Пришествие 4. 23 июля 2001 г

4. 23 июля 2001 г.
  Конечно, труп - не иголка в стоге сена. Не утаишь. Труп увезли, а разговоры остались. О трупе болтали все - братия, монастырские сотрудники, бабушки, прихожане, которым удалось узнать хоть самую малость. Стало известно, что относительно этих всех разговоров отец настоятель выразился примерно так: "Язык оторву, кто станет трендеть на каждом углу". Угроза всех устрашила, но разговоры не прекратились.
  Отец Тихон заперся в своей келье. До него не было никакой возможности достучаться. Отец Панкратий дал мне ответственное послушание - пройтись по всему монастырю с фотокарточкой трупа, показывая её каждому встречному на предмет опознания. Я угрохал на это бессмысленное занятие три часа. Лицо трупа всем было незнакомо.
  За полчаса до начала вечерней службы вахтёр постучал в мою келью и сказал, что меня кто-то просит по телефону. Я спустился со второго этажа на первый, прошёл в дежурку и взял трубку, приложил её к своему уху.
 - Привет! Ты как?
  Это звонил Игнат. Друг детства.
 - Нормально. Сам-то как?
  Игнат словно не услышал моего встречного вопроса:
 - Не загнил ещё там среди райских кущ? Слушай, мы тут с Танькой решили оторваться. Пойдёшь с нами?
  Это приятно, мигом подумал я. Душа начала радоваться. Люблю я такие вот предложения, скажу честно. Особенно если они исходили от Игната. Сразу охватывало знакомое ещё с юности чувство, когда я и Игнат обитали в сером провинциальном городишке алкашей и грязных шлюх, но хотели так вырваться из него, мечтали о свободе, о искусстве, о Петербурге...
 - Когда и куда? - спросил я.
 - Клубешник такой тут есть. На Фонтанке. "Манхэттен" называется. Знаешь?
 - Нет. Когда?
 - Сегодня. Начало в семь вечера. Нас пригласили знакомые. Они там выступать будут. Пойдёшь?
 - Конечно! Где встречаемся?
 - Станция метро Пушкинская.
  Я заметил через окно проходившего мимо эконома, который, свернув, стал подниматься на второй этаж.
 - Отлично! - сказал я в трубку. - К семи буду на месте.
  И положил трубку. Вахтёр стоял рядом. Он улыбнулся мне:
 - Знакомые?
 - Ага.
 - Приглашают?
 - Да нет. Просто позвонили, - соврал я и поторопился покинуть дежурку. Вахтёра забыл поблагодарить.
  На втором этаже меня ждал эконом. Он осведомился у меня:
 - Ты сегодня пономаришь?
  Гадина, подумал я, говнюк.
 - Да, отец Панкратий. Сегодня вечером и завтра на поздней.
 - Хорошо, - очень медленно произнёс он.
  Я направился в свою келью.
  Очень хорошо. Очень. Вечер у меня намечается отменный. Он явно вырвет меня из этой тухлой действительности, порой тошнотворной до безумия. Хоть на несколько часов. Как же я нуждаюсь в этом! Вот только... Когда я говорил с Игнатом по телефону, мимо дежурки прошёл эконом. И вахтёр слышал мои ответы. А для вахтеров эконом был начальником их начальника. Так что отец Панкратий мог допросить вахтёра. Опасно. Надо быть начеку. Эконом может сорвать мне мой замечательный вечер. Он очень любит портить кому-нибудь настроение. Если он в течение дня не сделает кому-нибудь гадость, то не уснёт. У него же говно в жопе начинает закипать, если кому-то радостно и хорошо. Так что, надо быть начеку и ушки держать на макушке.
  Вечером была служба шестеричная и поэтому служили мы не в главном приделе посередине собора, а в боковой его части - в пантелеимоновом приделе. Богослужебные указания предлагали на выбор три варианта службы на сегодняшний вечер: шестеричную, славословную и полиелейную. Разумеется, отец благочинный пошел по пути наименьшего сопротивления и поэтому выбрал шестеричный вариант.
