Россияночка. Кн. 3 Глава 1

Глава 1.(1987-1992)
Родительский дом./Дом родной Дом родимый.

Мы с Сашей проснулись первыми. Прохладно в доме. Я затопила печь, благо, что сухая поленница дров была в сенцах. Саша накачала в колодце воды. Поставили чайник и нажарили своей, домашней картошечки! Поставили греть воду, принесли тазы, ведра, тряпки  и занялись уборкой. Сняли все шторы с окон, погладили взятые из комода и развесили. В доме стало тепло и уютно. Можно и чаю попить. Налили чаю, поставили вишневое и яблочное варенье. Присели к столу и огляделись. В доме чисто и нарядно. За окнами солнце поднималось к полудню. А за окнами сад, все ещё укрыт ночным инеем. Да так красиво! На ветках птички, просят корма.  Вышел  сонный Миша, умыла его, пока Саша пошла в детскую спальню одевать Янека. Вчетвером пили чай с казанскими булочками да с вареньем, такого в Казани не было.
- А у дедушки ёлки нет,- первым спросил Миша, и мы опомнились!
- Новый год же!  Чуть не хором  воскликнули все.
- А, правда, Олён, у вас в доме нет ёлки, может съездить купить? – спросила Саша.
- Ёлка должна быть, белая пушистая, моя любимая. Её подарил мне дядя Вена. Но она на чердаке. Надо всем тепло одеться, Саша открой чердак, это легко и найдёте там ёлку в мешке, смотрите, там и игрушек много. Одевайтесь, варежки не забудьте, да крестовину, не забудьте посмотреть. А я буду принимать снизу. Не знаю, нужен ли вам наверху Янек, может он останется в доме.
Ёлку  с игрушками принесли. Установили.
Пришла к обеду соседка тётя Маруся. Присела на табурет. Спросила не надо ли чего и добавила:
- Смотрю, вы уже со всем справились. Картошки нажарили? У Арсентия картошка вкусная, масла не надо. А я вам молочка дам, идемте, банку потом принесёте. Могу по трехлитровой банке давать каждый день, приходите часам к девяти,- и встала тётя Маруся, ожидая, когда Саша оденется.
- Ну, обживайтесь. Чего надо, не стесняйтесь, приходите и спрашивайте, нам дядя Арсентий как родной, помогал дом перестраивать, мы –то въехали, тут  столько работы было. А к нему поедете в бол ьницу, он в новой – эсковской лежит, палату спросите, да за белым халатом зайди, Оля, дам, ато там такие очереди, а со своим халатом, без очереди пройдешь.
После обеда наряжали ёлку в игрушки, вырезали снежинки, делали фонарики. Вот и в наш дом пришёл Новый 1987 год! Ну, здравствуй Новый год! Нашли какие-то подарочки каждому под ёлочку, кому мыло душистое, кому шоколадка, новая рубашечка или свитерок.
Жареная картошечка, да с молоком. Ничего вкуснее нет!
Начались наши будни. Утром - вечером топили печь, варили еду, чистили дорожки от снега, ходили в магазин за хлебом. Я ездила с сыном к папе в больницу. Как в отпуске. Только домашние заботы.
После больницы заехала к Вере и Анне Сергеевне, благо, что от больницы одна остановка. Они потискали Мишу, накормили-напоили и с собой наложили полные сумки продуктов. Вера проводила до остановки и обещала в выходные приехать.
Вот и вернулись мы в родительский дом. Где, по логике, и стены родные греют и защищают. Но не в той нашей стране перестроечной, где все перевернулось и стало так кособоко,- не понять кто прав, куда катится государство…Жизнь по талонам! А где их взять? В доме прописан один отец. А нас приехала орава. Отец в больнице. Продуктов нет. В сенцах нашли в ларе два куска соленого сала, да немного замороженного мяса. Люди  в провинции ещё не растеряли в этих адских условиях элементарного сострадания и человечности. Те, что моложе, держали свое хозяйство. Резали свиней на мясо и приносили пожилым соседям по куску мяса да сала в тот же вечер. Вот и были эти продукты дадены отцу соседями. А еще стояла десятилитровая кастрюля с замороженной свиной кровью. Меня это порадовало. Когда-то в далеком детстве, наши мамы начиняли кровью и кашами, гречневой, перловой, толстые вычищенные свиные кишки и свиной желудок. Тонкие кишки и те мама редко пускала на ливер для пирожков, их начиняли мясом для колбас. Томили в духовке, коптили колбасы, густо сдобренные специями. А вот теперь в преклонных годах больной отец выращивал только картофель и овощи. Стал солить в зиму капусту, варить немного варенья. Варенье вишневое, смородиновое, джемы яблочные, крыжовенные, в те времена были в почете, их любили и взрослые, и дети.
