Каким иногда бывает юмор

             В славную советскую застойную  пору у  бакинских  армян  в Карабахе число родственников не поддавалось исчислению. Их, родственников, становилось все больше с каждой очередной пятилеткой и  они, родственники, еще не были столь испорчены цивилизацией, чтобы всемерно развивать и углублять родственные отношения лишь посредством  скайпа.
            Дабы высокое звание  «парекама» (родственника  -  здесь  и  далее  карабахский  армянский  диалект) не опускалось с высоты горных вершин до низкого уровня какой-нибудь долины, требовалось предаваться непосредственному  общению, всемерно развивая и углубляя  родственные связи посредством пахучей домашней (иной  в те годы и не было) крепкой,  как  удар  в  челюсть, тутовки, а также хаша, коркота и других  высококалорийных и высокоэффективных  вспомогательных средств.
           Следует признать, что поехать в какую-либо из карабахских деревень и при этом не зайти  к  кому-то из родственников (пусть даже и дальних), для
 бакинского  армянина  означало, по меньшей мере, натолкнуться на непонимание и обиду обойденного вниманием, сопровождаемые в подобном случае  восклицанием: «Хэ, инча  мэр  тона -  торки тона?!», а стало быть, дальнейшую объективную критику со стороны парекамского  сообщества. Поэтому вариант: «Э-э-э, не пойду …», рассудительными  визитерами, пусть даже и подуставшими  от  «выездного» чрезмерного употребления тутовки, всерьез  не рассматривался.
         В свободное  от  хаша или  коркота с  тутовкой ( куда ж без нее родимой!) время хозяева  норовили  проявить чуткость к  детям гостей.  В  таком  случае  музыка процесса гостеприимства приобретала  особое звучание.  И процесс развивался не менее традиционно  и  торжественно, нежели сценарии советских «елок».
            Во-первых, в ходе поглощения вареной курицы (она непременно украшала стол, разумеется, в качестве  закуски) предусмотрительно сохранялась так называемая «спорка», после разламывания которой счастливец (а таковым по странному стечению обстоятельств всегда оказывался сын гостей), то есть тот, кому доставалась большая часть косточки, был обречен  на длительное пребывание в  эпицентре всеобщего внимания, ибо отныне все присутствовавшие стремились его обмануть, чтобы выиграть заветную «спорку».
           Отбиваясь от полуфантастических предложений и предположений, высказываемых окружающими, мальчик, как учили  дома, воздев указательный  палец к потолку, отвечал: «Мэтса!» (Помню), давая понять конгломерату родственников, что он парень не промах и своего, т.е. «спорку», не упустит.
           Каждое  его  «мэтса!»  отзывалось одобрительными возгласами  парекамского сообщества, типа: «Маладэц, ара, хишумэс!» (Молодец,  помнишь!), чему, безусловно, несказанно были рады родители ребенка, то и дело окидывавшие сообщество гордыми взглядами.
           Неизменным актом  действа являлось также предложение  прокатиться верхом, неизменно вызывавшее у мальчика несравненно больший интерес, чем игра в «спорку».
           Маленькому гостю, выводя его во двор, демонстрировали, допустим, замечательного вида белого в яблоках коня и давали возможность выказать безмерное восхищение. Когда же он просил  разрешение сесть в седло, традиционно следовал ответ: «Сперва, бала-джан, немножко научиться на ишаке надо, это потом. А то упайдешь!»
           Маленькому горожанину, пылко желавшему поскорее оседлать белого, будто из  сказок про Сасунци  Давида (герой армянского  одноименного  эпоса), скакуна и уже  предвкушавшего как он будет рассказать об этом приключении  пацанам, с которыми гоняет мяч на пустыре за родной микрорайонской  пятиэтажкой, приходилось, увы, соглашаться на малоприятную перспективу. Мало того, еще и усвоить нехитрые команды, предназначенные  для управления  местным  транспортным средством:  «Хочешь, чтобы  ишак  остановился, скажи: «Токш!», хочешь, чтобы поехал, тогда скажи: «Тоща!» …
           Ущучив, таким образом,  локальную науку нажатия педалей и переключения скоростей, ребенок не без помощи окружающих, наперебой предостерегавших его, чтобы он не становился сбоку от коварного животного и тем самым не давал тому возможности нанести предательский  удар  копытом, в конце концов, оказывался на ослиной спине.
