Плац

   – Ми-и-инская улица-а по го-ро-ду иде-е-ет… Значит нам туда дорога, значит нам туда дорога…
   Я пел, почти касаясь микрофона губами, и чувствовал, как перекинутый через плечо ремень от электрогитары зацепился за погон.
   Завтра – 23 февраля. А сегодня после вечернего построения в фойе клуба учебной танковой части за накрытыми столами наливались водкой офицеры в сопровождении вокально-инструментального ансамбля, собранного на скорую руку из оркестровых музыкантов. Трубача Пашу из Умани по такому случаю выпустили до утра с гауптвахты, куда он в очередной раз попал за самоволку, и поставили за «Ионику». Валторнист прапорщик-сверхсрочник Вячеслав Павлович взялся за бас-гитару. Его жена-библиотекарша говорила как-то, что до пенсии ему всего пару лет. За ударной установкой махал палочками оркестровый барабанщик дембель Николай. Мне же, сержанту-срочнику и главному «тайному зачинщику» и организатору импровизированного солдатского ВИА, досталась ритм-гитара и одинокий вокал. Поглядывая на полкового замполита, я то и дело перекладывал на пюпитре листочки с текстами песен, чтобы «попасть в настроение» публики: «Городские цветы», «Есть улицы центральные», «Позади крутой поворот», «Летящей походкой ты вышла из мая». Моего комбата почему-то не было. Зато капитан, командир взвода, сидевший на краю стола рядом с усатым зампотехом, гордо взирал на молодых лейтенантов: мол, помните, чей боец вам праздник устроил!
   Из знакомых женщин за столом – обе продавщицы «чапка», солдатского магазина, библиотекарша, Нина из секретки, секретарша командира полка да жена ротного прапорщика, которую он приводил не так давно в свою каптерку в подразделении. Тем притягательнее были остальные офицерские жены – в облегающих платьях, с роскошными прическами и интригующим макияжем, в игривом блеске украшений. Шум, смех, тосты, звяканье бокалов и вилок. Глядя «на трезвый глаз», как клубное фойе быстро превращается в неуютный провинциальный кабак, мы с Пашей только ухмылялись друг другу. Между танцевальных пауз с вокалом, он в одиночку фоном наигрывал мелодии из Поля Мариа, так же поглядывая на зоркого полкового замполита.
   За полночь «распорядитель банкета» в полковничьих погонах подал знак закругляться. Я еще раз в микрофон поздравил всех с днем Советской Армии и Военно-морского флота, бодро вывел «Идет солдат по городу», и выключил усилитель. Офицеры с женами покорно потянулись на выход. Вытащив штекер, я наматывал на руку шнур от гитары.
   – А ты неплохо поешь, солдатик. – Она подошла незаметно. Черное шерстяное платье, обтягивавшее стройную фигуру. Вызывающе алый жакет на плечах. Массивные красные бусы на шее подчеркивали тон губной помады. Ниспадающие на плечи каштановые волосы в кружевных завитках. Глубокие карие глаза и родинка-мушка на правой щеке.
   – Как умею. – Я видел, как хитро ухмыльнулся Паша. Будто случайно, повернулся к нам спиной Вячеслав Павлович.
   – И откуда ты такой певучий? – От её слов пахнуло алкоголем.
   – Бульбаш. – Я отвел глаза и посмотрел через её плечо на столы в фойе: продавщицы из «чапка» убирали посуду.
   – Может, проводишь меня домой? Расскажешь по дороге, все у вас там на гитарах играют или ты один такой?
   Сердце вдруг бешено заколотилось. «Есть только миг между прошлым и будущим», - всплыла вдруг строчка из недавно пропетого шлягера. Решение надо принимать здесь и сейчас – быстро. Аппарат? Попрошу Пашку свернуть. Ночь колонки могут и тут постоять, а утром на оркестровый склад сам затащу как-нибудь. КПП? Там сегодня вроде бы сержанты из второй роты. Должны пропустить. Выход в город? Я же посыльный. Скажу, комбата в роту вызывают.
   – Паша, может, вы без меня свернетесь? – С понимающей улыбкой он демонстративно энергично отдал воинскую честь.