  Служили иеромонах Акакий и иеродиакон Иннокентий, на клиросе пел братский хор из пяти персон, пел довольно коряво и нестройно, отец благочинный сновал туда-сюда, занимаясь своими делами, а я пономарил и периодически выходил читать. Второй пономарь - послушник Андрей - опоздал, как обычно, пришел к "Господи, воззвах...". Он начал распространять вокруг себя кислый запах алкоголя и последние новости о диаконе Радионе. Это вызвало среди братии в алтаре заметное оживление, это дало импульс к новому обсуждению похождений диакона Радиона, к которому подключилась братия с клироса, справедливо полагая, что нельзя относиться ко всему этому совершенно безучастно. Не по-братски это как-то. Андрей сказал, что диакон пришел полчаса назад в их общую келью, очень уставший и тоже распространяющий кислый запах алкоголя. Андрею удалось выведать у него некоторые подробности его вчерашних злоключений. Оказывается, диакон Радион вчера после обеда не собирался употреблять столько много спиртного. Всё вышло исключительно случайно. Оказывается, диакон Радион всего лишь захотел просто прогуляться после обеда по Невскому проспекту. Вместе со своими некоторыми друзьями из числа белого духовенства (как появились эти самые друзья во время прогулки по Невскому проспекту - отец Радион рассказать не захотел) они стали кататься на катере на Неве, в которую диакон Радион, сам того не понимая, почему-то сверзился. Может быть, из-за жары. Может быть, это был приступ морской болезни. Не важно, сверзился, и все тут. К чему эти подробности! Слава Богу, отец Радион не утонул. Однако, утонули его ключи от монастырской кельи. Встреча друзей продолжалась до позднего вечера. Возвратился в монастырь отец Радион ближе к полуночи. Ворота уже были закрыты, ему повезло, что вахтёр не спал и читал акафист, услышал его стуки и открыл. Поднявшись на второй этаж и добравшись до своей кельи, диакон Радион начал искать ключи в карманах и вспомнил, что потерял их. Тогда он стал стучаться в дверь, пытаясь разбудить Андрея. "Но я был дома," - сказал Андрей. - "У себя на квартире." Диакон Радион этого не знал и стучал долго. Потом перестал. Решил, что Андрей крепко спит. Однако, он сам тоже очень хотел спать. Весь коридор был заставлен мебелью и вещами из кельи игумена Виталия. В этой келье со дня на день должен был начаться ремонт. Сам отец Виталий спал на кровати в коридоре. Сперва диакон подумал было составить компанию игумену Виталию на его кровати, но быстро передумал. Отец Виталий мог неправильно понять диакона Радиона и принять по этому поводу меры физического характера. Но диакон Радион не предался отчаянию и начал рыскать по коридору в поисках места где бы поспать.
  С этого места рассказывать взялся иеродиакон Алексей, регент братского хора. Он сегодня ночью проснулся от жуткого шопота и нестерпимой вони, которая, как правило, исходит от птичьего помёта: "Лёша, Лёша, проснись, Лёша!" Иеродиакон Алексей проснулся и понял, что это шептал диакон Радион, а вонь исходила из его рта. Дверь в свою келью отец Алексей, когда находился в ней сам, не запирал. Только так можно было объяснить появление в его кельи диакона Радиона. Хотя иеродиакон Алексей очень удивился этому обстоятельству, но смог-таки сквозь сон поинтересоваться у диакона Радиона, что он делает в его келье. Тот стал просить его послужить вместо него на поздней, а так же ещё вдобавок сообщил о своём намерении переночевать в его келье. Отец Алексей начал просыпаться. Он чётко знал, сколько кроватей в его собственной келье. Всего одна. И в данный момент он на ней спит. Он спросил диакона Радиона, каким это образом он намерен переночевать в его келье, принимая во внимание количество кроватей в его келье. Диакон Радион показал на самом себе, каким образом. Он просто-напросто лёг на пол и начал засыпать. Отец Алексей встал и пошёл в туалет. На то были две причины. Ему требовалось поразмыслить немного над этим инцидентом, но собственная келья на данный момент совсем не подходила для этого занятия. Ну, и просто хотелось справить нужду. И вот, занимаясь в туалете мочеиспусканием, он окончательно проснулся. Отец Алексей подумал: "Какого хрена..." Он вернулся в келью, поднял диакона Радиона на ноги и выволок его из кельи. А дверь запер. Лёг себе спокойно на свою кровать и стал засыпать, нисколько не обращая на настойчивое стучание в дверь.
