Dos mexicanos

                «Грешников преследует зло,
                а праведникам воздается добром».
                (Прит. 13:21)


В областном клиническом онкологическом диспансере, раскинувшемся на углу улицы Шафиева и проспекта Октября, я проработала десять лет.
 Сначала я была благодарна своему научному руководителю, который направил на путь хирурга-онкогинеколога. У меня нашлись все качества, необходимые для этой деятельности: острый глаз, твердая рука и интуиция, которая порой была важнее диагностики. Работа оказалась интересной и мне нравилась.
За несколько лет я глубоко овладела темой. Я не любила свою мать, но была вынуждена признаться, что именно от нее мне достался научный склад ума. Я без малейших усилий, даже не поступая в аспирантуру, не отрываясь от лечебного процесса, написала диссертацию, посвященную раку эндометрия.
Меня высоко ценили как практика-хирурга. Среди онкобольных существовала неформальная корпоративность. Они обменивались мнениями относительно врачей, их рейтинг был более существенным, чем аттестация Облздрава. Про меня говорили, что я - «ангел с невесомыми руками», при первичной госпитализации уже в приемном покое пытались выяснить, как попасть конкретно в мою палату.
В общем, можно было сказать, что я нашла свое истинное призвание. Это было признано всеми: и коллегами, и руководством диспансера.
Начальница говорила, что устала оперировать, устала решать производственные проблемы, и что по достижении пятидесяти пяти сразу уйдет на пенсию – в крайнем случае, останется на отделении простым врачом-онкологом. На свое место она прочила меня, и в этом никто не сомневался.
Если честно, я побаивалась своего будущего назначения. Онкодиспансер был построен при царе Берендее, с тех пор подкрашивался лишь фасад. Город выбрасывал огромные деньги на строительство сооружений, на мой взгляд, абсолютно бесполезных. Возводились «арены» для дегенеративных фанатов рок-музыки, устраивались футбольные площадки для малолетних недоумков, прокладывались десятки километров дорожек для тех, которых умудренная жизнью начальница лаконично называла «велосипедерастами». А хирургическое отделение гинекологии областного онкодиспансера на пятнадцать палат – шестьдесят несчастных женщин - имело единственный туалет с четырьмя незакрывающимися кабинками.
Но все-таки, вероятно, я бы взяла дело в свои руки, достигла высот карьеры, реальных для женщины - если бы не сломалась психологически.
Наше отделение работало как конвейер, за год мы принимали по три тысячи пациентов со всей области, делали по полторы тысячи операций. Процесс был отлаженным, результаты находились в пределах нормы. Но в меня с какого-то момента начали закрадываться мысли, тихо разрушающие изнутри.
Общеизвестной была шутка про личное кладбище, имеющееся у каждого врача. Но в ней речь шла о врачебных ошибках, неизбежных при массовой лечебной деятельности.
Мы же – как я неожиданно поняла – работали именно для кладбища, которое наполнялось и наполнялось, невзирая на все наши старания.
Онкологические заболевания, особенно в третьем тысячелетии, стали бичом человечества. Однако в России они были просто-таки казнью египетской.
Я никогда не испытывала всеобъемлющей любви к своей родине. Последующая жизнь смыла остатки пиетета. Медицинская помощь в огромной стране, которая завалила весь космос обломками своих ракет и разбросала по всему свету свои ржавые танки, находилась в плачевном состоянии – причем не только из-за убогости самой медицины. Все было гораздо хуже.
Античеловеческая российская власть: сначала советская, потом постсоветская, затем нынешняя, «традиционно-патриотическая» – сто с лишним лет подменяла великое понятие личности химерой «коллектива». Это наложило отпечаток на общий стиль жизни.
В отличие от цивилизованных стран – Швеции или США – в России было не принято самостоятельно заботиться о своем здоровье. Физкультурой россияне занимались не для себя, не ради радости нового дня. Они махали руками и ногами для того, чтобы завтра – в крайности, послезавтра!- маршировать в общем строю на какую-нибудь очередную войну или «великую» стройку.
