Стройбат. Союз нерушимый

Рота запела гимн. Я стоял прислонившись спиной к двухъярусной кровати, изо всех сил стараясь не заржать. Картина перед глазами была достойна кисти Сальвадора Дали: все четыре взвода нашей третьей роты были выстроены в проходе казармы на вечернюю поверку, лицом к ним стоял замполит роты прапорщик Степанов, а рядом  с гитарой, сплошь оклеенной картинками полуобнажённых красоток, Вилюс Виршулис - литовец с нашего призыва, музыкант - гитарист высшей категории, игравший на ней гимн Союза Советских Социалистических Республик. Все стоящие в строю воины держали в руках листочки с «новым» текстом старого гимна, сочиненные тем же автором, который просто убрал из него упоминания про товарища Сталина, добавил что-то о строительстве коммунизма и даже обошелся без соавтора, с которым сочинил его в 1944 году. После 20 съезда партии гимн СССР петь перестали и торжественная музыка Александрова по радио утром и вечером, и при награждении наших спортсменов - звучала без слов. А в сентябре 1977 года гимн снова озвучили и приказ об исполнении его всем личным составом на праздничных мероприятиях поступил во все воинские части. Вот и пришлось замполитам срочно распечатывать текст на пишущих машинках (ввиду отсутствия в те годы ксероксов и принтеров) и раздавать их солдатам на репетициях. Наш замполит, дежуря сегодня по роте, решил совместить эти два важных дела в одно и уже минут тридцать проводил репетицию с личным составом роты под гитару Вилюса, так как петь гимн «акапелло» с таким коллективом, было бы ещё смешнее. Может быть курсанты военных училищ, президентский полк или воины из ансамблей песни и пляски и выглядели бы нормально в такой ситуации, но стоящие в строю с листочками, и громко орущие что-то про светлое будущее советского народа военные строители, которым, как писал в своём донесении в центр американский шпион - «даже оружие не доверяют, потому что это такие звери!» - выглядели просто уморительно. У меня перед глазами стояла сцена из фильма Шукшина «Калина красная» - когда там зэки поют песню «Вечерний звон». Наконец к замполиту подошёл дежурный сержант и показав на часы напомнил, что хотя гимн - дело святое, но отбой никто не отменял. Степанов кивнул головой, прошелся вдоль строя собирая листочки с текстом и двинувшись в сторону кабинета командира роты, сказал проходя мимо: – Петровский, зайди ко мне!

Я взял с кровати общую тетрадь с заданиями по математике и обходя смешно суетящихся молодых воинов, пытающихся уложиться в 45 секунд после команды: - отбой! - зашел в кабинет. Прапорщик Степанов был из рабочих, активным членом КПСС и рекомендованный парткомом части на вакантную должность замполита роты, имея всего 8 классов образования, дал обещание комбату Иванову в этом году заочно поступить в строительный техникум, оправдать высокое доверие начальства и приложить все силы к учёбе и службе. Услышав, что меня, иногда, называют Студентом, так как я успел перед призывом около года проучиться в институте - он попросил позаниматься с ним и помочь в подготовке к экзаменам. На первом году службы это было даже неплохо: свободного времени у молодых оставалось мало - после приезда с работы, чтобы «служба мёдом не казалась» и солдаты дурью не маялись, всегда находилась работа: уборка казармы и  территории, дежурство на кухне, строевая подготовка и ещё многое, что придумывал старшина роты прапорщик Таргонский, командиры взводов, и сержанты - деды. Да и самому мне было интересно вспомнить что-то из школьной программы, так как после неизбежного дембеля, были всё-таки планы восстановиться в институте. И когда, после нескольких месяцев наших занятий, наступил торжественный момент – и замполит с первого раза успешно сдавший экзамены и поступивший на заочное отделение Вологодского строительного техникума, чему он был несказанно рад,  предложил из благодарности за помощь, но с дальним прицелом, назначить меня командиром отделения и даже комсоргом роты. Я вежливо отказывался от таких его щедрот понимая, что просто так ничего не бывает: замполиту нужны свои доверенные люди и источники информации о жизни в роте, что меня совершенно не устраивало. Со своим упрямым характером и разгильдяйством, я успел уже не один раз серьёзно нарушить дисциплину, и даже побывать на гарнизонной гауптвахте, куда попасть на первом году службы было не так-то просто: воспитание «борзых» салабонов проводилось в роте, где старшина и сержанты старались сами поставить их на путь истины не "вынося сор из избы», чтобы не портить роте и части результаты в социалистическом соревновании. Методы воспитания варьировались от «нарядов вне очереди» после отбоя, пахоты в столовой и на территории, простого, но действенного физического воздействия - до пребывания в камерах «временно задержанных» – двух бетонных коробок на проходной части, с железными дверьми, но без окон, нар и даже радиаторов отопления. На бетонный пол камеры выплёскивались несколько вёдер воды и ночевать там даже летом, мягко говоря - здоровья не прибавляло. Но Степанов всё-таки надеялся, что его беседы  дадут свои плоды и, с помощью «кнута и пряника», выйдет из меня его надёжный помощник в деле укрепления дисциплины в роте и полезный информатор, а по простому - стукач, которых у настоящего замполита должно быть много. Но когда моя служба перевалила на второй год - в звании «борзого черпака» чувствовал я себя вполне неплохо.
Вот и сейчас, когда я передал ему тетрадку с выполненными заданиями по математике и объяснил их решение, тот напомнил, что желает мне только добра, и после его возвращения с сессии мы ещё серьёзно поговорим на эти темы. Я попрощался, пожелал ему успехов в учёбе и пошёл к своей койке.

