Пастырь Всеволод

Колышко в землю, за ним ещё одно и ещё.
— Воистину восстановили мы хорошее ограждение вокруг села нашего,— промолвил, вынув гвоздь изо уст,  Александр. — Пришедшие издалеча, с юга или востока хищники наши земли разоряли, жизни наши порушили лютее прежнего, нежели лучше жить свободно, нежели повиноваться чужеземному игу! — Говорил всё тот же себе под нос.
— Поспешим же, брат, ожидает нас трапеза! — прозвенел вдали голос Николая, облаченого в светлую ризу простую, всякому достойную.
— Чего думаешь, станет ли стена эта препятствием супостатам варяжским и половецким? — Ворчал между тем Александр, тяжело сгибаясь под тяжестью двух кожаных мешков, скорбь звучала в его словах.
— Не сомневайся же, крепок предел владений наших!
Посередке деревни, стояла скромная церковь, святая простота её облика, крепостью веры освященная была перед очами людскими. Многие месяцы старейшины совестно обращались к священнику Всеволоду: «Давай нам обновление храма нашего! Ресурсы с люда есть и сила их рабочая» Но отвечал им смиренно священник тот: «Не человеческим рукоделством храм сей держится, но Словом Божиим. Потому делайте другие добрые дела ваши в миру сем».
Александр же был абсолютный славянин видимого образа того века, носил он одежду багряную, единственную свою, ибо иной не имел.
Трудился усердно у отца Севастьяна, целый седмиц помогая Николаю и прочим строителям возводить защиту общины и другие разрушения, после вражеских приходов.
По утру же, спустя дни немногие, после литургии церковной, внезапно загремели тревожные удары в церковный колокол, наполняя округу страхом великим.
Страх объял души народа русского, сходились медленно к храму Божиему, иные затворялись в жилищах своих, зловещим показался глас звонария.
Священник Всеволод предстал пред собравшимися людьми, одетый в обычное своё одеяние монашеское, черную схиму с белыми крестами, бородою длинной густой украшен, да капюшоном был укрыт с узорами серафимскими.
Слыша среди голосов слезы горькие людские и жалобно шептавших «тихо, тихо», громко и величественно обратился пастырь ко своей пастве:
— О неверующие сердца! Всякий раз, как близится беда ваша, погружаетесь вы в смятение и отчаянье. Маловерные! — Вскричал он пуще прежнего — Не таково устроено сердце христианское! Сколько дней еще потерпите? И давайте последнее своим обидчикам отдадим.
— Поднялся он тогда на невысокие поленья возле храма и воскликнул:
— Заповедовал Господь: «Не убий». Но сказано и другое — «Нет большей любви, чем отдать душу свою за ближних своих». А посему говорю вам: Если угрожает кому из вас одному бедствие, то можешь и стерпеть. Но ежели коснется зла родичей ваших близких, то долг ваш, взять в руки оружие, и защитить.

После гласа пастыря односельчане начали расползаться, шепча меж собою различное. Но зрил с дальнего расстояния се дело Александр, поспешивший в след настоятелю.
 
«Что ж такое сотворилось, пастырь Всеволод?» — восклицал сей юноша скороговоркою, а батюшка все тем же басом ему отвечал.
—Во городах иных, крепостях и селениях, близ рек и лесистых чащ, братия наша отражают супостата. Тако коль уязвлен неприятель, малочислен приходящий ныне, разумно ль повелевать зерну погибнуть? Да лучше такому замышлению последовать: введем врагов наших в заблуждение, да сокрушим их крепко?»
— Александр узрел волю — Коли враг возвратится, ничего ему не достанется токмо рать нашу уведает. Кузнецами нашими создаются не токмо мотыги и грабли».
Прошло время многотрудное, невзирая на убытки понесённые. Опять ударил звон тревожно, знаменуя приближение нового бедствия, звук послышался не от церковных врат, но от старых дверей городовых. По данной воле, кругом началась сумятица: бегали одни к коням своим, другие — к оружейникам, третьи в храм Божий устремлялись, четвертые оттуда выходили. Время вскоре минуло, и предстала картина весьма жалкая: у порога ворот оборонялись два десятка мужей, среди них Александр и Николай.
Неспешно подъехал двадцать первый, не кто иной, как священник собственный, повелев остальным удалиться в дом молитвы и пребывать там в непрестанной молитве.

— Что ж стоите раскосматые да растерянные? — возгласил громогласно батюшка, обратившись к защитникам. — Ваш противник не чаял подобного встретить и самим вам дано превозмочь неприятеля своего числом малым, но не в числе вовсе дело!
— И указал батюшка пальцем в сторону храма, откуда исходила сила небесная.
Оборонники вышли из ворот навстречу орде пришедших варваров, задержавшись немного на расстоянии от защитников. Начальник отрада вражеского, смуглый воин с косами длинными, выдвинут вперед своих верхом на коне своем.
Тогда произнес Всеволод:
—Неужто худшие мы будем перед прочими жителями земли нашей? Иль уступим силы нашей равносильным численно нас нападающим?
— Сии слова произнесены были, и вскочил он на коня своего, промчавшись слегка вперед. Противоположный в стороне также проявил готовность вступить в бой, и вышел неприятельский на встречу. Поняли обе стороны значение момента и необходимость действий.
Священник осенил крестным знамением главу свою троеперстием, поднял взор на противника и бросился стремительно навстречу, держа копье своё стальное. Схима его монахова развевалась на ветру, улыбка ярости сквозила чрез полу седую бороду.

Соприкоснулись герои и рухнули наземь одновременно, один из них поднялся, и сиянье победоносное осветило лицо отца Всеволода и дружины его. Неприятельские войска ринулись наперед, преисполненные гнева, но сзади, ободрённая армия верующих и одолевающих, арамия - правых христианских сынов.

Победили врагов и разгромлены они были окончательно. Однако отец Всеволод умер спустя два дня от раны тяжелой, полученной в бою великом. Община же переживала трудность временную, но возвысилась потом сильнее прежнего, умножаясь ростом и укрепляясь торговлей с землями далекими. Подвиг пастыря вспоминался всеми и вдохновлял сердца воинов продолжать гонять незваного гостя вон из предел родных земель.