Сарынь на кичку

      Алексей Кряжинов
САРЫНЬ НА КИЧКУ.
(историко-приключенческая повесть)

Вместо предисловия. Я каждый год приезжаю в родную деревню Тоганаши, которая  давным-давно, еще в царские времена, входила в состав Курмышского уезда.
Приехал и в тот июньский день, лет семь назад .
Завернул за угол покосившегося палисадника, где отчаянно цеплялся  за жизнь старый куст сирени, и сразу же увидел отцовский дом.  Здесь я родился и вырос.
В доме давно уже никто не живет, впрочем, как и на всей улице, а потому она выглядела жалко и сиротливо – видимо, смирилась своей участью.   
По этой улице я бегал, ходил в школу и на ней кипела жизнь. Рядом с нами стоял дом, в котором жили Нагасовы. Их соседями были Самлайкины, Смалайкины…Ниже, ближе к реке, жили Кудюковы. Напротив нас, чуть наискосок до сих пор смотрит на улицу пустыми глазницами окон дом Кагунькиных – тоже давно уже покинутый. Через дорогу доживает свой век пятистенок Пудеркиных… 
Я поставил сумку и опустился  на ступеньку крыльца. Закрыл глаза и думы меня унесли далеко назад, в мое безмятежное детство. Улица вновь ожила: слышались детские голоса, блеяние овец, дежурная перекличка собак, крики женщин, встречающих коров с пастбищ…Мне даже показалось, что вот-вот откроется дверь в сени, появится моя бабушка и позовет меня на ужин. Так случалось не раз. А потом, после ужина, обычно я присаживал к ней и просил рассказывать о давно позабытой старине. Бабушка, бывало, вздохнет и начинает рассказывать то ли предание, то ли легенду, которую слышала от своей бабушки, а та – от своей прабабушки.  Но вот что странно – бабушка всякий раз заканчивала свое повествование таинственным обещанием: «А вот о самом интересном ты узнаешь в следующий раз». 
В последний раз – это было, когда я уже учился на втором курсе и приехал домой на каникулы – снова напомнил бабушку об ее обещании. Она ответила так: «Я тебе расскажу, на сей раз обязательно расскажу. Но ты дай слово, что обо всем, что ты слышал от меня, расскажешь своим детям и внукам».  Я дал такое слово. Но бабушка не успела выполнить свое обещание – спустя пять дней после моего отъезда умерла… 

     Часть первая
     Глава первая. Семья.

Прошли три месяца после Крещения. Со стороны Волги задули теплые ветра, из глубин лесных чащ вырвались на волю ручейки, вдруг превратившиеся в полноводные реки, а на Ветлуге вздыбился лед.
Прокоп с силой вонзил острие топора в бревно, выпрямился, рукавом льняной косоворотки вытер пот со лба и громко известил:
– Кончай работу!  Обед!
Плотницкий люд только этого и ждал. Все побросали топоры, пилы и потянулись к столу, стоящему под дощатым навесом.
Плотницкая артель была небольшая – всего четыре человека: сам Прокоп, два его сына – Федот и Андрей, да Тимофей – дядя по материнской линии.
Когда уселись за стол, солнце уже стало сильно припекать.
– Нонче весна ранняя, – бросил взгляд в сторону реки Тимофей. – Вон, и Ветлуга через денек-другой полностью очистится от льда. Такого прежде не было.  Как бы Фролка не приплыл раньше оговоренного срока.
Прокоп бережно взял в руки большую краюшку хлеба, прижал к животу, ножом привычно быстро черкнул на нем крест и нарезал пять кусков.
  – Боишься, что не справимся к сроку? – задумчиво спросил. – Справимся. Мы же почти все закончили. Осталась только мачта и навесить парус.
– Дай-то бог, – облегченно выдохнул свояк. – Лишь бы с Фролкой раздора не было – уж больно крут. 
