такое неверное средство

           такое неверное средство
       узнать человека в лицо

                От самого последнего пролетария, товарищи, до великого вождя всего лишь один шаг. И это есть шаг к коммунизму.

                Иосиф Виссарионович Сталин
                «ошибочно приписываемые» цитаты

     Подлинный мистик не пытается разгадать сверхъестественное, не заслоняется им от трудных проблем, не привлекает его в качестве объяснения, он погружается в мистический мир, сливается с ним, живет в нем, как в мире реальном. Бог мистиков не похож на Бога пророков, изменившего вечности ради времени и ставшего внешним, поверхностным, - нет, это Бог наших душевных глубин, вобравший наши терзания и вопли. /c/

                от Bettina Padoux (сеть)

    Лондон подражал Уайльду. Он одевался так, как Уайльд, повторял его остроты, скупал, подобно Уайльду, драгоценные камни и надменно смотрел на мир из-под полуприкрытых век, почти так, как Уайльд.
       Уайльд не хотел замечать социальной несправедливости, которой так богата Англия. При каждом столкновении с ней он старался заглушить свою совесть ловкими парадоксами и убегал к своим книгам, стихам, зрелищу драгоценных картин и камней.
          Он любил все искусственное. Оранжереи были ему милее лесов, духи милее запаха осенней земли. Он недолюбливал природу. Она казалась ему грубой и утомительной. Он играл с жизнью, как с игрушкой. Все, даже острая человеческая мысль, существовало для него как повод для наслаждения.

      Константин Паустовский

         Открыто являясь тем, кто ищет Его всем сердцем, и скрываясь от тех, кто всем сердцем бежит от Него, Бог регулирует человеческое знание о Себе. Он даёт знаки, видимые для ищущих Его и невидимые для равнодушных к Нему. Тем, кто хочет видеть, Он даёт достаточно света. Тем, кто видеть не хочет, Он даёт достаточно тьмы.
                Blaise Pascal


    Лицедейство!
    Это когда сердцем (по реальности своего облика) - как по камню резцом!
    А камень этот- уже положен в ладонь (положено ему там быть - вместо хлеба); мы заняты мироформированием личины своего социума (понимай: виртуальной преисподней), мы думаем, что мы думаем... Даже не зная, откуда приходят ответы на всё, даже не «думая», нужно ли, чтобы они «приходили».
    Вот и определилась тема моего сочинения об Алексее!
    Сочинение очередного самооправдания, почему (полностью) недостижимо Царство Божье на земле... Скажу (не) очевидное): это умения слышать и почти что (очень иногда) душою услышать Невидимые Силы Бесплотные.
    Помните (цитата по памяти): в углу Храма много дней стоял старик. Просто - приходил и стоял; когда кто-то его спросил:
    -   О чём или о ком молишься, дедушка?
    Старик ответил:
-  Я слушаю Его.
-  И что слышишь?
-  А Он слушает меня.
«Нам надо хорошенько понять, что мы воюем с самим диаволом и будем воевать с ним, пока не уйдем из этой жизни. Пока человек жив, у него много работы, чтобы сделать свою душу лучшеи» (Преподобный Паисий Святогорец)
Очевидно, с кем нам предстоит (предстояло, сейчас происходит) свидание.
И не надо думать, что это тоже - кажущееся.

Моя Майка (Великая Маяй): хочется думать, что она - не одно из проявлений (этого «явления»)... Мечта падшего человечества - магия, власть над невидимым; «Причина окончательного расхождения восточного и западного христианства связана с исихастским спором, возникшем в середине XIV века. К тому времени Церковью, в лице подвижников-монахов, был обретен весьма значительный мистический опыт, делающий возможным реальное соединение с Богом. И тогда встал вопрос о доступности недоступной природы. Каким образом Бог-Троица может быть объектом единения и вообще мистического опыта?» Божественные энергии Григория Паламы,
логосы Максима Исповедника
и их участие в Творении мира,
изложенное в современной научной терминологии.
Р.Б.Галина (Руссо)
Неуловимая тонкость. Власть и смирение.
Собственно, в этом центр и точка поворота, отсюда путь ведёт и вверх, и вниз (перефраз строчек «безымянного» поэта): смирение - единственное, что способно противостать Великой Майе (и даже Князю Мира Сего); за-чем?
Не лучше ли смириться?
Тонкость и в том, что смириться - это не смирение.
-  Я слишком слаб, - сказал (бы) я. - Но я попробую.
Моя Майка (она в Москве) или (не) мой художник Илья (он во Пскове) обязательно бы спросили меня:
-  И зачем ты это сказал?
Они не услышали несказа'нного.
Речь - о слышать... А я бы (не промолчал) - вот так:

Ты можешь думать всё, что хочешь.
Как будто вдунуть в шар воздушный
Блудливых дней рассвет души своей.

А я всего лишь соловей.

Я ничего не обещаю
И ничего не предвещаю,
Помимо пения своего.

Казалось, в мире мало гения,

Что от людей! И соловей
Сумел восполнить недостачу.
А ты представь, что это значит.

Ты можешь думать то, что хочешь.

Как будто вдунуть в шар воздушный.
И вот такой он непослушный
И некасаемый рукой. (Niko Bizin)

Смириться и смирение.
И в этом тоже есть Великая Майя, кажущееся.
Но это ничего не значит, ведь мы всё ещё (за некоторым исключением «из нас») живы; и не то чтобы я собирался описывать Великую Сорочинскую ярмарку Великой Майи, где все торгуют своими «не своими» социально-востребованными личинами (скоморошьими масками и плясками на костях своих прижизненных реинкарнаций - за них худо-бедно платят)... И не то чтобы я собирался!
Я. Именно (поимённо). Собираюсь.
Собираю все свои (разброшенные по временам) личины; начинаю понимать услышанную мной через годы аксиому: «Если после вылета военного летчика проанализировать бортовой журнал, то окажется, что почти все решения, принятые пилотом во время полета, - неверные.
Почти все неверные, ребята!
В каждый момент времени можно было выбрать чуть выше угол, чуть больше скорость, чуть точнее набрать высоту.
И это не повод не сажать пилотов за штурвал.
Правильный подход, которому учат летчиков - продолжать принимать решения.
Это - ключевой момент.
Продолжать принимать решения. Продолжать что-то делать. Лети дальше.» (Л. Быстроновский)
Понимать - начинаю; другое дело - решения, которые принимало тогда моё поколение, были о моей родине (Царстве Божьем СССР), и все они были неверными; это как с Телом Церкви... Лети дальше!
Это теперь(!) -  я знаю СВО-ё: мы выжили.
Тогда(!) - и слова такого не было: мы просто жили.
Тогда(!) - когда мы с Ильёй ехали к Наталье и Алексею, Великая Майя смешала разные времена (и в этом была её великая ложь: времена всегда одни - настоящие); тогда она сказала мне:
-  Скажи, что ты меня любишь.
Надо было соглашаться: все мы любим кажущееся.
Но тогда я думал, что «сей-час» (не «тогда») - я никого не люблю; однако тот я из трамвая мог бы сказать Великой Майе:
-  Я люблю тебя!
И это была бы чистая правда.
Другое дело, что и не (вся) правда - тоже; но и она - тоже была бы чистой.
Все мы любим и не любим СВО-и иллюзии; поэтому, собственно, я перескочу год или два нашей соборности с Натальей, Алексеем, Ильёй и сразу обращусь к прекрасной аллюзии (гоголевской Сорочинской ярмарке, где каждый из нас ходит гоголем и торгует СВО-ей-не СВО-ей маской)...
В этом маскараде мы бы заблудились, если бы не СВО.
Чего уж.

-  Скажи, что ты меня любишь.
Я сказал.
(но) - это уже через пропасть времени протянулся Чёртов мост, самый настоящий, из прекрасного старого советского фильма (про военный гений великого Суворова).
Между (здешними) вопросом и ответом пролегло несколько (тогдашних) лет.
Наташка - к этому времени ушла от Лёши.
Илья - к этому времени женился (кстати, на моей первой любимой женщине; сейчас это уже не интересно), потом развёлся и уехал во Псков.
Я - к этому времени бросил ЛЭТИ и свой электрофизический факультет, поучился «немного» на историческом факультете ЛГУ им. Жданова, а потом оставил и его и даже поступил в Московский Литературный институт им. Горького на отделение поэзии...
И всё это время, не смотря на вышеперечисленные телодвижения, наша удивительная соборность сохранялась: в тот миг, когда мы с Ильёй вошли в квартиру к Наташе и Алексею. Мы. Все вместе. Стали не просто группой случайных людей...
На нас («а на нас Господь возложил», из манифеста Николая II Романова: такой вот экзотический фрукт-ананас нашей жизни) легла некая миссия; впрочем, такая же миссия тогда легла (лежала, будет лежать) на плечах всех населянтов Царства Божьего СССР...
Другое дело, сумеем ли мы её осознать.
Тогда - не сумели.

По результатам распада СССР, казалось бы, не сумели, но - игра не окончена: «Для большинства из нас величайшая опасность состоит не в том, чтобы выбрать слишком высокую цель и потерпеть неудачу, а в том, чтобы наметить цель слишком низкую и достичь ее.» (Микеланджело Буонарроти)
Я.
Намеренно опускаю.
Телодвижения - без вторжения в них Предназначения.
Потому - все наши любови, учебные заведения или устройства на работу (добывание денег на пропитание), переезды с квартиры на квартиру и прочая шелуха мною почти игнорируются... Хотя - согласитесь, душа не вполне игнорирует тело!
И когда душа - вмешивалась, тогда - случались у нас какие-то (внешне случайные) телодвижения судеб.
Тогда- я побывал в студентах на историческом факультете ЛГУ им. Жданова.
Тогда - Алексей тоже «поучился» самотёком на каком-то курсе режиссуры во ВГИКе (сам ходил, не будучи официально студентов, как-то это устроил); в это время я жил в его квартире на ст. метро Академическая и «приглядывал» (реально я вряд ли был на это способен) за его младшим братом...
Да, я не упоминал: у Алексея был младший брат.
(они были - я не сказал об этом в первой части) двое сирот.

Потом - Лёша не смог финансово выдержать жизни в Москве (надо было на что-то жить, приходилось за дорого снимать жильё и т. д.) и он вернулся в Санкт-Ленинград опять на Ленфильм (как они вдвоём с братом жили на зарплату администратора, понятия не имею; я тогда уже работал оператором котельной на Гоголя 6 и снимал комнату на Петроградской стороне...
Именно там, неподалёку от памятной остановки трамвая!
И вот настало лето принятия решений.
Что-то. Надо. Было менять. Я оказался-таки студентом-заочником ЛИТа (им. Горького) а Алексей решил поступить в ЛГИТМИК (институт театра, телевидения и кинемотографии) расположенный на улице Моховой... И вот здесь-то я впервые столкнулся с реальным (соборным) воплощением Великой Майи...
Дело в том, что Алексей был безграмотен (в орфографии и пунктуации); Великая Майя - это ведь ещё и отрицание «повседневного» Логоса, данного нам в устной и письменной речи... Разумеется, мы этого не понимали.
Не представляли, что Невидимые Силы Бесплотные - и во плоти, в крови, и в кости человеческой речт; мир есть речь.
Мы. Все СВО-и. Миры произносим.
Буквально и по слогам.
Вот и я всё это - произношу (произнёс) вовсе не тогда, когда она (Великая Майя) произвела из возрождающейся России звонок в СССР о СВО (напомню: я тамошний что-то знал лишь об Афганистане); вообще, тогдашний ленинградский институт и нынешний петербургский (я едва не подумал: университет... но нет, удержались)... Расположен он в удивительном месте!
Этот самый российский институт сценических искусств.
Рас-два-три- положен.
На этом самом месте Небесные Сферы можно было (бы) наблюдать воочию: нечто вроде пушкинской метели звёзд, внезапно расступившейся в «Капитанской дочке», чтобы выпустить к спасительной повозке замерзающего на космическом холоде человека... А человек тот, воровской казак, примерит на себя скоморошью личину царя!
А за-чем? Узнать - что почём.... А за-тем - подпереть это что плечом... Это тоже входит в обряд посвящения в хранители миротворения.
Всё как по писаному:
«Человек умный. Узнал все, что можно узнать. Человек энергичный. Власть над миром - его вечная цель. При всем этом, человек уставший и несчастный. В конце концов, человек, продавший душу Дьяволу. За одно мгновенье счастья. Это кто? Это Фауст.
Запах серы, Ченый Пудель, договор купли/продажи вечной души в обмен на сиюминутное.
Есть целая цивилизация Фауста. Западная цивилизация. Умная, энергичная, несчастная и продавшая душу Дьяволу. Ей на смену должна прийти другая цивилизация. Цивилизация Достоевского. Где всяк за всех в ответе, и всяк перед всеми виноват. Где кожа, язык и раса не играют никакой роли, потому что совесть и бессмертная душа важнее.
Такое прозрение читаем у прп. Иустина (Поповича)
На смену цивилизации Фауста приходит цивилизация Достоевского. Покаянная цивилизация, смиренная цивилизация, которая видит в человеке брата, и способна каяться и молиться. Величие России в ее способности и желании покаяться. И в своих грехах, и за весь мир.
Запад живет под черной звездой Ницшеанства, где "Бог умер". Россия живет под светлой зарей Первого дня, где "Христос воскресе".
Вот вам и вся геополитика, расчерченная мелом на асфальте слабым усилием детской руки.» (Протоиерей Андрей Ткачев)
Мы всего этого - «не знали» (да и не надо знать, надо - быть).
И мы - были (с одной стороны) хорошо образованы в советской школе, с другой стороны - беспощадно (к себе) наивны: верили, что мир добр и человечен... Может быть добр и человечен (к нам), если мы будем честны и достойны самого обычного человеческого достоинства.
Я снимал тогда комнату на улице Красногвардейская (неподалёку от кинотеатра Экран); чтобы приехать на улицу Моховая к ЛГИТМИКУ (там меня должен был ждать Алексей), я отправился к нынешнему Каенноостровскому прспекту (тогдашнему Кировскому, кажется) и должен был сесть на автобус номер сорок шесть...
Почти частушка, согласитесь.
Скоморошинка.
Зачем? Мне? Это?
Это. Только. Потом - я пойму, что там (на месте ЛГИТМИКа) уже находился мой личный незримый портал в небывемое... Не следовало думать, что портал - только мой: количество таких порталов - (не) бесконечно и равно числу душ человеческий, принадлежащих всем вообще людям, живым и умершим...
Все. Мы. Всегда - на его пороге.
Порог этот разный - во Храме Божьем или на «передке» СВО, или ещё где (везде, где есть человек; другое дело, что сей храм лицедейства словно бы воплощал в себе символизм владычества Князя Мира Сего...
Какое плохое слово «портал»!
Совсем не показывает многомерия того, что происходит.
Совсем не показывает того, что есть этот т. н. «портал» - вообще везде, где присутствует лицедейство (стало быть, везде, где есть человек); казалось бы - только там, на Моховой улице прикоснувшимся к лицедейству ЛГИТМИКа (уже на его на его пороге была) дарована возможность проходить из прошлого в будущее (минуя настоящее)... Одно условие этого лицедейского портала: приходилось надевать личину.
Отказываться от настоящего.
Такое неверное средство.
Хотя бы - потому, что такая возможность (отдаться под власть Великой Майи) у человека есть всегда (даже и отдаваться не нужно: человек рождён в прелести: верит, что он не случаен, что у него есть миссия...
Самое смешное, что так и есть!
Только миссия эта - в личном выборе (личного же) образа освобождения от той же Великой Майи, а не в т. н. «выборе» из её лицедейств; будь ты царь горы или нищий - роли не играет... И вот сейчас я собирался в средоточие лицедейства!
Туда, где по «советскому» рецепту выковывали из старого человека человека нового...
И какое всё это имеет отношение к «я есть альфа и омега, первый и последний», я стал догадываться  гораздо позже, когда давно уже был частью Вселенской Церкви.
Кстати, не без помощи того же Алексея.
Историю о моей экспедиции в преисподнюю (перефраз названия одной из повестей братьев Стругацких) я смогу изложить лишь после того, как признаю: именно Алексей привёл меня в Тело Церкви... Особо отмечу: не к Вере, а ко Святому Крещению! К Вере я пришёл лишь через несколько лет.
Что сказать об этом «факте» моей биографии?
Только одно: крещение.
Культуролог С.С. Аверинцев в своей книге «Христианство в истории европейской культуры» пишет: «Мне рассказывали, что в Африке порой сильные охотники, которые привыкли с палкой выходить, скажем, на носорога, падают в обморок, когда им объясняют при Крещении, что теперь они имеют право и даже обязанность - молиться. Народы, привыкшие к христианству, даже не говорят - “молиться”, они говорят - “читать молитвы” или “say your prayers”. А негры понимают это буквально, вот так понимают, как это должно быть понимаемо: “Я теперь могу и даже должен разговаривать с Богом, сотворившим небо и землю. Я, который до сих пор не смел поговорить с местным духом, а шел к колдуну, нес ему петуха - вот, пожалуйста, поговори за меня с духом - теперь могу разговаривать с Богом, сотворившим небо и землю…”».

