Хокулеа Путь до Таити. Гл. 26. Братва

26
БРАТВА

20 мая – Девятнадцать дней в пути.

Прошлой ночью вдалеке появились огни. Свет исходил не с «Меотаи», следовавшего позади нас, а откуда-то из-за горизонта, с судна, чьи яркие огни высвечивали небо. После попыток разгадать, что мог делать в этих водах столь ярко освещённый лайнер, мы пришли к заключению, что свет исходит от японского рыболовного судна, использующего дуговые лампы для освещения сетей или работы с крюковыми снастями.

Лайман говорит, что японские рыболовные суда работают в зоне экваториальной депрессии потому, что поднятые из глубины противотечением воды богаты биогенами и  привлекают гораздо большее количество рыбы, чем где-либо ещё в тихоокеанских тропиках. К сожалению, мы не имеем снастей для ловли рыбы, плавающей под нами. У нас есть только троллинговая приманка, сейчас, когда мы еле движемся, совершенно бесполезная. Так что посреди этакого богатства мы вынуждены выживать на наших запасах солёной рыбы.

Я ни в коем случае не хочу принизить значение тех усилий, которые были приложены, чтобы предоставить нам в буквальном смысле тысячи фунтов марлина и тунца, пожертвованные нам рыболовами, победившими в международных соревнованиях по рыбной ловле в Коне на острове Гавайи. А также тех, кто потратил сотни часов на то, чтобы рыбу порезать на полосы, покрыть их специальной гавайской солью с острова Кауаи, затем высушить под горячим солнцем на полях застывшей лавы к северу от Коны. Конечный продукт, похожий на полосы кожи размером с большую расплющенную сигару, очень вкусен. Спросите Дэйва Лаймана. Кажется, что у него за щекой всегда есть кусочек. Но сушёная рыба слишком солёная и волокнистая, чтобы полностью утолить голод в обед. Обед сейчас – единственный формальный приём пищи за день, поскольку наши запасы свежих продуктов закончились, а «Меотаи» не может больше снабжать нас консервами, которые и у них подходят к концу.

Дюки Куахулу изо всех сил старается сделать рыбные полоски более аппетитными, то пожарив их, то сварив в выпрошенной с «Меотаи» кастрюле, как, например, вчера. Конечный продукт вчерашней попытки был более прожёвываемым, чем оригинал, но прежний резкий привкус сменился неприятной волглой солоноватостью.

Сегодня утром готовку взял на себя Томми. Он, Буги и ещё несколько членов команды страдают по сладкому в любом виде. Вот почему он проснулся рано – для осуществления своей идеи идеального завтрака в виде банановых фриттеров, приготовленных путём обмакивания сухих бананов в сладкое тесто, обжаривания в масле, с последующим обваливанием в сахаре и корице. (Муку, сахар, масло и корицу он стрельнул с «Меотаи».) «Кто проспал, тот потерял», - всё время повторял он прибаутку, пока готовил своё сахаристое угощение.

Каким бы ни было душевным облегчением созерцание ночных огней и наслаждение кулинарными новшествами, наш удел по-прежнему - штиль. Сегодня – седьмой день нашего дрейфа. Неделя в зоне депрессии кажется неимоверно длинной, особенно для нетерпеливой части команды, отчаянно ищущей пути выхода отсюда.

Вот почему ближе к вечеру они собрались тесным кружком на передней палубе, насколько можно дальше от остальных. После короткого заговорщического совещания они развернулись и пошли назад настолько решительным шагом, насколько таковой возможен босыми ногами по неровной палубе каноэ. Во главе шагал Дюки Куахулу. От имени «команды» он потребовал провести собрание. Вот это сюрприз. Я никaк не ожидал, что близкий по духу Дюки выступит их представителем.  И он не шутил, всем видом своим выражая ярость. Его смуглое, обожжённое солнцем лицо, обрамлённое седыми волосами и недавно выросшими такими же седыми бакенбардами, выражало гнев, а немигающие глаза смотрели на нас с вызовом.