– Не будет, – криво усмехнулся Прокоп. – Без нашего струга ему будет худо. Так что садитесь за стол и спокойно ешьте.
Но и сыновья, и их дядя продолжали сидеть и даже не дотронулись до еды. Они взяли в руки хлеб только после того, как глава артели перекрестился и зачерпнул ложкой варево из полбы и вяленой лосятины.
Однако Прокоп не спешил закончить трапезу. Сделав пять-шесть глотков, он задумчиво оглядел артельщиков и невольно залюбовался сыновьями.
Они были разными.
Федот – ликом весь в  мать, с пшеничными волосами – выглядел на четверть локтя выше младшего брата, хотя был его старше всего на год.  Зато Андрей статью, крепостью тела явно превосходил брата. В отличие от Федота был черноволосым, как и отец – худым, но жилистым.
Да и норовами братья отличались. Старший был не по годам рассудительный, немногословный и осторожный – во всяком случае, прежде чем открыть рот, всегда думал, что сказать и как сказать.
Андрей же, напротив, любил поозорничать, был горяч и спорым на всякие дела – быстро схватывал, быстро брался за дело.

Их деревня стояла на взгорке, в полуверсте от реки. Вначале она была заложена прямо на берегу, но после одного сильного паводка предки Прокопа перенесли ее подальше от Ветлуги, на безопасное место, оставив возле реки большой сарай, где хранили доски, брусья для строительства стругов, плоскодонок и всякую плотницкую утварь.
В деревне Ильинское, где жил Прокоп с семьей,  плоскодонные лодки мастерили всегда. Но те были маленькие, простенькие и годились лишь для ловли рыб. Так продолжалось почти два столетия. Но вот настали лихие времена. С юго-востока, из степных краев на Русь набросились  татаро-монгольские полчища, а с севера кусок за куском  поморские земли стали отщипывать шведы и ливонцы. К счастью, и те, и другие не смогли добраться до Ильинского, но зато добрались новгородские ушкуйники, которые, как сказывали в соседних селениях, до этого успели разорить Великий Устюг и Кострому, приплыв туда из Заонежья на своих стругах – ушкуях, приспособленных и для волока по земле, и для плаванья по рекам.
Впервые ушкуйников заметили на Ветлуге на излете лета, когда Прокоп только женился на Агафье – девушке из соседнего селения. Вскоре незваные гости появились и в Ильинском.
Они – около полутора дюжин мужчин –  приплыли на ушкуе;  причалили к берегу; дружно высадились; оставили охрану,  и держа наготове сабли, луки и копья, двинулись в сторону деревни. 
Пришельцев сразу же заметили мальчишки, рыбачившие на реке. Увидев большой струг с людьми, мальцы побросали удочки и, обгоняя друг друга, бросились бежать по пыльной дороге в сторону деревни. 
В это время Прокоп с отцом – Василием – во дворе мастерили телегу. Услышав крики мальчишек, они выглянули на улицу.
– Дядя Прокоп! – обветренными губами хватанул воздух соседний мальчишка. – Там, – он взмахнул рукой в сторону реки, – там какие-то люди! Нехорошие люди! Сюда идут! У них длинные ножи!
Прокоп бросился в дом.
– Агафья! Ольга! Марья! – Крикнул он  жене и сестрам. – Бегите усадами в лес! Скорее!
Когда вышел во двор, отца уже не застал – его увидел на улице, по которой в сторону леса в страхе бежали женщины с детьми.
Отец стоял посредине дороги, держа в руках дрын.
–  Тятя! – подбежал к нему Прокоп. – Что будем делать? Надо бы людей собрать!
– Не успеем, – обреченно опустил голову отец. – Вон, они уже идут. Это – ушкуйники…лихие люди. Ничего не будем делать. Может, бог даст и беда минует нас.
 Первыми чужаков встретили собаки, которые сразу же подняли дружный лай. Один из ушкуйников – молодой, в легкой кольчуге,  вскинул лук, ловким движением руки вставил стрелу и натянул тетиву, целясь в собаку. Но шедший рядом пожилой ушкуйник что-то успел ему сказать, и молодой опустил лук.