Дело было так
Наталья уже с год как ушла от Алексея.
Илья уже с полгода как развёлся со своей женой (моей первой любимой женщиной; это к тому, насколько всё взаимосвязано); Алексей всё так же работал на Ленфильме и отлучался по командировкам...
Когда это происходило, я уже не поселялся в его квартире на ст. Академическая: приглядывать за младшим его братом уже не было нужды!
Просто когда он был в Санкт-Ленинграде, я пару раз в неделю наведывался к нему.
Беседы, которые мы с ним вели за чаем на всё той же кухоньке, никого ни к чему не обязывали: я пытался читать стихи, замахивался иногда на темы метафизические... Алексей ссылался на усталость, и я (иногда) шёл ему за коньяком.
Сам я тогда (ещё) не пил.
Чисто альтруистически помогал друга забыться
А потом настал день, когда провожая меня до двери, Леша (в данном случае - почти Карамазов) заявил: если ты не покрестишься в Храме, я тебя больше не пущу на порог... Неподалёку от меня (напомню, улица Красногвардейская на Петроградской стороне) находился Владимирский собор, и однажды утром яотправился в него...
По пути я зашёл в молочную столовую на Большом проспекте и выпил кефира (вспомнилось: Шура, заплатите за кефир); полотенца, как прочие тогдашние «новообращённые христиане» я не взял.
Ничего, обряд состоялся.
После него батюшка собрался причащать новокрещённых и спросил меня, постился ли я... До сих пор не забуду его взгляда, когда я рассказал ему про кефир.
Наша жизнь символична, согласитесь; и только весь мир есть речь.
Кефир - тоже: собираюсь его изречь.
Тогда я (разумеется) - «крестившись», христианином так и не стал (это пришло позже); понимание того, какую вселенскую услугу оказал мне Алексей, так же пришло далеко не сразу... И нельзя сказать, что тогдашний мой визит к порталу ЛГИТМИКа помог мне в этом!
Я попросту не понял происходящих передо мной явлений.
Хотя кое-что и сумел разглядеть.

Алексей заранее попросил меня одеться поприличнее и подъехать на Моховую к определённому часу.
Я не касался до сих пор наших тогдашних нарядов: там не о чем особо рассказывать. Достатка у нас никакого не было, и каждый носил то, что носил... Что тут скажешь? Какие-то брюки, какие-то рубашки, какая-то обувь.
Я выполнил его условия, как мог.
С улицы Красногвардейская (ныне Введенская) я пешком добрался до проспекта Кирова (ныне Каменноостровский), там сел на автобус номер сорок шесть... Оный общественный транспорт бодро понёс меня в сторону и мимо Петропавловской крепости, потом через мост и между Марсовым полем и Летним садом в сторону Михайловского замка.
Никакого призрака Павла Первого я в его окнах не разглядывал... А меж тем некий конус шириною во всё небо и остриём упиравшийся в моё темя; я ощущал некую приподнятость...
Я почти не ощущал некую лживость этой «приподнятости»!
Я хотел использовать её как некий инструмент: приподнимать себя над собой по своему «щучьему велению» (чтобы была у меня на посылках); я не догадывался, что «владычицей морской» вовсе незачем мне становиться...
Всё было впереди.
«Бог христиан не есть только Бог геометрических истин и стихийного порядка; таков Бог язычников и эпикурейцев. Это не только Бог, промышляющий о жизни и земных благах людей с целью дать ряд счастливых лет жизни поклоняющимся Ему: то Бог иудеев. Но Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, Бог христиан, есть Бог любви и утешения; это Бог наполняющий верные Ему души и сердца, внедряющий в них ощущение их беспомощности и Своего бесконечного милосердия, соединяющийся с ними в глубине души их, наполняющий её кротостью, радованием, упованием, любовью, делающий их неспособными стремиться к чему-либо иному, кроме Его Самого.» (Blaise Pascal)
Так я ехал  -уже мимо храма святителя Пантелеимона (кажется, на ул. Пестеля); я всё большее и больше (дальше и дальше) чувствовал этот портал в бездну версификаций; я не понимал его земного богатства...
Да и некоторого (не)бесного - тоже.
Многое там будет
А вот чего там не будет, я напишу гораздо позже:

Буду в благости Света.
Будто радости лета
Отодвинули смерть!
И осталась лишь твердь

Под названием весна.

Буду в благости Света.
Воссияй, тишина!
Прозвучи, как круги,
Когда я наступаю

На границу миров.

Каждый шаг попадает
Прямо в центр из кругов,
По которым планеты.
Будут радости лета,

Коль граница удержит!

Не допустит пропасть
Вместе с чувством весны
(это чудо весны)
В эту адову пасть. (Niko Bizin)

Было лето.
Я выбрался, не доезжая Литейного проспекта и отправился к Моховой.
Алексей поджидал меня неподалёку от входа:
-  Привет? Есть хочешь.
-  Нет.
-  А я хочу. Есть немного времени. Там всё и объясню.
Мы отправились в кафе рядом с институтом. Кстати, оно всё ещё там существует, полностью и несколько раз перестроенное (никакой символики); я, выбираясь в учебный театр при ЛГИТМИКе (играют студенты), ещё не столь давно пару раз в него заходил...
Лёша был на нервах.
Я. Был. (не) странен. (но) вплетён в происходящее, не особо своего настоящего (среди не своего кажущегося) понимая...
Я. Пил. Кофе.
Лёша ел, не насыщаясь, но и не успокаиваясь.
-  Ты чувствуешь? - (не) спросил его я.
-  Что?
-  Это, - я (не) обвёл взглядом сферу над нами.
Он на меня взглянул.
-  Подойдём к экзаменационному залу вместе, я несколько раз следил, как проходит процедура (само)идентификации; я зарегистрируюсь, войду в зал... Потом через несколько минут выйду, пройдём в туалет... Вернёшься один, улучишь момент и пройдёшь, сядешь на моё место.
По современным меркам дико наивно.
Но - тогда всё вышло.
Символика: занять (не) своё место - это и есть социологизация; о, если бы только это! Мало кто обращает внимание на сферу (очень напоминающую смерч - только не забирает в неведомое, а раздвигает твоё лицезрение невидимого; мы в своём лицедействе...).
-  Ты допишешь по теме. Попросишься выйти (здесь опять вспомнился пресловутый туалет), а вместо тебя сдавать сочинение войду я.
Повторю: по современным меркам бред полный!
Но. Тогда. Всё вышло.
Правда - вышло не совсем так (для меня), и в результате - аукнулось для Алексея: желание занять чужое место в созвездии всегда оборачивалось звездопадом; и всё же, всё же... Всегда возникает вопрос: где оно, моё место?
Я. Писал. Стихи.
Я. Знал. (о себе) страшное: я (не) знаю, о чём мне писать... Получалось: я тоже пытался занять не своё место...
И не представлял даже, каким образом это «не моё место» сделать моим?
У меня ведь нет внешней власти над внешним клубком виртуалных миров.
На этот вопрос - будет мне дан ответ (через несколько лет, когда я приближусь к Вере: а вот именно об этих ступенях восхождения или падения); чем запомнился мне эпизод с конусом над ЛГИТМИКом, так это именно очень наглядной подменой внутреннего на внешнее...
Конечно, всё сложней.
В своих желаниях овладеть телодвижениями лица, мимикой и пантомимой, адепт лицедейства (а мы все таковы) всё равно погружается во внутренний мир своей личной версификации реальности... И вот здесь на первый план выступает Ветхий завет!
С его ветхозаветными отступлениями «народа божьего» от своего Создателя.
С бес-численными отступлениями.
Так же далее неизбежна прочая языческая (греко-римская) традиция: уподобить себя богу (с маленькой буквы), причём - административно-политическими методами (например, постановлением римского сената: божественный цезарь, создание луны...); совершая версификации собственного облика, лицедей вмешивается (тщится вмещаться) в миропорядок... Deus ex machina, так сказать.
Никак не промолчать! А божественные логосы игнорируют это вмешательство.
Такое неверное средство.

К чему это я? (а к тому, что) это всё - вовсе не я, а моё (ограниченное и органичное) описание конуса с небес (нашей преисподней), который вмешивается своим присутствием в тонкие восприятия людей; далее (соотносясь в этим вмешательством) - следуют поступки и их последствия
Я («тогдашний» я) воспринимал всё происходящее как игру.
Но это и была игра - с тем (и там), с чем (и где) играть смертельно безопасно: ты без опаски умираешь, ничего не зная о своей смерти.
Так и стало.
Поначалу - всё шло, как мы запланировали. Мы с Алексеем бодро игнорировали разительную несовместимость наших внешностей: белесый и отчасти даже похожий телосложением на Ф. Э. Дзержинского (если внешность Ильи я сравнивал с блоковской, здесь напрашивалась именно эта аналогия) Леша и я, что на полголовы его ниже и в плечах шире, с моей почти тогда есенинской физиономией...
Да уж(!) - принять одного за другого было никак невозможно!
Но.
Какое-то время как-то - это всё (непонятно как) нам сходило с рук; или тогдашняя патриархальность была на нашей стороне, или действительно вмешались Невидимые Силы Бесплотные... Или Алексей коррумпировал кого-то их асистентов тамошней приёмной комиссии.
С него - станется.
А для меня (советского, как ни крути, человека) - даже мысль об этом казалась контрреволюционной... Геополитическую контрреволюцию на одной шестой части света нам уже готовили... Слово какое (не)вкусное: контрреволюция»!
Не затем она, чтобы «кто был ничем, тот станет всем» (некто занял не своё место); я почему-то думаю, что сама символика происходящего помогла нам.
И ещё: эпизод подмены станет мне необходим через сорок лет.
За-чем? А чтобы определить рамки меня, тогдашние и теперешние, и будущие: «Искусство - это всегда ограничение; смысл всякой картины в её рамке.» (Гилберт Честертон); всей-чашность моего все-бытия (вечное: чашу это мимо пронеси) — сводится к простому: Да будет воля Твоя.
А в гордыне аскезы да будет воля Твоя - моей; нет у меня своей.
Но(!) - здесь есть не-обходимая тонкость со-Бытия: «Удивительная сегодня запись в А-йом йом:
;;;;;; ;;; ;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;. ;; ;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;, - ;;;;; ;;;;; ;"; ;;;;;; - ;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;, ;;; ;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;;.
В вольном пересказе:
Человек должен максимально раскрыть свои способности. Талантливый огранщик алмазов, превратившись в пекаря, пусть и занимается достойным и полезным делом, но занятие это для него - грех! (Борух Горин. 25 апреля 2014 г. в 7:01)
Ты должен делать то, за-чем призван, и по максимуму - (сверх) возможностей скудного человеческого тела.
Зачем?
За-чем я говорю оче-видности? А чтобы я вот так описал Мир Искусств, в котором желал себе счасья.
Это - прекрасная иллюстрация преисподней Мира Искусств (Сорочинской ярмарки, на которой все со всеми торгуют скоморошьими масками); итак, Алексей уже зарегистрировался как экзаменуемый, потом уже я получил листы бумаги, на школьной доске  экзаменатор (один из) мелом написал темы сочинений...
Собственно, я их не помню.
Помню, что необходимый объём текста я изложил довольно быстро.
И тогда же я стал замечать, что ко мне начали приглядываться... Или мне так показалось? Нет, право, на самом деле... Один из экзаменаторов стал вдруг перелистывать списки абитуриентов.
Тогда. Я. Оставил листы.
Оставил. Завершенное сочинение чужого (принадлежащего Алексею) мира.
После чего - встал. Из-за письменного стола с завершённым сочинением. После чего хладнокровно спросил у другого экзаменатора:
-  Можно мне в туалет?
Быть может, я невольно попал на (возможного) конфидента Алексея.
Бегло и искоса мазнув меня зрачком, (возможный) конфидент кивнул... Я выскочил за дверь и там сразу же столкнулся с Алесеем.
Глаза у того были бешеные от напряжения.
Я тоже (и - почти как экзаменатор - искоса) кивнул.
Он понял и молча прошёл мимо меня в зал... И ведь (о чудо искушения Тонкими Материями) - никто его не остановил... Таким (тогдашний) Алексей  мне и запомнился: убегающим в (не) своё будущее.
Таким я его вижу даже сейчас, когда его больше нет в этом мире; что ж, «мысль о смерти более жестока, чем сама смерть.» (Ани;ций Ма;нлий Торква;т Севери;н Боэ;ций
римский государственный деятель, философ-неоплатоник, теоретик музыки, христианский теолог (480 - май 524)
самый образованный человек своего времени, да и на ближайшие 3-5 веков)
Вот так, в результате, мы с ним и разошлись.
Алексей (с бешеными глазами) - ушёл на (не) чужое место в преисподнюю Мира Искусств, сдавать вступительный экзамен на профессионального лицедея (повторю: торговать скоморошьими личинами), я (быть может, по Юлиану Семёнову: в эту минуту уже на грани провала) отправился на (не) своё место в преисподней Мира искусств, служить Божественному Логосу, но - посредством словесных версификаций...
Повторю: тогда до понимания мной этой подоплёки было ещё очень далеко; так что же на моих (косящих от вранья, по М. А.) глазах?
А вот что: глобальный (но личный) экзи'станс суицида.

