Лукьяныч
- Здравствуйте! Меня к вам приставили в помощники, дядь Вань! – сказал я, придя к нему на подворье, когда лошади были уже готовы к выезду.
- Здорова, коль не шутишь, – не смотря в мою сторону, ответил Лукьяныч.
- Я такой-то, – назвал себя по фамилии.
- Бачу и так, шо на мамку похожий, – ответил он, знавший уже причину моего появления.
- Чого стоишь? Стрыбай в бричку- поехали. Ты как до конца лета или «отличник» отучился уже? – с насмешливой улыбкой на лице спросил он уже в дороге.
- До первого сентября. Еще год учиться – десятый класс. А что делать будем?
- Шо трэба, то и будэм робыть. Сейчас на прачку забежим, забэрэм билье и по бригадам в Каратал и Белики, грязное обратно в стирку. Когда може якый инструмент надо подвезти, продукты, усяка работа, нэ соскучишься. Разни там поручения…
Заехали на прачечную, погрузили узлы с постельным бельем и выкатили за село.
- А вы курите, дядь Вань?
- Я то! Нашо травыться. А ты шо уже смокчишь?
- Нет! Это я так спросил. Обычно все мужики курят. А насчет водочки как?
- Хто-ж от ее откажется. Когда в праздник какой, рождество или троица, отчегож немного не погулять. Меру тикэ надо знать.
Лошади, бежавшие легкой рысцой, перешли на шаг.
- Но! – понужал вожжами их Лукьяныч, - но, бо вдарю! Лошади опять взялись рысью.
- В этом году урожай, наверное, будет хороший, – посмотрев по сторонам на двухметровые ростки кукурузы, спросил я.
- Шо Бог дав, то и собэрэм.
- А вы в бога верите? Бога ведь нет!
- Ну як нэма. Он в космос полетел и то говорят «Помогай нам Бог» или «с богом», а когда на гулянке чарки поднимают, говорят «Дай, бог здоровья». Есть или нет, надо вирыть. Хтож все оцэ создав, – он развел перед собой рукой слева направо, в которой держал кнут, – и нас с тобой тоже.
Наступило молчанье.
- А вы бы в городе жили? – не знаю зачем, спросил я.
- А на шо он мне? Мы привыкли жить на земле. Двор, хозяйство свое, усякая живность. А в городе шо? С квартиры вышов, полезай в карман за пятаком. Жить надо так, как деды жили.
- Степь любите?
- Да! – ответил он и, немного помолчав, продолжил, – только степи не стало, одна просто ровная местность. А вот раньше было, – увлекся он разговором, – выйдешь за село – конца-края нет степи, все в цветах, трава по пояс, овсы, клевера, а ягод сколько було, а белый седой ковыль!
Лучше нашего краю тогда у всем свете не было.
Наступило опять молчанье.
- Шо заскучав? Скоро приедем. Но! – дернул вожжами. – Но, бо вдарю!...
Наконец добрались до Каратала, где была расположена бригада. Подъехали к какой-то землянке. Во дворе навес с большим столом, где, по-видимому, кормят людей, емкость с водой, дрова и всякая мелочь, и высыпана непонятно зачем куча зерна на очищенной от травы площадке.
- Вы зерно лошадям даете?
- Ну а як же, понемногу а то объедятся, без зерна много на них не наработаешь. Зерна, овса полведерочка с утра и увечэри. Тпру – у – стоять!
Давай с брички оклунки выгружай.
– Какие? То шо мы привезли – узлы с бельем, – ну оцэж и подавай, чи ты не хохол, не знаешь, шо таке оклунок. Давай бэрэм и хозяйке на полки, справа там, – он указал рукой на приоткрытую дверь хибары.