Увидев это, Василий отбросил в сторону дрын и стянул с себя выцветшую шапчонку.
– Мир и доброго здравия вам! – поприветствовал он гостей. –  Вы какого роду-племени?  Какими судьбами, с какими помыслами пожаловали к нам? 
Вперед шагнул молодой ушкуйник – тот, который хотел пустить стрелу в собаку. Его веснушчатое лицо скривила улыбка, которая ничего хорошего не сулила. 
– Старик, не пужайся! Нам ничего не надо. Кроме одного бычка, да пару свиней. А то мы истощали в дороге.
Из-за спины лучника показался еще один ушкуйник – с бледно-синеватым рубцом на лице.
– Да еще полдюжины девок, – осклабился он, обнажив кривые зубы. – Можно и баб, только не слишком изношенных.
У Прокопа, казалось, сердце оборвалось. Он, стиснув зубы, двинулся навстречу молодому ушкуйнику, но отец  вовремя его остановил.
– Я староста  деревни, – сказал он, глядя в глаза пожилому ушкуйнику. – Дадим вам и бычка, и свиней. Но вы с дороги… устали. Не угодно ли вам отведать наше угощение? Мы всегда рады гостям. Милости просим!      
Пожилой ушкуйник протянул ему руку.
– Доброго здравия! Вижу: вы хорошие люди. Давай, веди нас  и накорми...коль ты староста.
Василий коснулся рукой Прокопа.
– Сынок! Обегай деревню, собери все съестное. – Василий перешел на шепот. – Найди как можно больше пития: березовицу, медовуху и бражки. Неси все, что есть. Да мужиков пять-шесть позови – пригодятся.
Василий повел незваных гостей за собой. Его дом – пятистенный, с просторной горницей, срубленный из вековых сосен – был самым большим в деревне, поэтому он знал, что может разместить всех чужаков. Одно его заботило – где найти женщин для обслуживания гостей, ведь деревня мигом опустела – лишь собаки по-прежнему исходили в злобном лае.
К тому времени, когда Прокоп с тремя мужиками, несшими в руках всякую снедь, что было в домах, и два жбана бражки, зашли в дом, ушкуйники уже успели по-хозяйски расположиться в горнице. Василий и его жена всячески старались угодить гостям, которые свалились как снег на голову. Хозяева мотались между кухней и горницей, доставали из погреба соленья и медовуху в деревянных двухведерных бочках.
Гости постепенно хмелели. Некоторые из них уже уронили головы на стол, а другие  расположились на топчане в сенях, на кровати и даже на полу. Вскоре в доме то в одном углу, то в другом раздались храпы. Лишь один укшуйник – тот, который был с рубцом – пил мало и подозрительно озирался по сторонам.
Наконец он не выдержал: встал с лавки и крикнул Прокопу, который стоял в дверном проеме.
– Эй, ты! А где девки? Тут только одна баба! Она не  годится! Приведи девок, иначе твоему отцу я голову отсеку.             
– Женщины все в поле, – не растерялся Прокоп, – но тут, неподалеку, есть одна девка…
– Срамная, что ли? – снисходительно улыбнулся ушкуйник.
– Как сказать? Не срамная – вдова, но свербигузка.
Ушкуйник взял со скамьи кожаный ремень с вложенной саблей.
– Ну, давай, веди к ней! Я люблю баб, у которых гузка свербит. Только без шуток! Ты понял?
– Да, да, понял, – услуживо ответил Прокоп.
Они вышли во двор.
– Пойдем усадами, – предложил Прокоп. – Так короче.
Прокоп не знал, куда вести супостата. В том, что он попал в полон к супостату, от которого можно было ожидать самое худшее, у него сомнений не осталось. «А ведь он и тятю, и меня может убить, – мелькнула мысль у Прокопа. – Что-то надо делать».