Всё рушится, но спокойно.
Умирается, но достойно.
Воскрешается, разве что,
Только там, где покой - ничто...

И вот это - в яблоке червь!

А должно быть наоборот.
Мне хотелось летейских вод,
Чтоб испить и сразу забыть...
Ведь и в муках пришлось любить!

И в разлуке с яблоком Евы.

Все напевы и воскрешения
Досягнут созвездия Девы,
Чтоб невинность её сорвать!
Перед миром моя повинность

Лишь работа и наслаждение...
Это ложь вне всяких сомнений!
На вершине себя живёшь.
Там всё рушится, но продолжится.
Умирается, но исполнится. (Niko Bizin)

Итак!
Дальше - был мне добрый знак: я вышел на Моховую.
Было - санкт-ленинградское лето; был летейский покой, но - в Первопрестольной Москве некий помеченный а лбу недобрым родимым пятном генсек уже развивал бурную (опять же больше словесную) деятельность по будущему краху Царства Божьего СССР... Помню, тот же Алексей так и не удосужился сообщить мне, какую оценку получил я на этом экзамене.
Меня это не покоробило.
Главное, мой друг поступил в вожделенное ему учебное заведение; итак, я вышел на Моховую... Тогдашний асфальт под ногами (о плитке тротуаров ещё лет тридцать никто из местных градоначальников не заикнётся) был нагрет солнышком, не смотря на то, что по блеклому небосклону (и здесь из меня прямо-таки - на дрожжах - разбухает глупая гордыня всё того же язычества) божественно-сотворённого Града Петрова!
Повторю: меня не покоробило то, что больше я Алексею в его дальнейшей карьере студиозуса статусного учебного заведения для лицедеев  оказывался не нужен... Как это, я не нужен?
Я. Неизбежен. В этом мире.
Благодарности Лёше за обряд крещения я ещё не испытывал: православие требует не только чувства Невидимых Сил Бесплотных, но и основательного образования с недюжинным жизненным опытом...
Я. Неизбежен. Я. Живу.
И не где-нибудь, а в Вечном городе Санкт-Ленинграде; такой он был - (не) мой блистательный Вечный город!
Было Царство Божье СССР.
Неужели можно принять, что маленький человек с пятном на лбу - «сокрушил» его; бред полный, но... Внешне - Царство рухнуло, вместе со всеми его административными (как в императорском Риме) обожествлениями... Но - не об этом я, я - о нас (посреди «потерянного» нами Царства Божьего СССР).
Неповторимых нас.
Посреди неповторимого Царства Божьего СССР... На земле...

Зачем искать великолепий
на небесах и на земле,
и в том числе - в Борисоглебе?
В Борисоглебе в том числе.
«Борисоглеб великолепен,
Борисоглеб неповторим...»
Зачем его возводят в степень?
Неповторимым был и Рим.
Так просто быть неповторимым...
Но на песке рисуют рыб -
и что тогда случилось с Римом?
Неповторимый Рим погиб!
Кто знает, несколько мгновений
или вся вечность на кресте?
Не требуется украшений
непреходящей красоте.
И наше время игровое
сошло с ума от мишуры.
Давай хотя бы мы с тобою
нарушим правила игры.
Игру огня в холодном небе
мы видим, стоя на земле -
и в том числе в Борисоглебе.
В Борисоглебе в том числе. (Константин Васильев)

Игру огня в холодном небе.
Продолжим нашу «игру», выйдем в небо... Итак - я вышел в Царство.
Которое (в этот миг) - пробует сокрушить человек с родимым пятном на лбу.
Кстати, я в своём предыдущем тексте смотрел на это весьма субъективно: всё к лучшему в этом лучшем из миров, страшная сказка о сталинских репрессиях, и если бы вам предложили стать комендантом Освенцима, вы не имели бы права отказаться: вдруг удалось бы сократить число жертв от двух миллионов до одного.
Мир - равен душой тебе.
Ты (в нём) - не император Нерон, велевший оскопить мальчика Спора (Светоний) и сыгравший с ним свадьбу, а после ещё и «вышедший замуж» за некоего видного мачо... Не впервой миру лицезреть человеческие лицедейства.
Повторю: твой мир равен душой тебе.
Я (не) знаю, что я ничего не знаю.

Очень легко представить,
Что я всего не знаю.
Очи мои далеко
От знания моего.

Вижу я много больше.
Слышу я много дальше.
Души мои старше
(вместе с душой души

Просто душа души
Часто столь не по росту
Тесной картине мира).

Есть ещё моя лира,
От мира сего - настолько
Чистая как хрусталь
(очень легко представить).

Но и отказ от плоти
Я не хочу возглавить.
Стань мне, плоть, по плечу. (Niko Bizin)

Я даже не подозревал, что административная божественность Нерона сродни вседозволенности лицедейства; Я даже догадываться не мог, что подобная власть делает профессию лицедея смертельно опасной... Хотя знаю в лицо тех лицедеев, сумевших соблюсти в себе удивительную гармонию!
Но дураков (мне подобных) - больше.

Сколько людей на свете, столько и дураков.
Ведь я сам таков (знаю, что говорю):
Хата моя не с краю,
А за краем давно.

Быть в раю мне дано (другого желая рая).

Сколько чудес на свете, столько и простаков,
Что не поверят сразу (надобно перст вложить).
Глазу дано, что сразу
Даже не совершить... Ибо давно свершилось!

Вот и дана мне милость (холодом у виска):

Малость моей Вселенной
С милостью к моей жизни
Не вызывают жалость...
Русская есть тоска (и никогда усталость).
(Niko Bizin)

Римское обожествление.
Лицедейство, внушающее ощущение всевозможности (в меру ограниченности со-знания); из нашего с вами послезнания - знаю так же т. н. президента т. н. Украины, чуть ли не ставшего реинкарнантом Нероном и уничтожившего свою придуманную (искусственно сконструированную страну)...
И положившего на свой алтарь множество гомункулов-украинцев...
Но - не этом сейчас! Что нам наши искушения (властью, святостью, чему угодно), если Бог уже всё решил: создал Россию как инструмент спасения человечества... И только на личные души ложилась (ир)реальность личных решений...
Но!
Я даже предугадать не мог тогда, что именно эта опасность административного обожествления (через разнообразное лицедейство) подстережёт и совратит (и погубит) Алексея, очень сильного человека... И здесь я вдруг вспомню: именно настоящее будущее и есть герой всего этого текста.
Напомню: мир есть текст.
Знание об этом тоже может погубить (а не только спасти); о, если бы всё было так явно в нашем искусном лицедействе: « Мой Бог...
Сейчас поет Эдит Пиаф. Но как?!
Играет Колтрейн. Но как?!
Играет Пеле. Но как?!
И почему? И чем?
И зачем?
Чем жить? Чем питаться?
Как стать единственным? Где неповторимость? В чем она?» (Из дневника Олега Даля, 1971 год)

Как стать единственным?
Может, изначальная уверенность в том, что я и есть единственный, меня спасла в дальнейшем (в том, что произошло со мной и моей страной)... А потом очень вовремя в моей жизни опять появился Алексей.
Но обо всём по порядку.
Я тогда ушёл с Моховой, а (по моему мнению) небесный конус там и остался. Остался с Алексеем просто потому, что так должно было быть, и без этого ничего не могло быть, что должно было быть.
Алексей должен был сделать карьеру в кино, а потом в одном из моих фильмов обязаны было прозвучать мои словесные версификации... Смешно всё это! Смешно это всё - тому, кто обретает послезнанием.
Для этого даже не надо обладать приобщением к (не)бесной пирамиде над сорочинской ярмаркой личин (в другом тексте я называю это явление преисподней Мира Искусств): достаточно чисто механического знания...
Другое дело, что мне предстоит войти в этот (возносящий или низводящий водоворот; об этом чуть позже!
(была легализована) Сорочинская ярмарка!
Началась «перестройка» Царства Божьего СССР.
Взаимную продажу личин возвели в культ. И это было (если обладать послезнанием) хорошо: теперь некие (прежде бесплотные) течения становились ощутимы в реальном мире...И опять возникает вопрос о «необходимости» стать комендантом Освенцима (уничтожить лишь один миллион вместо двух)...
Опять одёрну себя: об этому чуть позже или вообще никогда.
Вход на ярмарку.
При входе женщины продают семечки в бумажных кулёчках из советских газет.; как эта картина выпукла (в невидимом):

_________ немного о послезнании

Стоишь и плюёшь на родину,
Просто лузгая семечки.
А рядом моё Болдино.

А рядом твоё Болдино.
И гаже нет переклички
С твоей и моей преисподней.

Стоишь и плюёшь на родину
В невежественном сегодня.
А завтра твоё исподнее

Вывернет наизнанку
Всемировая болтанка,
Коры тектонический сдвиг.

Настанет миг настоящего.

Вы через года представьте
Оттуда сюда взирающего,
Как вы шелухой на родину.

И дух обретёт бездушный.
И слух обретёт глухой.

Так и напрашивается: не читайте перед обедней (в православии литургией) советских газет; так ведь других нет!
-  Не покупайте на Сорочинской ярмарке чужих личин!
-  Так ведь других нет...
-  Так никаких и не покупайте.
Чёрств хлеб послезнания. Он (не) сродни Плоти... Но. Сродни. Своей скудной плоти. И своей...
Всё - без Крови.
Понятно, почему от католицизма, постулировавшего причащение мирян только хлебом без вина, отпочковался протестантизм с его подлым: если ты богат, то это вещественное подтверждение твоей избранности.
Алексей всю свою жизнь метался от тонких материй (как он их чувствовал, я не знаю: я не Алексей) к Мамоне и обратно.
Но я ведь тоже хотел славы и денег.
А кто не хочет? Нет, ты скажи!

С этого момента, когда мы с Алексеем оба занимали не своё место на экзамене в ЛГИТМИК, я на некоторое время его потерял.
Не скажу, что я унёс небесную сферу с Моховой куда-то с собой. Просто без этого почти вещественного образа торговли личинами сложно будет описать дальнейшее... А в этом дальнейшем действительны тектонические сдвиги.
Наши. Сошествия. В ад.

