Глава восьмая

Нина доела чипсы, но уходить не торопилась. Она сидела в каком - то оцепенении, не замечая холода. Руки покраснели, она засунула их в карманы. Варежки были давно потеряны. Нина слышала бесконечный вой сирен на улице, во дворе спокойнее. Её никто не видел на лавочке под деревом, у Нины внутри как - будто всё сжалось в комок, перекрутилось, запуталось. Она не пыталась понять, правда или нет, то,  что случилось час назад в магазине. Вот столько кровищи на полу разлилось!  Врачи каждый день видят кровь, полицейские, наверное, тоже. Может у съеденной тётки остались дети, семья. Нина представила, как сейчас они сидят дома и ждут мать из магазина, а она не приходит и не придёт уже.
А потом по телеку покажут ту лужу крови. И всем станет жутко, как и ей.
Темнело стремительно, по снегу вокруг Нины стали ползать тени. Фонарь напротив мигнул и зажёгся, выхватив из полумрака круг на земле. Фонарь был похож на ещё одно чудище с длинной шеей и жёлтым глазом, злобно смотрящим на Нину. Она побрела из двора в следующий, по цепочке, избегая улиц, сквозь гаражи с темными ржавыми крышами, вышла на берег реки. Снег здесь был глубже, вязкий. Она, высоко поднимая ноги, еле передвигалась вперёд, проваливаясь с каждым шагом.
Наконец выбралась на дорогу. Поднявшись на лифте на свой этаж, Нина обнаружила открытую
настижь дверь. Это выглядело так странно. В коммуналке все следили за тем, чтобы двери оставались закрыты, свет выключен, лишь бы не платить больше положенного. Наверное мать или отец по пьяни не закрыли. Нина вошла в узкий коридор, он имел поворот и уходил до кухни, последнего помещения в квартире. Ни одна лампа не горела, Нина прислушалась. Тихо в коммунальных квартирах бывает только ночью, а сейчас седьмой час вечера. Она пошарила по стене, нащупав выключатель. Сразу в глаза бросились чьи - то ноги в тапках, выглядывающие из - за угла. Тапки принадлежали Кате, студентке. Она снимала комнату у Хромовых. Они с Ниной общались хорошо, вроде как подруги. Нина подумала, что Кате плохо, но за углом коридора лежала мертвая Катя, с разодранными руками и лицом. Нина попятилась, закрыла глаза. Теперь нахлынул такой страх, от которого зазвенело в ушах, закружился чёртов коридор, как карусель. Нина бросилась к себе в комнату. Мать лежала на пыльном полу, отец на диване. С края дивана каплями стекала тягучая струйка крови. Изо рта отца тоже вытекала кровь, а его глаза так и остались открыты, смотрели на дочь, но взгляд был направлен в пустоту. Впрочем, как и при жизни. Комната и так всегда неопрятная, захламлённая, была перевёрнута вверх дном. Осколки тарелок, кастрюля, вещи, куски газет и остатки еды - всё разбросано, словно ураган прошёл. Бабы Маши с её коляской не было. Нина на ватных ногах подошла к матери, может ещё дышит... Каморка оказалась закрыта, Нина подёргала ручку.
- Бабушка! - тихо позвала.
- Ниночка, уходи! Он пришёл и всех убил, и тебя убьёт, уходи, оставь меня и беги! - шептала баба Маша за дверью. - Господи, прости меня грешную, спаси и сохрани внучку, Господи...
- Кто он?- голос дрогнул, Нине казалась она разучилась говорить от страха и дрожи внутри себя.
- Гриша, вот кто! Уходи, Нина! - баба Маша закашлялась и замолчала. Нина осознала вдруг, как огнём прожгло, не увидит больше бабу Машу. Если даже Нина спасётся, то бедную бабушку ей точно не вынести из квартиры. Нина заплакала, впервые за последнее время.
- Прости, бабуля! - вытерла рукавом мокрые щеки.
Она осторожно выглянула в коридор, ей послышался шорох со стороны кухни.  Прошла, глядя в открытые комнаты, где увидела всю ту же кошмарную картинку человеческой смерти. Ей вдруг захотелось чем - то прикрыть глаза, голову, спрятаться в домик, где её не достанет эта переродившаяся тварь, не видеть город в покорном ожидании гибели. Нина достала из рюкзака морду кошки и превратилась в Нуки. Это действие приносило хоть какое - то успокоение. Мир сузился до кошачьих зрачков.
Из кухни навстречу Нине вышел дядя Гриша, точнее тот, в кого он превратился. В нормальном состоянии дядя Гриша был простым мужечком, пятидесяти лет, одиноким, работал на заводе, вахтёром на проходной. Ни с кем не конфликтовал в общей квартире, но и особо не общался. Мать Нины называла его еврейским полудурком за глаза.
Псина казалась выше Нины, горбатая, на коротких задних лапах и более длинных передних. Редкая бурая шерсть покрывала тело, голова почти лысая с отвратительно неровным черепом, с выпирающими буграми и крошечными ушками. Хвоста не было, вместо него торчал голый обрубок, который шевелился, словно жил своей жизнью. Из приоткрытой пасти что - то капало.
Нина попятилась и замерла, окаменела. А дядя Гриша тоже не ожидал встретить живого человека, после того, как всех порешил. Он вытянулся и стал нюхать воздух, потом саму Нину. Она даже через маску чувствовала ужасную вонь из его пасти. На шее болталась цепочка со Звездой Давида - все, что осталось от прежнего дяди Гриши.
Продолжение-http://proza.ru/2025/05/14/1790