Вот в первых числах января к нам домой пришел председатель уличного комитета с продуктовыми талонами.
- Да как же вы проживёте на одни дедовы (папины) талоны? Детки-то постоянно кушать просят. Тебе дочка, так и быть, с сыном дам, есть тут у меня загашник. А вот на других не могу дать, - сказал  мне  Янзин и оставил талоны на продукты на трех человек.
Так мы на пятерых получили по три комплекта талонов (по 200 грамм масла, по  бутылке водки и еще чего-то). Да ведь в магазинах ничего и не было в свободной продаже. Как кто узнавал, что привезут масло, водку, консервы, бежали занимать очередь. Водочные талоны мы сразу поменяли на мясо, пьющих мужиков в округе было много, вот и щедро предлагали по большому куску мяса, не взвешивая, опять же - жалели моих сирот.
После шумного общежития отдыхали душой и покоем. Даже не верилось, что можно жить только семьей, никто не кричит, не дерётся ни сверху, ни за стеной, что не надо выходить и разбираться с чужими пьяными  проблемами. Очень долго мы не могли привыкнуть к тишине дома  и покою. Эта радость перебивала другие проблемы.
Выручала своя картошка, вкуснющая, доморощенная. Ею мы наедались, жарили на сале, варили. Да выручала кровь. Ставили большую сковороду на плиту, наливали подсолнечного масла чуть-чуть, потом сало таяло и много лука, перца, лаврового листа, докладывали полную сковороду резанной мерзлой крови из кастрюли, она, растаяв, обжаривалась, загустевала. Через несколько минут блюдо было готово. Это очень вкусно. Чистый гематоген!
Через неделю папу выписали из больницы после операции. Стало легче всем нам. Его приходили навестить соседи, друзья, все приходили с продуктами, мясом, рыбой. Жалели и меня и сирот, и, наверное, папу.
А уж сколько я пролила слёз из-за сплетен и небылиц, которые сочинялись знакомыми, каждый по своей испорченности. Дети сироты, казалось, были бельмом на глазах у «доброжелателей» во всей округе. Все же в Казани такие культурные люди… А тут откуда ж взяться культуре, рабочая окраина провинциального города.
И все же. И все же родные стены. За посёлком родные просторы. Море белоснежное безбрежное, искрящееся солнце на покрывале января. Выйдешь за околицу, за этим безмолвием жизнь: вот прошёл натруженно,  глухо стуча колесами, паровоз. Невольно глаза, как в далёком детстве, отсчитывают вагоны, груженные лесом-кругляком, углем или бочками с химикатами. А то проскочит, легко постукивая колесами, пассажирский не длинный поезд, а мы стоим, машем рукой невидимым пассажирам и кричим:
- Счастливого пути!
Там на кромке горизонта дымят трубы большого промышленного уральского города, куда ни кинь взгляд: белые, рыжие, огненно-красные хвостатые дымы и огни. А те, что поближе, эти красновато - палевые, это «газ смеха», как любил повторять учитель химии.
За эти двадцать лет, прожитых в Казани, мой родной город заметно поднялся в высоту. Дома - пяти, девятиэтажные, и даже двенадцатиэтажки, выстраивались вдоль  широких улиц. Молодые деревца, посаженные нами, школьниками, выросли и тянулись к крышам домов. На проспекте Ленина цветут липы, рябинки и груши. Вдоль проспекта Октября аллеи березок выстроились от центра города до конца, до здания администрации города. Высоченные ели стройно и красиво обрамляют здания и украшают величием улицы.