Началось всё, как и положено, с любви к женщине.
Именно. Не из-за, а с.
Дело началось (по булгаковски, почти что с похорон некоего иерарха т. н. литературы) - на Тверском бульваре нашей Первонепристойной столицы, во время одной из сессий для студентов Литературного института им. Горького; кажется, я тогда вышел с экзамена по (истории) Мировой литературе (литературы).
Речь шла о литературе европейского Ренессанса.
Я тогда понятия не имел, что этот великий миг человечества был ещё и гигантским шагом в бездну: человека поставили на место Бога, разве что не административно-идеологическими методами, а посредством искусства (а так же и науки)... Да Бог с Ренессансом!
Каждый выбирает (не) для себя, (а) по себе - таким, каков ты смотришь на себя прошлого из настоящего будущего... Как именно (и от чьего имени, и с какой скоморошьей личиной) ты обратишься к ветрам небесного конуса над тобой (и под тобой)... И как именно с тебя сорвёт придуманную тобой личину...
И как именно (и чем именно) прилепить на её место тот облик, какого ты сам себя невольно удостоил.
Этот небесный конус надо мной - был со мной; в этой всё ещё довольно сытой столице «новой» России (СССР уже не было) я не очень понимал, зачем совершаю все эти нелепые телодвижения (говорение положенных слов на сдаче положенных экзаменов)... Милая девушка-преподаватель (простите, имя всплывёт из прошлого чуть позже) пытала меня о небезызвестном Алонсо Кехана (Алонсо Добром)...
Я был тогда вьюношем тридцати годков, инфантилом из узкого круга санкт-ленинградской окололитературной тусовки, наизусть знавшем стихи Бродского, Набокова, Гумилёва и других гениев полу-или-полной эмиграции, и совсем не знавший Шефнера, Горбовсеого, Самойлова, Слуцкого и ещё бесконечно многих... Вот и всё, смежили очи гении.
И когда померкли небеса,
Словно в опустевшем помещении
Стали слышны наши голоса. - я был той самой советской образованщиной, разве что с другой стороны... И этого оказалось достаточно, чтобы на первом годе обучения в ЛИТе меня считали чуть ли не эрудитом!
А вокруг меня умирало Царство Божье СССР.  Закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности.
Русский культурный человек - дурак, набитый отбросами чужого ума. (Василий Осипович Ключевский (1841–1911)
русский историк
Я полностью соответствовал этим представлениям Василия Осиповича.
Ведь я поступил в Литературный институт и учился в нём, не понимая простой вещи: на место телодвижений лицедейства здесь дерзали ставить движения божественных логосов...
Разумеется, это было невозможно.
Но (как известно) - невозможное человекам возможно Богу; поэтому - особое значение обретала наша давняя поговорка (я о ней поминал): за победу нашего безнадежного дела... Пожалуй, в данному случае (мы ведь в России) Победа была неизбежна.
Конечная Победа, до которой бесконечно далеко.
Итак, с милой девушкой-преподавателем я уже сталкивался до экзаменов на семинарах; очевидно, она заприметила мои некоторые (типично санкт-ленинградские) познания... И вот теперь я должен был отвечать на конкретные (несколько формально-иезуитские) вопросы на (опять же достаточно формальном) экзамене...
А меня искусило чувство мировой скорби!
Это - гордыня: никому из т. н. власть предержащих редакторов, издателей и т. д. в расползающейся по швам великой стране мы были не нужны; а мне хотелось внимания... Даже не признания (в первую очередь)... Даже не моей нужности, моей необходимости (до этого понимания была ещё десятилетия)...
Подспудно никуда не делась советская память о Царстве Божьем, где...
Все мы - необходимы.
Мы - тот самый камень на перепутье многомерия.
Мы - думаем (что мы всё-таки думаем), что мы во власти Великой Майи.
Но - это ей не обойти нас: там - в многомерии) таких май бесчисленное число, и каждая Великая Майя жаждет стать единственной в каждом бесчисленном числе (банально: я человек, я царь, я червь, я Бог)... Всего этого я не знал (а надо бы знать), и меня распирало от собственной нереализованности...
Плохое чувство.
Не скажу, скверное... Гордыня, не более! Но! Я капризничал и отказывался отвечать на вопросы прекрасной девушки-преподавателя... И вот уже в маленькой аудитории мы с преподавателем остаёмся вдвоём... Вот только-только она отпустила очередного троешника...
И тут в дверь заглядывает замдекана (или секретарь заочного отделения, не помню точно), тоже милая женщина чуть постарше:
-  Ну что, все сдали?
Видит меня и удивляется:
-  Николай, а что вы тут... Ну что он, пять?
Это она к подруге.
-  Да вот, отказывается отвечать.
-  Что?
Обе женщины смотрят на меня. Они явно собирались в местное (при институте) кафе, там бесплатно (это девяностые) подкармливали преподавателей и студентов, выдавая талоны (евангельские таланты) на питание.
-  Николай, хватит баловаться, - говорит замдекана. - А тебя я жду.
Это она подруге.
И уходит.
Милая девушка-преподаватель улыбается (я потом пересылал её e-mail свои первые метафизики, это так я называл статьи) и просит:
-  Николай, вот видите.
Я видел, но (в туповатой своей гордыне) - упорствовал. Этот бесовский (языческий) конус лицедейства, очень симпатичная личина... Не занимайте своего места! Я вдруг почувствовал, что это место - не моё.
-  Хорошо, - говорит девушка. - Возьмём Сервантеса...
Я мысленно взял великого писателя за его покалеченную руку.
-  Вспомните его беседу с аббатом. Такой образованный церковный служитель, весьма благосклонно расположенный к бедному рыцарю, и какие правильные вещи говорит он дону Алонсо... А ведь какая это чушь, его слова!
И тут я не выдерживаю.
-  Послушайте!
Владимир Владимирович (не наш Верховный, а поэт) встал рядом со мной.
-  Да?
Ведь если звёзды зажигают... Но я не стал продолжать, а просто зажёг.
-  Вот вы красивая девушка и добрый человек, весьма образованный... Какую чушь пришлось вам выслушивать, принимая все эти экзамены?
Разумеется, я всего этого не сказал.
То, что я произнёс, было немного дальше «тогдашнего» меня.
-  Какая это чушь, ваше убеждение, что мне необходимо сдать экзамен.
Но и этого я не сказал.
Конечный вариант моей заключительной фразы:
-  Какая чушь ваша общепринятая трактовка той беседы Алонсо с аббатом.
Лицо прекрасного преподавателя иностранной литературы... Напомню: в разгаре девяностые, и всех нас, студентов и преподавателей, подкармливали в институтской столовой, а вдоль Казанского(?) проспекта, ведущего прямо к Красной площади, по тротуарам расположились торговцы всякой подержанной дребеденью, для-ради пропитания...
Лицо милой девушки-преподавателя замерло.
Потом. Она. Улыбнулась.
Потом (не сразу) она сказала:
-  Подите вон. Четыре.
Четыре - это оценка, не пять (которые я заслуживал за дуговую растяжку между смыслами); Я поблагодарил и пошёл вон (из Литературного института); казалось бы, ничего не произошло, и я волокся по Тверскому бульвару - вниз от проспекта, где торговали мелочью, зато - в сторону церкви, где венчался с Гончаровой несравненный А. С.; было голодно - внутренне, было голодно - в желудке...
Так я не узнал, что ЛИТ - это место для меня пусто, ибо не свято... Зато - я хорошо понимал тогда, что в ЛИТ (по крайней мере, в его помещение) я ещё вынужден буду вернуться!
Не знал только, что это дело - вполне безнадёжно.
Возвращаться в т. н. литературу - после того, как ушёл из неё по дуговой растяжке, что звучит в бормотаниях (перефраз из О. М.)...
После того, как я уйду из того молодого тела (тело - тоже неверное средство, как и т. н. литература) - меня примет старое тело; лишь бы дело не прерывалось... А какое у нас всех дело?
Мы всего лишь Среда Воскресения.
Каждый из нас слишком мал, чтобы самому воскреснуть в Царстве Божьем СССР; точно так же мало и моего тела, старого или молодого...
Молодого!
Когда я выходил из ЛИТа, прошло уже лет пять или даже больше с той поездки вместе с Ильёй (и пророком Илией) на трамвае в гости к Наталье и Алексею... Мне было уже лет тридцать.
Впереди была Вечность (всё ещё) юности.
Я понятия не имел о том, что старость - это тоже страсть: «"Ты спрашиваешь меня, как обстоят дела в Церкви. Я отвечаю: в Церкви все обстоит так же, как и с моим телом - все болит и никакой надежды.» (Святитель Василий Великий)
После той гордыни, с которой я поймал на слове преподавателя истории литературы (сам того не понимая, поиграл в свехсознание), очевидно, что - дальнейший путь мой должен был стать сродни люциферову низвержению...
Это ведь только кажется, что восстание ангелов против Господа произошло давно...
Это лишь кажется.
Я вышел их ЛИТА на Тверской бульвар. Идти мне было некуда. Ведь жил я в общежитии и особо не общался ни с кем.
Не то чтобы избегал. Там все были такими же, как я.
Может, меньше (или больше) наполненными чужими знаниями и мнениями... И вот здесь я окончательно расстался с юностью (это в тридцать лет) - телесной, а не мистической: мистически мне вечно пятнадцать, и я не целовал ещё ни одной любимой женщины...

Я уйду от молодости тела.
Это всем известное дело.

Меня тело старое примет.
Надо мною заря алая.

Подо мною остатки глины,
Что едины с прошлым Адамом.

В этот самый обычный день
Во Вселенной цветёт сирень.

Уходя из юности в старость,
Я держу сирень на виду.

Далеко здесь до Воскрешения.
Но так близко Преображение

Этих малых остатков глины,
Что почти со мною едины. (Niko Bizin)

Я (негаданно) состарился и перестал быть тем самым Николаем, что пять лет назад ехал с Ильей к Алексею и Наталье; мне предстояло потщится (иллюзорно) вернуться в юность... Сделать это можно посредством любви к женщине или различных специальных средств...
Алкоголь, например.
(напомню, некая женщина в кафе У Гиляровского вот-вот предложит мне вкусный и крепкий алкоголь)...
Я мог пойти по Тверскому бульвару - вниз, к церкви пушкинского венчания; я почти не чувствовал, что даже после моего «выхода» из одного из особнячков ЛИТа и за ограду, собиравшему все эти особнячки в горсть, сфера человеческого лицедейства (собрание разномастных личин) ускорилась надо мной...
Превращалась в пыльный смерч, готовый подхватить Дороти (кажется, в американском варианте так звали героиню из сказки Волшебник станы Оз); однако же, и пошёл наверх и мимо знаменитого тогда на всю страну заведения американского общепита Макдональдс; я перешёл проспект и, свернул направо и миновал памятник Юрию Долгорукому... Сразу же начались ряды полунищих продавцов.
Мимо них слонялись толпы полунищих покупателей.
Впрочем, некоторые шли туда-сюда, не обращая внимания на... После своей демон-стративной игры в сверхсознание (уровняв тем самым себя с …), я завистливо глядел на... Товары, которые лежали на...
Товары были жалкими.
А меня обуревала жадность. Денег не было, желания были. Я сравнялся со своим другом Алексеем в желаниях; на самом деле, я давно сравнялся с погубителями Царства Божьего СССР: покупая нас всех за стеклянные бусы, тем самым они придавали некую сакральную ценность стеклу = равна(о)-душ(и)е...
И смешались времена!
Вращающаяся стена того самого смерча прилетела из близкого (уже вот-вот) будущего и выплюнула почти мне под ноги полную голубоглазую блондинку несколько (лет на десять) старше меня...
-  Ты хочешь эти кроссовки? - спросила она меня.
Я ничего не понимал в кроссовках.
Я немного знал (не лично, тексты) Набокова и Галича, Мандельштама и Гумилёва, Бродского и Кедрина... Ни в кожаных куртках, ни в джинсах, ни в кроссовках, ни в прочей требухе я не понимал ничего.
Но я смотрел на носителей (на себе) этого барахла и тоже хотел носить.
На себе.
Носить на себе всю ответственность за прошлое, настоящее и будущее моей родины я (может) и собирался: меня хорошо учили в советской школе... Но что это за ноша, я понятия не имел.
-  Хочу, - сказал я.
-  Хорошо, - презрительно скривилась дама.
И спросила у обрадованного продавца в серенькой одежОнке:
-  Сколько?
Так я (в почти реальном видении моей будущей недолгой любовницы, предпринимателя из Калерии) стал обладателем дрянных кроссовок из какого-то непрочного материала... Так я стал обладателем сапогов-скороходов, материализовавших для меня всё то, что и так я умел.
Способность ступать по дуговой растяжке между слов.
По вольтовой дуге, и не сгорать... Так зачем я описываю сейчас миг моего искушения вещами (например, кроссовками, оказавшимися заведомой гнилью, из такого некачественного материала)?
А вот зачем: «Духовная жизнь - это когда ты зажёг лампаду, открыл молитвослов, встал перед иконами, только сказал: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», а тебе говорят: «Вась, ты за молоком не сходишь в магазин?»
И в тот момент, когда ты закрыл молитвослов, взял целлофановый пакет, вот тогда началась духовная жизнь.
Почему? Потому что ты смирился, оставил своё занятие, которое для тебя очень дорого, ради любви к ближнему, ради своих детей, и пошёл и это сделал. Кому нужны твои молитвы, если нет никакого плода? А смирение - это главный плод духовной жизни, потому что Бог только смиренным даёт благодать. Поэтому вот в этот момент начинается духовная жизнь.
А в семейной жизни никакого препятствия духовной жизни нет, наоборот, с утра до вечера сплошная духовная жизнь. Некоторые говорят: а как же апостол Павел сказал, что женщина спасается чадородием? А потому что у неё, у матери, с утра до ночи и даже во время сна духовная жизнь. Потому что постоянное самоотречение ради своих детей. Вот это и есть духовная жизнь. А не с молитвословом стоять или в паломнические поездки ездить, лбом таранить раки, таранить святые иконы и думать: вот это духовная жизнь. Приехали, заплатили, покормили, обязательно искупались, и такая всё благодать…
Нет, духовная жизнь у того, кто дома, кто стирает, готовит, воспитывает, образовывает, жизнь свою кладёт ради ближнего. А кто мой ближний? В данный момент это мои детки.
Вот что такое духовная жизнь. (Протоиерей Димитрий Смирнов)
Смирения во мне не было.
Были желания, но и они оказывались какими-то... Соответствующими обстоятельствам оказывались! «Часто обстоятельства бывают для нас - как смирительная рубашка для безумного.» (Монах Симеон Афонский)
Кто же знал, что моя советская нищета - благо для меня.
Я знаю, но - это теперь.
Тогда же Светлана (какое имя, несущее свет...) - уже после того, как напоит меня коньяком, купит мне эту жалкую под(д)елку; потом - времена опять смешались (на этот раз с помощью новоприобретённых сапогов-скороходов), и при первом же дожде материал дарованной мне обуви поплыл...
И опять времена смешались (на сей раз с помощью поплывших сапогов-скороходов); я (не) ощутил силу того смерча, что листает страница времени и не в силах их оторвать от корня...
Корнем, как ни странно, оказался каприз Алексея: отправить меня креститься.
Корнем же могла бы представляться и любовь.
Кстати, (будущий мой, совсем уже скорый) предмет её только что купил мне сапоги-скороходы из скоропортящегося материала... Только-только я побывал скором будущем (день-два обождать), и меня оттуда (посредством дармовщины) перенесло в прошлое!
До настоящего мне было далеко.
Сначала мне предстояло заблудиться (и заблудить) в различных любовях.

Фантики от конфет!
Сколько же в них романтики.

Фантики от любви!
А ведь в них соловьи.

Снова их разворачивать.
Словом, медведь на ухо,

Если с любовью плохо!
Я выхожу тихо.

Слышится всё глухо.
Спишется всё на краткость

Жизни моей в любви.
А ведь в ней соловьи!

…................................

Кровь в любовь разворачивать,
Мир весь переиначивать. (Niko Bizin)

А ведь тогда мне уже было более тридцати лет!
Какой я был дурак; чувствовал (подспудно) себя Гуливером в стране лилипутов...
Ничего не понимал о своем настоящем величии (ничтожестве)... Хотя бы прочитал  «Правила, которых мне надо придерживаться в старости. Джонатан Свифт. Написано в 1699 году в возрасте 32 лет.
Не жениться на молодой.
Бывать в обществе молодых людей лишь в том случае, если они того пожелают.
Не быть брюзгливым, угрюмым или подозрительным.
Не насмехаться над современными нравами, суждениями, модами, людьми, войной и так далее.
Не относиться с нежностью к детям, и не подпускать их к себе.
Не повторять без конца один и тот же рассказ в одной и той же компании.
Не скряжничать.
Содержать себя в опрятности и приличии, дабы не закоснеть в нечистоте.
Не выказывать чрезмерной суровости к молодежи, а, напротив, быть снисходительным к слабостям и заблуждениям юности.
Не поддаваться влиянию мошенников-слуг и не прислушиваться к их наветам.
Не раздавать направо и налево советы и не докучать ими тем, кто в них не нуждается.
Просить добрых людей указывать мне, какие из этих правил я нарушил и какими пренебрег, дабы я мог исправиться.
Не говорить много, особливо о самом себе.
Не хвалиться своей былою красотой, силой, успехом у женского пола и так далее.
Не слушать льстивых уверений, не воображать, будто меня может полюбить молодая женщина, а тех, которые гоняются за наследством, ненавидеть и прогонять.
Не быть самоуверенным и не упорствовать в своей правоте.
Не задаваться целью выполнить все вышеуказанные правила из опасения, что не удастся выполнить ни одного.»
Какой я был дурак!
Нет никакой разницы, старый ты дурак или молодой; обладаешь послезнанием или нет... Даже старый дурак всегда инфантилен!
Даже - многожды хуже: я был (и есть) инфантильный дурак, восхищавшийся Степным Волков и приобщающий себя к его стае (не понимая, что волк - степной); тогда как «Человек может быть весьма умён, начитан и красноречив, может сочинять прекрасные книги или произносить замечательные речи, полные подкупающих мыслей и идей, и оставаться при этом всего лишь болтуном, который пасует при первом же намёке на необходимость жертвы или претворения идеалов в жизнь.» (Герман Гессе, "Молодому человеку из Германии")
Только через годы я услышу от Алексея: Коля единственный из нас, кто не изменил себе. Как положил всю жизнь заниматься стихами (так мы всё ещё называем версификацию реальностей), так и не отступается...
Вот я - и не отступаюсь!
Только потому, что я дурак.

