Марьяна

В летнюю распутицу по проселочной дороге, чавкая по лужам, легкой рысцой бежала кляча, впряженная в тарантас. В плетеной дырявой кошелке тарантаса сидела уже немолодая женщина. Ее пряди седых волос, выглядывавшие из-под темного платка, слегка трепал прохладный ветерок. Она, прищурив глаза, всматривалась в даль полей, о чем-то задумавшись. Затем,  как бы взбодрившись-освободившись от навязчивых мыслей, подергивала вожжами и причмокивала губами, как только мерин  переходил на шаг.
Эту женщину в селе знали все от мала до велика, и звали ее Марьяной. В сибирскую деревню она приехала давно, еще молодой статной девицей с черным отливом густых волос, со своими родителями из Бессарабии. Она была заводилой всех молодежных сборищ, быстро говорила, не замечая сама того, как вставляла в речь слова, привезенные из родного края. Быстро заводила себе знакомства, но не позволяла себе того, что могло бы ее опорочить. Однако счастье редко заглядывало в ее доме, и она, так и не узнав его по-настоящему, оставшись с тремя детьми одна, с годами отхлебывала его горькую правду. Так в деревенских заботах и прошли ее годы…
Выросли и давно уже разъехались дети, и она жила все там же, в той хате на краю села, только соломенная крыша дома была  небрежно перекрыта железом с помощью колхоза. Вела хозяйство с коровой, разной птицей и имела довольно-таки большой, но давно запущенный из-за невозможности физически ухаживать за ним фруктово-ягодный сад, заложенный еще южанами - родителями. В колхозе, а затем в совхозе она работала учетчиком и агрономом, выполняла общественные поручения.
Из-за умения ладить с мужиками, за что незаслуженно пользовалась порочной славой у местных баб, ей всегда поручали самую ответственную работу, будь-то в посевную кампанию или в осеннюю страду.
Вот и теперь она все еще в строю – поближе к людям. Как говорится, только станет благословиться на свет, она выезжает из села для проверки обкоса полей.
Возвращается чаще всего к трем часам по-полудни, выпрягает под стать своему возрасту мерина, быстро управляется с небольшим домашним хозяйством, – состоящим в последний год только из трех десятков кур и кота Васьки, и идет в дом. Ее усадьба - это тот островок надежды, который служит ей отдушиной от проблем современного дня и вселяет в нее жизненные силы. Ее бедность не в недостатке куска хлеба, хотя раньше и это бывало в жизни, а в сиротстве-одиночестве.
Ее богатство в воспоминаниях молодости и в тех редких днях женского счастья, от которых остались дети. В своем доме, несмотря на одиночество, она жила все той же жизнью, воображая себе, что тут все еще   бегают дети. Все здесь дышало и напоминало ей о прожитых долгих и нелегких годах. Вот и теперь, выходя из дома, взглянув на порог, охнула, как будто только сейчас через него, запнувшись, ее малый сынишка в слезах тянется к  ней своими ручонками. И она приостановилась перевести дух от трогательных воспоминаний, взявшись рукой за косяк двери.… Вышла, села на лавочку, убрав голову от прохладного ветерка в цветастый легкий платок. Шелест листьев под домом от стоящих кустов напомнил о первом свидании после заката дня под свисшими ветвями вербы.  Казалось ей теперь, что, несмотря на те годы-невзгоды, это было самое счастливое время в её жизни. Вспоминались и горестные дни, когда, получив с фронта на двух братьев похоронки, убитая горем мать слегла, и из стен этого дома унесли ее на погост. А замкнувшийся в себе после такого горя отец держался как мог до появления первого внука и, облегченно вздохнув, тоже покинул этот бренный мир…
«Цып- цып-цып», - поднялась и пошла изгонять из грядок копошившихся в палисаднике кур. И тревожно закудахтавший петух с большим розовым гребнем и такими же сережками напомнил ей то далекое время, когда двое старших сорванцов затеяли петушиные бои, после которых одного из драчунов пришлось пустить на суп: « От чертенята!»  Громко рассмеявшись, прикрыла за вышедшими курами вход в палисадник. Опять пришла на лавочку под домом.
Вспоминая прожитое, ей вдруг стало как-то обидно, что за всю свою жизнь ее никто ни разу не пожалел и не сделал какой-нибудь пустяковый подарочек в виде этой косынки, сползшей ей на плечи, край угла которой держала в кулаке и часто вытирала слезившиеся глаза. Муж какое-то время давал дому достаток. Фронтовик-орденоносец все искал правду о том, что случилось и пришлось пережить в войну, о том, что пришлось хлебнуть в первые  послевоенные годы,  так ничего не добившись и не найдя своей правды, стал вспыльчив по мелочам,  груб и много пил, за что из передовиков быстро перешел в разряд изгоев. С ним ей в конце-концов пришлось расстаться еще при малых детях. Есть, конечно, десятка полтора уже пожелтевших почетных грамот с работы, но это не от доброго любящего сердца, а от непосильного труда  награды. От однообразной работы на селе и домашних забот жизнь прошла скучно, тяжело. С раннего утра на работе, а потом дома до потемок гнула спину, и теперь ноют руки, ноги, не дают покоя.
Всю жизнь дрожала за то, чтобы не были голодны и были здоровы дети. Только и жила ради куска хлеба, испытывая постоянный страх за них. И ей как-то некогда было за все эти годы подумать о себе. А сейчас, хотя одиноко, грустно и не совсем здорова, но она рада, что ее детей не ждет та же участь, что после школы выучились и разъехались, что их не коснётся то  порабощение тяжким трудом, что довелось пережить ей. Так от воспоминаний, идущих глубоко из души, слегка впала в дремоту и очнулась, когда солнце диском висело над горизонтом, окрасив его в багровый цвет. Повязав голову косынкой, вздохнув. встала и, оглядев подернутый сумерками двор, вошла в дом. От навеянных воспоминаниями дум все тяжелей становилось у нее на душе. В комнате - светелке  подошла к большому зеркалу, висевшему над комодом. Глянулась в него, и в ее памяти отчетливо прозвучал голос матери: «Все красуешься, стрекоза.» - «Ах, оставьте, мама,» – вырвалось у нее вслух и, вздрогнув, она испуганно огляделась по сторонам.
 - Господи, уже мерещиться начинает,- успокаивала сама себя. Испила воды и пошла к постели. Стащив с укладки подушку, не раздеваясь,  прилегла, дав облегчение гудящим от усталости ногам. Она глядела в потолок, в углу которого было видно через окно, как догорала вечерняя заря. И так молча лежала с открытыми глазами, пока совсем не наступила темнота, вместе с которой и она погрузилась в крепкий сон…
________

В утренний рассвет выйдет и присядет у крыльца какой-нибудь обыватель села. Прокашлявшись, возьмет в зубы сигарету, подкурив, вдохнет ее пахучий аромат и, выпустив первый дым, прислушается к этой утренней тишине только что народившегося дня, сквозь которую его слух уловит скрип выезжающего за село старого тарантаса, а затем, улыбнувшись облегченно вздохнет – Марьяна!