Злоумышленники

Наступила осень 1931 года. Время за полночь. Через грязные маленькие два окошка помещения Новосанжаровского сельсовета тускло-оранжевый свет, исходящий от уже изрядно коптившей керосиновой лампы, пробивался на улицу и угасал в летней темноте двора. За столом, крытым зеленым сукном, сидит Председатель совета Петр Басмановский и старательно выводит на бумаге буквы. Почерк корявый, размашистый, жирный, с нажимом, отчего чернила расплывались и от этого отдавало от него чем-то гнусным, -  как впрочем, было и отвратительно содержание письма. Буквы не сцеплялись друг с дружкой, так что, если не поставить на слог правильно ударение, – тяжело было сразу уловить смысл написанного:
«Как человек… и коммунист, – с некоторым пафосом начинались первые строки доноса, – поставленный Советской властью на претворение в жизнь великого дела партии по проведению  коллективизации на селе…. Довожу до вашего сведения о лицах, враждебно настроенных против коллективизации, – он остановился и, подумав, добавил, – проживающих на вверенной мне территории – точка.»
Написав длинное размашистое предложение, он осторожно ручку пером поставил на край засиженной мухами чернильницы. Откинулся на спинку стула, вытянув с хрустом вверх руки, потянулся, и по его лицу пробежала слабая улыбка. Сколько ему уже вот так случалось, припозднившись за письмом, оторвавшись от дела, испытать тихую радость:  «А ловко у меня все получается», – выражала его самодовольная  улыбающаяся физиономия. Потянувшись, опустив руки и потерев ладони, взял ручку, обмакнув перо, продолжил письмо:  «Против коллективизации выступают зажиточные дворы, к которым могу отнести следующих единоличников: сыновья Николая и Василия Рыбалко. Сын Николая Рыбалко Иван побывавший в колхозе и выйдя из него, подбивал остальных колхозников, говоря, что колхоз это полный обман и никогда у них не будет достатка. Сыновья Василия Рыбалко, Харитон, Андрей, Илья, тоже против колхозного строя. Все семьи имеют полный сельхозинвентарь и тягловую силу. Кроме своей земли, берут землю, у которых нет возможности заниматься полевыми работами, и тем самым сбивают с толку этих людей для вступления их в колхоз. К таковым относятся еще семьи Бережных и Куликовских, которые тоже выступают против колхозного строя…»
Наконец он поставил последнюю точку. Подержал лист исписанной бумаги у керосиновой лампы, дав просохнуть от нагретого стекла чернилам,  сложил лист вчетверо, опустил в конверт и, обслюнявив его края, запечатал. На конверте, стараясь как можно разборчивей и ровнее, написал:
В Павлоградский Исполком
Крестьянских депутатов
и в НКВД  района от председателя
Новосанжаровского Совета
П. Басмановского
Он вытер от чернил листочком оторванного от газеты перо и собрался  убрать письмо в стол, как вдруг заскрипела входная дверь и на пороге показались двое сельчан.
Иван и Харитон Рыбалко, возвращаясь с гостей от родственников, слегка хмельные, проходя мимо хаты Совета, завидя в окнах лучистый свет, заглянули   на огонек. Войдя в помещение, Иван с порога сразу бросил несколько фраз.
 – Здорова ночевал. Всё строчишь. Ну-ну давай! Что за директивы, опять пришли с района? Небось, опять с нашего брата – единоличника три шкуры собираетесь драть. А-а, власть?
 – А то ты не знаешь, что за директивы, – Петр открыл ящик стола и бросил туда свое письмо. Встал и, выйдя из-за стола, шагнул навстречу запоздалым посетителям. Они, здороваясь, пожали друг другу руки.
– Да-а, хреноваты, наверно, опять дела, – присаживаясь на стул, протянул Харитон.
 – Директива у нас с вами одна, – продолжил Петр, садясь на свое место, – как можно больше сдавать хлеба и прочего, что потребно человеку, одним словом, чем может располагать деревня. Я то при деле засиделся, а вы чего полуночнияте? Небось, затеяли чего недоброе? С полем своим-то, я слыхал, уже управились, – ехидно улыбается.  - По статистическим  данным нам надлежит сдать государству 2000 пудов хлеба. Урожай нынче не ахти какой, засуха, где будем добирать? – он из-подо лба глянул на обоих братьев.
–  С крестин идем… от сестры, – после недолгого молчания первым заговорил Иван.
 – Опять все под метлу выгребать будете? Даром хлеб отдавать, – Харитон покачал головой. – От власть народная прозывается, ей-богу! При царе-батюшке и то такого не было… Чтоб все значит… задарма, да под метлу, а самим с голоду пухнуть, – он вопросительно посмотрел на Ивана.
 – Затеяли!  да управились!  Слова то какие, - пробубнил  Иван, наконец перестав возиться с самокруткой и прикурив, выпустил клуб дыма. – От нашей «затеи», замечу тебе, – он глянул в глаза Петру, – руки и ноги до сих пор ломит. С ранней зари и до вечери, как водится, на ногах не разгибая хребта… тебе ли не знать, – и не дождавшись от власти сочувствия на высказанное, продолжил. – На днях свезем, что там с наших десятин полагается на продналог. И то сказать, многие еще с полем не управились, а есть и такие, что еще и не выезжали на поля. От, хозяева! – удивился Иван.