Перетащили часть белья, Лукьяныч разнуздал лошадей и, зачерпнув ведром с кучи зерно, рассыпал его лошадям и засыпал несколько ведер в зад брички. Время шло к полудню. Стало жарко, парит, пахнет кухней во дворе. Из-за вершин берез пробиваются ослепительные лучи солнца, а вдали великолепно плывут круглящиеся облака.
- Чего скучаешь? Работа не нравится? Лошади доедять и дальше поедем. Можешь погулять пока.
Я пошел среди столетних берез. На полянах сладко пахли травы, цветы, много красного шиповника. Где-то по стволу выстукивал дятел. Я шарю глазами по стволам берез, щурясь от солнечных лучей. Дойдя до окраины, возвращаюсь обратно…
- Нагулявся? Едем дали на Белики, - вырвались опять на дорогу.
Отчего так особенно красиво все вокруг: и эти стройные-старые березы, заросшие шиповником, и травы, пахучие до опьянения – с умилением любовался я природой.
Лукьяныч, видимо, тоже в душе упоен был всем этим великолепием и под цокот копыт по укатанной до блеска дороге, мурлыча какую-то мелодию, стал напевать вполголоса:
Вечер на двори, нич наступае,
Выйды, дивчино, сердце божае…
Чистое небо зирочки вскрылы,
Выйды, дивчино, до менэ мыла…
Он ненадолго замолчал, посмотрел в сторону куда-то вдаль и продолжил:
Дай подэвытысь, в ясни очи,
Стан твий обняты, гнучий, дивочий,
Глянуты в лычко – билэ, чудовэ…
Но косы довчи, на чорни брови…
- А вы на гармошке играете? – после недолгого молчанья спросил я, увлекшись мелодичностью его напева.
- Не-а! Бог не дав такого таланту.
- А в кино вы часто бываете.
- Постоянно хожу, та если ищо картина хороша. От недавно шла «Свинарка и Пастух», бачив?
- Нет! А про что?
- Ну як про шо! Про любовь, яснэ дило, – и он начал пересказывать и восхищаться моей картиной… - Уже свадьба, и он тут на билом коне…, нехороша картина, ничего не скажешь. Но, айда! – лошади перешли на шаг. Он дернул вожжами, – но, бо вдарю!
- А помереть боитесь? – с какой-то развязностью спросил я, когда поравнялись с кладбищем при въезде в деревню.
- Чого ты за смэрть спросыв? Кладбище побачив, – напужався. Чего ее бояться. Жывы, сколько богом отмерено. От мотылек сутки одни жэвэ и то радуется, -указал кнутовищем на летящую рядом с бричкой какую-то бабочку. Подъехали опять к одной из больших хат, но уже под чердачной крышей. Здесь было повеселей, прикомандированная из города молодежь на уборку расположилась в «Красном уголке – клубе», заставив зал койками. Вышли во двор две девчонки.
- Принимайте, девчата, – Лукьяныч стал подавать узлы с бельем, – что есть на стирку, давайте сюда.
- Чого сэдышь? Помогай девчатам.
- Нет. Я тут вас подожду.
- Девчат застеснявся? Нет бы шов поговорыв, може яка понравилась, – подшучивал надо мной Лукьяныч.
Он зашел в помещение и почти сразу вышел, положив пару узлов с грязным бельем в бричку.
- Я пойду, зайду в одно место, дило есть, а ты сыды, раз не хочешь до дивчат заходыть, – и ушел куда-то в проулок.
Сидеть в бричке, глядеть в хвосты кобылам мало меня радовало, и я решил проявить инициативу. Глянул на засыпанное Лукьянычем в бричку зерно, по-видимому, для своих домашних нужд, достал ведро и, наполнив его до краев, рассыпал лошадям, заправски их предварительно разнуздав.
Лошади принялись есть, а я рядом решил немного побродить у леска. Когда вернулся, лошади подобрали уже все до зернышка, а Лукьяныч все еще не появлялся. Зануздав лошадей, залез в бричку и улегся на узлы с бельем, глядя на плывущие облака…
- Задремал? – вдруг над ухом услышал голос Лукьяныча, – Все собираемся обратно домой.
