Разговор у сундука

(Рассказ по картине Исаака Батюкова).
«Фу-у-у, ну и пылища! И угораздило же меня заснуть», - с этими словами Маша вылезла из старинного сундука, в который спряталась, когда они, великовозрастные почти уже выпускники художественного факультета вздумали поиграть в прятки у неё на даче. Был канун Нового года, и Маша предложила поехать всей группой за город, где у её семьи был домик с небольшим участком земли. Сейчас это был ближайший пригород, а когда-то здесь располагалась деревня с романтичным названием «Вишенки». «А рванули к нам, в Вишенки! - предложила Маша после того, как результаты всех экзаменов зимней сессии были оглашены, и всем раздали направления на преддипломную практику, - отметим начало новой взрослой жизни. Ведь после диплома мы уже не будем так часто видеться. Жизнь нас разнесёт по разным городам и весям как осенние листья по ветру». Сказала, чуть иронизируя над собственным пафосом, но грусть была неподдельной. В глубине души Маша понимала, что всё сказанное ею чистая правда. «Только бы Денис не отказался ехать», - мелькнуло ещё заветное в симпатичной машиной головке. А была она девушка хоть куда, породистая, как иногда говорят про таких. И было в ней ещё что-то неуловимое и притягательное. Что есть у всех настоящих женщин.
«А и правда, поехали!» - словно Господь услышал машины молитвы, вдруг воскликнул Денис, обычно довольно закрытый и молчаливый парень, который редко выставлял напоказ свои чувства, и что у него за душой, никому не было известно.
Маша ещё отряхивала с себя пыль от старых платьев, среди которых уснула в большом старинном сундуке, с незапамятных времён стоявшем напротив печки в горнице, как сказали бы раньше про комнату. Маша не вполне ещё распрямилась, но взгляд её уже наткнулся на разложенные на полу в беспорядке предметы и детали одежды. Всё это было какое-то старое, как из краеведческого музея, который дед устроил в дачном посёлке, и куда жители отнесли всё, что завалялось у них на чердаках со времён молодости их прабабушек и прадедушек. Вот только сундук отнести не удалось, на дачах жили всё больше пожилые люди да детишки, которых им на лето сбагривали усталые родители. А сундук был очень большой и тяжёлый. «На совесть делали вещи раньше», - смеялся дед, с трудом поднимая даже крышку этого сундука.
«Привет, ты кто?» - распрямившись, Маша увидела странную девушку, которая сидела посреди комнаты на табурете, одетая по-зимнему, но тоже как-то не современно. Девушка сидела и в глубокой задумчивости теребила в руке какую-то не то открытку, не то фотографию. «Ты, наверное, с параллельного потока?» - продолжила Маша, поскольку девушка хранила молчание, лишь взглянула с удивлением и грустью на странную гостью из сундука. «Ну и прикид у тебя! Замёрзла, пока добиралась сюда? Это тебе ребята дали из старья, что дед не успел оттащить в музей? Да, умели раньше шить одежду на славу! И всё натуральное. Не то, что сейчас – обернутся каким-то стекловолокном и мёрзнут на ветру! Это моя мама так говорит! Меня Маша зовут, а тебя как?» - и Маша протянула руку незнакомке. «Мари», - дотронулась та осторожно тонкими пальцами до машиной лапки, прервав, наконец, молчание. «Круто. Тёзки, значит. А с какого ты факультета? Чему обучалась? Что-то я тебя не видела раньше», - продолжила она расспросы. «Я училась немного шить и вышивать», - скромно потупившись, ответила Мари. «С дизайна одежды, значит», - понимающе кивнула Маша. «А у вас очень странная речь, - выразила лёгкое удивление Мари, - вы из здешних, наверное? При храме живёте? Зашли к тётушке за огурцами к столу отца Фёдора? Тётушка много заготовила, это лето урожайное было». «Какими огурцами?» – не поняла Маша, только сейчас заметив, что забыла снять фартук после того, как варила картошку на всю честную компанию. Она готовила в печке, её дед научил. И всегда хвастал своим знакомым: «А моя внучка умеет топить печь!» «Ну, ладно, хватит пургу гнать. Скажи лучше, а где все? - Маша вдруг поняла, что в доме царит какая-то непривычная тишина, - На речку, что ли, пошли? Пойдём поищем их?» - и она потянула Мари за руку. Но та воспротивилась и осталась сидеть. «Не