А. Посохов Колониальный поэт

Александр Посохов


Колониальный поэт

   – Святого привели, товарищ полковник.
   – Заводи, только сам постой у двери, мало ли что, – приказывает начальник исправительной колонии своему помощнику. – А сержант пусть за дверью покараулит.
   – Я так и сказал ему, – отвечает капитан.    
   – Ну, на кой бес я тебе понадобился? – обращается полковник к вошедшему заключённому. – Всё ведь уже решено, документы твои вот они на столе.
   – Я оду хочу написать. На злобу дня, так сказать.
   – Зачем?
   – Затем, что они на нас накладывают, а мы на них наложим. Они экономически, а мы поэтически.
   – Кто и чего накладывает, говори толком?
   – Америка на нас санкции накладывает.
   – Прямо на тебя, что ли? А ты, капитан, не хихикай там, стой смирно.
   – Да не обращайте вы на него внимания, гражданин начальник, пусть лыбится, молодой ещё.
   – Вот ты ещё будешь указывать мне, на кого внимание обращать. Старик нашёлся. Отойди от стола. Тебе десять лет не хватило, что ли? Припёрся, понимаешь, ровно за неделю до освобождения.
   – Так я на прощание колонию вашу прославить хочу.
   – Ну прославляй, кто тебе мешает?
   – Так мне четыре дня без работы надо и пачку бумаги. По замыслу ода большая должна получиться. Ни дня без строчки.
   – Скажите пожалуйста, замыслы у него ещё какие-то. Ну хватит ржать, капитан! Вот разжалую в рядовые, будешь знать.
   – Правильно, – одобряет Святой.
   – Опять указываешь! Так ты поэт, что ли?
   – Самый настоящий. Даже в Российской государственной библиотеке книжка моих стихов имеется. Можете проверить.
   – Как, в Москву съездить?
   – Никуда ехать не надо. Я сейчас напишу реквизиты, а капитан посмотрит в интернете.
   – Пиши.
   Святой начеркал чего-то на подсунутой полковником бумажке, капитан взял её и удалился в приёмную.
   – Так, пока он там ищет, расскажи-ка мне лучше другое. Зачем ты всё-таки попа на тот свет отправил?
   – Да он сам отправился. У меня как раз в этот момент нимб над головой засветился. Поп увидел его, рот открыл от удивления, крестом осенил себя и грохнулся на пол.
   – Ты кому-нибудь рассказывал об этом?
   – Всем рассказал.
   – Так вот почему у тебя прозвище такое. А лампадку старинную зачем спёр?
   – Для интима. Меня же попова дочка там в укромном месте ждала. Я к ней и пришёл. На паперти в пасху договорились. Представляете, церковь замшелая, иконы скорбящие, тишина гробовая и лямур в полумраке! В вашей жизни наверняка ничего подобного не было.
   – Всё везде было.
   – И на вышке охранной?
   – Скажи ещё на колючей проволоке. Дальше давай.
   – А что, оригинально. Пробираюсь я, значит, по алтарю к дочке, а тут батюшка её иконостас раздвигает и смотрит на меня.
   – А к ней-то ты пробрался?
   – Разумеется. Она уже лежала там в специальном закутке ко всему приготовленная, в чём мать поповская родила. Ну точно кающаяся Магдалина перед грехопадением. На белой простынке, волосы у неё…
   – Разрешите?
   – Входи, капитан, вечно ты не вовремя. Показывай.
   – Так, – читает полковник вслух выписку из интернета. – Избранные стихи, автор такой-то, издательство такое-то, шифр хранения такой-то, международный стандартный книжный номер такой-то. – А ты, Святой, и на самом деле поэт, официально.
   – Да, я всемирно известный колониальный поэт.
   – В телогрейке, – добавляет капитан.
   – Тогда ладно, – говорит полковник. – Хрен с тобой, пиши! Даю тебе четыре дня, на работу можешь не выходить. А оду положишь мне лично вот сюда. До меня никому её не показывай. Понял?
   – Понял.
   – А теперь дальше. Пусть капитан тоже послушает.
   – Так вот я и говорю, волосы у неё водопадом растекаются, грудь вулканами поднимается…
   – Как на Камчатке? – перебивает без разрешения капитан.
   – Действительно, Святой, давай без этих подробностей, – ворчит полковник. – Про деву Марию я уже слышал.
   – Про Магдалину.
   – Да какая разница.
   – Ну вы, гражданин начальник, даёте! Может, тогда и дьявол с ангелом одно и то же?
   – Может быть.
   – Ну, как хотите. Так вот, она трясётся вся от страсти порочной, а я не могу. И лампадка интимная не помогает.
   – Чего ты не можешь, трястись?
   – Ребёночка не могу сделать.
   – Как так, тебе же всего двадцать пять лет было? Ну ты урод!
   – Хуже, бычара с мочалом. Был бы тогда серп рядом, я бы точно себя кастрировал.
   – Успеешь ещё. А поп, значит, в это время мёртвый лежит? А, если девка в закутке тёмном была, чего ж она призналась на суде, что сама видела, как ты отца её за бороду по престолу возил.
   – Да какая там борода, в носу и то больше волосинок бывает. А вы бы на её месте что сказали, если бы с вами такое произошло? Она же попёнка гениального от меня хотела родить. А не вышло. Вот она и решила отомстить мне за грёзы несбывшиеся.
   – Так, погоди маленько. Давай полюбуемся, как капитан от смеха давится, лопнет сейчас.
   – Товарищ полковник, но Святой кого угодно рассмешит. Весь контингент об этом знает. 
   – Тогда всё. Проводи его и распорядись там насчёт освобождения от работы и бумаги. Всё равно оставшиеся дни проку от него, как от солдата перед дембелем. А так хоть ода какая-то останется. Знать бы ещё, с чем едят её. 