Мы опасались худшего. Все последние дни эти парни толковали промеж собой о том, чтобы «Меотаи» отбуксировало нас из штилевой полосы. Логика их рассуждений (того, что удалось подслушать) была такая: поскольку пищевой эксперимент «лопнул» и навигационный эксперимент «лопнул», то теперь ничто не имеет значения, кроме как наискорейшим образом добраться до Таити.

К нашему облегчению, Дюки не потребовал буксировки. Вместо этого он начал ругать Льюиса за то, что тот якобы не пошёл курсом, назначенным Мау, после чего перешёл к главному требованию команды:

- Хале слишком тяжелы, - объявил он, используя гавайское слово «хале» (дом) в отношении длинных спальных укрытий, сооружённых поверх каждого корпуса. – Это они замедляют наш ход. Их надо снести.

Билли энергично поддержал это требование, выразив его просто: это именно вес укрытий держит нас в штилевой полосе. Затем Дюки спросил Мау, можно ли убрать хале. Сбитый с толку быстрыми злыми словами, Мау ответил вопросом на вопрос: о чём идёт речь.  После разъяснений выражение недоумения разлилось по лицу Мау. Затем, нахмурившись, он сказал: «О'кей.»

Развернувшись к Кавике, Дюки потребовал и его разрешения. Пожав плечами, капитан неохотно согласился. Мятежники выглядели победителями. Остальные в каком-то смысле почувствовали облегчение. Абсурдна была идея, что несколько сотен фунтов бамбука, соломы и верёвок задерживают ход 12-тонного каноэ. Но в свете того, что эти люди могли потребовать ещё, снос шалашей казался почти разумным. Демонтаж был назначен на завтра.

21 мая. – Двадцать дней в пути.

Через несколько часов после конфронтации по поводу хале мы попали в серию шквалов, а затем пошёл тёплый дождь. Лёгкий, изменчивый ветер и моросящий дождь продолжались всю ночь.  На рассвете ветер исчез полностью и мы снова заштилевали.  Когда восточный горизонт осветился, встрепенулся ветер и небо начало очищаться. Вскоре мы уже двигались под лёгким, но устойчивым ветром с юго-востока. Мы миновали ещё одну стену дождя и на этот раз вышли из штилевой полосы в зону юго-восточных пассатов.

Такой ход событий мятежникам не понравился. Они по-прежнему были настроены на снос шалашей. После спартанского завтрака из крекеров, сушёных бананов и солёной рыбы действие началось.

В воздухе замелькали мачете и ножи, которыми мужчины резали верёвки и взламывали связанный ими с травой бамбук. Без улыбок, с увлечением, выдающим их чувства, они в клочки разнесли постройки. Кильватерная струя каноэ была завалена обломками – клочками соломы, обрывками верёвок, бамбуковыми палками и даже кусками двух запасных мачт, которые были привязаны к бортовому планширу в основании шалашей.

С «Меотаи» наблюдали за происходящим в ужасе. Их первое суматошное сообщение в Гонолулу вызвало там ещё большее смятение. На Гавайях услышали: «Они сбрасывают хаоле за борт!» Только когда оператор догадался, что ключевое слово было «хале», а не «хаоле», паника улеглась.

Когда разгул разрушения закончился, вредители остановились, усталые, но довольные. Удовлетворение происходило не от увеличения скорости хода каноэ. Этого не случилось. Каноэ по-прежнему идёт в лёгких пассатах на той же скорости, с какой шло до сброса за борт шалашей и мачт. Но крушители этого не замечают. Они верят, что «Хокуле'а» сейчас легче и подвижнее, и они ликуют, что это именно они выдвинули инициативу избавить каноэ от лишнего груза.

Шесть мужчин действительно избавили себя от груза – психологического, который, возможно, мучал их ещё перед началом путешествия. Очевидно, они с самого начала считали, что шалаши были насильно навязаны им и «их» каноэ бесчувственными чужаками. 