могу я, мне дядюшка не позволяет с деревенскими гулять. Да и не собралась я ещё. Вот думаю, что же мне, горемычной, делать». И она пригорюнилась пуще прежнего. «Ты что, в драмкружке у Михайлова нашего занимаешься? Текст как по писаному выдаёшь. Ставите «Капитанскую дочку»? Я тоже хотела в нашу театральную студию записаться, но Михайлов посмотрел на меня и такой почесал задумчиво репу. «Надо, - говорит, - водевильчик ставить. Будут мысли, я тебя позову». Два года уже вот так «зовёт». Не появились, видимо, в его светлой голове никакие мысли на мой счёт. А в июне защита, и – фьюить. Только нас и видели. И не видать мне Дениса моего как своих ушей». «Ах, - вздохнула Мари, - Денис Иванович, Денис Иванович, голубь мой сизокрылый. Знать, не судьба нам быть вместе. Не могу я ослушаться батюшку». «Вот-вот, - рассмеялась Маша, - у меня в жизни всё точно, как в твоей пьесе. Папан с маман на Дениску гонят, говорят, что художник-мозаичист – это не профессия, а так – хобби. А он, между прочим, очень талантливый, такое панно для церкви собрал, где сам Николай Угодник в центре. А это, между прочим, в нашей семье, самый почитаемый святой. Я думаю – это знак. Ты как считаешь?» «Да, - кивнула Мари, крепко прижимая к себе картинку, что держала в руках, - только и остаётся, что уповать на заступничество Николая Угодника да знаки свыше». «А что это у тебя?» - кивнула Маша на картинку. «Это, - отнимая листок от сердца, произнесла благоговейно Мари, - портрет, который мне Денис Иванович, суженый мой, подарил неделю назад, перед тем, как меня родители от греха сюда в деревню к дядюшке спровадили. Правда, Денис Иванович здесь красив? Волосами кудряв, и взор такой ясный. Чисто орёл!» «Да, - взяла Маша посмотреть портрет, - на Дениску моего смахивает. Если ему усы и баки приклеить. Ну ты, слушай, когда из образа-то выходить собираешься? Я проголодалась, вообще-то. Вон уже и в церкви звон-перезвон. Дело к вечеру, а у меня во рту маковой росинки не было». Машинально переворачивает картинку. Читает подпись «Любезной моему сердцу Мари от поручика гусарского полка его Величества, Дениса Ивановича Давыдова, декабря 14 числа, год 1803-й». «Что за ерунда? Две недели назад, говоришь, подарил тебе этот портрет? – начала, наконец, осознавать странность происходящего Маша, - Это что, розыгрыш, что ли, какой-то? Вы с ребятами сговорились? Может, и снимаете это всё? Где здесь скрытая камера?». Маша, наконец, огляделась как следует по сторонам. Обстановка, и впрямь, была совсем не та, что раньше. Возле печки на стене висела разная деревянная утварь (ложки да половники), на другой стене – обрывки старинных газет и старые географические карты. Вещи, что были раскиданы по полу, тоже были сплошь из давних времён. Ни одного намёка на современность. «Музей ограбили, что ли?» - Маша уже не знала, что и думать. В церкви продолжали монотонно звонить колокола, созывая жителей на вечернюю службу. Маша открыла окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Вдали, на холме, виднелась церковь. Она была деревянная! «Во время Отечественной войны 1812 года уцелела, представляешь! – вспомнила она слова деда, - А потом туристы какие-то в девяностые зашли погреться, заснул один с сигаретой, и спалили всё дотла. После уж, в 2000-х, новую, каменную, возвели». Да что ж такое? Неужели это правда, и она каким-то образом попала в прошлое? Да нет, это ей снится, наверное. И Маша больно ущипнула себя за руку. «А фамилия у тебя какая?» - вдруг спросила у Мари, чтобы утвердиться в своей догадке. «Так Терентьева я. По папеньке, как и положено», - отвечала та. «Ну да, всё верно, по деревенской-то родне у нас все Комаровы были, даже и деревня сама так называлась поначалу. Это потом её в Вишенки переименовали. Для благозвучности. А по городской ветке Терентьевы. «А ты знаешь, кто я?» - решилась Маша сообщить новость ничего не подозревающей Мари. «Кто?» - спросила та, не понимая, почему в голосе Маши прозвучал такой пафос. «Я – твоя пра-пра-правнучка. По материнской линии». «И как же ты сюда попала, внученька?» - рассмеялась, наконец, бывшая до того всё время грустной и серьёзной Мари. «А вот это я и сама