Как только они оказались в огороде, Прокоп остановился и хлопнул себе по лбу.
– Вот, остолбень! Забыл взять жбан медовухи! Я щас! Будет веселее!
Он быстро, не дав опомниться ушкуйнику, повернул обратно и побежал к дому. В сенях, на подоконнике увидел нож и сунул его под рубашку за ремень. В горнице со стола взял уже наполовину опустошенный жбан медовухи и, подмигнув отцу, поспешно вышел из дома.
Ушкуйник, нетерпеливо перебирая ногами, ждал. Будто чуя неладное, он достал из ножен саблю.
–  Веди!
– Фу! Жарко! – нарочито громко выдохнул Прокоп и, подняв над головой жбан, сделал несколько глотков медовухи. – О, как хорошо!
Ушкуйник не выдержал.
– А ну-ка, подай сюда свое пойло!
Когда поганец запрокинул голову, держа обеими руками жбан, Прокоп из-за пояса выхватил нож и с силой вонзил лезвие под левую лопатку. Ушкуйник выронил жбан, его ноги  подкосились, и он, уставив удивленный взгляд на убийцу, медленно свалился на грядку.
Прокоп стоял и растерянно наблюдал, как умирает человек. Он, в жизни  не зарезавший даже курицу, удивился, как легко можно убить человека. Но размышлять было некогда.
Прокоп снял рогожу с сохи, которая под  застрехой висела на стене амбара, набросил ее на труп и поспешил домой. Он с опаской открыл дверь и увидел отца, разговаривающего о чем-то с  деревенскими крестьянами.
Прокоп приложил палец к губам и жестом подозвал их к себе.
Все, стараясь не шуметь, вышли в сени.
– Тятя, – тихо сказал Прокоп отцу, – в усаде труп.
– Какой труп? – испуганно стал озираться по сторонам Василий. – Ты его убил?
– Да. Надо труп вывезти в лес и закопать. А мы с тобой должны вывести из карды нашего хряка.
– Зачем? – шепотом спросил отец.
– Чтобы заколоть его на том месте. Понял для чего?          
Василий сразу все понял.
– Вы, – приказал он крестьянам, – немедленно берите нашу маленькую телегу, погрузите на нее труп и вывезите в лес. Лопаты не забудьте. Закапывайте глубже! Обязательно следы заметайте, чтобы никакого подозрения не было.

Когда ушкуйники проспались и стали один за одним приходить в себя, все было покончено: труп – закопан, хряк – зарезан. Спохватились  лишь под вечер, когда женщины и крестьяне стали возвращаться  с полей и из леса. Вернулись и Ольга, Агафья, Марья. Но они не зашли в дом, а сразу же спрятались в бане.
Первым поднял тревогу молодой лучник:
– А где мой названый брат Лука?
Все с недоумением стали переглядываться. Молодой лучник подошел к Василию и попытался накрутить его бороду на руку.
– Где наш Лука? А ну, признавайся! По глазам вижу: ты ведаешь.
Однако Василий спокойно отвел руку лучника.
– Ничего не ведаю.  Видел только, как он вышел из дома.
Прокоп поспешил на помощь отцу.
– Я его видел. Он пошел в сторону реки. Сказал, проверит охрану.
Лучник бросил вопросительный взгляд на пожилого. Тот отозвался спокойно.
– Фрол, оставь добрых христиан в покое. Лука никуда не денется. Он, весто, уже с охраной  пьет медовуху.
– Хорошо, тятя, – нехотя согласился Фрол и, ни слова говоря,  вышел из дома.
Пожилой присел рядом с Василием.
– Давай, знакомиться. Полдня провели вместе, а как звать друг друга не знаем. Я – Петр – предводитель дружины. Это – как бы княжеский сотник.         
 –  Я – Василий, –  отозвался хозяин дома. – Как уже сказал, староста деревни. Мы выполнили твою просьбу: закололи свинью,  мясо засолили. Завтра  заколем еще одну свинью и бычка.
