посёлка, за зарослями шиповника и диких кустов. Когда-то здесь выращивали травы и цветы для целителей, но теперь стеклянная крыша обрушилась. Хотя за растениями давно никто не ухаживал, жизнь внутри не угасла — она лишь исказилась. Сквозь трещины в стенах пробивались дикие побеги, переплетались, душили друг друга, образуя густую зелёную паутину. Влажность и тепло делали оранжерею похожей на что-то живое, но чужое. Животные обходили это место стороной, даже птицы не садились на крышу. С потолка свисали старые лианы, слипшиеся в мокрые канаты.
Ларс первым нашёл лестницу на второй этаж. Когда-то здесь была деревянная галерея для ухода за верхними растениями, но теперь перила покосились, а доски пола прогнили. Доски шевелились под сапогами, и каждый шаг отдавался скрипом.
Готфрид, ступал следом. Раздался треск, нога ушла вниз по колено.
— Тихо! — сказал Ларс, помогая вытащить ногу.
Когда они убрали доски, под гнилым настилом открылось углубление. Там находилась старая деревянная коробка, вся в плесени. По углам копошились мокрицы. Они осторожно вытащили коробку. Ларс поставил коробку на бочку, стоявшую у стены. Готфрид вытер ладонью плесень, нашел подходящий зазор и поддел ножом крышку. Внутри лежали серебряные монеты. Они блестели в тусклом свете, пробивавшемся через разбитое стекло.

;
Глава 9. Заброшенная шахта

Лева стоял рядом с ржавой вагонеткой, доверху заполненной рудой. А вокруг только глухая, липкая тишина. Он сглотнул. Захотелось позвать её по имени, громко, во весь голос. Но он не знал, можно ли здесь кричать. Тогда Лёва зажмурился. Сильно. Потом выдохнул и открыл глаза.
— Ты здесь… — обрадованно вырвалось у него, когда она возникла прямо перед ним, с факелом в руке, будто вышла из воздуха.
— Конечно, — улыбнулась она. — Ты же в моём сюжете.

Они огляделись. Потолок терялся в темноте, поддерживаемый арками из дерева. По ржавым рельсам уходила вглубь заброшенная шахта — прямой коридор, потом поворот, потом тьма. Влажный воздух был густым, с запахом ржавчины, глины и чего-то прелого, как будто время здесь остановилось, сгнив и осев на стенах. Светящихся линий больше не было — портал исчез. Значит, здесь назад пути нет, остаётся ждать, что портал откроется вновь или искать другой выход.
Лёва на секунду коснулся вагонетки — металл оказался холодным, как лёд. Он отдёрнул руку, будто обжёгся. Сделал неуверенный шаг вперёд. Камень под ногой качнулся. Сердце ударило в груди. Девушка подняла факел выше. И вдруг — скрип. Где-то далеко. В полной тишине он прозвучал слишком отчётливо, будто шахта ответила на их появление.
— Кажется, мы здесь не одни, — сказала она шёпотом.
— Мы не можем стоять здесь вечно и ждать, — добавила он.

Он взял её за руку. Сначала неловко — пальцы соскользнули, как будто он не был уверен, можно ли. Но потом — крепко. По-настоящему. Так, как берут, когда боятся потеряться. Девушка сжала пальцы в ответ. Они двинулись вдоль рельс и недолго шли, пока не оказались там, где путь обрывался у края. Пришлось повернуть назад. На обратном пути девушка заметила: от одной из стен ощутимо тянуло прохладой.
— Волки-иголки… — оживился Лёва, задрав голову. — Ты только посмотри!
Над ними открывался второй уровень пола — площадка, до которой тянулась отвесная каменная стена. Казалось, будто шахта имела два уровня: нижний, где они стояли, и верхний, скрытый в полумраке.
— Думаешь, там выход? — с надеждой спросила она.
— Узнаем, — ответил он и, присев, подставил ладони.
Она поставила ногу на его сцепленные руки, опёрлась на плечо и подтянулась. Пальцы нашли углубление, и, вскинув вторую ногу, она перебралась на верхний уровень.
— Есть! — донеслось сверху.
Она легла на живот, протянула руку вниз. Лёва ухватился. Сначала ладонь, потом локоть, плечо — он подтягивался медленно, скользя кедами по каменной стене. Девушка ухватила его второй рукой и с рывком втащила рядом с собой.
Они оба рухнули на пол, тяжело дыша.
— Мы забыли факел, - сказали они почти одновременно.

Лёва привстал и боковым зрением уловил движение. Из темноты показались два глаза и крупный щетинистый силуэт. Нос, блестящий от влаги, шевелился. Кабан. Дикий. Он тяжело фыркнул, ткнулся мордой в воздух, словно чуя запах чужаков.
— Волки-иголки…
Лёва встал перед девушкой и раскинул руки, заслоняя её собой. Сердце билось где-то в горле, но он не двигался. Кабан замер, занизил голову, будто собирался рвануть с места.
— Назад! — крикнул Лёва, не оборачиваясь.
Девушка поднялась и сделала пол шага назад.
Кабан рванул. Лёва в последний миг увернулся в сторону и с усилием врезался зверю в бок, всем телом. Толчок вышел отчаянным, но недостаточно сильным, чтобы сбить кабана с прямого хода. Кабан лишь пошатнулся. Девушка встретилась с ним взглядом. В следующее мгновение копыта соскользнули по мокрому камню, и туша тяжело рухнула на нижний уровень.
Раздался глухой удар. Визг. Эхо долго катилось по шахте, пока не смолкло в тишине.
Лёва тяжело дышал, глядя в пустоту. Девушка молча положила руку ему на плечо. Он обернулся.
— Нужно достать факел, — сказал он с натянутой улыбкой. Пальцы всё ещё дрожали.