   – Ну, и как же тебя зовут? – В гардеробе её синее пальто с меховым воротником осталось единственным среди солдатских шинелей. В пустом зале хозяйки чапка составляли на краю стола пирамиды мутных стаканов и грязных тарелок. Никого из офицеров уже не было. Я галантно помог ей надеть пальто. Наскоро сунул руки в рукава шинели, пока она поправляла перед зеркалом шейный платок. Губы пересыхали от волнения. Сердце бешено колотилось. Когда же я в последний раз прикасался к женщине? Точно, в августе. Тогда неожиданно, без предупреждения, на танковом полигоне появилась Аленка, возвращаясь с моря. Она долго уламывала комвзвода отпустить меня с занятий хотя бы на пару часов, и мы, полуголые, прятались в овраге под кустами среди букового леса…
   Свет за стеклянными дверями нарисовал на ступенях лестницы солдатского клуба две наших тени. Цепко прихватывал холод. Но я не замечал стылого февральского ветра. Она, кажется, тоже.
   – Девушке надо домой добраться… В переулок… Как его? В каком это переулке я живу? Смешное имя такое. Наверное, тоже какой-нибудь советский пионер-герой-освободитель… А тут ночь… Не люблю я февраль. И все разошлись как-то быстро. Один ты всё поешь и поешь…
   Я аккуратно поддерживал её под локоть, чувствуя, как тело штормит из стороны в сторону. Ветер распахивал полы шинели.
   Кратчайший путь от клуба до КПП – по диагонали через центральный плац. «Варшавская улица по городу идет. Значит нам туда дорога…» Казармы сторожат периметр темными трехэтажными коробками. Дежурный свет на каждом этаже. И только желанный яркий маяк окна КПП впереди.
   На середине бесконечного плаца взял её сумочку. Обхватив за талию, крепко прижал неожиданную и желанную спутницу к себе.
   – Ого! – Она не сопротивлялась. Но идти, тесно прижавшись друг к другу, стало сложнее. Чтобы попасть с ней в ногу, нужно было постоянно укорачивать шаг. Едва уловимый на ветру запах алкоголя перемежался с манящим приторно сладким запахом духов.
   Вдруг её повело в сторону. Я качнулся за ней. Она интуитивно отшатнулась и тут же припала на правую ногу.
   – Черт! Каблук сломался! Сапоги первый раз надела!
   Мы остановились. Она нагнулась, ощупывая сапог и отчаянно матерясь. Я поддерживал её, ощущая сквозь пальто трепетное женской тело. Сердце бешено стучало, предвкушая что-то незнакомое, притягательное и сладостное. До КПП оставалось всего ничего.
   И тут из черной пустоты бесконечного плаца материализовалась фигура в офицерской фуражке. Фигура быстро приближалась. Под фуражкой проявились встопорщенные гусарские усы зампотеха.
   – Что это вы тут делаете после отбоя, товарищ сержант? Почему не в казарме?
   – Оказываю посильную помощь гражданскому населению, товарищ капитан!
   – Отставить! И без вас есть кому оказать помощь. В подразделение – бегом марш!      
   Я медлил под пристальным усмехающимся взглядом капитана. Фуражка-аэродром. Красные от холода уши. Горизонтальные погоны парадной шинели. Узел форменного галстука выглядывает из-под шерстяного серого шарфика.
   Все понятно без слов.
   Мелькнула шальная мысль: а, может, попробовать – ногой ему в пах, а потом левой в скулу?
   Но он – офицер, я – сержант. И мы на территории воинской части.
   Женщина не вмешивалась. Протянула руку за сумочкой. В темноте мне хотелось еще раз увидеть её глаза, вдохнуть смесь алкоголя и её духов, тронуть гибкое тело под пальто.
   Я молча отдал честь и пошел через плац в направлении казармы. «Значит, нам туда дорога, значит, нам туда дорога…» Теперь меня обнимал только стылый февральский ветер…
   Рано утром в клубе, перетаскивая с Пашей колонки на оркестровый склад, я нарочито весело рассказывал ему о ночном приключении и смачно материл зампотеха. Паша в ответ задумчиво сказал:
   – Недавно секретчики в штабе говорили, что из Афгана похоронка в часть пришла. Полгода назад туда нашего старлея из третьей роты отправили. Тут жена осталась. Кажется, это она… Ну да ладно. Пойду на губу обратно. А то новая смена скоро заступать придет – искать будут. Давай! – И он протянул мне руку.