Прошло 40 лет

Калитка скрипнула знакомо — с детства памятный звук. Елена замерла на мгновение, чувствуя, как колотится сердце. Дети, обогнав её, уже бежали по тропинке к дому.

— Бабушка! — кричал семилетний Максим. — Мы приехали!

Ева, вторая по старшинству, тащила за собой маленькую Дашу, которая спотыкалась на неровной дорожке.

Елена глубоко вдохнула. Дом, окружённый старыми яблонями, выглядел точно так же, как и десять, и двадцать лет назад — лишь краска на наличниках чуть облупилась да крыльцо просело.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Анна Сергеевна — прямая, как струна, несмотря на семьдесят два года. Седые волосы аккуратно уложены, на губах — сдержанная улыбка.

— Приехали, — сказала она вместо приветствия. — Проходите, не стойте на солнцепёке.

Дети бросились к бабушке. Она неловко обняла их, похлопав по спинам. Не привыкла выражать эмоции — Елена помнила это с детства.

— Здравствуй, мама, — Елена поднялась на крыльцо, не зная — обнять мать или ограничиться кивком.

Анна Сергеевна решила за неё:

— Проходи, дорога, наверное, утомительная была. Чай готов.

Елена закусила губу. Всё как всегда — никакой теплоты, только правильные, вежливые слова. За тридцать восемь лет она так и не поняла, любит ли её мать вообще.

В доме пахло свежеиспечённым хлебом и яблоками. Тот самый запах детства, который Елена иногда пыталась воссоздать в городской квартире, запекая яблоки с корицей. Не получалось — чего-то всегда не хватало.

— Располагайтесь, — Анна Сергеевна показала на лестницу. — Я приготовила вам комнаты наверху. Максиму — твою бывшую, остальные в гостевой.

— А я? — спросила Елена.

— Там же, с девочками. Или можешь внизу, в кабинете отца. Я там диван поставила.

Елена кивнула. Отцовский кабинет — пожалуй, единственное место, где она чувствовала себя защищённой в детстве. Отец ушёл пять лет назад, но мать сохранила комнату почти нетронутой.

— Я внизу буду, — решила она.

Ночью Елена не могла уснуть. Старый дом жил своей жизнью — поскрипывал половицами, вздыхал оконными рамами, шуршал чем-то на чердаке. Когда-то эти звуки убаюкивали, теперь же заставляли напрягаться.

Она вышла на крыльцо. Небо над деревней было усыпано звёздами — такого не увидишь в городе. Села на ступеньку, обхватив колени руками.

Три месяца назад её жизнь рухнула. Сергей, с которым они прожили двенадцать лет, признался в том, что у него другая семья, ребёнок. Два года двойной жизни.

«Я запутался, — говорил он. — Мне нужно время разобраться».
Время. Сколько его нужно, чтобы принять решение между матерью твоих детей и подружкой?

Решение Елена приняла сама. Собрала вещи, документы. Забрала детей и уехала с съёмную квартиру. Но цены в городе били по карману, зарплаты учителя начальных классов едва хватало на еду. Пришлось звонить матери. Та ответила коротко: «Приезжай. Места хватит».

И вот она здесь — в тупике. Без мужа, без денег, без перспектив. С тремя детьми и матерью, которая всегда относилась к ней как к неудачнице.

— Не спится?

Елена вздрогнула. Анна Сергеевна стояла в дверях, закутанная в старенький халат.

— Да, душно в комнате.

Мать присела рядом, неожиданно для Елены.

— В городе, наверное, ещё хуже в такую жару, — произнесла она, глядя на звёзды.

— Да, там дышать нечем.

Они помолчали. Странное молчание — не уютное, как между близкими людьми, но и не напряжённое, как обычно.

— Что будешь делать дальше? — спросила наконец Анна Сергеевна.

Елена пожала плечами.

— Не знаю. Может, в школу здешнюю устроюсь. Если возьмут.

— Возьмут, — уверенно сказала мать. — У них некомплект. Я узнавала.

Елена повернулась к ней:

— Ты узнавала?

— А ты как думала? — Анна Сергеевна поднялась. — Чай будешь?

— Буду, — растерянно ответила Елена.

На кухне мать двигалась чётко и уверенно — заварила чай, достала печенье, нарезала хлеб. Привычные движения, отточенные годами.