  Дальше рассказывать опять стал послушник Андрей. И рассказывать он начал про то, как жутко хотелось диакону Радиону поспать. Он начал бродить по всему корпусу, и бродить до тех пор, пока не вышел из корпуса на свежий ночной воздух. И вдыхая этот самый свежий ночной воздух, он дал возможность своему мозгу очнуться и начать соображать. Весь корпус снаружи был обвит строительными лесами, так как находился в состоянии очередного так называемого "косметического ремонта". Недолго думая, отец Радион залез на эти строительные леса и начал лазать по ним, пока не нашёл окно в свою келью. Оно было не заперто, оно было всего лишь прикрыто. Диакон Радион проник через него в келью и бухнулся на свою кровать, не раздеваясь и не разуваясь. Таким вот образом он проспал службу и проснулся в двенадцать дня. Ему захотелось прогуляться и он немедленно отправился на Невский проспект. Гулял до начала вечерней службы. Разумеется, он не стал вдаваться в подробности, где и как он гулял.
  Братия всласть посмеялась над беспутным диаконом Радионом, после всем стало скучно. Я отвел в сторонку Андрея и сказал ему, что в шесть часов мне необходимо будет отлучиться и ему придётся пономарить и читать в одиночку до конца службы. Андрей заверил меня, что справится.
  Послушник Андрей... Интересный человек. Мужику уже пятьдесят лет, но интересно другое. Вы можете представить себе, как алкоголик со стажем помогает другим алкоголикам и наркоманам справиться со своей зависимостью? Я вот не могу. Это всё равно, что лечиться у беззубого дантиста или слепого окулиста. Судя по всему, бухать он начал с ранней юности. А когда в составе военно-санитарной службы кантовался в Афгане, ещё и наркоту стал употреблять. Он не отрицал, что сам он несколько раз проходил реабилитацию. Сразу после распада СССР он принялся активно воцерковляться. Его стали задействовать в некоторых православных программах и проектах, нацеленных на работу с зависимыми. И при всём этом сам Андрей со своей зависимостью никак не боролся. Потом ему вздумалось стать священником. Он почему-то решил, что стать священником это очень легко. Женат он никогда не был (оно и понятно почему, времени не хватало, чтобы жениться и обзавестись семьёй, время хватало на зависимости), поэтому в православное священство у него, по его мнению, было только два пути: 1) жениться или 2) принять монашеский постриг. Пораскинув мозгами, он выбрал второй вариант. Во-первых, какой нормальной православной женщине он нужен со своими зависимостями? Правильно. Никакой. Во-вторых, он, видимо, решил, что его зависимости не являются препятствием для принятия монашеского пострига. Андрей быстренько заручился несколькими рекомендациями от более-менее уважаемых священников и написал прошение в братию Богородице-Успенского мужского монастыря. То есть, в наш монастырь. На первой беседе с отцом настоятелем рекомендации произвели хорошее впечатление. Однако, очень скоро зависимости Андрея дали о себе знать. Хорошее впечатление стало стремительно портиться. Через два месяца начался Великий Пост, а спустя три недели после его начала состоялось заседание монастырского духовного совета. На нём старшая братия решала, кого постригать, а кого рукополагать. Андрей, естественно, сразу написал прошение на монашество. Я ему сказал, что отец Нектарий послушников сразу в монахи не постригает. Тогда Андрей в один момент сварганил прошение на иноческий постриг. И подал эти два прошения нашим старцам на духовном совете. Мол, авось какое-нибудь да и подпишут. Старцы отвергли оба. Рассказывали, что игумен Сергий негодующе выразился: "Да как у него рука вообще дерзнула написать? Да как она не дрогнула?" Над этим инцидентом с двумя прошениями братия долго потешалась. Короче, забавный человек.
  Появился эконом. Гнида. Пасёт. Мои худшие опасения начинают сбываться. Мерзавец прочуял, что я намерен слинять со службы и прошвырнуться. Вот и пасёт. Ничего, мы поступим дерзко.
  Когда я около стола вне алтаря поминал записки за здравие и за упокой, ко мне подошёл отец благочинный. Мы стали перебрасываться разными фразами, говорить о том, о сем, и я попросил отпустить меня в шесть часов со службы. Отец Никон ничего не ответил. Более того, он сделал вид, будто я ни о чём не просил его. Зная характер благочинного, это можно было интерпретировать так: я ничего не видел и не слышал, попадешься - пеняй на себя, не попадешься - молодец. Что ж, на большое я рассчитывать не мог. Отец Никон был известный трус.
  Тут к нам подошла одна женщина бальзаковского возраста. В мир православного быта и обыденности она никак не вписывалась. Вписывалась она больше всего в среду работников умственного труда. Она была похожа на педагогов советской закалки в моей школе.