Он осторожно спустился, цепляясь руками за выступы. Камень был скользким, но он держался крепко. Девушка склонилась рядом.
— Осторожно, — прошептала она, не отрывая взгляда.
На нижнем уровне все ещё тлел факел. Лёва поднял его и пламя вспыхнуло, дрожащее и живое. Кабана нигде не было. Он подтянулся обратно. Свет вернулся к ним.

— Если здесь был кабан… — рассуждал он вслух, оглядываясь по сторонам. — Значит, есть выход наружу. Иначе как бы он сюда попал?
Она кивнула, складывая руки от холода.
— И, возможно… он здесь не один, — добавила она тихо.
Они переглянулись. Мысль повисла в воздухе, холодная, как камень под ногами.
— Значит, пора двигаться, пока нас не нашли его друзья.

Они шли медленно и осторожно. Каждый шаг отдавался эхом. Стены были покрыты мхом и влажными подтеками, где-то капала вода. Коридоры петляли, раздваивались, снова сходились — казалось, это не шахта, а лабиринт.
— Мы уже здесь проходили? — спросил Лёва неуверенно.
— Я… думаю нет, — ответила она, оглядываясь.
Они остановились. Девушка провела пальцами по стене, потом прижалась к ней ладонью — прохладной, шероховатой. И вдруг вспомнила.
— В книге... Чтобы выйти из лабиринта, нужно всё время держаться одной стороны. Правой или левой — неважно. Главное — не менять.
Они пошли, держась левой стороны, на этот раз их шаги были быстрее и увереннее. За следующим поворотом их ждал длинный коридор - путь только прямо.
— Расскажи, — сказала девушка, — тебе тогда удалось провести ритуал подчинения птиц?
Лёва грустно усмехнулся, взгляд оставался настороженным.
— Я слишком поздно узнал цену, которую придется заплатить - решил отменить всё. Прервал ритуал, — тихо ответил он. — Но, кажется, птицы были другого мнения… с тех пор они преследуют меня. Поэтому я не нахожусь долго на одном месте…
Она хотела спросить ещё что-то, но тут Лёва споткнулся.
— Осторожно! — вскрикнула девушка, подхватывая его за плечо.
Лева ногой нащупал гладкий скользкий предмет. На полу, среди камней и щебня, лежал старый меч.
— Повезло, — сказал он, поднимая находку. — Если местные обитатели… не очень гостеприимные… — он сделал взмах в воздухе, — пусть лучше у нас будет хоть что-то.
— Судя по тому, что он тут валяется, своему хозяину он вряд ли помог.
Лёва заметил, как её пальцы крепче сжали факел, и в глазах мелькнуло беспокойство.
— Хозяин оставил этот подарок заблудившимся, — усмехнулся он, пытаясь разрядить напряжение.
Они шли вперёд — у неё факел, у него меч. Коридор становился шире, воздух свежее. И когда впереди забрезжил тусклый свет, они не выдержали — сорвались с места и выбежали в полукруглую каменную нишу. Путь наружу преграждала тяжёлая металлическая решётка. Сквозь неё виднелся лес — стволы деревьев, пышные кусты, полоска неба. Из леса доносился крик птицы.
Лёва дотронулся до прутьев — холодный металл протяжно заскрипел. Решётка была древней, но всё ещё надёжной. Замок — массивный, ржавый, но целый.
— Волки-иголки… Ну, конечно, осталось только… пройти насквозь, — пробормотал он, окинув преграду взглядом.
Они присели рядом с решёткой, прямо на холодный каменный пол. Свет снаружи ложился на их лица полосами, проходя между прутьями.
Девушка медленно достала из сумки маленькую бутылочку из тёмного стекла с красной жидкостью и сделала глоток. Пара капель скатилась с её губ, одна упала на подбородок. Лёва посмотрел на неё.
— Что это?
— Лекарство. Я принимаю его каждый день.
— От чего?
— Я не знаю. Мне просто всегда говорили: нельзя пропускать. Если закончится… — она замолчала, затем тихо добавила:
 — Надо вернуться домой до того, как оно закончится.
Девушка быстро посмотрела в сумку, в чем-то убедилась и добавила:
— Бабушка оставила мне рецепт в запечатанном конверте. На всякий случай. Но он, конечно, остался дома.

Лес за решёткой дышал свежестью и свободой. Их плечи соприкоснулись. Тепло друг друга и ощущение, что, если бы не шахта, они бы никогда не оказались так близко.
Девушка положила голову ему на плечо. Он медленно наклонился, щекой коснулся её волос.
— Мы выберемся, — прошептал он. — Обещаю.
Они не видели, как на миг в темноте блеснули два глаза. Крупный щетинистый силуэт застыл, наблюдая за ними.

Лёва снова внимательно осмотрел решётку в поисках слабых мест. Теперь видно, что петли покрыты коркой ржавчины.
— Если её достаточно раскачать… — предположил он.
Девушка сразу подала Лёве его меч.
— Не самая подходящая работа для меча, — оценил он. — Но выбора нет.
Он вставил лезвие между креплением и стеной, надавил всем телом. Металл заскрипел, будто возмущённый нарушением векового покоя. Ржавчина осыпалась хлопьями.
— Давай вместе, — сказала спутница и упёрлась с другой стороны.
Меч послужил рычагом. Камень жалобно застонал, металл протестующе хрустнул — и верхняя петля надломилась, повиснув набок.
— Ещё немного… — прошипел Лёва, — давай!
Решётка повалилась в сторону, ударившись о каменную стену с глухим звоном. Перед ними открылся выход — вечерний лес дышал прохладой, обещая новый, не менее опасный путь.