Но(!) - продолжим.
Вот - время шагнуло (моими кроссовками) назад, и я оказался не перед рядами торговцев барахлом, а обратно перенесён в ту самую аудиторию ЛИТа... И да, вспомнил: прекрасного преподавателя звали Анита.
Случайно встреченная мной запись в соц. сети напомнила мне это имя; я не придал этому совпадению особого значения (а ведь упоминалось кем-то из св. отцов: когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются)...
Но это лишь в первый (второй-третий-четвёртый) миг, итак: «Serguei Martynov
Итак она звалась Анита,
нож к горлу, связка динамита,
яд, уговоры, колдовство -
против неё всё баловство.
Это случилось более 30 лет назад, я учился тогда во втором своём вузе, Литинституте. После 18-ти бесплодных попыток сдать зачёт по «Французской литературе первой половины XIX века» я, изрядно отчаявшись, явился к зав кафедры Иностранной литературы Борису Николаевичу Тарасову и попросил разрешения попытать счастья в столь непростом деле у него.
Дело в том, что данный предмет принимала все 18 раз его коллега, Анита Борисовна Можаева, девушка миловидная, доказывающая всем своим видом, что именно она исправит все несовершенства этого никчемного мира.
Борис Николаевич, спустя каких-то 12 лет с момента описываемых событий ставший ректором моей Alma Mater, был человеком строгих академических правил, а потому решил докопаться до истинных причин столь пристального внимания к моей скромной персоне. На его справедливый вопрос о причинах такой нелюбви ко мне, я был вынужден сознаться, что неосторожно взял темой моей курсовой роман Альфреда де Мюссе (1810-1857) «Исповедь сына века». Я написал курсовую в стихах с пространными цитатами из великого французского автора. И всё было бы ничего, не случись эпиграфа, который вы видите в начале данной заметки...
Зачет мне был любезно поставлен «отцом» суровой преподавательницы, а рукопись моей курсовой исчезла в складках параллельных миров.
Сегодня мне написал мой старый знакомый, Саша Великодный, который стал тогда невольным свидетелем этой истории... он меня цитировал в своей короткой записке...»
Анита.
Да. На деле - подвинулись небесные пласты!
«Нынешние теории мироздания походят на бред сумасшедшего. Сколько тратится на это сил и времени - и все понапрасну! Дело совершилось просто: «рече, и быша; повеле, и создашася». (Феофан Затворник)
Анита.
-  Четыре. И подите вон.
И пошёл я вон - от прекрасной женщины; женщина, «всем своим видом доказывающая всем своим видом, что именно она исправит все несовершенства этого никчемного мира.» - это ведь некая мера, от которой я в минуту (своих и всей моей родины) тектонических сдвигов отказывался.
То, что формально меня изгнали - это фикция: Анита произнесла своё «вон» со снисходительной лаской, давая понять, что оценила мой перл сверхсознания... Итак, я вышел от Аниты с её «вон» и принялся бес-цельно слоняться по коридорчикам ЛИТа...
Согласитесь, отличная рифма!
Мир есть речь, и я сам себя срифмовал сейчас с собственным лукавством.

А лукавый будет приманивать.
Обещанием славы прикармливать.
Или даже её отрицанием.
Обещанием святого молчания

Я испортил карму свою!
Я работу просто люблю.
И немоту просто люблю.
И миры мои мне по росту.

В одних сферах небесных рай.
В Англетере небесных ад.
Никакой мне со мной игры,
Альтер-эго, не начинай.

А теперь на сторонний взгляд:

Искусила меня чистота!
Но отвергла столь простота,
Что могилою не исправить
(но покоем и тихой силой).

Лишь бы с миром мне не лукавить. (Niko Bizin)

-  Очень ты нужен лукавому! - усмехнулось во мне моё альтер-эго (не даром же я его помянул). - Имеется в виду, такой как сейчас, социально и астрально ничтожный.
Я позволил (бы) себе усомниться: как-никак необычайный артефакт перемещения между прослойками смыслов, вещественно воплощёнными скачках по временам (прошлом и будущем - ведь в них нет настоящего настоящего)...
Что есть жизнь? Сон? Множество снов во сне (версификаций Мира Искусств), в которых нет настоящего настоящего? Ан нет! «утреннее, оптимистическое: Egavar Mitas 11 ч.
Расскажите, в каком самом необычном месте вам пришлось ночевать? Заснуть... или не спалось..)
"Случилось мне однажды заснуть в "Сатане", SS-18 - баллистической ракете, способной уничтожить очень многих на континенте противостояния. Она стояла в ангаре военной кафедры МФТИ..." (Александр Ильичевский)
Я не уверен, что я проснулся.
Я вообще не уверен, что человекам возможно проснуться.
Однако же, попробуем поозираться: «Каждый период в национальном развитии имеет свой пафос. В России мы имеем теперь пафос строительства. В этом ее преобладающая черта теперь. Этим объясняется, что мы переживаем теперь строительную горячку. Это напоминает о периоде, пережитом САСШ после гражданской войны.» (Иосиф Сталин. "Господин Кэмпбелл привирает" т.13 стр.149.)
Я озирался.
Вокруг меня был пафос послесмертия Царства Божьего СССР... Я находился на Тверском бульваре Москвы, в одном из зданий ЛИТА (казалось, светлые логосы слов вот-вот разбудят меня); я был и остаюсь невежда, чего уж... Я помню, как я метался тогда, мне хотелось что-то из себя изобразить... Чего уж, Сорочинская ярмарка всегда я нами.
Я пробегал мимо женщины.
Женщина, весьма полная блондинка (та самая, из недавнего будущего - пока что незнакомка), переминалась на толстых ножках у кабинета в секретариат... Там, за дверью, находилась та самая женщина-секретарь, что заглядывала к прекрасной Аните и обнаружила там некую мимолетную помеху её миропорядку (меня,грешного)...
Я вспомнил, что прекрасная Аниа была приглашена секретарём в институтское кафе.
-  Что, никого? - спросил я женщину-незнакомку из своего недалёкого будущего.
Здесь надо уточнить: меня самого ничуть не коробит, что в первой части этой правдивой истории не было описано ничего запредельного, не выплывали на Свет Божий никакие мои мистикофизиологические экзорциссы в сверхсознание...
Там - ничего, кроме послезнание!
Зато здесь - механизмы этих (даже не знаю, как назвать) проявлений.
Силы Невидимые Бесплотные - невидимы и бесплотны, но ухо души из слышит, но кожа души их осязает-таки...
Он (пока) ничего не почувствовал.
А потом (когда почувствовал) стал себя обманывать...
-  Что, никого?
-  Никого, - сказала женщина.
На ней была дорогая рыжая куртка и тонкой кожи и чёрные лосины (не случайно я помянул о переминании - моём же перед моим скорым будущим: меня должны были (я и сам себе должен был бы) попробовать превратить в механизм осязаний частностей, исключив из Вселенной всеобностей.
То же - со страной...
То же - с искусством...
«В последнее время, впервые сколько себя помню, не могу ни читать что-либо художественное, ни смотреть на видео. Все кажется - не могу найти другого слова - иррелевантным, отражающим совсем другую, не этого мира реальность. Единственное исключение - "Гамлет" Козинцева 1964 года со Смоктуновским. Это о России - сжимающееся, удушающее кольцо всеобщей, торжествующей в мире низости, лжи и подлости, попытка выйти из него смертельно опасна, быть может гибельна, но альтернатива - не быть.» ( Felix Golubov. 28 март 2022 г.)
-  Они отправились кофея пить, в здешнюю столовую, - сказал я сытой женщине в богатой  куртке.
Та недовольно поморщилась.
-  Скоро придут, подождите, если срочно, - любезно успокоил я её.
-  Меня ждут в другом месте, - сказала женщина.
Я не сказал: всех нас ждут в другом месте, и место это может нам очень не понравиться; хотя... Полностью православным я тогда не был (да и невозможно это человекам), но я мнил себя всё ещё очень молодым: передо мной была целая вечность жизни...
И ведь я был совершенно прав!
Другое дело - в смыслах произнесённого: я не понимал того, что я сказал; да и никто на самом деле не понимает полностью своих же речей (на деле - в экзи'стансе: словесных потуг магически заклясть свою реальность, лепить её как пластилин)...
-  Меня тоже ждут в другом месте, - согласился я.
Оба мы, понятно, не имели в виду преисподнюю; а поди ж ты...
-  Я тоже не собираюсь ждать, - сказал я.
Я не собирался ждать славы, денег, женщин, праздности (левой рукой пописывая стишки - так, чтобы из-под пера сыпались виагра и золото); меня поняли иначе.
-  А что вам за дело к секретарю?
Меня подтолкнуло под локоток (дёрнуло за язык):
-  Подать заявление на отчисление.
Помедлил и (не подумав) добавил:
-  Всё надоело.
-  Так, - сказала женщина в тонкой коже дорогой куртки и чОрных пошлейших лосинах (совсем не по фигуре).
-  Толк в этом есть, бросить надоевшее, - сказал я.
-  Так, - повторила женщина.
Это был такт, почти не сбиваясь. Ритмы вселенной оставили верлибр и начали пользоваться плохой рифмой.
-  Светлана, - представилась женщина и тотчас предложила (почти приказала). - Поехали со мной.
Голос её стал начальственным. Возражений она не терпела.
-  Куда?
-  Увидишь, - перешла она на ты.
Что тут видеть. И Светлана во тьме светит, и тьма не объяла ея
Я молчал.
Светлана - светила.
Тьма - обнимала меня. Или - я вовсе (что честнее) из неё не выходил. Собственно, вот так мы и потеряли Царство Божье СССР: отказавшись от недостижимого (и непостижимого), возжелали осязаемых вещей...
Возможно ли было не возжелать?
Сейчас у меня (тамошнего и нынешнего) - есть понимание: человекам невозможно (но и это не я сказал); Светлана - светила: это была освещающая тьма.
Не пройди я её тогда, меня бы не было.
Точно так, как не было бы меня без Алексея.
-  Хорошо.
-  Отлично, - сказала женщина.- Пошли.
И мы пошли к выходу из ЛИТАа; в чём-то это было очень сродни моему «выходу» из ЛГИТМИКа, когда я написал-таки сочинение... Помните, у Бродского: он шёл, умаляясь в значении и теле... И всё же: светильник светил, и тропа расширялась.
Чтобы понять, от чего я уходил: «Думая о поэзии, о её нашем русском феномене, неизменно припоминаю ветхозаветное: «Если извлечёшь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста».
А что есть поэзия как не чудо извлечения драгоценного из ничтожного?!..
И именно в России это чудо, суть которого сформулирована Господом через пророка Иеремию, повторюсь, именно в России оно нам явлено буквально на каждом шагу: драгоценное слово всякий божий день пытаются извлекать из пустоты и сора едва ли не миллионы сограждан - от зэка или домохозяйки до министра иностранных дел и рулевого экономическим ведомством (пребывающего ныне на зоне).
То не случайно.
Значит мы стремимся и пытаемся быть теми самыми устами Творения.
И в этом великая надежда.
Да, надежда на то, что страна наша есть слово тех уст и останется не прахом, но - сокровищем...» (Vladimir Beryazev. ДРАГОЦЕННОЕ ИЗ НИЧТОЖНОГО)
Всё это - даже не в рафинированном виде: вместе с т. н. духом времени, вместе с дорогой курткой и вульгарными лосинами на уводившей меня из Литературного института им. Горького женщины по имени Светлана...
Не случайно в начале этой истории нет ничего чудесного. Согласитесь, дешёвые сапоги-скороходы в виде (местной ипостаси) непрочных (почти что небесных) кроссовок, позволяющие мне переступать по временам - в этом нет ничего такого, что можно назвать чудесным.
Ведь сочли же мы Макдональдс у Тверского точкою переворота плоского СССР... А потеряли при этом - Царство...
Итак - мы вышли.
Будущие (уже вот-вот) - дрянные кроссовки-скороходы помогли нам перейти улицу и мы сразу же свернули... Стоп! А кроссовки то на что? Не для того, чтобы мы ногами ходили по самой обычной земле!
И вот - Светлана останавливает частника, мы загружаемся в старенькие жигули, бодро проезжаем сквер, на котором высится памятник А. С. Пушкину...
Символизм прямо-таки лезет изо всех щелей мироздания!
Как пакля из досок недоделанного корабля в прекрасном фильме Как царь Пётр арапа женил.
И вот - здесь-то выясняется, что частника Светлана взяла просто-так, что ехать нам было всего-ничего... Автомобиль проследовал мимо памятника Юрию Долгорукому и плавно повернул налево, а там вовсе остановился.
Светлана расплатилась (переплатила).
Мы вышли (Светлана - светила).
Это было знаменитое московское кафе У Гиляровского. Насколько помню, кафе находилось с торца здания в полуподвале, в него вели ступени, нисходящие вниз... Мы спустились (в преисподнюю).
(но и там) Светлана - светила.
-  Нам столик побольше, - сказала она подскочившему официанту. - Пока нас двое, но будут ещё.
-  Сюда, пожалуйста.
Темные стены в деревянных лаковых панелях. Приглушённый свет, где-то (намёком) музыка.
Официант принёс два меню.

Начиналось.
Два меню.
Достаточно было одного, для Светланы (я уже был в этом меню); здесь мне вспомнилось моё прошлое будущее: в один из дней октябрьских событий именно здесь, рядом с князем Долгоруким, произошла (произойдёт) странная встреча некоего Николая, который - не совсем я: уже освоил перемещения по реальностям...
Но (явно, а не тайно) - осваивался.
Это теперь я знаю: подобное перемещение - вопрос о власти, магнетический и магический.
Это теперь я знаю - этот вопрос поставлен неверно; я не устану повторять: «Дилетанты, сделав все, что в их силах, обычно говорят себе в оправдание, что работа еще не закончена. Разумеется! Она никогда и не может быть закончена, ибо неправильно начата. (Иоганн Вольфганг Гёте)
Так вот, я не устану повторять, что именно дилетанту особенно сложно правильно понять эту цитату... Практически невозможно!
Все мы (были и есть) - дилетанты.
Кафе У Гиляровского. Это сейчас . внутренний антураж моей само продажи. Есть ещё антураж относительно внешний: ельцынский кровавый переворот... Я не говорил, что на дворе царил 1993 год.
Союза - уже не было, но мы - все мыслили по инерции: все мы советские люди...
Кафе по нынешним меркам было оформлено так себе, но по моим тогдашним - просто роскошно! Помню, меня поразили развешенные на стенах корабельные штурвалы.
Такая декорация, чуть ли не папье-маше: большому кораблю большое плавание.
Мне (нынешнему) - захотелось перепрыгнуть от меня (тогдашнего) ко мне (провиденциальному... Так вот, о другом Николае, который уже освоил перемещения по реальностям.

Хоть совершенства в мире не сыскать...

А надо бы снежинкой стать.
Такая стать - как надолбы в эфире.
Невидимого мира благодать.

А надо бы фундамент укрепить
Невидимого мира своей плотью,
Переходящей в суть... Но не забудь!