– Это – хорошо! – предводитель ушкуйников с видимым удовольствием потянулся. –  Мы сегодня переночуем в вашей деревне, а завтра снова тронемся в путь.
– Откель плывете и куда?
Гость загадочно улыбнулся.
– Были на Волге. Спустились ниже Болгар, до Орды чуть не доплыли…Все осмотрели, все запомнили. Теперь, вот, пробираемся пока неведомыми дорогами домой, в Заонежье.
– Но мы не видели, как вы проплывали мимо нас по Ветлуге, – вставил словечко Прокоп, который уже пришел в себя и сел рядом с отцом за стол.
– А мы мимо вас и не проплывали, – снисходительно, с хитрой ухмылкой взглянул на Прокопа предводитель ушкуйников. – Мы по половодью спустились по Вятке.   
Василий перевел дух – по крайней мере, он понял, что беда пока миновала.
– Петр, позволь полюбопытствовать: а какая нужда вас погнала туда?
– Долго рассказывать, – отмахнулся Петр. – Завтра поговорим. А сейчас надо моих ребят разместить по домам.
Заметив нерешительность старосты деревни, гость поспешил его успокоить:
– Да ты, старик, не дрожи. Мы такие же крестьяне, как и вы – простые люди. – Голос Петра дрогнул. – Но лихолетье нас переломило, искорежило нутро, оторвало от матушки-земли.
Василию показалось, что гость говорит искренне, а потому немного осмелел.
– Ежели так, почему разбойничаете?
Петр скрестил руки на груди, насупил брови, козырьком нависших над светлыми глазами.
– Непростой вопрос ты мне задал, старик. Совсем не простой…
– Ежели не хочешь, не ответствуй, – не стал настаивать Василий.
– Почему? Можно и ответствовать. Вот, ты скажи: человек отличается от зверя?
Василий удивленно вскинул брови.
– Ну, да! Отличается. К чему клонишь?
Петр, казалось, еще больше погрузился в свои мысли – он молчал. Наконец, встрепенулся – на его лице даже заиграла улыбка – не совсем добрая, но и не зловещая.
– Василий, я не знаю, согласишься ты со мной или нет, но, и зверь, и человек сражаются за то, чтобы выжить. Зверь только сражается зубами, а человек – он как бы более умный – хитро сражается: где надо, саблей рубит или ножом колет…Но быват и по-другому: убиват наветами, низводит хитростью и подлостью. Так что,  человек страшнее зверя.
Василий уже начал терять терпение, но виду не подал и спросил спокойно, по-дружески.
– Петр, с тобой не соглашаться трудно. По моему разумению, ты во многом прав.  Но, прости уж меня – старика не разумного – к чему все это глаголание?
– Потому, что мы – ушкуйники – и те, и другие. Мы – посередине между зверьем – хоть и страшным, но честным – и мирским людом – хоть и не страшным на вид, но коварным. Мы – такие же вольные, как звери, но…за эту вольность надо расплачиваться.
Петр встал и потянулся.
– Ух, устал! Хватит на сегодня. Скажи людям, чтобы не пужались нас. Да и своих женщин заведи в дом…Чево они прячутся в бане? Думашь, я не заметил?
Когда жители деревни увели незваных гостей  по домам и в горнице никого не осталось, в дверях показались Агафья, Ольга и Марья.
Агафья сразу же бросилась на шею мужа.
– Прокоп, у меня сердце захолонуло! Думала со страху помру. Что теперича-то будет?
Отец с сыном переглянулись.
– Обегай деревню, – приказал Василий. – Скажи мужикам, чтоб завтра были наготове. Пусть никто не уходит ни в поля, ни и в лес. Как бы беда не случилась.
– Что будем делать с мясом?
Василий на миг задумался.