До затопления в проливе Кауаи на каноэ был только один шалашик, прикреплённый в передней части палубы между мачтами. Он был удобен, но вместить одновременно мог только четырёх или пятерых человек. К тому же он занимал слишком много ценного места на палубе и мешал работе с парусами, что особенно важно в ситуации опасности После случая с затоплением, чтобы обеспечить больше спальных мест и очистить при этом палубу, я предложил соорудить длинный шалаш над левым корпусом каноэ на пути к Таити и перенести его на правый корпус на пути обратно. Это обеспечило бы место для одновременного отдыха по крайней мере для восьми человек, спящих в гамаках. В Гонолулу, в Музее Бишопа, был экземпляр такой конструкции, правда, в миниатюре. Она была частью искусно сделанной модели двойного каноэ с Туамоту, найденного в начале 19 в., до того, как это обтекаемой формы создание исчезло из морей.

План пал жертвой споров по дизайну каноэ и экспертных проволочек тех членов команды, которые ратовали за восстановление предыдущего домика. Наконец, после фактически сидячей забастовки, компромисс, предложенный Кимо, был достигнут – пара простых, односкатных конструкций над серединными секциями корпусов. Они должны были обеспечить защиту от дождя, брызг и захлёстывания водой тех, кто спит в тесных койках внизу, между палубой и парусиновым тентом, натянутым над корпусом. Под каждым укрытием было четыре койки, разделённых поперечными балками, идущими через планшири. Каждое место размером от 5 до 6 футов в длину, два с половиной фута в ширину и два фута в глубину. Это давало нам восемь коек – достаточно для быстрой пересменки двух вахтенных групп в конце каждой вахты.

Почти все невзлюбили эти похожие на гроб койки. Там не только было тесно, но и неимоверно душно во время штиля и мокро во время дождя и интенсивного хода каноэ по волнам.  Ныне разрушенные односкатные укрытия защищали только частично от дождя и брызг, которым удавалось пробиться под плохо натянутой над корпусами парусиной или в щели, где стыкуются поперечные балки с планширью, а также в отверстия, просверленные для связочной верёвки вдоль планширной стороны борта. Даже в защитном костюме, используемом в качестве пижамы, невозможно было избежать потёков, капель и струек воды, пробиравшихся в уши, за ворот и в брюки. 

Кроме Кавики, Сэма Калалау и Дэйвида Льюиса мало кто спал в отведённом ему месте. Кавика и Сэм, работавшие в разные смены, умудрялись держать своё место постоянно занятым. Как только один из них вылезал на палубу, второй моментально нырял на освободившееся место и тут же засыпал. Они напоминали мне матросов с таитянских торговых шхун, которые могут завалиться на вонючие, бугорчатые мешки с копрой и немедленно заснуть. Однако из этого трио крепко спящих приза достоин Дэйвид Льюис, поскольку его секция самая мокрая. Она расположена впереди правого корпуса, куда захлёстывают волны, ударяющиеся о носовые части корпусов. Льюис не просто спит там постоянно, он умудряется не жаловаться на каскады брызг, периодически заливающие его через порванный холст покрытия того отсека корпуса. После холодных вод Антарктики в 30-футовой лодке тропический душ – ничто для Дэйвида. Однажды, когда особенно большая волна ударила между корпусами каноэ и затопила его койку, клянусь, я слышал, как Льюис что-то пробормотал, а затем громко рассмеялся.

Мы с Томми практически никогда не спали в нашей секции левого борта, напротив секции Кавики и Сэма в правом корпусе. Несмотря на то, что это самая сухая секция, для моего роста она была слишком коротка, а Томми страдал клаустрофобией. Поэтому мы уступали свою койку другим, а сами спали на палубе, пусть и под брызгами, но зато на свежем воздухе и на свободе.

Мятежники тоже спали на палубе, но не потому, что им было тесно или слишком мокро. Они психологически чувствовали себя некомфортно, будучи отделёнными друг от друга рядом индивидуальных спальных секций. Теперь мы поняли, что старый палубный домик во время круиза по островам архипелага служил им своего рода клубом, местом, где они рассказывали друг другу истории, играли на гитаре и просто были вместе.