 – Вы по себе-то не равняйте остальных, – с некоторым упреком отреагировал на высказанное Петр. – Вон каждый из вас даже  по выездному жеребцу имеет, а которым пахать и то не на чем. Ни пары волов… Ни пары рабочих лошадей  нет.
 – Ты до наших жеребцов руки не протягивай, – заметил ему Харитон, – мы их не с чужого двора свели, – намекнул на колхоз. – Что имеем, то все трудом и потом нажито, про то каждый на селе знает.
– Что  пахать кому-то не на чем, это ты верно говоришь, – погасил папиросу Иван, – мы тоже входим в их положение, помогаем. Скажем, тем же солдатикам: Марии Лысой, Елизавете Лозацной - чьи мужья на фронте сгинули… Помогаем, а как же, что мы, не православные, что ли.
 – Помогать-то помогаете. Это верно, а сколько за ту помощь с поля себе оставляете? – съехидничал Петр.
 – Ну, тоже мне скажешь, – всплеснул руками Харитон, – хлеб за брюхом не ходит. Ты нам чужое горе не приписывай, мы в этом неповинны, что некоторым некому управляться с хозяйством.
–  Так вот вы и пользуетесь этим, – стоял на своем Петр.
–  Мы пользуемся! – Харитон, обратив руку себе на грудь, глянул на Ивана. – Сами идут просят, за ради Христа, нам нет нужды чужие грехи замаливать. Ты еще того, в эти, как их  у черта… в экслу-ата-торы нас запиши, – разгорячился он и направился остыть в угол, к барлице с ковшиком, испить воды.
 – Ну, а кто вы? Так оно и есть. Правильно говоришь Харитоша. Эксплуататоры – угнетатели сельской бедноты, – не унимался Петр.
 – Нет, ты глянь на него, Вань, – набрав воды в ковшик, с какой-то злостью Харитон подошел к столу. Он стукнул массивным деревянным ковшом по столу, выпустив его из рук. Вода брызнула на зеленое сукно каплями, словно рассыпавшись серебристым бисером, и он протянул свои ладони Петру. – Ты посмотри на мои руки, мозоль на мозоли, нашел эксплу-ата-торов.
–  Остынь, Харитоша, – укротил брата Иван. Тот взял ковшик со стола, глотнув воды, присел рядом на стул. Петр ладонью принялся смахивать капли со стола.
 – Хозяйство, Петро! Наживается трудом, – тонко повел Иван, – кто как трудится, тот так и живет. Сколько труда вложено, чтобы выправить свое хозяйство. А теперь, что же, разорение? Отдай нажитое чужому дяде, а сам иди до… Что, это за закон такой, что все норовите единоличника под корень срубить.
 – Есть установка партии, – настаивал на своем Петр.
–  Да ты заткнешься со своей партией, – вскочил с места Харитон – Вань, дай я ему башку-то поправлю, – затряс в руке ковшом.
 – Сядь! – резанул Иван. – Ну что ж, колхоз-дело добровольное, – он все подбирал слова для взаимопонимания. – Кто не может или не способен управляться со своим хозяйством, пусть идут в общак. Дело хозяйское.  А мы пока сами управляемся, и даст Бог, не пропадем.
 – Бог ничего не дает! – съехидничал опять Петр и, сделав небольшую паузу, решительно повел:
 – Кто будет противиться нашему делу поднимать коллективное хозяйство или того хуже, вредительством заниматься, того быстро в оборот возьмем, – он грозно посмотрел на братьев. – На то все полномочия имеются вплоть до НКВД.
 – Вот пугать не надо… пуганные, – вздохнув, встал Иван.
 – Нам чужое не надо, – нервно повертев в руках пустой ковшик, поднялся с места Харитон. – Только если будешь кляузничать, гнида, мы быстро тебя приструним.
 – А вот за гниду можно и срок схлопотать, поскольку моя личность при исполнении, – сказал председатель и стал подниматься со стула, повернувшись спиной в сторону Харитона.
Тот, не выдержав, - не совладав  с собой, ковшом саданул его по затылку. Петр, покачнувшись, потерял сознание и грохнулся на пол. Харитон зашел по ту сторону стола, чтобы ударить еще раз, но Иван поймал его за руку, выхватил ковш. Братья молча переглянулись, затем глянули на лежащего на полу председателя. Иван подошел к окну, прислушался – тихо. Они вышли во двор...
 – У Саковских за оградой старый колодец есть, – шепотом произнес Харитон, – вода не потребна, разве только для грядок, так что небольшой грех добрым людям сделаем… этим дерьмом. – Иван что-то хотел ему возразить, но тот уже во весь голос прорычал:
 – Нельзя его так оставлять, братуха! – и они молча вошли в помещение. Иван помог Харитону поднять председателя ему на плечи, а сам, взяв с окна замок, при выходе повесил на дверь, бросив у крыльца ключ….
 Они направились к колодцу.
На шум суетившихся у колодца злоумышленников лениво залаяла собака во дворе хозяев колодца, но скоро затихла…
Через звездное небо тянулся млечный путь. За селом, за запорожановыми ракитами  стелилась степь. Из степи, по-осеннему бурой, дул ветер, принесший издалека в эту тишину чуть слышный надрывистый волчий вой…
После этого случая на селе все вскорости до чрезвычайности изменилось – менялось чуть ли не каждый, день, месяц. И вот  уже наступило то время, совершенно новое для крестьянина в «житие своем», которое в тридцатые годы прокатилось горем для всякого уважающего себя человека, работающего на земле…