— Спасибо, — сказала Елена, принимая чашку.

— За что?

— За то, что приняла нас.

Анна Сергеевна посмотрела на дочь странным взглядом.

— Это твой дом, Лена, — сказала она тихо. — Всегда был и будет.

Первые недели в родительском доме тянулись долго. Дети приспосабливались к новой жизни: Максим носился с деревенскими мальчишками, Ева помогала бабушке в огороде, а трёхлетняя Даша была счастлива просто бегать по просторному двору.

Елена металась между попытками найти работу и обустройством быта. Городская жизнь плохо подготовила её к деревенским реалиям. Она не умела толком ни огород обрабатывать, ни печь топить. А мать, казалось, только и ждала повода указать на её неумелость.

— Нет, не так, — говорила Анна Сергеевна, забирая у неё тяпку. — Смотри, как надо.

Или:

— Тесто не то. Руками надо месить, а не этой твоей городской мешалкой.

Елена сдерживалась из последних сил. Однажды вечером, когда дети уже спали, она не выдержала.

— Мама, — сказала она, стоя у плиты. — Можешь, пожалуйста, не критиковать каждый мой шаг? Я и так на пределе.

Анна Сергеевна подняла брови:

— Я не критикую, а учу.

— Нет, ты критикуешь! — Елена повысила голос. — Всю жизнь только и делаешь, что указываешь на мои ошибки. Я никогда не была для тебя достаточно хорошей.

Лицо матери словно окаменело.

— Если тебе здесь не нравится, никто не держит, — сказала она ровным голосом.

— Куда мне идти? — горько усмехнулась Елена. — С тремя детьми и без денег?

— Можно подумать, я тебя к себе силой притащила.

— Нет, но ты всегда даёшь понять, что я здесь в гостях. Что это милость с твоей стороны.

Анна Сергеевна молча вытерла руки полотенцем и направилась к выходу.

— Конечно, — процедила Елена ей вслед. — Как всегда — уходишь от разговора.

Мать остановилась в дверях.

— Я всегда уходила, чтобы не сказать лишнего, — ответила она, не оборачиваясь. — И сейчас уйду.

Хлопнула дверь. Ничего не изменилось. Всё та же холодная, отстранённая женщина. И спрашивается, зачем она вообще вернулась?

В конце августа Елену взяли в школу учителем начальных классов. Дети устроились кто в школу, кто в детский сад. Жизнь начала входить в колею.

Отношения с матерью оставались натянутыми. Они общались только по необходимости, выдерживая вежливый тон. Но как-то Елена заметила, что мать положила ей в сумку домашний пирог и термос с чаем. А на следующий день обнаружила выглаженные рубашки, аккуратно сложенные на стуле.

Маленькие жесты, молчаливая забота — так Анна Сергеевна показывала то, что не могла выразить словами.

Первого сентября, когда Елена вернулась из школы, уставшая, но довольная первым рабочим днём, она застала странную картину: мать в старом сарафане поднималась на стремянку, пытаясь достать что-то с верхней полки.

— Мама! — воскликнула Елена. — Что ты делаешь?

— Ищу кое-что, — отозвалась Анна Сергеевна. — Подержи-ка лестницу.

Елена подчинилась. Мать достала пыльную коробку и осторожно спустилась.

— Вот, — сказала она, протягивая коробку дочери. — Посмотри, когда время будет.

— Что это?

— Увидишь.

Вечером, уложив детей, Елена открыла коробку. Внутри лежали старые фотографии, письма, какие-то документы. Сверху — потрёпанный дневник в выцветшей обложке.

Она осторожно открыла его. Почерк матери, аккуратный и ровный, заполнял страницы. Даты — конец семидесятых, начало восьмидесятых. Когда Елена была совсем маленькой.

«10 марта 1978 года. Леночке исполнился годик. Она уже ходит, держась за мебель, и пытается говорить. Такая смышлёная. Жаль, Виктор не видит, как она растёт. Интересно, вспоминает ли он о нас вообще? Три месяца ни письма, ни весточки».
Елена перелистнула страницу. Сердце забилось чаще.

