Ногами вперед

Унылая осень прильнула к заплаканному окну, шелестят и срываются с веток желтые листья, всё устало в моем сердце и готово умереть.
У тебя неприятности?
Уже нет, я никому ничего не должен, мне больше нечего терять, и у меня нет причин не повиноваться голосу моего сердца.
Ни выдоха, ни вдоха, я свободен от боли, от страха, от смерти, я уже мертв, далее сражение продолжится без меня.
И горечь лживых слез, и запах дыма погребального костра, и слезы, застывшие в черных провалах глазниц, и не поют мне больше соловьи, и печальная луна не указывает мне дорогу к дому, и нет для меня ни сегодня, ни завтра, ни вчера, и ивы плакучие склонили к земле свои волнистые пряди, и не взведен курок, и нетерпеливая пуля молчит в стволе, и мягкая земля — моя постель, и тишина, и сорная трава качается над головой, и уже нет меня на сцене, и ветер смерти смешивает мою жизнь с прахом.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 10, часть 2, глава 40
Попутанные понятиями «я» и «мое», бесчисленные души, как волы на привязи, вращают неумолимое колесо времени.
Как и все прельщенные Твоей внешней природою, я полагаю истинно существующими мое тело, жену, родичей, слуг и тщетно силюсь найти в этих сновидениях свое прибежище.
Спутав вечное с временным, свою плоть с самим собою, предметы желаний с источником счастья, я увяз в двойственности мира, не ведая, что Ты — подлинная цель моя и предмет любви, я всю жизнь до сего мига вожделел к лживым образам.
Как неискушенный путник не замечает в зарослях осоки спасительного водоема, так и я не видел Тебя, сокрытого соблазнительными образами великой лжи.
Неспособный обуздать страсти ума, я пал жертвой чувственных соблазнов и поверг себя в пучину тревог и страданий.
И хотя нечестивцу закрыты врата в Твое царство, я дерзаю припасть к Твоим стопам и молить о снисхождении.
 
Тихое летнее утро, мир, еще окутанный отступающей темнотой, томно нежится в мягкой постели, а где-то совсем рядом звенят, всхлипывают и надрывно плачут церквей колокола, и непоседливый ветер танцует с проплывающими по небу облаками.
Заспанное солнце лениво открывает свои медно-коралловые глаза, неспешно выплывая из-за горизонта огненным диском.
Маленькие лесные озера, впитавшие в себя свет одиноких ослабевающих звезд,
сокровенный шепот просыпающегося леса, провалившиеся в вечность облака,
переутомленное сердце, стучащее в такт с дыханием земли.
Полевые цветы разных форм, цветов, оттенков, запахов робко распускают свои нежные бутоны, наполненные хрустальными бусинками утренней росы.
Багровый солнечный диск поднимается над полями, холмами, перелесками, оврагами, проселочными дорогами, деревушками, расположенными вдоль теплой реки.
Убаюкивающий стук колес времени, прожитые годы, пролитые слезы, отмеренные шаги, моя хрупкая надломленная жизнь, случайно начерченная кем-то невидимым на пергаменте бездонной вечности.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 11, глава 9, стих 29
После бесконечной череды рождений и смертей душа обретает редкое человеческое тело, которое хотя и бренно, но дает возможность достичь высшего совершенства.
Поэтому разумный человек старается как можно быстрее достичь высшего совершенства жизни, пока его тело, готовое умереть в любой момент, не упало замертво.
В конце концов, чувственные наслаждения доступны даже существам в самых отвратительных формах жизни, тогда как сознание Бога доступно только человеку.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 7, глава 13
Тела живых существ обречены на гибель с самого рождения, они появляются и исчезают, как пузырьки на поверхности реки времени.
Потому, видя рождение и смерть, не стоит ни радоваться, ни печалиться.
 
Меня нигде нет, я застывшая на мгновение нулевая точка координат, бесконечно малая величина, невидимая фотовспышка на полотне вечности, одноразовый негатив, нет длины, нет ширины, нет высоты, нет плотности, нет постоянного места пребывания, нет временной протяженности.
Блуждаю между непроглядной темнотой и отблесками света, искривленными зеркалами и неотчетливыми отражениями в них, полумраками и тенями по лабиринту изгибов и поворотов, сквозь день и ночь, сквозь сны и догорающий закат, сквозь мое крошечное необнаруженное счастье, похожее на короткий зимний день и время, что днями и ночами вгрызается и пожирает мою плоть.
Сейчас я вроде бы здесь, я наблюдающий, распределяющий, управляющий, я при деле, у руля, я обустраиваю свою жизнь, я смотрю сверху вниз на всё вокруг, мне в жизни более чем повезло, я двигаюсь только вперед.
Беспардонная удача улыбается мне, садится ко мне на колени, заглядывает в глаза, тихонечко шепчет мне нежные глупости уступчивым успокаивающим голосом.
Я изо всех сил что-то строю, чего-то добиваюсь, куда-то бегу, пытаюсь кого-то обольстить, уклоняюсь от ударов судьбы, а в следующий момент я уже нигде и звать меня никак.
Вдохи и выдохи, дни и ночи, закаты и рассветы, времена года, промелькнула короткая, звонкая юность, осень подкралась тихо и незаметно, окруженные тонкими морщинами глаза, мелкие капли дождя пробиваются сквозь пожелтевшие листья.
Кто я? Много разных никто, слепленных, сотканных, сплетенных в одну длинную извилистую дорогу.
Я зажат между чувствами, мыслями, обидами, страхами, претензиями, потерями, сомнениями, желаниями, неудержимым временем, безжалостной смертью, у меня нет выбора, возможно, у кого-то он есть, а у меня его — точно нет.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 3, глава 31
Не в силах одолеть судьбы, несчастная душа, заключенная в семь телесных покровов, принимается со сложенными ладонями неистово молиться неведомому высшему Существу, чьей волею она была помещена в столь ужасные условия.
«Спаси меня, Господи всемогущий, чьим обликам нет числа.
Лишь Ты способен избавить раба своего от страданий и даже смерти.
Повинуясь высшему закону, я попал в беспощадные жернова колеса перерождений.
Зная, что заслужил эти тяжкие муки своими злодеяниями, я все же прошу Тебя, милосердный Господин, спаси раскаявшееся чадо Твое, даруй надежду на избавление».