Несбывшаяся мечта

Потянулись чередой двадцатые годы, и хотя еще не залечены окончательно раны от гражданской войны и жива память от пережитого тифа и холеры – село Новосанжаровка уже кое-как потихоньку стало подниматься, налаживая жизнь. Приходили мужики с мобилизации и, взявшись за чаплыги плугов, стали поднимать пашню заброшенных своих наделов. Строилось новое жилье. Опять- таки, вроде уже окончательно, установилась советская власть. Но главным событием для селян в то  лето 1924 года было то, что общими усилиями выстроили новую школу для  обучения грамоте своих ребятишек….
Деревянное здание под железной крышей разделено на два класса сенками у входа. В дальнем углу сенцев стоит большая печь на две грубы для отапливания сразу обоих классов. За грубой печи сложен храниться школьный дворовый инструмент для уборки территории и занятий по труду.
А также сколочен небольшой лежак-топчан для сторожа…
Учитель школы Иван Михайлович Мягчилов, за ужином напившись чаю, вышел на крыльцо. На небе полная луна. От дома падает прозрачная тень, а вдали, пейзаж - стены и поросшие бурьяном крыши землянок, озаренные светлой ночью.
«Ах как прекрасен этот вечер!» - стоя на крыльце, думал он.
Затем поспешно зайдя в дом, набросил на себя стеганую безрукавку и, взяв в руку картуз, вышел опять на улицу. Оглядевшись еще раз вокруг, пошел к школе. Все лето он переживал, подгоняя мужиков, чтобы к сроку поспеть поставить сруб новой школы. И вот мечта его сбылась, к середине августа все было расставлено на свои места. И он каждый вечер теперь ходит любоваться и мысленно представляет себе, как эти стены будут наполнены детским смехом и как им чудесно будет здесь заниматься в чистом светлом здании. Со двора усадьбы повернул на дорожку между кустами акации и яблонь-дички и вышел затем на полянку, окопанную по периметру ямой – территория школы. В самом центре поставлена школа, обнесенная низким ракитовым плетнем. Еще издали в окошке школы он увидел тускло светящийся огонек от керосиновой лампы. Поднялся на крыльцо и отворил дверь.
–  Здорова, дед Иван! – поприветствовал сторожа. – А надымил, затопил зачем? Лето ведь на дворе.
–  А, лето! Тоже мне скажешь, – не оборачиваясь, занятый своим делом, отозвался дед. – Оно с вечера вроде бы ничего, а по ночам застываю вовсе - мерзну!
–  Ну тогда уж поаккуратнее надо с огнем, коль топишь. Ишь сколько дыму напустил.
Приоткрыв слегка входную дверь, учитель с жалостью смотрел на это ископаемое, деда Ивана по фамилии Рыжанок, которому было под семьдесят лет и забытого не только богом, но и людьми, которого он, учитель, определил сюда из жалости в сторожа, когда  тот во время строительства школы добровольно вызвался ометать ее по периметру ракитовым плетнем.
 – Один остался, плохо! – посмотрел на деда.
 – Дак, скоро того, земля и меня призовет к себе, отмаюсь. И так почитай один, все померли, те, которые были в моих летах.
–  У вас ведь сын есть, тоже, кажется, Иван. Один он у вас был? – сочувственно спросил учитель.
 –  Захотел один! Семеро было. Было да сплыло. Которых бог еще с мальства прибрал, а эндти два парубка в германскую сложили головы, – он немного помолчал, задумавшись, затем продолжил. – Один Иван и остался, твоя правда.
Он знал его сына Ивана и узнал то, что, наверное, такого нерадивого хозяина не было во всей округе.
 – Шел бы к сыну или не жалуют?
Дед промолчал.
«Значит, плохи дела?» - подумал про себя учитель.
–  Чужая печка холодна, – отозвался наконец дед.               
– Ведь у тебя и свой дом есть, – в утешение ему сказал учитель.
–  Дом-то есть, землянка махонькая в одну горницу да и та никудышная, только дома то скушно. А тут мне будет полегче все же при людях.
 – Кто ж виноват, что один?
–  Сам же и виноват, – задумался. – Дом-то есть, а земли нету. Да и мне теперь, слава Богу, ничего не надо, – замолчал думая о своем, а затем тонко повел. – То  молодой был, то в лета вошел, все погоди да успеется еще с делами, а теперь, – он всплеснул руками, – и силы нету. Так-то и с ним окаянным будет.
 – С кем?
–  С сыночком кровным, Иваном! С кем же еще, – и нахмурившись, опять замолчал.
Дым только разошелся, вытянуло все через дверь, но тут дед опять стал ломать прутья бурьяна, валявшегося у его ног, и открыв дверку печи,  совать туда опять изрядно задымившие еще зеленоватые прутья.
Учитель глянул за печь. На стене на ржавом квадратном гвозде, такими подковывают лошадей в кузне, висел старый зашоренный весь в заплатах полушубок.  На тапчане лежала пара чистого нательного белого белья, – рубаха и кольсоны.
–  У вас ведь и полушубок имеется, надели бы или укрылись сверху, вот и согрелись бы, чем так-то мучиться с печкой – он отмахнул рукой от себя клуб дыма, выпорхнувший через приоткрытую дверь печи.
Дед сидит у печи на маленьком стульчике-табурете, на таких обычно хозяйки выдаивают коров, и на слова учителя, прикрыв дверь печи, повернулся к нему и внезапно со старческой улыбкой, сказал:
 – Полушубок мой вишь одно название, весь в прорехах, да засмолённый. Надену, и а ну как околею ночью, во сне? А там, – он поднял указательный палец кверху, – ну-ка спросят, почему в грязном в таком затрапезном виде представился перед очами господними, – еще больше заулыбался. – Я то и ложусь, облачась в чистое белье, – он кивнул головой в сторону топчана, где лежало белье, – нет уж лучше я в одних чистых портках… боязно в полушубке-то. Вот еще протоплю малость и на топчан.
Он замолчал и, приоткрыв опять дверку печки, смотрел на огонь.
 – Ну ложись спать, дед, спокойной ночи, до свидания.
 – Прощай! – отрывисто обронил дед, не поворачивая головы.
Учитель вышел и через окопанное поле пошел опять к саду…
На следующий день на выделенной ему конке вместе с возницей он уехал в город за учебными пособиями и принял участия в совещании по случаю начала учебного года. Вернулись обратно на восьмой день. Когда уже подъезжали к селу, встретили ехавшую бричку своих селян, муж с женой ехали с сенокоса.
Учитель  начал расспрашивать, что и как с сеном. Женщина, сидящая в бричке, глядя на учителя, вдруг отвернулась и, прикрывшись платком, всхлипнула. Учитель вопросительно молча посмотрел на мужа женщины: «В чем дело?»
 – Ты того, Михалыч! – не зная как сказать, замялся мужик. – Одним словом, школа наша сгорела три дня назад вместе с дедом Рыжанком. Вчера схоронили старика. Как уже там все произошло, теперь одному богу известно.
Вот такие то-дела, Михалыч!
Учитель понимал сказанное, но не мог принять в себя, потому как рухнули в одночасье все его мечты – видеть ребятишек веселыми и счастливыми в новой школе.
Немного отойдя от такой страшной новости, уже когда въехали в село подумал: «От дед, от народец, все боялся помереть в старом полушубке, а сгорел заживо…»