Время тептара

(Размышления о книге Усмана Юсупова «Къоман тептар» («Обреченный на одиночество»)
С тех пор, как люди создали письменность и научились обозначать предметы и явления знаками и символами, литература была и остается выразителем мыслей и чувств человека. Литература формировала духовные ценности общества, становилась источником философской мысли, которая развивала и обогащала идеи, заложенные в художественное произведение или только обозначенные в нем. Художественное слово, образный язык литературы дополняют суть и картину предметов и явлений теми оттенками, которые помогают воспринимать их не только разумом, но и на чувственном уровне, что позволяет читателю или же слушателю (а в иных случаях и заставляет его!) «войти» в тему, а не «наблюдать» ее. Даже Священные Книги полны образных выражений и иносказаний, а труды мыслителей еще с древнейших времен – это прежде всего литературные произведения и только потом философские трактаты. Мы не станем оспаривать и тот факт, что именно из литературы черпаются идеи, которые при должной философской обработке одни только и способны превратить общество, раздираемое внутренними противоречиями, во что-то цельное, называйте это нацией, народом или еще как; иначе говоря, в сообщество людей с едиными целями и устремлениями, с одной общей для всех мечтой. Конечно же, в данном случае под литературой мы подразумеваем и ее дописьменный аналог – фольклор.
Чеченская литература на протяжении всей своей истории так и не смогла разорвать стальные путы господствующей идеологии, освободиться от влияния «наступившего дня». Она всегда следовала за событиями, не пытаясь (или не смея?) заглянуть в будущее. Даже прошлое, истлевшее в глубинах веков и не представлявшее никакой опасности ни для навязавшей себя народу власти, ни для ее плотно сотканной идеологии, оставалось неосмысленным литературой. Тем не менее огромным достижением следует считать уже то, что чеченская литература как таковая вообще возникла, что нашлись люди, готовые посвятить себя литературе; достаточно чуткие, чтобы увидеть угрозы времени, и мудрые, чтобы понимать значимость художественного слова для духовных кладовых народа, опустошенных жестокими врагами и нерадивыми хозяевами. И это – после кровавого девятнадцатого века, в ходе которого чеченский народ планомерно уничтожался физически и духовно… и это – в самый трагический для всего мира период начала века двадцатого, когда большая часть человечества отвернулась от Божественных наставлений и последовала за безумными радикальными идеями всевозможных «теоретиков» и «практиков» материализма и идеализма, расколовших мир на два непримиримых лагеря.
Основоположники чеченской литературы (С. Бадуев, Ш. Айсханов, А. Дудаев и др.) в большинстве своем только лишь литературно перерабатывали фольклорные произведения или же поднимали темы, «лежащие» на поверхности, не входя в конфликт с коммунистической идеологией с ее новыми порядками, которых, судя по их дошедшим до нас произведениям, они скорее поддерживали, нежели отвергали. И тем не менее почти все из первопроходцев чеченской литературы подверглись репрессиям в самом начале своего творческого пути. Нисколько не умаляя заслуг этих писателей-первопроходцев, мы не можем привести никакие свидетельства тому, что они хотя бы раз выступили или намеревались выступить против советской власти. Наоборот, бесхитростная логика горцев, основанная не на глубоких знаниях природы общества и законов его развития, а на одних только эмоциях, вызванных к жизни нескончаемой вереницей бедствий и лишений, которые они испытывали на протяжении более двухсот лет по вине все той же царской России, должна была привести их к внутреннему убеждению, что власть, скинувшая ненавистный царизм, однозначно несет (не может не нести!) благо для обездоленных. Естественно, каждый из них считал своим долгом сделать все, чтобы такая власть укрепилась и начала реализовывать заманчивые идеи, продекларированные в ее программных документах. Видимо, причину репрессий, обрушившихся на чеченскую интеллигенцию в первые десятилетия советской власти, следует искать не в их антигосударственной деятельности или же вольнодумстве, а в стремлении этой самой власти ликвидировать мыслящую часть общества, потенциально опасную для нее именно своей способностью мыслить, реально оценивать происходящие события и озвучивать однозначные выводы, которые не могли быть в ее пользу.
Чеченские литераторы 50-60-х годов, также подвергшиеся (за редким исключением) жесточайшим репрессиям по все тем же причинам (Х. Ошаев, М. Мамакаев, А. Мамакаев и др.), тоже не смогли поднять литературу на должную высоту. Понятно, что в ту пору объективно это было невозможно. Многие из того поколения писателей и поэтов начинали свою литературную деятельность еще в 20-30-е годы и вернулись к ней только во второй половине 50-х, проведя в тюрьмах и лагерях по 15-20 лет. Хотя художественный уровень произведений авторов тех лет (С.-Б. Арсанов, Х. Ошаев, М. Мамакаев, А. Мамакаев и др.) достаточно высок по сравнению с произведениями их предшественников, в стихах и прозе этих несомненно талантливых литераторов чувствуется давление идеологической махины власти, которая не столько ограничивала, сколько подавляла свободу художника в выборе темы и ее философском осмыслении. Тем не менее прозаики и поэты той поры внесли значительный вклад в возрождение духовности народа.