Вольготно расположившись в раздевалке арматурного цеха, блаженно покуривая, похохатывая и болтая о жизни, службе и девушках  мы отдыхали после обеда, или точнее - ужина, учитывая нашу работу во вторую смену. Столовая, куда все работники нашего цеха ходили на обед, находилась рядом и, хотя перерыв был у нас всего лишь полчаса, послав гонцов занять очередь заранее, мы успевали и поесть и  немного отдохнуть. Вдруг хлопнула дверь и на пороге раздевалки появился Вилюс Виршулис, которого мы звали Вилли. Всегда аккуратно и чисто одетый - сейчас выглядел он потрёпанным и несчастным, в грязном бушлате с надорванным рукавом и вырванными с мясом пуговицами. Из рассечённой брови по его лицу сочилась кровь, которую он пытался вытирать рукой, чем только размазал её по лицу. Все вскочили и из его объяснений поняли, что прямо в столовой его отоварили два пьяных «химика», с которыми он столкнулся на лестнице. Через несколько минут мы уже быстрым шагом двигались к столовой, в количестве полутора десятков воинов, работающих в нашем цехе,

 

Наш арматурный цех был фактически отдельно стоящим заводом, состоящим из двухэтажного здания конторы, трёх больших цехов, в каждом из которых работали   десятки станков, по два мостовых крана, и в две смены трудились десятки рабочих изготавливая металлические каркасы, петли и прочие детали для ж/б плит. Был и отдельный цех - склад, где арматуру разгружали с платформ, а потом по рельсам развозили в цеха, и ещё один цех,  для хранения готовой продукции. Такие же цеха, но формовочные, где делали бетонные плиты для строительства - стояли рядом: а между ними были проложены бетонные дороги, построены столовые для рабочих, ремонтные мастерские, конторы и прачечные. Там легко было заблудиться, что по молодости частенько и случалось, когда мы носили стирать в прачечную свои рабочие робы.
– Вилли ты их узнаешь? – спросил я избитого музыканта. Вилюс был отличный парень, не трус, но большим умением драться не отличался.
– Куликовскую битву там устраивать нельзя, гражданских полно, вызовут комендантский взвод и нам хана. Вы с Пятрасом подниметесь туда вдвоём, покажешь ему их , а ты Петька разок - другой им в пятак врежь и вы оба сразу на выход, типа испугались! Мы с Лёхой вас на лестнице страхуем и потом все выскакиваем на улицу! Остальные ждут там и мочат подряд всех выбегающих «химиков», только гражданских не зацепите. Пряжками по башке не бить - трупов и калек нам не надо!
Петькой мы звали ещё одного нашего литовца - Пятраса Пятрошуса, который был боксёром лёгкого веса, имевшего, как он сам говорил, лишь второй разряд по боксу, но это был настоящий второй разряд – он, весом всего шестьдесят килограмм, мог положить любого богатыря в роте, что я знал абсолютно точно, так как частенько спарринговал с ним в свободное время: 
– Пятрас, я тебя очень прошу, не устраивай там побоище, знаю я тебя: пару раз в морду, несильно, и на выход – говорил я, уже заходя за ним в столовую. Поднявшись наверх, Вилли огляделся и увидев сидящих за столиком у стены четверых молодых парней в одинаковых черных фуфайках и сапогах, показал на них Петьке. Мы с Лёхой стояли на лестнице ниже и оглядывали зал. Народу там было уже не много, но около пятнадцати мужиков, отправленных советским судом на «стройки народного хозяйства»  для исправления, мы насчитали. Конечно, не все из них полезут в наши разборки, но «чистых от нечистых» отсеивать будет некогда. Как карта ляжет и принцип «кто не спрятался – я не виноват» будет действовать для обеих сторон.