- У вас родственники живут здесь? – спросил я на длительное его отсутствие.
- Кум с кумой. А дэ малый, – спросил он, не видя рядом с упряжкой жеребенка, – иды пошукай. Дэ вин загруз.
Жеребенок стоял меж двух берез и запрокидывал голову вбок, выгибаясь, пытался что-то сделать, но у него не получалось, и он безуспешно повторял такие же движения раз за разом.
- Дядь Вань! Вон он чего-то согнулся весь не заболел ли?
- Дэ?
- Вон у берез.
- А-а! почесаться он хочет, а нэ достое. Крашенки зачесалысь. Ай да давай,- подошел к жеребенку. - Взяв бы та помог, чим зубы скалышь, – глядя на меня улыбающегося, он помассировал ему интимное место, после чего жеребенок, резво взбрыкнув, побежал к упряжке лошадей.
Выехали за село …
- Как бы не было дождя, – прервал я затянувшееся молчание, когда солнце закрыла туча и сразу ощутилась прохлада.
- Ну, шо ж, и поможешь маленько, ничего страшного.
- Сейчас бы закусить чего-нибудь – сказал я, когда стало немного подсасывать в животе. – Вы чего бы сейчас с удовольствием съели, галушки или мамалыги, а? – подшутил я над Лукьянычем, упомянув чисто хохляцкую еду.
- Из закусок-то? – отозвался он улыбаясь. – Ну шо ж, можно и галушки , та сальца с лучком, картошечки, огурчики, узварчику – всэ хорошо…
Когда проехали больше половины пути, правая вороная кобыла стала заметно приотставать,ослаблял постромки.
Но …но, бо вдарю! – понужал Лукьяныч лошадей. Лошади перешли на легкую рысь, но скоро опять пошли шагом. Вороная шла, тяжело дыша.
- Устали, наверно, дядь Вань! Может, постоим.
- Стоять ишэ хужэ, воны горячие.
Лошади продолжали идти шагом. Сразу заметили, что вороную стало сильно раздувать.
- Шо, объелась? – с тревогой выговорил Лукьяныч. Наконец, лошади стали. Не успел он сойти с брички, как вороная упала. Ее стало еще сильнее раздувать, и она буквально на глазах приняла неестественную уродливую форму, стала, как колобок, и из храпа пошла пена.
- Ой божечко-ж ты мий, объелась! Куда хватала, всэ тоби мало. А ну вставай, – он за недоуздок пытался поднять ей голову, – вставай, кажу, чого разлеглась.
- Абы ты знала, скикэ за тэбэ грошив прейдэтся платыть, ты быстро б добигла до дому, -причитал он. По всему туловищу и ногам вороной были на лицо признаки судороги, и потом она, наконец, затихла – отошла.
- Ой божечко-ж ты мой. Ты, если что, подтвердишь, шо дорогой пала, -обратился он ко мне, -подержи за недоуздок голову.
Я, осторожничая, приподнял голову лошади, а он принялся снимать с нее хомут и всю сбрую.
Толкнули назад бричку и повернули в сторону рыжей кобылы дышло, чтобы высвободить вперед проход.
Лукьяныч подвязал на дышло постромки от павшей лошади…
Мы сели и шагом двинулись молча, каждый переживая случившееся по-своему. Я с тревогой подумал: хорошо не похвастался, что накормил лошадей, понимая, в чем причина случившегося, а то было бы сейчас «кино».
- И никого, как назло, нет, да, дядь Вань? – сочувственно высказался я, глядя на его мрачное лицо.
- А все равно никто нам ничем нэ поможе. Шо тэпер. Ой горэ-горэ! – все причитал он, покачивая головой…
________
Так закончился мой первый рабочий день.
Свидетельство о публикации №225051501016