Наиболее продуктивными для чеченской литературы можно считать 60-80-е годы ХХ века. Именно в этот период были написаны стихи, рассказы, повести, романы Х. Ошаевым, М. Исаевой, Н. Музаевым, С. Курумовой, М. Сулаевым, А. Сулеймановым, М.-С. Гадаевым, А. Айдамировым, Ш. Окуевым и др., чьи произведения подняли чеченскую литературу на новый уровень. Трилогия А. Айдамирова «Долгие ночи» («Еха буьйсанаш») восстановила связь поколений, оборванную депортацией 1944 года и предшествовавшими им трагическими событиями. «Долгие ночи» вернули народу его историю первой половины XIX века в лицах и картинах, что в данном случае для чеченцев было равнозначно воскрешению из мертвых. Неудивительно, что первый роман трилогии с одноименным названием, изданный в 1972 году, стал культовым произведением чеченской литературы. А знаменитая и, к сожалению, непонятая современниками поэма А. Сулейманова «ЦIен книга я Iесаллех поэма» («Красная книга или поэма безбожности»), словно скальпель хирурга, вскрыла многочисленные гнойники в душе человека, нравственно искалеченного безбожной коммунистической идеологией.
В конце 80-х и в 90-е годы в чеченскую литературу приходит целая плеяда талантливых прозаиков и поэтов (А.Хатуев, С.-Х.Нунуев, А.Бисултанов, У.Яричев, М.Бексултанов, М.Ахмадов, Л.Абдулаев, А.Осмаев и др.).  Молодые, амбициозные литераторы, чьё творчество не загнано в узкие рамки коммунистической идеологии и социалистического реализма, пишут в свое удовольствие, пробуют себя во всех жанрах, экспериментируют. Появляются высокохудожественные произведения, в большинстве своем направленные на возрождение национальной духовности. Многие произведения того поколения чеченских писателей остаются актуальными и в наши дни. Вне всякого сомнения, они останутся таковыми еще многие десятилетия, ибо значимость тех ценностей, которые стоят в основе произведений чеченских писателей восьмидесятых и девяностых, не могут и не должны быть ограничены во времени.
Хотя литераторы конца XX века в большинстве своем оригинальны, были и те, кто следовал по проторенному пути, намеренно или неосознанно внося в национальную литературу элементы, чуждые чеченской и вообще кавказской нравственности и морали. И рядом же – чрезмерная героизация прошлого, идеализация всего «своего», что, конечно, можно считать хорошим приемом для привлечения читателей, но в воспитательном плане приносит больше вреда, чем пользы, ибо необузданное самовосхваление без должной самокритичности искажает реальную действительность в сознании человека, подрывает моральные и нравственные устои общества, плодит скрытых недоброжелателей и откровенных врагов на стороне, возводит толстые стены вокруг народа и в конечном счете может привести к его изолированию от остального мира.
В начале ХХI века чеченская литература обогатилась новыми талантливыми произведениями. На страницах газет, журналов и отдельными изданиями вышли стихи, поэмы, новеллы, рассказы, повести, романы Ш.Рашидова, С.Яшуркаева, А.Шайхиева, С.-Х.Нунуева, М.Бексултанова, М.Ахмадова, Л.Абдулаева, И.Джабирова, У.Яричева, С.-А.Сайдулаева, Г.Алиева, К.Ибрагимова, Л.Джумалаевой, Х.Борхаджиева, Р.Юсупова, С.Дакаева, Б.Шамсудинова, С.-Х.Тагаева, Н.Эльсункаева, А.Ельсаева, С.Байсагурова, А.Ахматукаева, Ш.Цуруева, У.Саиева, М.Айдамировой, А.Тугузова и др.
К сожалению, произведения этих авторов еще не оценены по достоинству. Надеюсь, наши литературные критики и знатоки чеченской литературы (Х.Туркаев, К.Гайтукаев, Л.Давлеткиреева, А.Газиева, Д.Сумбулатов, Х.Бурчаев, З.Алиева, С.Мусаев, С.Алиев, Ш.Цуруев, У.Саиев и др.) обратят свой профессиональный взгляд на творения этих авторов. Несомненно, они этого заслуживают.
 Отдавая должное чеченским прозаикам и поэтам всех поколений, приходится с сожалением констатировать, что наша литература всегда испытывала недостаток интеллектуальных произведений, которые свели бы в систему духовные ценности народа, стали бы основой национальной философии. Без таких произведений (или одного произведения!) даже самая богатая литература не может считаться состоявшейся.
Такое длинное вступление с довольно поверхностным анализом чеченской литературы некоторым может показаться излишним и даже неуместным. Понимаю таких и никак не осуждаю. Но мне хотелось этим вступлением поделиться своими мыслями о том, какая литература необходима нашему народу на данном непростом этапе его истории, чего мы ожидаем и вправе ожидать от наших писателей. В бесконечном ностальгировании по прошлому (чем занимается одна часть наших литераторов) и в попытках взрастить на почве нашей духовности семена чуждых нам идей (чем увлечена другая часть литераторов) нет и не может быть ни смысла никакого, ни мало-мальской пользы. Прошлого не вернуть, каким бы заманчивым оно нам ни казалось, да и нет смысла пятиться назад, когда весь мир устремлен вперед. А чужие идеи… Может быть, они и дадут всходы на нашей почве, но урожай с этих полей наполнит точно не наши амбары. Идея – преданное и послушное дитя, она заботится только о «своих родителях».