хотела бы знать. Мне неплохо бы ещё и обратно в свою эпоху попасть, хотя бы к ужину, раз с обедом не вышло». «Но судя по тому, что всё случилось после того, как я вылезла из этого сундука, - продолжила она свои размышления, - дело именно в нём, тут и к гадалке не ходи», - и Маша махнула рукой в сторону огромного старого сундука, молчаливого свидетеля многих событий, который, видимо, захотел из наблюдателя стать, наконец, активным участником. «Боже мой, как интересно! – воскликнула ошарашенная Мари, - Вот бы нам с Денисом Ивановичем туда, к вам, заглянуть хоть на минуточку. А мы, и вправду, с тобой чем-то схожи». И Мари встала и подвела Машу к зеркалу. В нём отразились две очень похожие друг на друга красивые молодые девушки. Могло показаться, что это родные сёстры. «Да, ты на меня сильно смахиваешь, - воскликнула Маша, - то, есть, я – на тебя, - поправила сама себя тут же, - а что ты тут собиралась делать, вещи какие-то складывала, уехать решила?» «Да вот, думаю, - потупилась смущённо Мари, - Денис Иванович бежать с ним предлагают. Да уж больно слава за ним водится нехорошая. Потому меня батюшка сюда и отправил. Любят они девиц красивых да жизнь развесёлую. Вот и боюсь себя загубить, уехав с ним». «Да ладно, я читала, что он к зрелости остепенился, женился и было у него детей восемь, что ли, или девять…Погоди, это, что же, получается, я одна из его потомков? Но его жену, кажется, не Мари звали, а Софья. Так, стоп. А если ты решишь остаться, то что будет?» «Тогда, скорее всего, батюшка меня за старшего сына отца Фёдора, местного священника, отдаст. Отец Фёдор овдовел прошлой зимой, так ему хозяйка в дом нужна. У него четверо детишек кроме Ивана. Детей я очень люблю, а вот Ивана...» И Мари заплакала. «Погоди плакать, на вот, возьми», - и Маша достала платок из кармана фартука, который так на ней и красовался всё это время. «Что же мне делать? – всхлипывала Мари, - Я так люблю Дениса Ивановича. Но чувствую, что погубит он меня, ой, погубит. А отец-то Фёдор обстоятельный да хозяйственный. Добрый очень, ни за что меня не обидит. А Иван – и подавно. Но не лежит у меня к нему душа». «Да уж, сердцу не прикажешь, - вздохнула Маша, - но мне хуже во сто крат, поверь. Я сейчас как сапёр…Одно неверное движение, перепутанный проводок, и всё – нету меня. И привет родителям. Которые даже не будут знать, что у них могла быть такая замечательная дочка. Так, соберись, тряпка. Это я не тебе, Мари, это я себе. Вспоминай, Машка, были у тебя в роду священники? Иконописцы были точно, дед много раз про это рассказывал. А вот священники…». Мари только горше разрыдалась, крепко прижав к груди портрет поручика. «Блин, да что я всё о себе да о себе? – разозлилась тут сама на себя Маша, - Мари, хватит нюни распускать. Ты любишь своего Дениса Ивановича?» Мари только усиленно закивала в ответ. «Ну и всё. И нечего тут думать. Давай, собирай уже вещи, - приговаривая это, Маша сняла фартук, расстелила на полу и побросала на него всё, что под руку попало из одежды и утвари, - вот, держи, - увязала фартук в тугой узел и вручила Мари, - беги давай к своему Денису». «А ты как же?» «Ну тут уж как пойдёт, - усмехнулась Маша, - да оно у меня всегда так по жизни. Я даже и не удивляюсь, что напоследок так вляпалась». «Я уверена, всё хорошо будет, - кинулась к ней с объятием Мари, - знаешь что, пра-пра-правнученька (на этом месте Мари рассмеялась звонким смехом, который и у Маши был такой же, ни с кем не спутаешь), - ты давай полезай-ка обратно в сундук, авось, и выгорит дело, и снова дома окажешься, в своих годах, а я тебе сейчас письмо напишу и дам с собой. Напутственное». Маша лишь молча кивнула. «На, держи, - вручила через какое-то время Мари письмо своей гостье из будущего, - и ещё вот это, на счастье, - и надела на руку Маше гранатовый браслет, - это мне Денис Иванович подарил, в знак помолвки. Не забывай меня, Маша». «И ты меня, - вздохнула та, - хотя, в подобных сюжетах люди потом обычно всё забывают. Смотрела фильм «Тридцать первое июня?» А, ну да, - спохватилась, - о чём это я? Ну всё, прощай. Будь счастлива». «И ты». И Маша залезла в сундук и закрыла за собой крышку.
