Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -43

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского языка -43


2

         Шахян провел пани Зданевич к выходу на улицу. Здесь он с величайшим почтением простился с пани Зданевич и не отходил от двери до тех пор, пока пани Зданевич, волоча за собой по замерзшему снегу длинную полу своего пальто, не свернула за угол улицы и не скрылась из виду. Он закрыл дверь и побежал наверх.

Наверху лестницы, в холле, к нему подошла мать.

«Кто это была?» - с любопытством спросила тикин Тамар.

Шахяну вдруг захотелось пошутить, что совершенно противоречило его натуре.

«Моя возлюбленная, мать», — воскликнул он.
- А знаешь, зачем она пришла? Она пришла просить денег. И я ей дал.

«И я в это поверила», — спокойно заметила мать.

« Да, лучше тебе мне не верить», — заметил Шахян, смеясь.
- Но ты её видела?

— Да, я видела её.

- Она тебе понравилась? Красивая, не правда ли? Я же не буду держать уродливых любовниц.

На этот раз мать просто с изумлением посмотрела на глаза сына, сияющие необычайной радостью.

- Левон, что ты говоришь?

- В чем дело? У всех есть любовницы, так будет ли стыдно, если и у меня будет?

«Ой, иди, не морочь голову», — проворчала добрая старушка, — «иди, иди, ты замерзнешь. В такой холод ты даже на улицу вышел с непокрытой головой, чтобы её провести... Я ей глаза выколю».

- Ох, мама, будь осторожна, я не позволю тебе говорить про неё такие вещи.

«Не говори ерунды, иди в комнату, я тебе говорю», — сердито приказала ему мать.

Шахян громко рассмеялся и пошел в свою спальню. Но он был так счастлив, он чувствовал такую легкость на сердце, такое волнение в жилах, что он больше не мог лежать. Какая-то, непостижимая сила тянуло его, как магнитом, в личную комнату, где он несколько минут назад был с пани Зданевич. И он пошел в ту комнату. Как только он вошел, его нос уловил резкий запах душистых духов, распыленных на одежде пани Зданевич, которая все еще стоял там. Он невольно остановился и с особым аппетитом втянул в себя воздух, насыщенный ароматами комнаты. Он ощутил присутствие прекрасного женского тела только сейчас, когда той женщины уже не было рядом. Для Шахяна так было всегда, так было и сейчас: женщина вблизи, женщина в реальности, осязаемая женщина не производила на него того же впечатления, что женщина далеко, женщина в воображении, неосязаемая женщина. Воображаемая женщины оказывала на него более сильное влияние, чем реальная женщина. В действительности он был застенчив, как девственница, в воображении — смел, как циник, и эротичен...


Шахян сел на диван, где сидела пани Зданевич, и собрал всю силу своего живого воображения, чтобы яснее представить себе эту замечательную женщину, ее типичное лицо, ее густые волосы, ее полную талию, туго затянутую в одежду. Он особенно замер с особым возбуждением, представив картину, как пани Зданевич взяла его руку в свои и прижала к своей груди. Какие мягкие, какие теплые были эти руки, эта мягкая грудь... И Шахяну вдруг захотелось безумно целовать эти руки, уткнуться лицом в эту грудь и растаять, как тает снег под теплыми лучами солнца.

Словно по мановению волшебной палочки обычная сонливость Шахяна исчезла, его молодая кровь закипела в жилах с необычайным жаром. День он провел в лихорадочном, мучительном состоянии, с помутненным мозгом, со спутанными, нечистыми чувствами. Кровь прилила к голове и яростными волнами билась в висках. В нем зашевелилась кровь, патологическое существо, сильнее которого нет ничего на земле, кроме смерти. Ночью его сон был похож на кошмар, в котором он не знал, спит он или бодрствует, он только чувствовал, что ужасно страдает.

Утром он проснулся очень слабым и в очень плохом настроении. С немытым лицом, в халате, он сидел перед окном, мрачно глядя вдаль красными глазами и думая о пани Зданевич, когда вошел слуга и подал ему письмо. Он разорвал конверт, достал письмо, и в нос ему снова ударил резкий запах тех же самых душистых духов. В письме крупными, жирными буквами было написано:

«Не будет ли любезен мой честный друг преподнести мне подарок сегодня, в 7 часов вечера, или, когда пожелает, ко мне в номер (гостиница «Кавказ», № 18), если пан Шахян не откажет в этой просьбе, он будет очень доволен своей благодарной и ожидающей».