«15 апреля 1978 года. Сегодня получила письмо от Тани К. Оказывается, Виктор живёт в Новосибирске. У него новая семья, ждут ребёнка. А я-то всё надеялась, что вернётся. Проплакала весь вечер. Хорошо, мама с Леночкой погулять ушла, не видела».
Елена сидела, оцепенев. Она всегда думала, что отец... Что он просто много работал. Что у них с матерью были сложные отношения. Но чтобы он оставил их, когда ей был всего год?

Перелистывая страницы дневника, Елена узнавала историю, о которой никогда не слышала. О том, как мать осталась одна с маленьким ребёнком. Как работала на двух работах. Как отказывала себе во всём, чтобы Леночка ни в чём не нуждалась.

«20 сентября 1980 года. Сегодня Елена спросила, где папа. Что я могла ответить? Сказала, что папа далеко, на важной работе. Не могу сказать ей правду. Не хочу, чтобы она чувствовала себя брошенной».
Дальше — записи школьных проблемах, маленьких радостях.

«10 мая 1985 года. Виктор вернулся. Просит прощения, говорит, что осознал ошибку. Елена так радовалась, когда увидела его. А я не знаю, что делать. Простить? После всего? Но ради Леночки, наверное, стоит попытаться».
И последняя запись, датированная концом 1985 года:

«25 декабря 1985 года. Решено. Мы снова будем семьёй. Ради Лены я готова на всё. Этот дневник заканчиваю — новая жизнь, новая страница. Надеюсь, я не совершаю ошибку».
Елена закрыла дневник, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Всё это время она считала мать холодной, равнодушной. А она просто... защищалась? Боялась снова быть брошенной, преданной?

На следующий день Елена проснулась рано. Спустилась на кухню — мать уже колдовала у плиты.

— Доброе утро, — сказала Елена.

Анна Сергеевна обернулась.

— Доброе. Овсянку будешь?

— Буду, — Елена помолчала. — Я прочитала дневник.

Мать замерла на мгновение, потом продолжила помешивать кашу.

— И что скажешь?

— Почему ты никогда не рассказывала?

Анна Сергеевна выключила плиту и повернулась к дочери.

— А зачем? Чтобы ты разочаровалась в отце? Он любил тебя, Лена. По-своему, но любил.

— Но он бросил нас!

— А потом вернулся. И был хорошим отцом, разве нет?

Елена вспомнила детство — папа, который играл с ней, помогал с уроками, учил кататься на велосипеде. Да, он был хорошим отцом. После возвращения.

— Я просто не понимаю, как ты смогла... простить его, — сказала она.

Анна Сергеевна вздохнула.

— Не сразу, конечно. Но человеку нужно давать шанс исправить ошибки, Лена. И потом... любить кого-то — значит иногда прощать.

— Даже предательство?

— Особенно предательство, — мать впервые за долгое время смотрела ей прямо в глаза. — Потому что прощаешь не ради того, кто предал, а ради себя. Чтобы жить дальше.

Елена молчала, переваривая услышанное.

— Когда тебе было шестнадцать, — продолжала Анна Сергеевна, — ты сильно поссорилась с отцом. Помнишь?

— Да, из-за какой-то глупости.

— Не такой уж глупости. Он не пустил тебя на дискотеку с тем мальчиком, Игорем. И ты кричала ему:

«Ты не имеешь права мной командовать! Ты даже не настоящий отец!»
Елена ахнула:

— Я такое говорила?

— Да. А потом сама испугалась своих слов, — мать улыбнулась. — Ты не знала, что говоришь правду. Просто ляпнула в сердцах. А отец... он вышел во двор и долго сидел там один. Я думала, что он снова уйдёт. Но он остался. Потому что любил тебя. По-настоящему.

Елена опустилась на стул, ошеломлённая этим воспоминанием.

— И поэтому ты стала... такой? — спросила она?

— Какой — такой? — Анна Сергеевна нахмурилась.

— Холодной. Неласковой.

Мать отвернулась к окну.

— Наверное, — сказала она после паузы. — Когда тебя предают, учишься не показывать чувств. Защитная реакция.

— Но со мной-то зачем?

— А ты не похожа на меня? — в голосе матери появилась горечь. — Всё контролируешь, всегда сдержанна. Боишься быть уязвимой.

Елена хотела возразить, но осеклась. Ведь это правда. Даже когда узнала о семье Сергея — молча собрала вещи и ушла. Не позволила себе показать чувства при нём.