                Поездка на осле, почуявшем  чужака, во все времена и у всех народов считалось, как известно, занятием малопочтенным. Стоккато, отбиваемое  непокорным животным на какой-нибудь горной (иных и не было) тропе, и, как  следствие, тряска, как правило, очень скоро отбивали у неопытного наездника интерес к верховой езде и он уже не дерзал поскорее пересесть на коня, что, собственно, и требовалось доказать.
           Если же мальчик, несмотря на ишачий тренинг, упрямо продолжал требовать коня, кто-либо из  бдительных  парекамов, подсобив маленькому гостю по-настоящему, без дураков, то есть, вдев ногу  ребенка  в стремя, устроиться в седле, брал иноходца под узду и, не позволяя благородному животному разгуляться, медленно и осторожно вел его навстречу детскому счастью…
           Упрямство – это было   очень  по-карабахски  и потому  вознаграждалось достойным образом.
           Еще одна инициация  была по части пускания  ветров и в данном случае в дело вступали многочисленные  родственники-дети, которые после обильного и сытного обеда за одним столом со взрослыми, выходили вместе со сверстником-гостем  на воздух и портили воздух, сопровождая каждый удачный и не   очень  выстрел  колоритными идиоматическими  присказками, типа : «Трэс- тсэc  окушкин  ев  зартнацнэс  бабушкин», «Трэс – закат  анэс» и т.д.
           Следует заметить, что волнующей и старой, как мир, теме  пускания  ветров  придавали немаловажное значение многие небесталанные мужи всех времен и народов. Не был исключением, как известно, и великий и ужасный  Сальвадор Дали, посвятивший данному  ординарному  явлению, присущему человеческому (и не только) организму немало бередящих душу строк.
           Впрочем, чего еще было ждать от эпатажного и всегда шокировавшего окружающую действительность  зарубежного гения живописи, в свое время немало озадачившего другого гения – гения музыки  Арама Хачатуряна неординарным (!) в  ходе так называемой аудиенции исполнением  «танца с саблями», явив себя взору армянского композитора в неприглядном (обнаженном) виде?
           Помнится, данная эскапада всерьез огорчила другого  талантливого композитора – Тихона Хренникова, составившего  автору «Спартака» компанию в ходе визита к всемирно  знаменитому творцу всемирно знаменитых полотен.
           Имело ли смысл, однако, столь близко к сердцу принимать каприз гения, который, возможно, подобными шалостями всего лишь стремился напомнить миру о себе? О том, что он, Дали, по-прежнему - Дали, напомнить, пусть и с помощью шутки? Ведь эта шутка по квалификации другого гения – отца психоанализа, может быть отнесена к разряду безобидных острот, то есть острот, подверженных опасности не быть понятыми. Собственно, Дали в иного рода остротах, вероятно, и не нуждался, прекрасно отдавая  себе отчет в том, что  именно в нем нуждается переменчивый свет, а не наоборот.
           Используя,  по выражению Зигмунда  Фрейда, остроту в качестве оболочки  для содержательных мыслей, Сальвадор Дали, допустим такое, проскакав нагишом и размахивая на полном скаку саблей, посылал  автору  message  не только о  принятии им, Дали,  хачатуряновского шедевра, но и о своем восторженном отношении к  нему (шедевру).
          Аудиенция, таким образом, завершилась  даже  не начавшись, ибо в ней, очевидно, уже не стало  нужды. Один художник сообщил другому художнику все, что желал, призвав на помощь юмор. И этим было сказано многое, если не все, ибо ,согласитесь, трудно представить, что  Дали  принял бы у себя и отколол подобный номер перед творцом какой-нибудь компатриотической кантаты о Ленине…
          Вернемся, однако, к неповторимому карабахскому армянскому  юмору.
          Юмор для горцев, испокон веку  в своем древнем краю  привыкших к невзгодам (как  к суровым условиям высокогорья, так и к  непрекращавшимся нашествиям воинственных соседей), служил не только и не столько своеобразной отдушиной. Регулярным преодолением «табу», налагаемым то  завоевателями, то законами, то этикетом  и  т.д.,  арцахцы (карабахцы), безусловно, также обязаны юмору, ибо остроумие всесильно там, где бессильно оружие.
          К тому же, как  справедливо  полагал  З.Фрейд, глупость, выставленная напоказ, только кажущаяся; в  действительности за глупым замечанием иной раз скрыта большая проблема телеологии в построении человеческого организма (З.Фрейд, « Остроумие и его отношение к бессознательному»). 
          Тем самым, сделал вывод великий психолог и философ, мы хотим подчеркнуть, что получаем от остроумного предложения совокупное представление, в котором не можем отделить участие содержания мыслей от участия  работы остроумия…