«Пани Зданевич».
Шахян прочитал это письмо, и сердце его дрогнуло. Нескромная мысль, которая мучила и сводила его с ума всю ночь, теперь застряла у него в голове, как гвоздь, и он ужаснулся. Это был ужас неопытности перед лицом реальности.

После вчерашнего визита пани Зданевич у него уже сложилось некоторое представление — эта женщина была любовницей Базеняна, а значит, она была продажной женщиной, хотя, вполне возможно, и не простой продажной женщиной. По крайней мере, по мнению Шахяна, пани Зданевич уж точно не была женщиной строгих нравов. Так в чем же был замысел этой женщины, которая после вчерашнего визита теперь приглашала его к себе? Она получила помощь, о которой просила, чего еще ей надо? Должна ли она просить у него денег или она должна сама готова рассчитаться...

Шахян не думал, что пани Зданевич приглашает его, чтобы вновь попросить денег, в таком случае она пришла бы снова (кстати, откуда она узнала его домашний адрес?). Оставалось второе предположение, а именно, что пани Зданевич предлагает ему оплату также же, как обычно расплачиваются продажные женщины... Именно эта мысль ужаснула Шахяна. То, что было так просто для его живого воображения, теперь заставляло его сбежать, как испуганная мышь, от суровой реальности.

Никогда, будучи мужчиной, он не чувствовал себя таким слабым, робким и жалким как сейчас по отношению к этой женщине. Не только ужас перед своей полной неопытностью, перед своей девственностью заставил его бежать от пани Зданевич, но и чувство стыда, что он не сможет вести себя с этой женщиной свободно, смело, по-мужски, подобно неопытному гимназисту.

Весь день Шахян находился в состоянии странного беспокойства. Он, никогда не имевший привычки ходить по комнате, теперь ходил назад и вперед, размышляя, идти ли ему к пани Зданевич.

Он двадцать раз перечитывал письмо, двадцать раз садился писать ответ, сообщая, что «к сожалению, по делам» не может поехать — рука не двигалась, всякий раз он представлял себе перед собой пани Зданевич с её торжествующим ростом, с её пышной фигурой, с неотразимой прелестью всего её существа. И этот возбуждающий аромат, исходивший от письма, вызывал у него возбуждение, способный свести его с ума... Он не сомневался в том, что это не искусственный запах, а настоящий аромат тела желанной женщины...

«Да, я пойду, пойду, умру, но пойду... Я поведу себя за шею», — воскликнул он про себя, продолжая быстро ходить по комнате.

За ужином его мать с удивлением увидела, что сын пьет больше вина, чем обычно, и то погружается в свои думы, то ведёт себя как счастливчик. Обычно их ужин проходил в тишине, но сегодня Шахян был особенно многословен. На этот раз он рассказал матери, кто была та женщина, которая навестила его вчера, и зачем она пришла, но не сказал, что приглашен к ней в тот вечер. Когда он встал после обеда, он был просто пьян и под влиянием вина твердо решил, что ему непременно надо пойти к пани Зданевич. Впрочем, он и напился именно для того, чтобы пойти.

В тот день после ужина он даже не мог думать о том, чтобы лечь спать — настолько его захватила мысль о том, что в 7 часов вечера он будет у пани Зданевич. И он, затаив дыхание, ждал, когда стемнеет.

Однако короткий зимний день темнел очень рано. В 7 часов, за час до назначенного пани Зданевич времени, Шахян оделся с особой тщательностью и, сказав матери, что идет в театр, повернул в сторону гостиницы «Кавказ». Сначала он шел быстро, смело, но чем ближе он подходил к отелю, тем медленнее становились его шаги. Холодный зимний воздух медленно охлаждал его искусственно подогретую кровь. Сначала он этого не почувствовал, но потом заметил, что у него стучат зубы. Он крепко сжал губы, чтобы подавить странную дрожь, которую ощущал во всем теле, но даже при этом время от времени комок во рту судорожно вздымался, увлекая за собой мышцы шеи. И все это постепенно усиливалось по мере приближения к отелю. Он не мог себе ясно дать объяснение, от чего была эта странная дрожь — от холода или от того, что его ожидало у пани Зданевич?