 - Здравствуйте! Я могу поговорить со священником? - обратилась она к нам.
  Отец Никон повернул к даме своё лицо, глаза его пару раз моргнули. Он был одет в простой подрясник, застиранный и местами заштопанный. Я вгляделся в его лицо, благочинный смотрел на даму глазами, которые могли бы о многом поведать, если бы была хоть какая-то возможность прочитать об этом по этим его глазам.
 - Вы п-по к-каком-му вопросу? - осведомился он у дамы.
  Дама с возмущением соизволила удивиться:
 - То есть как: по какому вопросу? Мне необходимо поговорить со священником. Или с тем, кто у вас тут главный.
  Да. Абсолютно не вписывалась в православную среду. Даже и не сосед. Расстояние между православием и этой дамой примерно равнялось расстоянию между Землёй и Луной.
  Отец Никон молча прошествовал в алтарь. Предчувствуя, что сейчас разыграется очередная потеха, я юркнул за ним. В алтаре отец Никон сказал отцу Акакию:
 - Там тебя одна женщина х-хочет.
  Потирая руки от предвкушения, отец Акакий поспешил к даме. Был он балбес и большой дурак. Он мог говорить всякие несуразные глупости и смеяться над ними же. Его постоянно переводили с одного прихода на другой, прихожане писали жалобы на него отовсюду. Потом епархиальному руководству надоело с ним возиться, его постригли (то ли он был вдовец, то ли разведен) и отправили служить в наш монастырь.
  В алтарь с клироса через южную диаконовскую дверь зашёл эконом. Увидел меня и поманил к себе пальцем. Он сверлил меня глазами, словно в мысли мои проникнуть хотел. Я смотрел на него прямо, беззаботно, глаз не отводил.
 - Пономаришь? - спросил он меня.
 - Да.
 - Один?
 - С Андреем.
 - А где он?
 - Где-то здесь.
  Отец Панкратий выдержал паузу. Он что-то прикидывал в уме. Гадство. Надо удрать со службы раньше, чем он найдёт Андрея. Он явно захочет снять его со службы и дать ему какое-нибудь послушание. Любое. Неважно, какое. Лишь бы я остался на службе один и не смог пораньше уйти. Ловок говнюк! Но счёт пока ещё не открыт, отец эконом.
 - После службы зайди ко мне, - неожиданно сказал эконом.
 - А как же ужин?
 - Зайди ко мне, - повторил эконом. Но уже в более раздражённом тоне. - Вместе пойдём на ужин.
  Эге-ге, подумал я, да у него же месячные начнутся, если я смогу убежать в город несмотря на его ухищрения, он же от злости лопнет. Нет, теперь я просто обязан убежать.
  Эконом вернулся на клирос, а в алтарь вошёл отец Акакий. Морда лица его была не очень довольная. Он-то думал, что женщина попросит осветить крестик. Или квартиру. Он думал, что подзаработает денежку. Но не тут-то было! Обломилась отцу Акакию денежка. Видно было, что досада гложет его вместе с чувством недовольства в адрес отца благочинного. Отец Акакий рассказал, что женщина та вовсе и не думала попросить осветить крестик. Или квартиру. Или машину. Вовсе нет. Женщина та пришла просто высказать здесь, в монастыре, кому-нибудь, как неправильно всё в храме: иконы не так висят, интерьер не такой, какой надо,  и так далее. Мол, она работала музейным специалистом, и кое-что понимает  в православном церковном искусстве. Отец Акакий вовсе и не думал её оскорблять, когда ответил ей, что в мире нашем вообще много всего неправильного. Например, сама дама тоже неправильно выглядит в церкви: вместо юбки - брюки, а на голове вместо платка - легкомысленная и дурацкая шляпка. Яростному возмущению дамы не было предела. Мол, кричала она, это вы, монахи-женоненавистники, придумали эти нелепые правила для женщин (заходить в храм в юбке и платке). Специально придумали, мол, для того, чтобы третировать представительниц слабого пола. Отец Акакий попытался ее успокоить, но она только распалилась ещё сильнее. Можно сказать, отец Акакий спасся бегством, другим термином это назвать нельзя. Но больше всего отец Акакий досадовал не по поводу того, что вместо денежки за требу он нарвался на вздорную мадам. Нет. Больше всего отец Акакий досадовал на благочинного. Вернувшись в алтарь, он, пытаясь шутить, подробно пересказал свою беседу с дамой в дурацкой шляпке. Потом он вспомнил ещё один случай, когда благочинный вызвал его на беседу с какой-то беспокойной прихожанкой, которая после этой беседы написала жалобу в приёмную правящего архиерея. Мол, иеромонах Акакий допытывался у неё, какие она носит трусики. Скандал был страшный. Еле замяли. Какое-то время отец наместник не разрешал отцу Акакию исповедовать и ездить по требам. В довершение своей словесной тирады отец Акакий с плохо скрываемой раздраженностью попенял отцу благочинному:
 - Вот всегда вы меня, отец Никон, ко всяким неадекватным особам вызываете.