Ты видим - весь. Невидимое - вес,
Коль ангелы наступят благодатью.
А я - вон там, где плотью шум да гам.

Я как простое тельце кровяное,
Покинув сердце, громче стал гадать,
Как поскорей снежинкою мне стать.

Вот так природа из природы скачет
И возвращается в природу... Это значит,
Что совершенство в мире не кончается.

Хоть совершенства в мире не сыскать. (Niko Bizin)

Но(!) - не в поиске совершенства Светлана подозвала официанта:
-  Заказ мы сделаем позже, подойдут ещё люди. А пока принесите-как нам коньяку грамм двести и лимон ломтиками.
-  Я не пью, - попробовал сказать один я.
-  Глупости, - сказала Светлана мне.
Другой я - не услышал ея... Да-да, в ткань повествования вплетается нить моего будущего - в этом будущем я действительно смог бы стать сказочником (рас-сказывать миры, а не перелетать из одного в другой посредством дрянных кроссовок)...
Другой я - в этот миг никакой Светланы не видел!
Разумеется, что другой я (по несмываемому личному опыту) - знал о моей падкости на таких светлан; он (другой я) - как раз сейчас спускался по лестнице в то же самое кафе.
Этот другой я (продвинутый я) - был в сопровождении красивой девушки... Попробуем осмелеть: это была (почти что) та самая Анита, разве что ставшая (волей небес) моей спутницей в предстоящих со-Бытиях...
Напомню: в Москве был октябрь ельцинского переворота, танки обстреливали Белый дом, в городе шла малых масштабов гражданская война.
И только в кафе У Гиляровского было чувство умиротворения.
Я (другой я) пропустил прекрасную Аниту вперёд. А в этот миг я (тот самый я) попробовал повторить:
-  Я не пью.
-  Несите, - сказала официанту Светлана.
Итак, попробуем. Огромный, неуклюжий
Скрипучий поворот руля.
Земля плывёт, мужайтесь, мужи!
Мы будем помнить и в летейской стуже,
Что десяти небес нам стоила земля. (Осип Мандельштам, по памяти)
Коньяк. Возник. Перед ней.
А в это время Николай (из октябрьско-ельцинского переворота) прошёл в другой зал (я всё же не рискну расположить из в одном); там их поджидал некий господин, очень похожий на Владимира Сирина...
Да-да, на автора Машеньки и Приглашения на казнь (в соответствии с обычаем Цинцинату Ц объявили смертный приговор шёпотом, цитата по памяти); меж тем это был даже не англофил российского дореволюционного разлива, а самый что ни на есть настоящий... Кто именно?
Поимённо - не знаю, там много пустых имён.
Я (который сейчас со Светланой) - знать ещё не ведал: приобретая (на деньги Светланы) дешёвые кроссовки-скороходы у кого-то из нищих розничных торговцев, чередой тянущихся по проспекту чуть ли не до Красной площади, я делал выбор не только торговца (что важно и для торговца), но и той дармовщины, которая отлична от Божьего Дара...
Я (который сейчас со Светланой) - знать не ведал ещё и то, что мои версификации реальности не являются чем-то новый... Разумеется, хотя они и являлись новостью (почти что Вестью)!
Для меня.
И это было - тогда (сейчас)... А вот теперь (в другом сейчас) - перед тем Николаем (и его спутницей) сидел тот, кто был ему космически не ровня: знал больше, видел почти всё и владел собой и всем миром настолько, насколько это вообще возможно без чуда...
Догадайтесь с трех раз, кто это!
Как он выглядел?
Как охотник за бабочками с фотографии, на которой запечатлены писатель Владимир Сирин и его жена (Вера Евсеевна)... Весь - в каких-то странных шароварах, заправленных в гольфы, на ногах потёртые кроссовки (но совсем другого качества, нежели будут куплены другому Николаю совсем скоро), поверх - какая-то блуза художника, перепачканная красками, на шее шёлковый красный платок... Напомню:
Как раз в этот миг в Москве происходит локальная гражданская война.
С высоты послезнания легко версифицировать: что было бы, если бы так называемые «красно-коричневые» (определение либеральной прессы) победили?
Не буду этого делать.
На той памятной фотографии прекрасная русская пара устремляется за не менее прекрасной летуньей... Гамония на этой фотографии - совершенна, но... Нет в мире совершенства!

Теперь опишу того Николай и его спутницу.
(мистическая) разница меж Николаем в соседнем зале и «здешним» - минимальна, формально - она бы вместила год или два осознаний... Как и все эти люди вдоль проспекта, тянущиеся к Красной площади и торгующие всяческой дребеденью, тот я (со Светланой) - хлебнул нищеты и нагляделся на очередь в Макдональдс...
Им хватит года или двух
Другой я - в джинсах и чёрной кожаной куртке, в американский крепких чёрных ботинках и с прекрасной юной спутницей...
Я? Или не я? Это - прямо-таки воплощённая душа! Душа соблазненная властью версификаций (это известно: если бы вам предложили стать комендантом Освенцима, могли бы отказаться - или удастся сократить число жертв от двух миллионов до одного)... По этой дороге, мастер, по этой.
Направо пойдешь, Светлану найдёшь.
Налево пойдёшь, Светлану найдёшь.
Не всё ли равно, в каком теле и какой Силы: к Невидимым Силам Бесплотным всё это не имеет никакого отношения!
Относятся сегодняшние поседелки (именнно - от поседеть, а не от седалища Князя Мира Сего) - именно что к настоящему будущему моей родины; потому - проходят в разных залах знаменитого кафе...
И да - вот здесь мы вновь  обращаемся к тому, кто готов сделать предложение моему Николаю.
И нет - это не Светлана, новоявленная карельская богачка (этот факт о богатстве Николай «из своего прошлого» - узнает о ней потом) из посёлка Касатамукша... Мы обращаем свой взор на Князя Мира Сего.
Именно он ожидает того Николая, который (мог надеяться) ему противостать.

Итак, Светлану найдёшь.
Но есть ведь и Анита с её: «Пошёл вон! Четыре.»
Прекрасная Анита мной уже была отлично (от нас, студиозусов от версификации)  описана: она преподаватель истории... Даже не Мир Искусств (не знающего меры, но - ограниченного хрупкостью плоти художников), а именно литературы... История версификаций нашего понимания Слова - это ведь о дальнейшем, то есть наступающем...
Но сама прекрасная Анита!
Женская прелесть (речь даже не об абстрактной красоте) могла бы оказаться полезно; М. И. Цветаева говорила о том, что не мужчине дано победить лукавого... Кому, как не большому поэту большого чувства (почти сверхувствования) об этом говорить... Но!
Слов мало!
Одних слов - мало, нужны другие (это как с одним Николаем - в одном зале и со Светланой - и другим, в другом зале и с прекрасной Анитой; так материализуются сверхчувственные образы)... А из прошлого они или из будущего...
Главное - кто настоящий.
Тот и в настоящем.

И вот!
Внешне - тот самый Владимир Сирин похож на Вертинского в роли князя из прекрасного фильма Анна на шее (прЭлестно)... И в самом деле, перед Николаем - чуть ли не Князь Мира Сего!
«Чуть» здесь - от нашей слабости, никаких чуть-чуть в судьбах России.
Итак. Мира. Сего. Князь.
А с кем ещё обсуждать судьбы России? Не с ним, конечно, а лишь с Богом... Но - в те девяностые годы... Тогда. России. Не стало.
А ведь этого не может быть.
Это даже обсуждать невозможно, но... Осуждать необсуждаемое, за что лишь молиться должно. Обсуждать - только с теми, кто превосходит тебя во всём, кроме смирения... Конечно, не сам светоносный «прометеюшка» явился сюда, подарив людям (вместе с огнём, который и так у них был) целое сонмище Напрасных Надежд.
Вот он, лукавый, прометеющка наш, вечный художник-возрожденец
Поющий о том, что не окончится юность, что любовь не предаст, что не горят хосты и не обратятся в старух жёны... Каково должно быть существо, способное убедить горсть земного праха в её неизбежности, необходимости для Мироздания... «Существует легенда о художнике XIV века Спинелло Аретино (1350–1410), который настолько ужасно изобразил дьявола, что, по преданию, сошёл с ума, не вынеся вида собственного творения. Более того, якобы сам Сатана явился ему во сне, упрекая за то, что тот придал ему столь отталкивающий облик. Эту историю позже вспомнил поэт Альфред Дуглас (1870-1945) в стихотворении «Легенда о Спинелло из Ареццо»:
And him the painter drew in uncouth shape,
A foul misshapen monster with fierce eyes,
Of hideous form, half demon and half ape.
Эти строки, описывающие дьявола, как «уродливого монстра с пылающими глазами», «полудемона-полуобезьяну чудовищных размеров», перекликаются с образом Люцифера у Данте в «Божественной комедии». Великий флорентиец изобразил его трёхликим, пародирующим Святую Троицу. Но если Бог - совершенство, то Сатана, как «обезьяна Бога», лишь искажает божественную природу, потому у Данте он отталкивающе безобразен и внушает ужас.
Таким образом, хотя христианская традиция признаёт, что дьявол изначально был прекрасным ангелом, в искусстве Средневековья и позднее закрепился его гротескно-уродливый образ, подчёркивающий не только его падшую сущность, но и пародийную противоположность Божественному.» (Сеть)
И ведь что удивительно!
Два человека, две ипостаси одного Николая (в реальном мире существующих с разбором в совсем немного лет) - сейчас именно одновременно находятся в разных залах кафе, и вот - разве что один из них (самый «молодой») пришёл сюда за Напрасными Надеждами... Пришёл - не сам, и что примечательно - не к лукавому (он в него - такого светского Владимира Сирина - не верил)...
Привела его некая Светлана!
А вот «второй» Николай пришёл вместе с прекрасной девушкой... Более того, почти девочкой (для меня - другой его ипостаси - Николая нынешнего, находящейся в возрасте совершенно неприемлемом...
Разумеется, прекрасная Анита - старше меня тогдашнего, но неизмеримо моложе меня сегодняшнего; хотя и здесь ложь! В том пространстве мыслеформ, в котором мы пребываем, нет никакого возраста...
Есть настоящее (его якобы исчезающе мало) и есть ненастоящее (оно якобы необозримо).
Не верьте, что вас может полюбить молодая женщина... Якобы - не может; а если никакого возраста нет? Вот и предпосылка - для дальнейшей истории со Светланой (Светлана во тьме светит, и тьма не объяла ея)...
Не верьте в любовь молодой женщины!
Слышите меня, буйные воображением старики (здесь был бы уместен вопросительный знак) - так ведь и не захотят слышать; да что там! Я сам - не захочу, ибо много во мне хотений; скажете, если я знаю об этом - я свободен?
Не-а...
Я продолжаю хотеть (например, стать свободным от своих хотений), и лукавый мне в этом продолжает помогать... Я хочу мудрствовать о непостижимом... И лукавый продолжает помогать.
Но - не может помочь.
Помощь возможна лишь от Господа.
«Во первых, в христианской традиции дьявол понимается как дух, сотворённый Богом. Это означает, что он ни в коем случае не равен Богу: он не всеведущ и не вечен, как Абсолют. Во-вторых, изначально дьявол был создан добрым, а его злая природа - следствие падения, ведь прежде он был ангелом. Поскольку зло дьявола - не творение Бога, а результат его собственного выбора, проблема теодицеи здесь не возникает: Бог не несёт ответственности за деяния дьявола. В-третьих, зло в дьяволе проявилось из-за неправильного использования свободы воли, дарованной ему Богом, как и всем разумным существам. Таким образом, христианство допускает определённую самостоятельность зла, но его власть ограничена (принцип относительного дуализма).
Если обращаться к портретному облику дьявола, то мы видим постоянные изменения его внешнего образа. Отчего же зависят эти изменения? А от тех глаз, какими мы на него смотрим...
Вот один Николай - видит миллионершу Светлану.
Вот второй Николай - видит Владимира Сирина.
И то, и это - от лукавого: всего-то оценка собственной души:

Хотелось бы, чтоб оценили.
Чтоб грузди в лукошко сложились...
Чтоб грусти развеялись разом...

От лба не отскакивал разум
(не столь уже лоб толоконный)!

Пусть дождь золотой, заоконный
Не смоет дороги святой...

Хотелось бы, чтоб оценили!

Горсть пыли хотела воды
Хотя бы глотка, а не крови.
Клубком чтоб свернуться в любови
(катиться и вдруг улыбнуться)...

Хотелось бы, чтоб оценили.

Всё это недолгий испуг
Обычного бренного тела...

Хотелось бы Слова и Дела. (Niko Bizin)

Итак, оба Николая - сейчас вместе со своими хотениями: «раньший» Николай - вожделеет к т. н. реализации, так или иначе понимаемой как власть над социумом (какой-то частью его), а чуть более «старший» Николай - желает сокрушить (в этой части социума) лукавого... А что означает победа над лукавым во дни ельцинского переворота?
Во дни расстрела Белого дома?
Не. Знаю.
Может, и правильно Ельцын расстрелял свой парламент и убил много людей (об этом принято молчать) на улицах своей столицы... Шутки-шутками, но - Ельцин тогда был Верховным, и иногда его подлые решения оказывались провиденциальны.
Вышел из коммунистов-компрадоров, но - оказался помазан на престол.
Практически продал Россию, но - передал её Путину.