   Прошло четыре дня. Тот же кабинет начальника исправительной колонии и те же лица.
   – Никому не показывал?
   – Да боже упаси.
   – А то перепишут ещё и за своё выдадут. Давай сюда.
   Святой вынимает из кармана телогрейки скомканную бумажку, сам разворачивает её и кладёт на стол, как и было указано.
   – Не лезь к России, успокойся, – читает полковник с выражением. – И не дыши ты на неё поганым ртом. Ещё хочу сказать тебе при том, как говорят у нас на зоне, бойся! – Что это?
   – Обращение к Америке.
   – И всё?
   – Всё.
   – Грандиозно! Ты чего-нибудь понял, капитан?
   – Понял, товарищ полковник. Это четверостишие такое.
   – Точно, – подтверждает Святой. – Ни дня без строчки, как обещал.
   – Да я с тобой знаешь, что сделаю за такое фуфло!
   – Знаю. Ничего не сделаете. Поздно уже и засмеют ведь. Капитан вон снова хохочет. Да и вы тоже улыбнитесь и дело с концом. Не поэт я никакой. Вот только эти строчки и сочинил вчера. Да и вообще я прошлый раз просто дурака валял, на ходу всё придумывал. И про нимб, и про лампадку, и про серп. И кликуху такую мне ещё в школе дали. Потому, что я слово свататься через я написал.
   – А как же сборник стихов в библиотеке?
   – Это правда. Тут такая история, гражданин начальник. Когда-то на Арбате я с одним нищим поэтом познакомился. Хотя в поэзии он вообще ни бум-бум. Кстати, на вас чем-то похож, брови такие же хмурые.
   – Ну ты посмотри, Святой, у капитана опять рожа улыбается!
   – Вы только не наказывайте его. Подчинённых с чувством юмора нельзя понижать в должности.
   – Поучи ещё.
   – Короче, бабок у этого чмошника не было, а у меня были. Вот я и купил у него право на издание его стихов под своим именем. Правда, редактор честно предупредила, что это не стихи, а муть голубая. Но за деньги у нас любой отстой напечатают. Подумал я тогда, а вдруг пригодится. И надо же, как в лужу глядел.
   – Ладно, проехали. А чем ты четыре дня занимался?
   – В порядок себя привёл, побрился, помылся, отвальную с кем и как надо организовал.
   – Да знаем мы, – замечает капитан. 
   – Ну, и весточку ещё на волю передал.
   – Дочке поповской?
   – Ага, как раз. Это же она подставила меня. А отца её религиозного я пальцем не трогал. Он уже лежал на полу кем-то по башке тюкнутый. А я, как дурак, нарисовался там по зову природы. Шерше ля фам. Только фам эта крысятницей оказалась. Приход в области, а ей в центре Москвы захотелось жить. От отца, который был против, избавилась, денежки молебные присвоила и в столицу перебралась.
   – Вот такие шалавы и едут туда. Совсем бабы от рук отбились. А ты как считаешь, капитан?
   – Так точно, отбились, товарищ полковник! Не знаешь, как и прибить их обратно.
   – Ладно, Святой, проваливай. Сам знаешь куда. На свободу с чистой совестью. А стишок у тебя злой получился, пусть думает.
   – Ладно, гражданин начальник, желаю вам на пенсию выйти без происшествий. А помощнику вашему до полковника дослужиться. Только людей зря не обижайте.

* * *