Надо заметить, что обозначенная нами проблема всегда волновала передовых представителей чеченской интеллигенции.
Известный чеченский журналист и публицист Дени Сумбулатов в своем предисловии к чеченскому изданию романа «Обреченный на одиночество» («Къоман тептар»), после краткого экскурса в историю чеченской литературы, тоже обращается к этой же проблеме:
«Письмо чеченского поэта Магомед-Селаха Гадаева, написанное им в марте 1967 года Председателю Совета Министров Чечено-Ингушской АССР Муслиму Гайрбекову, начинается такими словами:
«Дорогой Муслим Гайрбекович! Я часто вспоминаю наш разговор (1941 год) о том, как бы нам создать литературное произведение, которое оказало бы благоприятное воздействие на вайнахов. Разговор этот завели вы, а необходимость такого произведения была продиктована двумя печальными обстоятельствами: бедностью нашей художественной литературы и низким уровнем культурной и политической зрелости наших людей».
(…) Немало было среди чеченской творческой интеллигенции людей, которые лелеяли в головах своих такие же или подобные им мысли, делились ими в своих письменных трудах.» (Дени Сумбулатов. «Если родословная будет чистой».)
Напомним, что беседа между М.-С. Гадаевым и М. Гайрбековым состоялась в 1941 году, а само письмо, отрывок которого приводит в своем предисловии Д. Сумбулатов, написано в 1967 году. Это говорит о том, что затронутые нами вопросы актуальны для нашего народа на протяжении вот уже целого столетия. Причем с течением времени актуальность эта только возрастает. Да, мы нуждались в высокохудожественном, интеллектуально богатом и философски осмысленном литературном произведении, которое вобрало бы в себя исторический опыт народа и взращенную этим опытом мудрость, подвело бы черту под идейными исканиями чеченских литераторов, свело бы в единую и стройную систему морально-нравственные ценности и мировоззренческие особенности народа. Нуждались в таком произведении сто лет назад, нуждались пятьдесят лет назад… Нуждаемся и сегодня… Будем ли нуждаться в нем завтра? А этого самого завтра у нас может и не быть, если это «базовое» произведение у нас не появится уже сегодня…
Надежда встретить такое произведение заставляет меня пристально следить за чеченской литературой, приобретать и читать книги чеченских авторов.
Именно с такими мыслями я приступила к чтению романа Усмана Юсупова «Обреченный на одиночество».
Имя писателя Усмана Абдулкаримовича Юсупова любители чеченской литературы узнали благодаря его роману «Къоман тептар», презентация которого прошла в октябре 2008 года в актовом зале Дома печати.
Впервые я «встретилась» с Усманом Юсуповым на сайте «Проза.ру» в апреле 2017 года. Оставила еще комментарий под его публикацией «Грустные размышления». «Подписываюсь под каждым словом!» – с чувством написала я тогда. Вспомнила об этом, когда осенью 2024 года прочитала первый роман его трилогии «Къоман тептар» в авторском переводе на русский язык под названием «Обреченный на одиночество». И снова та же реакция – «Подписываюсь под каждым словом!» Но сейчас невозможно ограничиться столь коротким восклицанием: перед нами – фундаментальный труд, равного которому со времен великого Абузара Айдамирова не было, за исключением, пожалуй, еще и произведений Сайд-Хамзата Нунуева. Так же, как «Къоман тептар» («Обреченный на одиночество») У. Юсупова, романы С.-Х. Нунуева – об истории чеченского народа, о его духовных корнях, о Нохчалла, которая является гарантом духовно-нравственной связи поколений, начиная с глубин тысячелетий. Не хочу показаться категоричной, я не историк литературы и не литературовед, но как профессиональный филолог, как педагог и журналист с многолетним опытом могу уверенно заявить, что в новейшей чеченской литературе я не вижу равных им писателей, которые своими произведениями восстанавливают духовные башни народа. Их произведения в корне отличаются от произведений других авторов по силе и глубине мысли, умению обозначить проблему и раскрыть заданную тему, богатству и стилистической изящности языка.
Что касается романа У. Юсупова, здесь и глубокое знание языков (как чеченского, так и  русского; напомним, что автор сам перевел свое произведение на русский язык),  и виртуозное владение его стилистическими особенностями, и умение строить сложные синтаксические конструкции, пользоваться выразительными средствами языка, и талант «завлекать» читателя вглубь своего повествования, заставляя его размышлять над заданными темами, не ограничивая свободу его разума авторскими ответами на поставленные в произведении вопросы. Несомненно, У. Юсупов обладает огромным писательским талантом, у него свой стиль, свой язык и своя манера изложения.
Хочу поделиться своим пониманием и своим восприятием романа Усмана Юсупова «Обреченный на одиночество», некоторые части которого я прочитала еще и на чеченском языке, которым также превосходно владеет автор.