Наши парни быстро подошли к сидящим «химикам» и я, в очередной раз, восхитился умением товарища работать кулаками. Два молниеносных удара сидящим ближе к краю мужикам, смели их на пол вместе со столом. Вилюс, увидев мою кричащую рожу, схватил земляка за руку, что-то сказал ему по литовски и оба двинулись на выход. Сначала было тихо, но скоро задвигались стулья и мы, быстро спускаясь  вниз по лестнице, услышали топот шагов за спиной. Выскочив на тёмную улицу мы развернулись и снимая ремни встали в строй к ребятам, которые уже выстроились шеренгой лицом к столовой. Дверь с грохотом распахнулась и оттуда, толкаясь и мешая друг другу, стали вываливаться фигуры в темном, тут же попадая под удары солдатских ремней, рук и ног. Несколько минут и человек шесть - семь уже лежало на грязной земле, слегка прихваченной октябрьским морозцем: двое смогли как-то проскочить под ударами и резко рванули в темноту, а ещё трое прижались спинами к стене здания и пытались отбиваться. Снова хлопнула дверь, оттуда появилась высокая мужская фигура, и вдруг раздался громкий хриплый голос:
– ша, вояки, закончили кипишь! – и я вдруг увидел как у него в руке  блеснуло лезвие ножа. Быстро двинувшись влево, и оказавшись напротив, я сжал намотанный на руку ремень, и молча смотрел на него. Мужику было хорошо за сорок, высокий, худощавый и уверенный в себе:
– Что за дела, служивые? какие нам предъявы? – опять прозвучал его голос.
 – к тебе - никаких, а вот те ваши дружки уже своё получили. Они, сволочи,  нашего парня по беспределу избили – ответил я, показывая на Вилюса. В это время из той же двери появилась Светлана - старшая смены столовой, и увидев картину побоища, закричала на нас:
– вы что тут устроили? комендантский взвод вызывать что ли? - Светочка, никого не надо, всё в норме, непонятку закрыли - сказал ей мужик
- все уже расходятся – и, отодвинувшись от двери, пропустил нескольких вышедших гражданских, добавив:
– проходите граждане, всё в порядке! Потом, глянув на лежащих на земле зачинщиков драки, сказал стоявшей рядом с ним троице:
– опять Серый с Петриком накосячили, ведь предупреждал их, что солдаты тут не вэвэшники, а стройбат. Ладно, разберёмся! – и добавил, посмотрев на меня:
–  Сатисфакция получена? Думаю вопрос закрыли? Расходимся давай, пока все проблем не огребли. Уводи своих начальник, а мы тут сами разберёмся. Меня, если что, Вороном кличут: какие - то ещё вопросы будут - скажи любому из наших, мне передадут. Я, неожиданно оказавшись за командира, повернулся к своим и махнул рукой: – уходим!  Все развернулись и быстро рванули к своему цеху.
До конца смены оставалось часа три, мы с Лёхой зашли к мастеру, извинились за получасовую задержку ребят и, договорившись, что отработаем на следующей неделе, оставив кого-нибудь с первой смены во вторую – пошли работать. Закончив смену, без происшествий добрались до автобуса, где прапорщик Харченко сверился со списком и отправил нас в часть.

 По прибытию в роту, все собрались в классе, где я рассказал дежурному сержанту Сашке Дробышевскому, про нашу разборку с "химиками", а уже намазанный йодом и заклеенный пластырем, сидевший рядом Вилюс, взял в руки лежащую на столе гитару и, посмотрев на забытый кем - то с репетиции листок, с улыбкой оглядел нашу компанию, и вдруг заиграл... гимн Советского Союза. Ребята смеясь, запели первый куплет, а потом закатились от хохота. Я тоже смеялся, глядя на участников  сегодняшней битвы: четверых литовцев Вилюса Виршулиса, Пятраса Пятрошуса, Ричардаса Вилькявичуса, Юргиса Прошкявичуса, маленького грузина Мурмана Шайнидзе, младше нас призывом на полгода, которого все звали Мишкой, а старшина, как-то на построении сказал, что зря он за солью с гор спустился, не попал бы тогда в армию. На украинца, родом с маленького городка под Черниговом - Гриню, по фамилии Дубина, уже женатого и хваткого мужичка. На латыша Яниса Калныньша, отслужившего всего полгода, но без раздумий рванувшего с нами. Смотрел на своего лучшего друга Лёху Листова -  из архангельской деревеньки, стоящей на берегу реки Мезени, впадающей в Белое море. На коренного питерца Толика Матвеева, по кличке Туник, от слова «тунеядец», которым нарёк его наш старшина прапорщик Таргонский, когда на вопрос, где он трудился перед армией? – тот ответил, что почти год отдыхал дожидаясь призыва. Смотрел на остальных парней у которых в глазах ещё мелькало возбуждение и адреналин. Но тут в класс снова  зашел сержант Сашка Дробышевский, и сказал :
– хорош ржать Союз Нерушимый, всем отбой! Если что – вас там не было!