  Отец благочинный отреагировал моментально. Очень резко и очень веско он бросил иеромонаху Акакию:
 - Это т-ты их сам на с-себя вызываешь!
  Когда началось чтение шестопсалмия, в алтаре опять появился эконом. Гадина. И именно в такой момент появился, когда я уже собирался уходить. Что же делать? Гад не сводит с меня своего взора и следит за каждым моим движением. Как быть? И тут меня осенило. Шестопсалмие на наших службах читалось двумя чтецами: один - первую часть, другой - вторую часть. Сейчас первую часть читал монах Александр, читал медленно, неспеша, ужасно коверкая слова, всем телом раскачиваясь. Читал он на середине придела. Глаза для пущего эффекта закрыл. Шестопсалмие он знал наизусть, но часто забывал слова и путал их. Старшую братию это очень раздражало.
  Я прислушался. Монах произносил слова третьего псалма шестопсалмия. Я сделал вид, что отправляюсь менять отца Александра. Мол, первая часть - его, вторая - моя. Я встал на горнее место, три раза перекрестился с поясными поклонами и поклонился отцу Акакию. Затем через северную диаконскую дверь вышел из алтаря. Глаза эконома зорко следили за мной, когда я совершал эти положенные богослужебным уставом процедуры. Но, выйдя из алтаря, я, конечно же, не стал менять отца Александра. Я бросился бегом вон из собора и помчался в Первый корпус. Там я в буквальном смысле этого слова пролетел мимо дежурки и взлетел на второй этаж. Я даже не стал отвечать вахтёру на его вопрос "А что, служба уже закончилась?" В своей келье я лихорадочно переоделся в гражданку и поспешил обратно. Но пришлось затормозить около лестницы. Я прислушался. Снизу доносились голоса. Эконома и вахтёра. Вот гавнюк! Отец Панкратий обладал первоклассным чутьём. Любая гончая позавидует. Вероятно, ему пришла мысль, когда я выходил из алтаря, что я вовсе не собираюсь менять отца Александра. Или же он, услышав, что монах  начал читать вторую часть шестопсалмия, сразу понял, что я обвёл его вокруг пальца. Посему и заторопился в Первый корпус.
  Плохо дело. Из корпуса можно выйти двумя способами: через главный вход на первом этаже или через поломническую гостиницу на втором этаже. На первом этаже разговаривают эконом и вахтёр. Этот вариант, понятно дело, не годится. Значит, через гостиницу. Лишь бы там дверь была открыта. Дверь, которая разделяет коридор на братскую часть и, собственно говоря, саму гостиницу.
  Голоса стали звучать всё громче. Эконом стал подниматься по лестнице вверх. Вахтёр остался на первом этаже. Надо было действовать стремительно. Эх, была не была! Я рванул по коридору к двери в гостинице. Добежал и взялся за ручку. Она была закрыта. Я облился холодным потом. Я был близок к панике. И тут дверь стала открываться. Из гостиницы вышел игумен Виталий. Он был в мирской одежде, от него несло дорогим одеколоном и спиртным. Он явно возвращался из города, никак не иначе. И возвращался он от своей любовницы. Про это знала вся братия. Отец благочинный так и говорил: "У Виталия б-большая п-проблема. Секс в б-большом городе."
  Дверь со стороны гостиницы открыла Ольга Ивановна. Я быстро благословился у игумена и нырнул в гостиничный коридор. Ольга Ивановна вопросительно, но молча посмотрела на меня. Я в ответ улыбнулся ей. Тоже молча. И побежал к выходу из гостиницы.
  Я прекрасно понимал, как мне намылит шею эконом, но меня на данный момент это не шибко сильно пугало. Пара глотков свободы того стоило.