Крайне редко бывает, что прочитанная книга остается лежать на моем столе. Обычно она занимает свое место в ряду таких же прочитанных, надолго закрытых и уже забытых книг на дальней полке. Многие из них как прожитые в пустой праздности дни, которые ты провожаешь без тени сожаления, хотя и понимаешь, что вместе с ними уходят в небытие мгновения твоей жизни. И горькое «послевкусие» – «Уж лучше бы вообще не читала!..» Конечно, свой след… Нет, не след даже… Скорее, пятно на чувственном сердце твоем и незахламленной еще всякими ненужностями памяти они оставляют. Бесформенная клякса на белоснежной чистоте твоей души, поставленная грубой рукой нерадивого автора. Здесь не тот случай! «Обреченный на одиночество» – это роман, который не отпускает. Ты снова и снова возвращаешься к нему, каждый раз находя в нем верного друга, душевного собеседника, мудрого наставника. Я открываю его на любой странице и каждый раз с удивлением, переходящим в изумление, вчитываюсь в знакомые уже, но не до конца еще расшифрованные строки, не в силах оторваться от них. Они все больше притягивают к себе. Ты читаешь, читаешь… Одно предложение тянет за собой другое. Слова – словно спицы, на которые непрерывно нанизывается нить.
Эта книга долго еще будет лежать на моем столе, ибо она – не для запыленной полки.
Роман заставляет размышлять. Его невозможно читать ради приятного времяпрепровождения. Ты постоянно ощущаешь незримое присутствие автора и слышишь его голос. Но это не интеллектуальный тиран, который довлеет над твоими чувствами и разумом. Он оставляет за тобой право самому делать выводы, нисколько не навязывая свое мнение. У. Юсупов только акцентирует внимание читателя на том или ином аспекте, который несет в себе смысловую нагрузку какого-то события или момента. И делает это незаметно, ненавязчиво, предваряя эту деталь авторским отступлением-рассуждением.
«Дороги судьбы… Густой паутиной расстилаются они перед жадным юношеским взором. Зовут и манят… Со светлыми надеждами мы делаем первый шаг, затем второй… И все дальше и дальше отдаляемся от отчего дома. Дороги судьбы… Они раскидывают нас по белу свету, завлекая в самые дальние его уголки. Все время ищем чего-то… надеемся… верим и ждем… и только в минуту полного упадка душевных сил, после крушения иллюзий относительно себя и своего, как нам казалось, волшебного будущего мы вспоминаем о родной стороне…»
И далее идет сам текст повествования с кодового в данном случае предложения «Алхаст возвращался домой»:  «Алхаст возвращался домой. На этот раз его вело сюда не только желание увидеть места, ласкавшие безмятежное детство, и не к родне он шел погостить, что до сих пор делал довольно часто. Нет. Алхаст возвращался навсегда. Возвращался, чтобы очистить от бурьяна и оживить свой двор, развести огонь в очаге и никогда уже более не расставаться с небольшим клочком земли, унаследованным им от отца».
Сразу возникает ощущение, что это возвращение героя домой – ключевое действие, с которым будут связаны все последующие события. Так оно и случается. Более того – эти же слова в таком же порядке повторяются три раза на последних пяти страницах второго тома и завершают собой роман.
Почему же автор заостряет внимание читателя именно на этих словах?
Попытаемся разобраться.
Понятно, что фраза «Алхаст возвращался домой» – одна из ключевых во всем романе. Это своего рода шифр, раскрывающий главную идею произведения, вернее, указывающий путь к раскрытию этой идеи.
Для начала обозначим для себя существенную для понимания замысла автора вещь: Алхаст, возвращающийся из города в аул в начале романа, и Алхаст, возвращающийся в тот же аул из похода в горы, – это два совершенно разных человека. Несмотря на то, что между этими двумя событиями всего лишь какие-то пара месяцев, автор счел нужным несколько изменить даже внешность героя. Держим в уме тот факт, что в данном произведении каждая сцена и даже фраза строго подчинены главной идее. В романе нет «случайных» сцен и даже слов. И вообще, у автора своё, не столько философское, сколько фаталистическое или, если хотите, рациональное понимание смысла слова «случайность». «Я тебе говорил, что случайностей не бывает.», –  утверждает он устами одного из героев романа. Значит, и этот, незначительный на первый взгляд «мазок», несет в себе определенный смысл.
«Внешность – отражение внутренней сути...», – напоминает автор чуть ниже, будто предлагая нам сравнить «двух Алхастов». И не на основе физиогномики, которую, как всякий писатель, он должен был изучить и, судя по созданным им образам, освоил неплохо. Но физиогномика не есть строгая наука, она из ряда карточных гаданий и астрологии. Вряд ли автор такого масштабного произведения, как трилогия «Обреченный на одиночество», стал бы опираться только лишь на нее. Определенно не стал бы! У.Юсупов показывает здесь то влияние, которое оказывает на человека работа его ума. Выстраданная и осознанная мысль не может не отразиться на внешности человека, утверждает писатель, либо облагораживая ее, либо опошляя, в зависимости от того, благородную мысль лелеет в своей голове человек или пошлую.