– Скажи Прошке, чтобы заколол свинью. Потом рассчитаемся. Бычка им не дадим. Авось, обойдется. Да, чуть не забыл. Отправь гонца в Свиридино, к родне Агафьи. Нам помощь соседей завтра может пригодится. Пусть берут с собой вилы, косы и топоры.
   
Чутье не обмануло Василия. Едва отпели первые петухи, как  со стороны реки, которую накрыл утренний туман, обещая жаркую и солнечную погоду, показались ушкуйники: шесть человек и Фрол, решительно вышагивающий впереди отряда. Все они были вооружены. Двое даже нацепили кольчуги, которые зловеще поблескивали в лучах солнца, выкатившегося из-за дальних лесных увалов.
Ушкуйники растеклись по деревне. Вначале они собрали своих людей, повытаскивая их из домов, затем согнали всех жителей деревни на площадь перед недавно построенной  часовней. Поганцы, щедро раздавая тумаки, сразу же отобрали у крестьян топоры и вилы.
Все стояли молча, глядя испуганным глазами на супостатов. Женщины прижимали к себе  детей, прикрывая их руками, девушки и женщины, умоляюще и в то же время с надеждой в глазах посматривали на мужчин, но те молча стояли и обреченно ждали, что будет.
Сильно переживал и Василий. Он знал, что пощады не стоит ждать. Его расстроило и то, что среди ушкуйников он не увидел Петра, к которому начал испытывать доверие. Но больше всего Василия огорчило то, что он не увидел и Сильвестра с сыновьями и еще около десятка мужчин – молодых и самых крепких. «Неужто сбежали? Неужто бросили нас»? – жгла его тревожная мысль.
С надеждой поглядывал по сторонам и Прокоп. И это заметил Фрол. Он протянул руку к краю площади и крикнул:
– Всем женщинам и детям собраться здесь! Мужчины остаются на месте!
Но никто не шевельнулся – все застыли в оцепенении и продолжали  молча смотреть на Василия, стоявшего напротив толпы,  но он тоже молчал.
Фрол обнажил саблю. Вслед за ним приготовились и остальные ушкуйники: вытащили из ножен сабли, сняли с плеч луки, взяли наизготовку копья.
– Делайте, что говорят, – сдался Василий.
Когда женский и малый люд сбился в кучу, Фрол властно вскинул руку.
– Слушайте меня! Здесь, у вас, вчера пропал наш брат. По глазам вижу: это – ваших рук дело! Найдите нам его! Хоть живым, хоть мертвым! Не выполните нашу волю, сожжем всю деревню, мужчин убьем! Время пошло!
Прокоп стоял рядом с отцом и смотрел на несчастных женщин и детей. В первом ряду он заметил Агафью, сестер и мать, которые стояли тесно прижавшись друг к другу. Из их глаз  сочилась такая обреченность, что он не выдержал и сделал полшага вперед. Только хотел  открыть род, как отец его остановил.
– Смотри, – прошептал он.
 Со стороны полей показалась группа крестьян, вооруженных вилами, косами и топорами. Их было около дюжины. Среди них Прокоп узнал Сильвестра  с сыновьями и односельчан. В то же время с другой стороны к деревне стал приближаться еще один такой же вооруженный отряд, присланный на помощь из Свиридина.
Опасность заметили и ушкуйники. Они по команде Фрола окружили женщин и детей и приставили к их грудям копья и сабли.
Когда два отряда спасателей слились и приблизились к площади, Фрол громко крикнул:
– Эй вы, смердяки! Стоять! Если сделайте хоть шаг вперед, заколем всех детей и женщин!
По приказу Сильвестра отряд остановился.
– Эй, ты – христопродавец! – басовитым голосом крикнул он, передразнивая Фрола. – Если хоть один волос упадет с головы моей внучки и других, вам отсюда живым не уйти!
– Это еще посмотрим, кто живым, а кто мертвым уйдет отсюда! – с пугающим азартом ответил ему Фрол.