Раздобыли на чердаке мои школьные старые лыжи. Мальчикам купили новые. И стали под вечер, перед закатом кататься на лыжах. Проложили лыжню по кромке снежного ровного поля и выходили побегать по лыжне.  В феврале снега намело, буранил весь февраль. Солнце поднималось всё выше над горизонтом. Морозы ослабевали. Накатавшись, наигравшись в снежки, веселые и бодрые отряхивали одежды и валенки на крыльце веником.
А дома уже топилась печь и ждал горячий чай на травах, заваренный папой. Ужинали, как говорится, чем бог пошлёт.
Февраль катился к концу, сокращая оставшиеся отпускные дни. Надо было принимать решение, как жить дальше. Что делать с больным отцом, что делать с Сашей, у которой ни прописки, ни работы. В те времена с этим было очень строго. Посовещались в семейном кругу, с братом и отцом. А решение надо принимать мне. Решила ехать в Казань, увольняться, собирать контейнер с вещами. А затем устраиваться на работу здесь.
Я еду в Казань одна. Я отработала две недели, перед увольнением. Уволилась из садика. Собрала мебель и вещи в контейнер. Распрощалась с Ритой и Инной. Прощание с Казанью было мучительным и долгим. Один из вечеров посвятила прощанию с аэропортом, прошлась по улице Гвардейской, парком Горького. В парке гуляла дотемна, рядом санаторий «Ливадия», прошла мимо Дома Кекина, мимо театров им. Камала и Оперного им. М.Джалиля. В другой вечер побывала в речном порту. На пирсах и причалах тишина, спят  пришвартованные мелкие суда. В Казани март стоял серый, хмурый, слякотный. От мокрого  неприглядного снега ноги быстро сырели, настроение было сумрачным. Воскресным днём отправилась к университету, побывала у высотки здания нашего факультета, мимо здания физфака, прошла по Ленина до Кремля. Посидела на скамеечке у памятника Мусе Джалилю, предалась воспоминаниям, как юными мы сидели тут ночами, и ждали, когда кремлевские куранты будут отсчитывать часы, разливая под куполом Малиновый Звон. На верхней площадке башни Сююмбике было ветренно. Взору открывался бескрайний  простор рек Казанки и Волги. Серый снег, серое холодное небо. По кремлевскому спуску дошла до Ленинского моста и по берегу Казанки прошла до плавучего ресторана «Парус». Я любила это тихое место, оно напоминало о многом.
Рита с Инной проводили до трамвая. До жд –вокзала одна остановка. Положив вещи в камеру хранения, взяла такси и проехала прощальным маршрутом, по старому центру города,  старому подолу вдоль Казанки и Черного озера. Поужинала, как в былые времена, в ресторане вокзала, заказав салат «Столичный» и порцию пельменей. До поезда оставалось больше часа. Посидела в «своем привычном» уголке, наполненная воспоминаниями. Как грустно прощаться! Как трудно отрывать от сердца эти лучшие двадцать лет. Этот любимый город, в котором прошли самые счастливые годы любви, студенчества. Взросления. Наверное, в то время я готова была остаться здесь, чтобы снова все прожить сначала, лишь бы не уезжать. Вышла на перрон, посидела на скамеечке, провожая фирменный «Татарстан», уходящий под музыку марша Сайдашева.
Вот и последние шаги по казанской земле, с платформы вошла в вагон, заняла свое купе. Средина недели и как хорошо,  что в купе я одна. Люблю одиночество. В этот отъезд оно нужно было особенно, чтобы ничто не нарушило нахлынувших чувств и слёз.

Вот и дома
Вот  началась новая взрослая жизнь без сентиментов. Окраина города. До театров и кино не добраться, транспорт – единственный маршрут автобуса, приходилось ждать больше часа. Подруги все замужем со своими семьями. Одна Вера, и с ней встречи редки. Пришло письмо от Ады. Это порадовало, скрасило безрадостную жизнь. Но беспокоило то, отчего же она приезжает сюда на постоянное место жительства. Что же у них произошло с Дмитрием?  Невольно подумалось, что наши жизненные катаклизмы происходят почти одновременно.
Через день пришла телеграмма, что Ада приезжает поездом. Так долго шло письмо, да всё из-за Полярного круга, из закрытого гарнизона. Поехала её встречать. Вещи оставили в камере хранения. Вышли на вокзальную площадь.  Мы так долго не общались, сколько времени прошло…