В первом случае перед нами предстает растерянный, подавленный и апатичный молодой человек, разочаровавшийся в жизни, в людях и в своем собственном разуме. Во втором случае – это зрелый муж, пусть не до конца разобравшийся в жизни, в людях и в своем разуме, но вполне готовый к тому, чтобы начать путь поиска себя и смысла своего пребывания в этом мире.
В начале романа, покидая город, Алхаст «уходит» от людей, от общества, от бессмысленной, как ему кажется, суеты. В конце романа, наоборот, он «приходит» к людям, к обществу, к мирской суете с уже сложившимся миропониманием. По внутреннему содержанию разница между двумя этими событиями огромна! В их противопоставлении заключена одна из главных мыслей автора, выраженная в названии романа, – чтобы найти истину, надо на какое-то время удалиться от общества. В толпе, с ее необузданными страстями, нет ни истины, ни гармонии! Нет смысла в накоплении знаний, если ты в определенный момент не уединился, чтобы в одиночестве должным образом «переработать» их, примирив объективное с субъективным, внешнее с внутренним. Только в этом случае можно достичь гармонии в разуме и душе. Однако если багаж знаний недостаточен, если не определена цель исканий, зачем вообще уединяться? Тогда это отшельничество, которое напоминает бегство не только от общества, но и от себя. Именно этим объясняется то, что Преодолевшие Сомнения повернули Алхаста назад в тот самый момент, когда он, как ему казалось, уже дошел до цели. Мудрые старцы понимают, что молодой человек еще не готов к той миссии, которая предначертана ему. Не готов ни разумом своим, ни духовно. Ему предстоит многое узнать, многое преодолеть.  Преодолеть прежде всего в себе самом.
Хотя и познано Алхастом уже немало.
На последних пяти страницах четыре раза рефреном идут слова «Несколько месяцев назад по дороге из города шел человек…» Здесь автор говорит о четырех «вершинах», которые еще несколько месяцев назад были недоступны герою, но сейчас уже покорены им:
«Несколько месяцев назад по дороге из города шел человек, растерявший все ориентиры, по которым еще совсем недавно он определял свой путь. Человек, который так и не смог найти хоть какой-то смысл в своем пребывании на этой земле, не сумевший определить свое место в многоликом обществе равнодушных людей. Слепой, глухой и совершенно беззубый. Самый настоящий ребенок с двадцатипятилетним грузом на слабеньких плечах… Сегодня же в аул, уже по другой дороге, шел человек, определивший для себя смысл своей жизни, проникший во многие тайны, о существовании которых совсем еще недавно даже не подозревал, твердо знавший, где ему следует быть, на кого опираться и что делать.
Несколько месяцев назад по дороге из города шел человек, потерявший всякую связь с предками своими. Слабенький росток, неспособный впитать в себя обильные соки мощных корней… Сегодня же в аул возвращался надежный страж чуртов и могильных холмов отцов своих, способный принять от ушедших и передать последующим.
Несколько месяцев назад по дороге из города шел человек, так и не сумевший познать Бога, хотя искренне верил в Него. Он не знал, как и где Его искать. Не мог понять, в чем смысл предопределения, если существует свобода выбора, и в чем смысл свободы выбора, если существует предопределение… Сегодня же в аул возвращался человек, в голове которого выстраивались ответы на многие вопросы, терзавшие его разум. Отчетливые очертания непоколебимых истин уже были доступны его очищенному сознанию.
Несколько месяцев назад по дороге из города шел человек, искренне считавший, что жизнь подло обманула его ожидания. Он несправедливо обвинял ее в коварстве и жестокости. Не понимал, что честный, мужественный человек никогда не станет перекладывать свою вину на кого-то другого. Это удел слабых духом… Сегодня же…»
Одни «уходят» в одиночество, чтобы путем размышлений и медитаций познать истину, а познав, наслаждаться ею. Это чистые философы, которые достигают высот познания «для себя». Другие тоже покидают общество для того, чтобы размышлять, медитировать и совершать бесконечные молитвы, и тоже во имя познания истины, но они не остаются в уединении, а возвращаются с этой истиной «в народ». Это философы-пророки, философы-миссионеры, которым недостаточно просто достижения каких-то высот «для себя», они стремятся к тому, чтобы высота эта стала доступной для всех. Алхаст из вторых, однако он еще не познал истину. Не готов познать, хотя и уловил мимолетным взглядом ее силуэт. А значит, ему предстоит снова вернуться в горы, снова побывать в Чистой Долине, снова преодолеть «девяносто девять», «семьдесят семь» и «тридцать три» ступеньки, увидеть «идеально ровное, не очень большое плато», которое «уютно разместилось между тремя горными вершинами». И на этот раз уже дойти до заветной пещеры и вскрыть медную дверь. Вскрыть дверь и взять в руки Тептар. Открыть его и прочесть… Тогда (и только тогда!) он готов будет вернуться к соотечественникам… Вернуться и провозгласить ту самую истину, которую он познал…
А до этого – учиться, бороться, страдать, рисковать, враждовать и дружить, любить и ненавидеть, терять и находить, отчаиваться и вдохновляться. И в конце этих метаний – умертвить в себе все низменное и сиюминутное, чтобы освободить душе своей просторы для возвышенного и вечного... «Умереть» и «воскреснуть»… Воскреснуть – и оказаться достойным Тептара…
И все это искусно «встроено» в логичный и динамичный сюжет, в котором полно нежных чувств для флегматика и огненной страсти для сангвиника. Впрочем, читатели двух остальных типов темперамента тоже не останутся неудовлетворенными. И еще – интриги, коварство и благородство, предательство и преданность… В романе У.Юсупова нет унылой статики, покрытой болотной тиной, нет демагогии в виде «рассуждений ради рассуждений». Всё подчинено идее произведения, всё имеет значение и выполняет определенную автором функцию – от вроде бы случайно промелькнувшей тени до панорамных картин, от короткого возгласа до монолога в целую страницу. Буквально всё! Даже украденный в лесу топорик Алхаста, так и не промелькнувший до конца романа, можно уже не сомневаться, непременно блеснет своим лезвием в следующих частях трилогии.