Напомню - одно: «В Истории уже были периоды когда все объединялись против нас. Ничего страшного. Нас жмут отовсюду. Пора бы уже догадаться, что мы объявлены вне цивилизации. И Кремлю пора догадаться и Ново-Огарёво и Бочарову ручью и Смоленской площади. Только недостаток личного опыта общения с Западом держит руководство России в непонимании простого факта: нас выбросили, как мощного конкурента. Ахай, охай, считай что они не понимают что делают - такое наше поведение только распаляет ИХ. Нужно просто повернуться к ним задницей, прервать всякие связи, и жить-поживать, добра наживать. Заискиванье и истеричные доказательства нашей моральной правоты -это значит потворствовать им. Оскорблённая невинность давно не в моде в международных отношениях, а вот вооружённое до зубов государство - всегда остаётся в моде.
Так что перестаньте принимать позу оскорблённой невинности. И Кремль, И Ново-Огарёво, и Бочаров ручей и Смоленская площадь, перестаньте.
Захарова чуть не плачет, Лавров весь ссохся от печали, да и ВВП не особо весел. Очнитесь, дорогие мои соотечественники, вы живёте среди кровожадных ящеров, а не улыбчивые это европейцы....Так всегда и было, чего вы ожидали ?
Западу нравилось, когда Россия всё отдавала. Теперь когда кое-что умудрилась вернуть себе - такая Россия вызывает их ненависть. С этим нам жить, не думайте что будет иначе когда-либо. Отныне так будет всегда, может быть вечность.
Ничего страшного. В Истории уже были периоды, когда все они объединялись против нас. (Эдуард Лимонов. Публикация 2018 года)
Да, это уже - у нас тот Верховный, который … Не хочу говорить - «нужен», мне ближе слово «неизбежен»! Но - о том, как сходятся на человеке Невидимые Силы Бесплотные, и он становится «тем самым» Верховным, который меняет парадигму развития...
Об этом я размышлял в предыдущем романе (Безымянный роман о Месте Силы)... Я не хочу говорить об одной России, речь - почти что о всём Миропорядке.
Но - так почему эта история о «неверном средстве»?
И при чём здесь Сорочинская ярмарка личин?
Казалось бы - все давно всё поняли: от перемены слагаемых личин конечная сумма не меняется... Дело, однако же, в очевидном: это только у литературного текста - есть (присутствуют) начало, развитие, финал; у реальной истории Мира пока что в наличии лишь его Начало.
В Начале было Слово.
И какую бы личину не путался человек напялить на Слово, весь этот Мир есть Текст совсем другой природы... Текст на том языке, для которого любой алфавит просто-напросто тесен.
Потому о многом (о началах и окончаниях) в этом тексте - молчание.
Но пора, наконец-то, наново описать юную и прекрасную девушку, вместе с Николаем пришедшую на встречу с аристократического вида демоном преисподней (согласитесь, всего лукавого зазывать в кафе У Гиляровского, даже если на дворе у нас путч, как-то не скромно): имя ей было Мальвина...
И этим всё-всё о ней сказано!
Всё окончания её и все её начала - молчание.
Далее (дали и близи её) - мгновенное преображение; вот оно: другой я входил в кафе с Анитой из ЛИТа... Но - как только обозначилась моя (другого меня) встреча с лукавым, это самая умная преподаватель истории литературы - вдруг перекинулась!
Странно звучит это «вдруг» (преображение всегда неизбежно); итак! Анита перекинулась в ещё более воздушное создание, стала Мальвиной.
И во внешности бывшей преподавательницы истории литературы (поясню: версифицированных историй нескольких миров) произошли такие же изменения - из реальной молодой женщины она стала материализованным сказочным персонажем...
Ведь и спутник ей оказался под стать!
В (ир)реальности я таких людей именую сказочниками.
В (ир)реальности я и сам почти таков... Разумеется, в реальности (без «ир») Мальвина - это сценический псевдоним, тоже некая маска.
Предположим, как-то некая девица заметила, что её настоящего имени история не сохранит ни в коем случае, и решила (и в случае, и без случая) действительно зваться Мальвиной; девица едва-едва дотягивала до двадцати лет (о своих двадцати одном она лишь «заговаривала зубы») и уверенно превышала сто шестьдесят сантиметров роста (дотягиваясь в своём самомнении до ста шестидесяти пяти).
Ведь и у «этого» (чуть более старшего) Николая - есть его псевдоним (на самом деле производный от принадлежащего всё тому же Илье из первой части): Идальго... Или даже - Илия... Зависит от долга, который должен быть исполнен.
То ли Николаем, то ли Идальго, то ли Илией.
Вот видите!
При входе Николая и Аниты в кафе для встречи с лукавым - с обоими персонажами текста произошли всемирного масштаба перемены (с Анитой - внешние и внутренние, с Николаем - всеобщие)... Разумеется, не от Мальвины зависят судьбы миропорядка!
Но и от неё - тоже, раз уж она - здесь (и способна преображаться).
Итак, Николай и Мальвина.
И чОрный фаустовский пудель... Но - ведь я уже пробовал (используя описания и картинки Мира Искусств) предъявить его внешность на обозрение... Со внутренностями и мирами - другое: это наши внутренности и миры.
Так же (при всей их продвинутости - и благодаря гордыне продвинутости) - это внутренности и миры Николая (сказочника) и Мальвину (идеального персонажа сказки).
Понятно, как ко всему этому относится лукавый.

-  Хотите меня изгнать? - сказал с Николаю и Мальвине джентльмен. - А меж тем и я люблю вашу Россию
Мгновение - спресовалось.
Возник текст: «О РОССИИ С ЛЮБОВЬЮ
Ницше: «Я променял бы все счастье Запада на русский лад быть печальным»;
Рильке: «Все страны граничат друг с другом, и только Россия граничит с Богом»;
Шпенглер: «Христианство Достоевского принадлежит будущему тысячелетию»;
Томас Манн: «Святая русская литература»;
Вальтер Шубарт: «Европа в лучшем случае жаждала в России экономических выгод, концессий. Россия же – не стремится ни к завоеванию Запада, ни к обогащению за его счет – она хочет его спасти. Русская душа ощущает себя наиболее счастливой в состоянии самоотдачи и жертвенности. Она стремится ко всеобщей целостности, к живому воплощению идеи о всечеловечности»;
Томаш Шпидлик: «Объединить мир и разрешить все его проблемы - это вечная мечта человечества. И России принадлежит особая роль в осуществлении этого идеала».
Мир есть текст.
Так. Моему. Идальго. Предложили перемирие.
Принять которое было бы невозможно, но... Мальвина серебряно рассмеялась:
-  Поздравляю вас, гражданин, соврамши!
-  Цитатами не отделаетесь, - ответно улыбнулся джентльмен. - У вас есть ваш долг, у меня свой.
Далее он - молчапл, но - звучало: согласись с равенством каждого (любого) долга перед миропорядком, и со-Весть твоя будет...
Со-Весть твоя - будет.
Николай и Мальвина стояли перед его столиком.
Он не предлагал им присоединиться, они и так были с ним. И здесь - перед ним, и там (в соседнем зале) - Николай и Светлана.
Он - (не) рассказал нынешнему (тому или этому) Николаю историю ещё одного лицедея; а надо бы! Он - (не) предполагал, что один из Николаев в скором будущем станет запойным алкоголиком...
Незачем пред-полагать.
Незачем после-полагать... Всё равно - ты попробуешь убить Бога.
«Когда я был алкоголиком, моими лучшими собеседниками оказывались случайные собутыльники в барах. Мнимые друзья. Но, знаете, в состоянии алкогольного бесчувствия приятно выслушивать бесконечные истории про чужие печали и заботы, в то время, как сам внутри - словно истукан.
Тогда со мной часто бывало - выпьешь бутылку текилы, и говоришь сам себе: «А теперь можно и умереть». И при этом алкоголикам доступно то, мимо чего проходят трезвенники - искренность. Да-да. Многие голливудские продюсеры отдали бы всё, лишь бы получить этот сокровенный человеческий материал.
Иногда я слышал такое, от чего волосы вставали дыбом. Но была одна история, которая прямо-таки прополоскала меня. Не помню, как его звали, с виду - серьёзный, щеголевато одет, дорогой портфель, чаще всего именно такие сходят с ума. Подсел ко мне: «Я вижу, ты хороший парень, давай выпьем».
Почему пьяниц часто называют «хорошими парнями», ума не приложу. Рюмка за рюмкой, и скоро я стал обладателем целого собрания сочинений его жизни. Он говорил о том, что он на плаву, что жена беременна, желанный контракт подписан, а с понедельника он вступает в должность, о которой мечтал последние десять лет.
«Я взлетаю», - сказал мне тогда этот человек. Да, именно так: я взлетаю... И тут он схватил ещё одну рюмку, и процедив сквозь зубы: «Ты не поверишь, какие у меня мощные проекты в голове», - опрокинул её, и кинулся к выходу. Что-то во мне закричало: задержи его, пусть он выпьет ещё! Но нет, он уже был на улице. И я отвернулся от окна, у которого мы сидели. А через мгновение - визг тормозов, крики, и я увидел на пересечении двух улиц нечто бесформенно-кровавое, что ещё минуту назад было человеком.
Что такого сделал этот парень, что Всевышний так жестоко его остановил? Чем он был хуже меня, пропойного пьяницы, внутри которого пустота? Почему я остался в живых, а его соскребли с асфальта?
О, нет, после этого случая я не бросил пить, это произошло гораздо позже, но я понял главное: будь спокоен, не торопись никогда, не смеши Господа своими планами, не бейся с пеной у рта, вбивая свою правду в головы других.
«Помни, твоя радость и смерть придут к тебе в своё, нужное время. Ты ни черта не можешь на это повлиять» (Энтони Хопкинс)

Что такого сделал этот парень, что Всевышний так жестоко его остановил?
Может, он попытался убить Бога?
Ты - (не) убьёшь Бога.
(согласно кивая) «некий» джентльмен (меняя личины: то он - Владимир Сирин, а через миг - джеклондоновский Генри Морган или ещё какой потомок пирата; хорошо, если не плантатора), вдруг ещё более согласно повёл бровью...
Уж он то знал о другом Николае с другой женщиной...
Так ты - (не) убьёшь Бога?
(не) убью.
Это и есть суицид, жертвоприношение своего тела сатане... На своей малой вершине (а бывает ли великой вавилонская башня) - ты (не) убьёшь Бога... Но! Это и есть жизнь на земле: «Если я ошибаюсь, я существую.» (Аврелий Августин)
«Сегодня человечество осудило Бога на смерть. Это величайший бунт в истории неба и земли. Это величайший грех в истории неба и земли. Такого не учинили даже падшие ангелы. Сегодня совершен Страшный суд над Богом. Никогда не видел мир более невинного осужденного и более безумного судьи. Никогда не был Бог осмеян страшнее.
«Ад всесмехливый» вселился сегодня в человека и осмеял Бога и все Божие. Осмеян сегодня Тот, Который никогда не смеялся. Говорят, что Господь Иисус никогда не смеялся, напротив, часто видели Его плачущим. Посрамлен сегодня Тот, Который пришел нас прославить; мучим сегодня Тот, Который пришел нас избавить от муки; предается сегодня на смерть Тот, Который принес жизнь вечную. Человек, есть ли предел твоему безумию? Есть ли дно твоему падению?»
Преподобный Иустин (Попович).
Николай, пришедший с Анитой. Которая перекинулась в Мальвину. Гордыней своей подтверждал тезис джентльмена... Но вдруг сказал:
-  Убью, конечно, но - Он воскреснет вместе со мной; хотя даже Воскресение для Него - это определённые (человеческие) рамки, а у Него нет каких-то определений ограничения... «Для «поддержания в порядке» всего разнообразия материального мира – вплоть до каждого отдельного атома - необходимо огромное количество информации (носителем которой является энергия). Она должна быть всегда и везде – для Бога нет категорий времени и пространства, они чисто человеческие. И тут физики не протестуют. Более того, о том же самом говорят феномен голографии, эффект Бома, парадокс Эйнштейна-Розена-Подольского, концепция морфогенетических полей Шелдрейка: информация о всей вселенной содержится в каждой точке вселенной.
Божественные энергии Григория Паламы, логосы Максима Исповедника
и их участие в Творении мира,
изложенное в современной научной терминологии.
Р.Б.Галина (Руссо)

Не тут-то было!
Сложно провести лукавого на мякине.
Джентльмен (все ещё не предложив паре присоединиться к нему за столом) произнёс:
-  Ну вы меня, милейший, совсем уж за глупца принимаете; согласен, я не обладаю духовидением, но очень хорошо вижу, каким именно образом вы меня «побеждаете», - сказал Николаю лукавый.
И в этот миг Николай - (тоже) изменился.
Он перестал быть самодовольным придурком тридцати с лишним лет (который сейчас склоняем некоей Светланой именно что к «суициду»); так же Николай перестал быть чуть старше помянутого придурка - перестал быть спутником прекрасной Мальвины... Он (словно бы) - стал уже после своего воскресения...
-  Да, - сказал Владимир Сирин.- Сильный ход.
И тоже изменился.
Доселе я не мог бы определить его.
Он был и Владимиром Сириным, еотогого (известно) воспитали англофилом, и под конец писатель Набоков определял себя именно как пишущего на английском языке... Всё это - так, но - в нём проступали более близкие британской сущности ипостаси.
Плантатор.
Пират.
Впрочем, я уже предварительно поминал эти признаки одного и того же... Зла? Энтропии? Великого Ничто?
Не моё это дело, определять отсутствие присутствия живой жизни.
Но Владимир Сирин - изменился, принял облик Прекрасного Иосифа. Не того, которого браться из зависти продали в рабство, а ещё более прекрасного - для меня: принял известную внешность Иосифа Бродского в Венеции...
Скорей даже, не принял - примерил! И - тотчас попробовал эту внешность (пере)наполнить: «В определённом возрасте, когда начинают скапливаться человеческие потери, когда они превосходят человеческие приобретения, каждая смерть начинает казаться приглашением, призывом: уйти. И не столько потому, что чувствуешь себя брошенным, но и потому, что от тебя уходит определённая часть тебя самого, той твоей жизни, которую ты делил лишь с тем, кто умер. Иногда это очень большая часть. Чем больше людей ты теряешь, тем меньше остаётся от тебя самого, и наступает момент, когда, если посчитать, оказывается, что у тебя отнято больше, чем остаётся в наличии или ждёт в будущем. Каждая потеря ощущается как приглашение, каждый умерший друг напоминает родственника, родителя - потому, что тебе уже не удастся снова скопить ничего подобного, потому, что родителей у тебя больше не будет.
Отказываться от приглашения как можно дольше заставляет тебя не трусость и не жалость к самому себе. Скорее дело здесь в том, что ушедшие оставляют тебе на хранение какую-то частицу самих себя, и тебе надо продолжаться, чтобы продолжались они. К этому в конце концов и сводится жизнь, осознаём мы это или нет. Ибо практически любой, с кем вам доводилось некоторое время общаться, оставляет отпечаток на вашей сетчатке, не говоря уже о психике. И чем сильнее был этот человек, тем глубже проникает этот отпечаток: в кожу, в мышцы, в нервы, в мировосприятие. (И.Бродский)
Но!
Прозвучало - очень мертво... «Serg Dunaev
13 мая 2018 г. в 19:50
Шопенгауэр не сказал ничего нового в своём трактате "О ничтожности жизни". Гораздо лучше эти мысли выразил древний поэт:

Лучшая доля для смертных - на свет никогда не родиться
И никогда не видать яркого солнца лучей.
Если ж родился, войти поскорее в ворота Аида
И глубоко под землей в темной могиле лежать.