— Я не хотела быть такой матерью, — тихо сказала Анна Сергеевна. — Но не умела иначе. Это как заколдованный круг — мы повторяем ошибки родителей, даже когда клянёмся, что будем другими.

Она прикрыла глаза рукой, и Елена с удивлением поняла, что мать плачет.

Не раздумывая, она подошла и обняла её за плечи. Анна Сергеевна вздрогнула, но не отстранилась.

— Ты была хорошей матерью, — сказала Елена. — Просто... по-своему.

Они стояли, обнявшись — впервые за много лет так близко друг к другу.

Осень в деревне выдалась тёплой и яркой. По выходным Елена с детьми и матерью ходили в лес за грибами и ягодами. Вечерами играли в настольные игры, смотрели старые фильмы. Даша называла Анну Сергеевну «бабуленька» и требовала, чтобы та читала ей сказки на ночь. А мать — неожиданно для всех — оказалась прекрасной рассказчицей.

— Никогда бы не подумала, что ты умеешь так, — сказала Елена, когда мать в очередной раз заканчивала историю, придуманную на ходу.

— Я тебе тоже рассказывала, — отозвалась Анна Сергеевна. — Когда ты была маленькой.

— Правда? Не помню.

— Ты засыпала под них. Всегда просила ещё и ещё, а потом раз — и уснула.

Они обе рассмеялись.

Однажды в начале октября, проверяя тетради в отцовском кабинете, Елена услышала стук в дверь.

— Лена, — мать заглянула в комнату. — Там к тебе... Сергей приехал.

Елена вздрогнула.

— Что ему нужно?

— Не знаю. Поговорить хочет.

— Я не хочу.

Анна Сергеевна присела на краешек стола.

— Лена, — сказала она непривычно мягко. — Иногда нужно выслушать. Не для того, чтобы простить, а чтобы поставить точку. Для себя.

Елена посмотрела на мать — родное, строгое лицо, в котором она только теперь начала замечать черты любви и понимания. И кивнула.

Сергей ждал на крыльце — осунувшийся, потерянный. Увидев её, он дёрнулся вперёд, но остановился.

— Привет, — сказал он. — Ты... хорошо выглядишь.

— Зачем ты приехал?

— Поговорить. Объясниться, — он замялся. — Я всё осознал, Лена. Та женщина... это была ошибка. Я хочу вернуться. К тебе, к детям.

Елена смотрела на него, чувствуя странное спокойствие. Ещё месяц назад эти слова заставили бы её сердце трепетать от надежды. Но сейчас...

— А как же ребёнок? — спросила она. — У тебя же сын от неё.

— Я буду помогать им, конечно. Но жить хочу с вами.

Елена покачала головой.

— Нет, Серёжа. Я не смогу.

— Почему? — он шагнул к ней. — Мы ведь столько лет вместе. У нас дети. Я исправлюсь, обещаю!

— Дело не в тебе, — медленно произнесла Елена. — А во мне. Я больше не хочу так жить. Постоянно думать — не обманываешь ли ты снова, не скрываешь ли что-то. Это не жизнь.

— Но...

— Я не говорю, что никогда не прощу тебя, — она впервые улыбнулась ему. — Просто сейчас — не могу.

Сергей стоял, опустив голову.

— Ты изменилась.

— Да, — согласилась она. — Изменилась.

Он уехал через час — поиграв с детьми, поговорив с ними. Обещал приезжать, помогать финансово. Елена верила и не верила одновременно. Но ей было уже не так важно.

Вечером она вышла во двор. Мать сидела на скамейке под старой яблоней.

— Я слышала, он уехал, — сказала Анна Сергеевна.

— Да, — Елена присела рядом. — Хотел вернуться. Я отказала.

— И как ты себя чувствуешь?

— Странно, — призналась Елена. — Свободно.

Мать накрыла её руку своей.

— Это нормально, — сказала она. — Свобода всегда пугает поначалу.

Они сидели под яблоней. В доме за их спинами горел свет. Дети шумели, разбирая игрушки.

— Я рада, что вернулась, — вдруг сказала Елена. — Сюда. К тебе.

Анна Сергеевна повернулась к ней:

— Правда?

— Да. Мне кажется, я только сейчас начинаю понимать тебя. И себя.

Елена положила голову на плечо матери — впервые за много-много лет. Почувствовала, как мать осторожно гладит её по волосам.