Роман «Обреченный на одиночество» – многотемный, и темы эти глубинные, он заставляет думать, подталкивает к осмыслению бытия, будит сознание. Он охватывает многовековой период жизни чеченцев. Так и напрашивается слово «эпический» – по масштабности, протяженности во времени и пространстве, панорамности картин и событий, количеству действующих лиц (примерно 118), характеры которых формируются под влиянием этих исторически значимых событий. Однозначно отнести его к какому-то определенному литературному жанру невозможно, так как автор обращается не только к теме историко-политических событий в жизни чеченского общества, но и дает социальный и психологический портрет современной Чечни.
Автор романа владеет всеми ресурсами устного народного творчества. Поэтому мы «слышим» мотивы народных песен-илли, русских былин, «осязаем» дух религиозных и мифологических преданий и легенд. Автор ведет рассказ, выражая свои чувства эмоциональной возвышенностью, удачно использует лексические средства выразительности: эпитеты, метафоры, олицетворения, сравнения, гиперболу.
Даже самый неискушенный читатель заметит и некоторый пафос в тех местах, где речь идет об исторических событиях.
«…Разве могли нахи, эти вольные дети дикой природы, принять то, что им не дано было понять?!. И объединились они с соседними племенами… И собрали войско огромное… И двинулись алчные чужеземцы на нахов… К границе священной для сынов Турпал Нохчо земли приблизились несметные полчища захватчиков во главе с жестоким и честолюбивым царем, сменившим на троне убитого заговорщиками отца. Нахским племенам поставили суровое условие – либо рабская покорность, либо полное уничтожение. А нахи? Древние нахи, Доблестные Къонахи! Теплом благородных сердец своих согревавшие Мать-Нохчийчоь в тяжелую годину! Пахари и строители, потом своим поившие землю отцов! Воины, телами своими прикрывавшие эти горы и равнины! Как им было стерпеть такое оскорбление от грязных чужаков, какими бы сильными и бесчисленными они ни были?!
…Будет битва!.. И – слава отважным!»
Но пафос этот так аккуратно дозирован, что никак не может нарушить общий эмоциональный настрой повествования. Внимательный же читатель поймет, для чего это нужно было автору. Дело в том, что в «Обреченном на одиночество» обнажены многие язвы нашего общества и некоторых его представителей. Пройти мимо, не попытавшись хотя бы выпустить из них гной, писатель не мог. Не только не мог, но и не имел права! Пафос У.Юсупова оправдан тем, что помогает ему не позволить самокритике перейти в самобичевание. Это очень важно. Самокритика возвышает личность и общество, исцеляет от духовных недугов, самобичевание же разрушает и личность, и общество.
Удачно показана автором неразрывная взаимосвязь человека и природы. Здесь уместно будет даже сказать, что природа у Усмана Юсупова выступает в роли одного из главных героев, столь органично она «вплетается» в сюжетную линию, становясь неотъемлемой частью внутреннего мира героев.
«Завидев его, вся природа, каждая ее волосинка, каждое перышко, листик и лепесток… все, что окружало Алхаста, спешило заговорить с ним. Не удостаивая несчастного страдальца вниманием к исходящим из самых глубин сознания многочисленным просьбам, они сами осыпали его нескончаемой чередой непростых для него вопросов, на которые у него не было вразумительных ответов. Все это множество своим многоголосым криком сотрясало землю под ногами Алхаста, валило с ног, заставляло ёжиться от ужаса. И тогда обильные слёзы начинали прокладывать русла по его впалым щекам. Обхватив колени руками, скорчившись в комочек, чувствуя себя несчастной пылинкой, бессильной против злых ветров, потерянный в этом огромном, враждебном мире, он подолгу сидел один, терзаемый смутной тревогой, которая сдавливала ему грудь, будто намереваясь остановить биение его сердца…».
Мы видим силу слова автора, который показывает одинаковое внутреннее состояние человека и окружающей его природы. Терзаемый мрачными предчувствиями, главный герой хочет избавиться от удушающих ужасных ощущений… и не может. И этот мир не настроен помочь ему. Но совсем другое дело, когда человек знает, что и как он должен сделать, и тогда природа «дышит» и действует в унисон состоянию героя.