Вот почему сегодня днём, после уничтожения бортовых хале, они направились к Мау за разрешением построить для себя палубную кабину из остатков бамбука, плетёных матов и верёвок. Несмотря на очевидное раздражение от того, что для него было абсурдом, Мау тем не менее разрешил построить невысокий полукруглый шалаш, работа над которым, с помощью Томми и Лаймана, была закончена до наступления темноты. И мятежная полудюжина радостно вселилась в новый дом со своими надувными матрасами, спальниками, гитарами и прочим скарбом.

Сейчас, ночью, этот домик являет собой  весьма уютную картину, с шестью втиснувшимися туда парнями, лежащими таким образом, что их головы сходятся в центре. Походная лампа на батарейках высвечивает их мягким жёлтым светом, пока они болтают. Изредка, между затяжками пакалоло из передаваемой по кругу трубки, Буги пощипывает гитару.

А всем остальным остаётся устраиваться на ночлег в теперь полностью незащищённых от погодных условий секциях непокрытых корпусов или на палубе, если найдётся свободное местечко. И всё же я думаю, мы все рады получить в обмен на этот дискомфорт облегчение от физического разъединения. Уничтожение укрытий и создание палубной кабины имеют одно очень важное значение. Нахождение семнадцати человек на малом пространстве палубы в течение двух недель само по себе плохо. Но разделение их на отдельные группки с разногласиями во мнениях создавало постоянное напряжение. Мятежники уменьшили это напряжение, застолбив свою собственную территорию и получив в придачу клуб. 

Их действия также дали ясно понять, что мы имеем дело с братвой,с бандой, а не просто с мятежными индивидуумами.


Братва. Билли Ричардс любит повторять это слово в кругу своих товарищей: «Братва, пошли» или «Эй, братва». Теперь я понимаю, что братва палубной хижины – классический пример того, что психологи называют «группа равных», - группы, объединяющей равных по статусу и внешности. Такие группы, как говорят социологи, играют заметную роль на Гавайях, особенно в рабочих районах и вокруг Гонолулу. Это группа равных не по семейному, рабочему или другому социальному признаку; это группа по образу жизни многих гавайских мужчин. Обычно они проводят вместе экстраординарно много времени – пьют пиво, ловят рыбу, серфингуют и занимаются прочими мужскими делами. Частично это может происходить из древней традиции разделения полов и мужской солидарности. Но возможно, это больше связано с разрушением древнего строго иерархического общества, где статус мужчины в большой степени определялся происхождением и регулировался обычаями. Это разрушение, плюс весь шоковый опыт, обрушившийся на гавайцев в последние двести лет, тяжело отразились именно на мужчинах, которых занесло в общество, где статус определяется формальным образованием, успехом в бизнесе и другими чуждыми критериями. Вот где вступает в свои права группа равных, потому что только в таком тесном кругу своих товарищей, которых внешний мир обрёк на поражение, может гаваец отгородиться от чуждого мира и получить взаимопомощь, чувство принадлежности и долю самоуважения, в котором он нуждается.

Я опробовал этот многословный анализ на Родо, объяснив, что именно необходимостью быть вместе продиктовано их желание разрушить общие укрытия и построить палубную кабину для себя.

- Теперь понятно. Пойду расскажу Мау. Он думает, что они просто сумасшедшие, - ответил Родо. – Почему ты раньше не рассказал мне об этом?
- Не мог. Я сам только что догадался.

Да, немало времени ушло на то, чтобы сложить два и два – связать социологический анализ гавайских групп равных с нашей командной ситуацией. Видимо, отсюда следует естественный вывод: раз эти шестеро создали тесную группку равных, то они существуют в своей отдельной реальности, которую невозможно пробить никакими призывами к разуму или авторитарными действиями. Вне их круга ничто, никакая самая идеальная реальность, не имеет никакого значения.

Так что же? Теперь у них есть свой собственный клубный домик, в пределах которого они могут делать что им вздумается. И пока они отстали от нас и от каноэ, мы можем продолжить нашу работу - плыть на Таити.