Еще не приближаясь к гостинице «Кавказ», он остановился перед одним из ярко освещенных магазинов, достал часы и посмотрел. Было 25 минут седьмого. «Еще рано, — подумал он, — погуляю тут немного, пока не станет семь».

Действие вина еще не совсем выветрилось из его головы, но холодный, свежий воздух постепенно делал его все более и более трезвым. И чем больше он трезвел, тем больше он чувствовал, что ему очень повезло бы, если бы он не получил письма пани Зданевич. Чего хотела от него эта женщина? Почему она пришла и нарушила его покой, который он едва обрел после инцидента с Евой и Базеняном? Почему она породила яд самоанализа, который сделал его жизнь такой горькой? Здесь он снова наполнился ненавистью к себе — ради чего?...

Однако, конечно, Шахян прекрасно понимал, что во всем этом пани Зданевич не имела никакого преступления, преступление этой женщины заключалось только в том, что она была красива, что она пришла просить Шахян о помощи и что на следующий день она написала письмо-приглашение. Правда, письмо это было загадочным, но разве именно потому, что письмо это было загадочным, он может дать подобное объяснение столь желанному его живому воображению и в то же время столь ужасавшему его трусливую волю приглашению пани Зданевич? Пани Зданевич могла быть любовницей Базеняна, но это же не означало, что она обязательно продажная женщина?

На этот раз Шахян посмеялся над собой, посмеялся над дурными, нечистыми мыслями, которые так волновали и омрачали его чувства. Он знал себя очень хорошо, он знал, что насколько он практически чист, подобно девственнику, по отношению к женщинам, настолько же теоретически он испорчен, развращен в чувствах. Однако он не думал, что эта испорченность и развращенность могли быть в нем настолько развиты, что в простом письме, в аромате, который исходил от этого письма, он не мог увидеть ничего другого, кроме теплых женских объятий, неповторимого аромата женского тела... Это ужасно, это значит полное нравственное падение и более отвратительное и губительное падение, чем падение человека, проводящего день и ночь в публичных домах...

И Шахян в полном отчаянии снова остановился перед одним из ярко освещенных магазинов на Головинском проспекте.

Вечер был очень холодным, хлопья снега, белеющие в уличном освещении, медленно падали на замерзшую, мерцающую землю, широкий тротуар постепенно покрывался белой пеленой. Движение было очень слабым, и мимо Шахяна быстро проходили люди в форме, подняв пальто и держа руки в карманах. Довольно хорошо одетая женщина с румяными щеками и плоским носом вдруг остановилась перед ним и посмотрела на него странными, блестящими глазами.

«Простите, парон, который час?» - спросила она.

Сбитый с толку от неожиданного обращения, Шахян машинально достал часы и посмотрел. Было без четверти семь.

«О, как рано», — воскликнула женщина, и с минуту бесцельно смотрела по сторонам, затем, снова устремив на Шахяна свой странный игривый взгляд, подошла и встала в паре шагов от него.

Шахян поспешил уйти и, опасаясь, что женщина последует за ним, ускорил шаги. Пройдя довольно долго, он оглянулся и, не увидев ни одной женщины, успокоился. Он остановился перед гостиницей «Кавказ» и посмотрел на часы на Мэрии; стрелки показывали без 10-7. Так что еще оставалось время подумать — идти к пани Зданевич или нет? И он повернул обратно. На обратном пути он встретил ту женщину, которая спрашивала время теперь у офицера. Женщина прошла мимо Шахяна, не обратив на него внимания, громко и весело разговаривая с офицером, который смотрел на нее мужскими глазами и покручивал рукой один конец своего уса.

Шахян прошел мимо и несколько раз оборачивался, и все это время как будто думал, идти ли ему к пани Зданевич или нет, в действительности он уже ни о чем не думал, а только наблюдал за своим странным поведением, мысленно посмеиваясь над собой, издеваясь над своей трусостью, проклиная себя от всего сердца, как будто не он был предметом его наблюдения, этого смеха, издевательства и проклятия, а кто-то другой, которого он презирал и ненавидел всеми силами.

Когда часы на Мэрии пробили семь и прошло еще полчаса, Шахян вдруг плюнул на себя и решил вернуться домой. «Видимо так всегда бывает, когда человек хочет куда-то привести сам себя за шкирку», — подумал он.