«Алхаст снял обувь, опустил ноги в воду и, глубоко вдохнув чистейший, ароматный лесной воздух, медленно закрыл глаза. Вода ласкалась, заигрывала, будто почувствовала в нем близкого по духу товарища, давнего друга, преданного и понимающего, по которому она скучала. Ее тонкие струи облизывали ступни ног Алхаста, щекочуще-мягкими прикосновениями разливали бодрящую, здоровую свежесть по всему телу.
Сквозь густую листву временами проскакивал одинокий лучик солнца. Когда его обжигающе-острый кончик касался лица Алхаста, щека подергивалась, словно от наглого прикосновения назойливой мухи. Так и сидел, лениво помахивая отломленной веточкой, чтобы отогнать комаров и оводов, норовящих полакомиться кровью редко появляющегося здесь изнеженного, тонкокожего человека. Вокруг была тишина, лишь изредка нарушаемая одинокими нотками птичьих напевов да чуть слышным шепотом листьев, подстраивающихся под еле заметное дуновение теплого ветерка. Алхасту хотелось пробыть в этом уюте и покое как можно дольше, и в аул совсем не тянуло».
Главный герой У.Юсупова – Алхаст – плоть от плоти из народа. В его характере автор запечатлел образ народа. Показывая своего героя в разных жизненных коллизиях, автор не приукрашивает его, а дает честный и объективный образ нашего современника.  А также методом противопоставления показывает все отрицательное, что бывает присуще некоторой части народа, когда социальные потрясения проверяют человека на порядочность и человечность. «Когда гремят пушки, музы молчат», – сказано о времени, когда войны и всякие революции сотрясают мир. И тогда на поверхность всплывают бездуховность, насилие, аморальность. Тяжело читать страницы, на которых дано точное описание зла, творимого двуногими существами над своими же соотечественниками. Но это – жестокая правда. И описана она автором жестко, как есть, как было.
В предисловии к первому тому романа «Обреченный на одиночество» Лема Ибрагимов (Дала гечдойла цунна!) написал: «Алхаст – альтер эго автора – воспитан мировоззрением, искусством, укладом жизни своего народа».
Это ощущение знака равенства между автором и его героем, возникшее с первых страниц романа, только усиливается по мере чтения. Кто лично знаком с автором, тот будет сравнивать его с Алхастом и наделять главного героя его голосом и даже внешностью.
Увидев обложку русского издания книги, которая изначально называлась «Къоман тептар» и была написана на чеченском языке, в авторском же переводе названная «Обреченный на одиночество», не скрою, была удивлена тем, что фамилия автора написана в не привычной для нас форме правил русского языка: «Юсупан Iабдулкериман Iусман». Возникло даже чувство предубеждения или какого-то смутного несогласия. Я ожидала увидеть «Юсупов Усман Абдулкеримович». Но по мере чтения романа, осознавая цель автора и вникая в идею произведения, все больше и больше углубляясь в картины прошлого и характеры героев, пришло понимание, что только так и можно было подписаться под КНИГОЙ НАЦИИ – «Къоман тептар» – «Обреченный на одиночество». Именно так и только так!
Несомненно, своим романом Юсупан Iабдулкериман Iусман заложил для будущих поколений основу Башням Памяти, понятиям Къонахалла, Нохчалла, Даймохк.
Говоря об особенностях романа, хочется выделить еще один момент. Некоторые авторские отступления-рассуждения, внутренние монологи героев несут в себе признаки афоризмов. Например, «Народ, для которого свобода стала религией, невозможно победить»; «Оказывается, отсутствие страха во всех его проявлениях и есть истинное наслаждение»; «Посвящение предполагает ответственность, знания заставляют размышлять»; «Язык человеческий – это клинок, который режет глубже и больнее клинка булатного»; «Истина всегда находится в гармонии с природой»; «Рыскающий по лесам волк никогда не станет дворнягой»; «Ни один человек, который выходит на путь, ведущий к Богу, Создателю всего сущего, не может быть одинок»; «Открытое сердце, чистая душа и светлый разум – вот где место для мудрого слова»; «Раскол превращает свободных людей в рабов»; «Народ, у которого нет дня вчерашнего, не может рассчитывать на день завтрашний, ибо не может быть дерева без корней. Тишина не рождает эхо», и т.д.
Много внимания уделено в романе теме сохранения родного языка. Для автора понятия «язык» и «родина» неразрывны. Они оба для него святы:
«И язык нахов будет жить, пока жив къонах. Он не даст ему умереть. Он будет разговаривать на нем с гранитными скалами, буковыми лесами, стремительными реками и прозрачными родниками. С горами и равнинами. С голубым небом и черной землей. С птицами и зверями. И язык нахов будет жить! Должен жить! Иначе… Никогда не насладится свободой народ, который не убережет родной язык! Если отвергнет народ язык свой, не быть ему более хозяином ни городов и сел, ни полей и пастбищ, ни лесов и рек, ни гор и равнин! Ибо только в языке заключено право любого народа на обладание тем уголком земли, который он называет Родиной!»