Иногда проникаешься. Спорить? Бессмысленно. Истина сияет во тьме»

Николай (а скорей, даже не Дон Кехана, а именно Илия) всё понимал: так советская цензура, пропуская лишь то, что не пропустить было невозможно (де Голь, на предложение арестовать Сартра: я не могу арестовать Вольтера, цитата по памяти) - и т. н. образованщина убеждалась: там, на Западе, сияют вершины мысли, там все такие...
Но Николай (Дон Кенхана, Илия) - был (бы) не выше вершин, если бы только гордыня определяла его приход сюда.
Более того, если бы только желание спасти Россию.
Лукавый улыбнулся:
-  Вы полагаете, Россию надо спасать.
Не надо спасать. Не поздно спасать. (ни) даже рано спасать.
Возможно ли спасать непостижимое, неуничтожимое?
-  Я о людях, - сказала вдруг Мальвина.
Голосок её был под стать имени.
Плантатор (джентльмен) любезно ответил:
-  Конечно-конечно, о людях! Которые бессмертны (по крайней мере, их души), и после окончательной надо мною победы все будут воскрешены и прощены... Так чего именно вам сейчас стараться? Вы же понимаете мою и вашу несопоставимость.
-  Понимаем, - эхом ответило пространство
Ни Илия, ни Мальвина ничего не говорили.
Лукавый понял:
-   Вы хотите видеть не вашу (теперешних) победу, но торжество надо мной того будущего алкоголика и альонса в соседнем зале...
Смешно, но - до этой самой минуты Николай вообще не пил.
Смешно - именно в эту минуту Светлана произнесла своё «глупости» на ответ Николая «я не пью».
А лукавый - подытожил:
-  Так чего именно вам сейчас стараться?
И не заметил, что сам и ответил:
-  Именно вам..
Казалось, никто не заметил!

И всё бы закончилось - грустно, как с СССР (грузом легло на душу)... Но вот же они, Николай (Илия и Дон Кехана) и Мальвина - доказательство совсем иного финала: насмешка над провозглашённым «концом истории»... Но - это и значит: ничего не окончено.
Именно они. Поимённо. Имя обязывает. Как имя Вселенная, как имя Мироздание. Мир есть речь.
Что не есть всегда хорошо.
(хорошо ли) для конкретных людей; в частности - для Николая, что сейчас со Светланой.
Николаю - предстоит «умереть» и (вослед за страной) погрузиться в ад девяностых... Но - (Рим. 6, 3-11; Мф. 28, 1-20). Господь спит во гробе телом, душею же сошел Он в ад и находящимся там душам проповедал спасение. Все святые ветхозаветные были не в раю, хоть и пребывали в утешительной вере, что введены будут туда, как только придет на землю Обетованный, верою в Которого жили они. Его пришествие и там предвозвестил Предтеча. Когда же снисшел Господь, - все веровавшие прилепились к Нему и Им возведены в рай. Но и этот рай только преддверие настоящего рая, имеющего открыться после всеобщего воскресения и суда. В нем и все новозаветные святые хотя блаженствуют, но ожидают еще большого совершеннейшего блаженства в будущем веке, при новом небе и новой земле, когда будет Бог всяческая во всех.»
Казалось бы, Николай (он же Илия и Кехана) слишком много на себя взял: свою «смерть» (а так же - «смерть» нашей родины).
Не случайно джентльмен (опять и опять - скорей пират, нежели Сирин) поощрительно кивнул:
-  Что-то мы в глубины погрузились, тогда как всё на поверхности.
Итак, для Николая - началось.
И в самом деле, в соседнем зале Светлана налила коньяка Николаю и сказала:
-  Пей.
Можно было бы вспомнить средневековых Гагрантюа и Пантегрюэля с их завершающим:
-  Пейте!
Но мы будем проще и выше: незачем множить сущности... Цикута, мой Сократ, цикута! Пей! Но...
Откуда-то, на уровне генетики души, а не тела, ты знаешь, что... «Пасха неизбежна. А это значит, что каждому предстоит пройти свою голгофу, вынести поцелуй своего иуды, выпить до последней капли всё то, что доверил мне пережить мой Создатель. Но всё непременно закончится Пасхой Воскресения и торжества жизни и правды.
Положено мне страдать и пройти сквозь смерть - пройду, потому что Сам Господь освятил для меня этот путь.
Поэтому сказать «Христос воскресе» то же, что сказать «всё будет хорошо».
Верить в Пасху - доверять Богу.
Верить в Пасху - быть готовым пройти путём Христа.
Верить в Пасху - знать, что, в конце концов, всё будет хорошо, обязательно хорошо!
Верить в Пасху - не бояться страданий, смотреть на них весело, твёрдо зная, что жизнь стоит того, чтобы быть прожитой!» Архимандрит Савва (Мажуко)
Незачем множить сущности: всё - сейчас, и решилось даже в нчера или решится завтра; в начале было Слово, и всё всегда решено.
Итак!
(не) главное - сейчас, как мы будем описывать нашу Победу, когда страна разорвана и унижена?
А вот как.
Никак: Победа, и всё.
Имя.

В этом московском кафе Илия (Николай, Идальго) - выглядел так (разница в формальных два года ничего не значила, реально прошли: реально - прошли десятилетия (и хорошо, не столетия... Вот видите, мы скатываемся не только в виртуальность со-Бытий, но и во временную вседозволенность...
А как иначе, нам (тогда проигравшим всё) чувствовать себя победителями всего зла? (джентльмен и пират - даже не поморщился)... Итак, наконец-то - Николай был вовсе не тот поэт, наивно-своекорыстное существо с (одновременно) и гипетрофированным, и зачаточным эго...
Ничем не отличающийся!
Разве что - не защищающий сейчас Белый дом.
Разве что - не обстреливающий из танков Белый дом.
Стыдно за него? Нет, не стыдно; скажу страшное: быть может, и не стоило никому из Сил Высших и Бесплотных вмешиваться - тогда, но не сейчас... Николай (победитель) - был (и даже - выглядел) он мужчиною лет пятидесяти, был он круглолиц и коротко стрижен, на его щеках была видна аккуратная и намеренная щетина (переходящая в мягкую бородку или - очень медленно становящаяся ею); одет он был в светлую рубаху и коричневый италийский костюм.

А вот с чего начался его (Николая, который с Мальвиной) нынешнее утро.
Опустим вчерашнее прибытие в отель. Опустим бес-сонную ночь: Илия знал, что предстоит встреча с кем-либо из бесов; всё же образ Владимира Сирина мог бы заставить его замешкаться с реакцией, но - он принял изначальное превосходство беса почти во всём... Даже в смирении!
Ибо - нет у человека полного смирения.
Зато - у лукавого нет Бога.
Ночь была бес-сонной: Николай спал, и ему снились его любимые женщины! Каждая любовь была настоящей, по мере его - тогдашнего, потом - несравненные любимые его всегда оставляли...
Он не принадлежал им полностью, не был понятен и не умел скрыть неоспоримого превосходства в некоторых понимания...
Он скрывал, но...
Всё было очевидно: если бы двое жили на разных горных вершинах, между которыми непредолимая пропасть, то как бы они сошлись
Вот, например, костюм... Вернёмся вперёд на несколько часов, когда этот Николай и эта Мальвина (тоже вдруг перекинувшаяся из Аниты) войдут в кафе У Гиляровского... Благодаря оному костюму сразу же начинало казаться, что Илия Дон Кехана походил на посредственной руки интуриста; потому - в московских отелях начала двадцать первого века никакого удивления не вызывал.
Даже сейчас не вызывал (никаких волнений эфира), когда - вольготно откинувшись в кресле, из которого он почти что пресыщено взглядывал (из-под век) и даже в руке держал какой-то праздный предмет (скорей всего вилку - вечно за столом вертел в руках какую-нибудь режущую или колющую пустяковину!); но - даже сейчас (посреди поединка) к его облику так и просилось определение: шаркающая ножка или немного заискивающий (псевдо)гламур!
Какой-нибудь (когда-то - много прежде, чем сейчас) знававший его человек (а теперь - очень ему посторонний), первый раз увидав «уже такого» Илию, был бы сильно разочарован и в своих свехожиданиях, и в своей уверенности, что увидел именно то, что хотел бы увидеть в его именах: Илия Дон Кехана, пророк и версификатор нашего мира...
(какая гордыня, однако: заблудился ты в небе, что делать)...
Скажу (даже) - более того: фигура неизмеримо более значимая, а именно - его нынешний оппонент (и «когдатошний» американский плантатор-рабовладелец), тоже поначалу оказался обликом Илии Дона Кехана сильно разочарован - пристрастно ища и не найдя в теперешнем Идальго следов его прежней гордыни, его прежнего (высокомерного и - не вызывающего жалостливой досады) саморазрушения!
И тогда Мальвина вдруг произнесла:

Стояла долго я у врат тяжелых ада,
Но было тихо и темно в аду…
О, даже Дьяволу меня не надо,
Куда же я пойду?.. (Анна Ахматова)

На что дьявол (разумеется, не весь, а одна из его ипостасей) просто признался:
-  Это правда. По одиночке вы никому не нужны. Даже величайшие из вас. Хотя как это приятно звучит: величайшие из праха земного... Вы нужны все, причём вместе со всей Вселенной... По одиночке вы просто сами идёте к чОрту.
Так и произес: к чОрту.

Николай - как не слышал.
Ни тот, который с Мальвиной, ни тот, который со Светланой.
И всё же, всё же!
Это только маски, торговля образами, такое неверное средство победить свою личную преисподнюю... Победить то личное саморазрушение, что именно гордыней и питается (и уже само эту свою жалкую гордыню питает) - поскольку будущего попросту не имеет.
Того будущего, что исподволь изменяет свое прошлое.
Идальго - или иначе: Илия Дон Кехана (самим именем предназначенный к аристократическому абсолютизму и способности изрекать) - напоминал подурневшего и расплывшегося чертами Печорина, свою разочарованность в мире уже никому навязать не способного.
Но это было не совсем так.
Точнее, совсем не так.
А вот ипостась лукавого, особая стать.
Скажу даже более того: бывший и южным, и северным, и западным, и восточным плантатор уверенно заподозрил (становясь - на все стороны света - все более уверенным), что уж ему-то теперь выпала роль реального Мартынова!
Вынужденно знакомый с краткой историей (не хрестоматией, а - по временному отрезку) нашей великой словесности, он (с высоты своих тысячелетий) потому и разглядел в себе лишь выдуманного Грушницкого, что в этой стране оказывался всего лишь показным юбочником и реальным волокитой Жоржиком.
Вся эта история - о возможности вернуться в своё прошлое, оставшись в нём настоящим, и тем самым изменив его...
После чего (уже изменённым прошлым) двигаться в то самое будущее, от которого сбежал, и сделать его настоящим.
Затем и пришли Илия (Николай дон Кехана) с Мальвиной в этот давно прошедший день ельцинского переворота на встречу с лукавым джентльменом... А что он (джентльмен) периодически кажется Владимиром Сирином, так это чистая ложь!
Её нам и предстоит в себе победить.
Победить нашей Победой.
Вот она: «И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, — благословит ли он Тебя? И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги. И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел [вне селения]. И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри. (Этот стих по переводу 70-ти: «По многом времени сказала ему жена его: доколе ты будешь терпеть? Вот, подожду еще немного в надежде спасения моего. Ибо погибли с земли память твоя, сыновья и дочери, болезни чрева моего и труды, которыми напрасно трудилась. Сам ты сидишь в смраде червей, проводя ночь без покрова, а я скитаюсь и служу, перехожу с места на место, из дома в дом, ожидая, когда зайдет солнце, чтобы успокоиться от трудов моих и болезней, которые ныне удручают меня. Но скажи некое слово к Богу и умри») Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всем этом не согрешил Иов устами своими.»

p. s. Согласитесь, прекрасная иллюстрация плоскости нашего миропорядка: всего лишь два измерения времени - два вида со-беседы с лукавым, в двух залах кафе У Гиляровского; там, на улице, присутствует памятник Юрию Долгорукому...
Там, на улице, присутствует ельцинский переворот...
И всё это - даже не речь (Мир есть речь, причём - многомерная и многомирная); это всё - надпись на песке времени (не до Вечности нам с вами, мы мнимся себе здесь и сейчас); и всё это - «ЧТО ЖЕ ГОСПОДЬ ПИСАЛ НА ПЫЛИ?
«Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания». (Ин. 8:6)
Евангелист промолчал об этом и не записал. Это было слишком отвратительно и гнусно, чтобы быть записанным в Книге Радости. Но осталось это в Предании, и это было страшно. Господь писал нечто неожиданное и поразительное для старейшин, обвинителей жены-грешницы. Он перстом по земле открывал их тайные беззакония. Ибо эти ловцы чужих грехов были искусны в сокрытии собственных грехов.
Но напрасно скрывать что-нибудь от очей Всевидящего.

М(ешулам) похитил церковные драгоценности - писал перст Господень на пыли;
А(шер) совершил прелюбодеяние с женой своего брата;
Ш(алум) ложно поклялся;
Е(лед) ударил своего отца;
А(марих) присвоил имущество вдовы;
М(еррари) совершил содомский грех;
И(оел) поклонялся идолам.

И так подряд писал на пыли страшный перст Праведного Судии. А те, к кому это относилось, наклонившись, читали написанное с невыразимым ужасом. От страха они дрожали. Они не смели посмотреть в глаза один другому. О жене-грешнице они больше не помышляли. Думали только о себе и о своей смерти. которая была написана на пыли. Ни один язык больше не мог повернуться, чтобы произнести этот неприятный и лукавый вопрос: "Ты что скажешь?".
Господь не произнес ничего. То, что так грязно, заслуживает только, чтобы быть написанным на грязной пыли.
Другая причина, почему Господь писал на пыли, еще большая и чудесная. То, что пишется на пыли, быстро стирается и не остается. Христос не желал, чтобы их грехи разглашались всем и каждому. Если бы Он этого хотел, Он бы их объявил перед всем народом и, обвинив их, довел бы их до побиения камнями, согласно закону. Но Он, незлобивый Агнец Божий не помышлял о мести или смерти тем, которые готовили Ему тысячу смертей и которые больше хотели Ему смерти, чем себе вечной жизни. Господь хотел только их направить, чтобы думали о себе и о своих грехах.
Он хотел напомнить им, чтобы под бременем своих беззаконий они не были строгими судьями чужих беззаконний. Только этого хотел Господь. И когда это было исполнено, пыль была заравнена, и написанное исчезло.» (Святитель Николай Сербский)

p. p. s. Это всё - Среда Воскресения.
Но чтобы понять это, мало понимания. Надо прийти на встречу с лукавым и погимнуть, а после воскреснуть.
Вот как Царство Божье СССР - погибло, а после мы в нём воскресли.
Там мы (я имею в виду Алексея, Наталью, Илью) стали друзьями; а ведь «дружба трагичнее любви - она умирает гораздо дольше.» (Оскар Уайльд)
И вот теперь мне предстоит описать, как из этих трех человек получились ангелы-хранители моего мира (я почти не претендую на весь Русский мир); как из этого усмирания дружбы (все мы якобы смертны) из одной из моих ипостасей получился версификатор миропорядка Илия дон Кехана, Идальго...
И каким именно образом из этой смерти дружбы (и Царства Божьего СССР) получилось  наглядное (даже для апостола Фомы) Воскресение.
Непосильная задача.
Приступим. А иначе: «Вы слепые котята, что же будет без меня - погибнет страна. Потому что вы не можете распознать врагов.» (Иосиф Виссарионович Сталин)