«Маша, Маша, - услышала она, продирая глаза после сна, - где ты?»
«Фу-у-у, ну и пылища! И угораздило же меня заснуть», - с этими словами она вылезла из сундука. В доме всё было, как и до того момента, когда она полезла прятаться от своих друзей. «Детский сад, штаны на лямках! – рассмеялась Маша, - Это же надо было придумать – в прятки играть, как малышня. Да тут я, тут! В комнате!» В горницу забежали ребята из машиной группы, и Денис с ними. «Маша, как ты нас напугала, - сказал, приобняв её за плечи, - мы уже часа два тебя по всему дому и окрестностям ищем». «В сундук заглянуть не пробовали, следопыты?» - рассмеялась Маша. «Да мы сто раз заглядывали, не было там никого. А это что у тебя?» Тут Маша заметила, что в руке она держит сложенный листок. Письмо Мари. Значит, не приснилось. Она развернула листок и прочитала. «Дорогая Маша. Я уверена, что ты читаешь это письмо. Потому что, по тебе сразу видно, что ты появилась на свет от большой любви. Это любовь твоих родителей друг к другу, и твоих бабушек, и дедушек. И есть в этом море любви и капля от меня. Я рада, что мы познакомились, что ты есть на этом свете, что ты часть меня, а я – часть тебя. Живи долго, Маша, и будь счастлива. Твоя пра-пра-прабабушка Мари». «Ну что, любители игр на свежем воздухе, пойдёмте самовар ставить», - рассмеялась Маша, глядя, как двое ребят из группы сражаются в шутку на деревянных мечах, которые выстругали из палок, найденных во дворе. «Пойдёмте», - согласились все. «Я видел шишки в корзинке у печки, - сказал кто-то из ребят, - а вот и бумага на растопку», - и выхватил из рук Маши листок. «Отдай, это важное письмо!» «Шутница, тут же нет ничего!» Маша отобрала листок. Он, и впрямь, был пустым. Но она же только что читала эти проникновенные строчки. «Ничего себе, - тронула Машу за руку одна из девчонок, - винтажная вещица!» На руке у Маши красовался гранатовый браслет, подаренный Мари. Так сон или не сон?
Послесловие.
«Дедушка, а у нас среди предков не было случайно какой-нибудь известной личности?» – расспрашивала Маша деда, когда как-то зашла к нему в гости субботним вечером, и они пили на кухне чай с мятой. «Ты знаешь, - задумался дед, - а ведь, и правда, есть у нас одна семейная легенда. Дескать, ещё до войны с Наполеоном, году этак в 1803, бывал в этих краях сам Денис Давыдов. Вроде как, у него был роман с девицей из нашего рода. Её Марией, между прочим, звали, как и тебя. Он уговорил её бежать, и они тайно обвенчались». «А дети у них были?» «Да, говорят, была дочка, назвали Ольгой. И от неё уж потом дальше наш род продолжился». «Но как же, ведь везде написано, что у Дениса Давыдова жену звали Софьей». «Да, - вздохнул дед, - верно, но то после было». «А Мария как же?» «А Мария умерла при родах своей единственной дочери». «Да, вот и неизвестно, может, лучше было посоветовать ей за сына отца Фёдора выйти, она бы и жива осталась? Но была бы это настоящая жизнь?» - прошептала Маша. «Что ты там бормочешь, внучка?» «Да так, ничего. Чай у тебя вкусный, дедушка. Очень я его люблю. И тебя тоже».