Взяли вилы наперевес и те, кто пришел на подмогу. Всем стало ясно – крови не избежать. И она точно пролилась бы, если бы не кривой Серафим, который потерял левый глаз еще в далекой молодости.
Серафим, белый как лунь,  в полотняной рубахе, длинной, чуть ли не до колен, выбрался из задних рядов,   размашисто перекрестился, обратив свой взор на часовню и вскинул к небу руки:
– Люди добрые! Да что это такое творится? Мы – русские – оборотили мечи друг против друга! Мало нам Орды? Мало крови пролито русской? Я в Орде в полоне молодость сгубил. Там, в Орде, тьма полоненных русских, там кажная пядь земли пропитана слезами наших женщин и девок. Вот о чем надо думать! Вот за что надо сражаться!   
Вдруг Серафим упал на колени и снова возвел руки к небу:
– Боже ты наш! Всевышний! Вразуми нас – неблагодарных, алчущих крови! Яви нам свой лик и прикажи, чтобы опустили мечи, чтобы избавились от черных замыслов! Яви нам чудо!
Все подняли головы. Но небо было девственно чисто – ни облачка, только солнце.
Но чудо все же явилось. И этим чудом стал Петр, который доселе, стоя в сторонке, молча наблюдал за происходящим.
Петр пробрался сквозь толпу, подошел к Серафиму и приподнял его.
– Блаженный, ты иди. Иди к себе, домой... В твоих словах истина.
Петр сказал тихо, но все его услышали. В сердцах людей  что-то дрогнуло. Первыми бросили вилы крестьяне, за ними опустили мечи ушкуйники. Женщины с детьми, еще не до конца поверив в нежданное спасение, врассыпную кинулись к толпе – к мужьям, к братьям.      
Но снова шагнул вперед Фрол.
– Вы отняли у нас нашего брата! Будет справедливо, если мы заберем с собой одного из вашей деревни. Выбирайте! Иначе всем будет худо! 
Снова тревожно зашумел деревенский люд, снова ощетинились вилами сыновья Сильвестра. Но на сей раз Прокоп не стал долго раздумывать – он повернул голову в сторону Фрола и, глядя прямо ему в глаза, твердо сказал:
– Я пойду с вами.
Всей деревней проводили Прокопа. Никто не надеялся его снова увидеть живым. Но Прокоп с зимним купеческим обозом, ко всеобщей радости, вернулся живой и здоровый – как раз в тот день, когда первому сыну –  Федоту – исполнилось два года.
               
                Глава вторая. На Суре.   
То лето на Нижегородчине началось с большой беды: сначала, как только крестьяне отсеялись, разразилась засуха, а потом, когда уже всходы, обреченные,  полегли, разверзлись хляби небесные. Два дня лил дождь, превращая речки в бурные потоки и делая дороги непроходимыми.
На третий день, за полдень неожиданно сильно потеплело, ветер разогнал тучи, и долгожданное солнце наконец пробилось сквозь завесу облаков, подсвечивая лужи и озерца скудным золотом.
Сотник Евсей – сын нижегородского князя Дмитрия Константиновича Суздальского – отмахиваясь веткой от комарья, со своим отрядом пробирался через леса к Суре. Предводитель ехал впереди, а за ним, старясь не отставать, тянулась разнородная конная сотня: кривичи, литовцы, русы, лихие люди из Заволочья. Колонну замыкал обоз, которым правили смерды. На телегах везли всякий скарб: конскую сбрую, харчи и различные ратные принадлежности, как-то кольчуги, копья, сабли, палаши и луки со стрелами.
И кони, и люди сильно устали. Раскисшие дороги, по которым из-за лихолетья и без того почти никто не ходил и не ездил, от постоянных дождей расползлись, как распоротые кишки – вязли телеги в грязи, кони выматывались из сил. Лишь после переправы через Ургу, где течением унесло часть провизии, отряд перевел дух: все чаще стали попадаться  супесчаные почвы и идти стало легче.