Или:
«Услышал Алхаст и речи этих людей, когда они негромко переговаривались между собой. Язык просто восхитил! Честный какой-то язык, свой, родной, будто не в головах людей родившийся и не с неба спущенный, а проросший из самых недр этой вот земли, которая и кормит, и поит, и для вечного сна мягко постелет. Девственно-чистый язык, без приблудившихся словечек из чужих наречий, которыми давно уже щеголяют равнинные и городские чеченцы...»
О таких произведениях, как роман У.Юсупова «Обреченный на одиночество», можно говорить только в восторженных тонах и с большим уважением к автору и его творению. И потому оставляю за собой право сказать, что этот роман – явление не только в современной чеченской литературе, но и российской. Всем содержанием своего произведения автор ставит вопрос, в чем смысл существования народа Нохчи, какой образ жизни он предпочитает: «Да, сын Абу и внук Юсупа верил, что народ его, не открывший пока для себя главные истины, но упорно ищущий их, – это народ жребия. И пусть жребий сей тяжел, как свод небесный, пусть он пропитан соленым потом и кровью алой, но важно ли это, если долю такую для него определило само Небо?! Справедливое Небо! Разве может называться несчастным такой народ?..» Автор убеждает нас в том, что «наступит день Определения… Вооруженный знаниями своего времени и обогащенный мудростью прошлых поколений, повидавший мир и не оторванный от своей земли, прекрасно разбирающийся в хитростях и коварстве врага, изучивший его законы и повадки сын племени нахов взойдет на священную гору. Он откроет эту медную дверь и чистым, понятным языком провозгласит потомкам Турпал Нохчо истинное Слово предков, их мудрые Заветы. Изведенные тяжелыми думами къонахи примут тептар как великий дар. Изможденные тела наполнятся силой, скорбные лица прояснятся! Народ, снова познавший свою истинную суть, возродится!»
Роман У.Юсупова «Обреченный на одиночество» – это духовный, философский мост из прошлого народа в его настоящее, и из настоящего в будущее.
«Обреченный на одиночество» – это путь к духовному очищению… и через очищение – к просветлению.
«Если бы роман «Къоман тептар» («Обреченный на одиночество») был написан раньше… Если бы я прочитал его в годы юности, жизнь моя сложилась бы совсем иначе…», – с сожалением сказал поэт и литературный критик Арби Падаров на одном из мероприятий, посвященных обсуждению романа.
Такое мнение не раз высказывали и другие читатели.
Вот что пишет Арби Падаров в своей статье о романе:
«Дух рыцарства, священного братства посвященных в великую Божественную Истину, ее хранителей и проповедников красной нитью проходит сквозь все произведение Юсупова. Он размышляет о божественном мироустройстве, радикально расходящемся с правилами человеческого общежития, придуманными людьми, прослеживает причинно-следственную связь, подвигшую человечество на грань нынешних глобальных угроз и катаклизмов.
Ну и, конечно же, было бы не совсем верно не сделать особый акцент на художественной стороне творения Юсупова. То, что по многообразию ходов сюжетной линии, количеству действующих помимо главного героя лиц, событийному, хронологическому ряду, идейно и композиционно оно монументально – не вызывает никаких сомнений даже у самых закоренелых скептиков. Читая «Къоман Тептар», то и дело на ум приходит мысль о поистине энциклопедических познаниях его автора. Но и это еще не все: Юсупов, пожалуй, один из немногих уникальнейших знатоков чеченского языка и фольклора среди наших современников. При этом в романе-трилогии «Къоман Тептар» ему удалось весьма органично соединить в единое целое и академическую, и истинно народную мудрость. А на подобное способен лишь по-настоящему большой писатель.
С огромной сыновней любовью, в духе лучших местных эпических традиций живописует нам мастер художественного слова, к примеру, монументальную панораму «Седого Кавказа», передавая не только его внешний, визуальный портрет, но и делая исторические, фольклорные и ментальные мазки, в чем и проявляется, на наш взгляд, особенность художественных образов, выходящих из-под пера Юсупова.» (Арби Падаров, «О «Книге Нации» и «философии пути» чеченцев». Мысли вокруг романа-трилогии У. Юсупова «Къоман Тептар»)
Ну и напоследок не могу не привести слова Дени Сумбулатова из его уже упомянутого нами предисловия к чеченскому изданию романа «Обреченный на одиночество»:
«Настало время собрать воедино и осмыслить все чистое и светлое в нашей духовности, если мы и дальше хотим жить на этой земле как полноценный народ, полноценная нация. Настало время возвести башню мудрости из этих ценностей, которая служила бы маяком и надежным ориентиром для будущих поколений чеченцев. Мне кажется, Iабдулкериман Iусман своим романом «Къоман тептар» («Обреченный на одиночество») уложил краеугольный камень в основание этой башни» (Дени Сумбулатов, «Если родословная будет чистой»).
Заканчиваются первые два тома первой книги трилогии «Обреченный на одиночество» надеждой на то, что самосознание народа находится на такой ступени, что «время, когда следует вскрыть медную дверь в пещере Туш-Лама и прочитать Тептар предков, уже настало.
«…Наступило время открыть путь для Добра. Время победы Добра над Злом. Алхаст еще должен был немало попотеть, чтобы стать достойным Тептара…
Алхаст возвращался в аул…»