Здесь даже к стоматологу среднестатистический гражданин привык обращаться лишь после того, как у него выпадет половина зубов.
Про онкологию не стоило и говорить. Девяносто процентов больных попадали к специалисту на такой стадии, когда им, по большому счету, требовался уже только паллиатив.
Я, конечно, была верна своей профессии. Я помню, как на церемонии вручения дипломов мы целым курсом поднялись в рядах самой большой амфитеатровой аудитории медуниверситета – и как я плакала от нахлынувших чувств, повторяя вместе со всеми слова клятвы Гиппократа. Я делала все, чтобы помочь своим больным, облегчить их страдания.
Но чем дольше я работала в онкодиспансере, тем сильнее понимала, что усилия бесполезны. Я знала, что я никого не вылечу, что все мои больные умрут – умрут! умрут!! умрут!!! - причем в обозримом промежутке времени: при мне, буквально на моих глазах, и ничем не поможет даже моя диссертация. Я наблюдала, как не спеша угасает женщина, у которой была палатным врачом: в течение трех лет переживает две операции, пять или шесть курсов химиотерапии – худеет, желтеет, лишается волос, ходит в косынке или парике… От этого хотелось кричать.
Мне говорили, что я дарю дополнительные годы жизни. Однако мне все чаще казалось, что «дополнительными годами» я лишь усугубляю муки обреченных.
Невыносимо было прийти рано утром на работу поле ночной грозы и видеть, как дежурная медсестра толкает к грузовому лифту каталку с телом, с ног до головы укрытым простыней. Граница весны и лета с неустойчивой погодой, скачками температуры и давления, с ветрами, высасывающими жизненные силы, всегда давала небывалое количество смертей – причем у пациентов, накануне находившихся в стабильном, удовлетворительном состоянии.
На меня эти смерти действовали все более удручающе. Я не заметила, как стала серьезно пить. После очередной кончины кого-то из своих больных я пила день, а то два и даже три, не являлась на отделение, не брала трубку. Мои выходки терпели, считая меня уникальной. Однако сама  я понимала, что дорога ведет в тупик. Пьянство и хирургия были несовместимыми понятиями, особенно для женщин.
Честно говоря, я не знаю, чем бы все это закончилось, не произойди в моей жизни очередной счастливый случай. Бывший сокурсник, который даже не знал, что я стала онкогинекологом, позвонил по старой памяти и сказал, что будет главным врачом в вот-вот открывающемся «суперском» центре планирования семьи, каких еще никто не видел. Набирая команду, он предложил мне должность заведующей отделением искусственного оплодотворения. Почему именно эту, я не стала уточнять; вероятно, более традиционные места были уже заняты.
Я согласилась мгновенно. Не раздумывая даже секунды, я поняла, что ко мне пришло спасение от саморазрушения.
ОКОД продлевал агонию, а ЦПС дарил новую жизнь – и этим давал возможность ощутить наконец собственную небесполезность.



*******************************************
ВЫ ПРОЧИТАЛИ ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ.

Полный текст можно приобрести у автора –

обращайтесь по адресу victor_ulin@mail.ru

*********************
АННОТАЦИЯ

Жизнь героини повести парадоксальна. Она не любит детей, но работает в центре планирования семьи – возглавляет отделение искусственного оплодотворения, где практикуются не совсем традиционные методы решения проблем. Отношения с мужчинами у этой женщины складываются непросто;  их  было много,  но ни один не затронул всерьез. Лишь в возрасте «далеко за сорок» она наконец нашла свой стиль. Однако, как всегда и везде, случайность может нарушить с таким трудом найденное равновесие. Что будет дальше?

******************************************

                2025 г.


© Виктор Улин 2009 г. - фотография.
© Виктор Улин 2025 г.
© Виктор Улин 2025 г. – дизайн обложки.

http://ridero.ru/books/dos_mexicanos/

70 стр.