Виктор Астафьев - великий писатель?

Боже мой, какой же тяжёлый у Астафьева слог! Русские классики никогда так не писали.

Я, вообще, заметил. У многих советских писателей после войны тексты стали очень тяжёлыми для чтения. Видимо, они думали, что писать замысловато и закручено  - это признак мастерства.

Они как бы стали подражать Андрею Белому и Борису Пильняку. Или Борису Пастернаку. Его ранней прозе. ... Вот такая странность.

Писать просто, вероятно, они думали, это - черта дилетантизма.  И в итоге получилось, что читать их  книги - прямо некоторый труд. И, причём, так не только в прозе. Литературно признанная Советская поэзия тоже стала такой. Вроде, стихи написаны мастерски, а читать не хочется. Неужели это тоже следствие советской бюрократической системы?

В ней, в силу отсутствия рынка, показателем качества творческого продукта являлось выполнение неких формальных критериев, установленных профессиональным сообществом. Отсюда стремление к усложнению, доступного профессиональным писателям, и недоступного - любителям. Чтобы как-то отличить первых от вторых. Чтобы в ряды писателей не затесался случайный. Недостойный носить это высокое звание советского писателя или поэта.

Предоставить рынку (т. е. читателю) определять: кто - писатель, а кто - нет?... было непозволительно. Это должны были сделать компетентные люди по совершенству формы писательских текстов.

И вместо того,  чтобы просто написать: "Прибывшие солдаты шли к линии окопов, занять боевые позиции".

Астафьев изощряется:

"Солдаты, угрюмо несущие на плечах и загорбках винтовки, станки и стволы пулеметов, плиты минометов, за ветви задевающие и снег роняющие пэтээры с нашлепками на концах, похожими на сгнившие черепа диковинных птиц, шли вроде бы не с занятий, на бой они шли, на кровавую битву, и не устало бредущее по сосняку войско всаживало в колеблющийся песок стоптанные каблуки старой обуви, а люди, полные мощи и гнева, с лицами, обожженными не стужей, а пламенем битв, и веяло от них великой силой, которую не понять, не объяснить, лишь почувствовать возможно и сразу подобраться в себе, ощутив свое присутствие в этом грозном мире, повелевающем тобою, все уже трын-трава на этом свете, все далеко-далеко, даже и твоя собственная жизнь".

Скажите, такое закрученное, специально усложнённое предложение можно читать?

Кто похож на "сгнившие черепа диковинных птиц"?  Пэтээры или нашлепки на концах? А, может быть, сами "концы"?

И почему тогда, вообще, не написать "сгнившие черепа давно вымерших птиц, являющиеся, как кошмар, со страниц атласов далёкого школьного детства"?

Такое впечатление, что Астафьев несколько раз переписывает одно и то же предложение, чтобы его усложнить ещё больше.

Или

"На всем, на всем, что было и не было вокруг, царило беспросветное отчуждение, неземная пустынность, в которой царапалась слабеющей лапой, источившимся когтем неведомая, дух испускающая тварь, да резко пронзало оцепенелую мглу краткими щелчками и старческим хрустом, похожим на остатный чахоточный кашель, переходящий в чуть слышный шелест отлетающей души."

Это можно переварить? Какая картина встает перед глазами при чтении?

Что за "неведомая тварь" там царапается когтем?

Умирающие солдаты "царапаются лапой" !?

Пишут, что у Астафьева - великолепный русский язык. Это великолепный русский язык!?

И что конкретно "пронзало оцепеневшую мглу"? Вы можете объяснить?

Что это за чертовщина?

А "остатный чахоточный кашель, переходящий в чуть слышный шелест отлетающей души", пронзающий "оцепенелую мглу краткими щелчками и старческим хрустом" - это, вообще, что-то.

Мне возразят. Это такой образный язык. Но здесь с образами - перебор. Перебор явный. Нельзя так наворачивать один образ на другой, не соблюдая всякой меры.

Я по-прежнему думаю, что в советское время они специально так писали. Это считалось признаком профессионализма. Так закручивать текст. Так клеить, нагромождать одно слово на другое... Писать "круче" Льва Толстого... Но после Довлатова, Бунина, Чехова - мне это тяжело читать. Я бы сказал, даже невозможно.

Художественный язык у них - искусственно максимально усложненный. (Тарковский потом проделывает то же самое с киноязыком в "Зеркале" ). Старательно отдаленный от естественного языка.

Образности ведь тоже бывают разными. Образность без меры, без вкуса аннулирует Сам художественный язык.

Максимальный искусственно усложнённый художественный язык становится языком Антихудожественным

И лучше бы им прислушаться к тому, что написал Пастернак.

    Есть в опыте больших поэтов
    Черты естественности той,
    Что невозможно, их изведав,
    Не кончить полной немотой.

    В родстве со всем, что есть, уверясь
    И знаясь с будущим в быту,
    Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
    В неслыханную простоту.

    Но мы пощажены не будем,.
    Она всего нужнее людям,
    Но сложное понятней им.
    Когда ее не утаим.