Сзади послышалось фырканье коня. Сотник оглянулся и увидел Гедиминаса – самого умелого и опытного ратника.
Гедиминас сравнялся с сотником.
– Евсей, – сказал он с еле заметным акцентом, – надо бы вперед лазутчиков выслать. А вдруг Курмыш захватили татары? Опасно – можем угодить в засаду.
– Разумные слова говоришь, – согласился сотник. – Отбери пять лазутчиков и скачите. Ежели увидите татар или заметите что-то неладное, скачите обратно, либо дайте сигнал. Как дать сигнал – тебе ведомо. А мы покедова сделаем привал.
Сотник поднял руку. Отряд тотчас остановился. Всадники слезли с коней и с удовольствием стали разминать затекшие ноги, выгибать онемевшие спины.
Евсей отошел в сторону и в раздумье стал ходить между деревьями – соснами вперемежку с березами и кустами лещины.
За его спиной между собой негромко переговаривались усталые дружинники; словно чувствуя конец пути, пофыркивали кони. Лишь соловьям все было нипочем – они самозабвенно, на все лады вытреливали гимн жизни.   
Наконец со стороны Суры показались лазутчики. Рядом с ними на вороном коне прискакал и Иван, назначенный посадником в Курмыше. Хотя Иван был в годах, но он почтительно, сняв с головы выцветший грешевник, поприветствовал сотника.
– Милости просим! Заждались вас!
Отряд пересек небольшую речку и оказался в Курмыше – крепости, заложенной по велению князя Городецкого Константина Васильевича на левом берегу Суры. 
Евсей с любопытством стал оглядывать селение. Оно уже было огорожено высоким тыном из крепких дубовых бревен с сторожевыми башнями, а со  стороны Суры чешуйчато  поблескивала вода во рву, вырытому на берегу между крепостью и рекой.
– Ого, – удивился Евсей, – да вы тут неплохо прижились. Обустроились хорошо, как я погляжу.
– Не совсем так, как хотелось бы,  – выдохнул Иван. – Надо еще с десяток домов построить, церквушку не мешало бы поставить. Да и людей надо завозить побольше, желательно семейных, чтоб смуты в головах не было.
– Об этом завтра поговорим, а сейчас нам надо поесть и отдохнуть. Устали с дороги.

Утро выдалось солнечным.
Иван и Евсей вышли за ворота и направились к Суре. Уселись на прибережном пригорке, расстегнули ворот рубах.
– Что там, на той стороне? – Евсей указал рукой на противоположный берег – высокий, заросший лесами и изрезанный оврагами. – Какой народ там живет? Черемиса?
– Нет, черемиса живет севернее – на той и на этой стороне Волги. А там живут другие люди – они себя называют «чаваш».
– Чаваш? Я что-то про них уже слышал. – Евсей задумался. – Нет, я ошибся – тех называли то ли суварами, то ли сувазами. И они, вроде, прежде – это было давно – обитали в Волжской Булгарии.
– Это – они и есть, – закивал головой посадник. – К нам часто приезжает один чуваш – теперь мы их так называем. Он как-то рассказывал – правда, его  трудно было понять – что его предки, вроде, поднялись по Волге и осели здесь. А, вот,  на этой стороне, вверх по течению Суры, – Иван выставил правую руку, – обитает мордва.
Евсей встал и начал прохаживаться по берегу. Иван шагал рядом с ним, припадая на больную ногу.
Евсей остановился, обломил ветку ивы и прочертил в воздухе воображаемую линию.
– Вот это – Сура. Нам надо поплавать по ней – и вниз, и вверх. Надобно все осмотреть и найти места, чтобы заложить  крепости. Так повелел князь. – Евсей оглядел по сторонам. – Но что-то стругов не вижу. Вы же на них сюда приплыли.
Иван стянул с головы грешевник и вытер им пот со лба.
– Больше у нас нет стругов. Ушкуйники угнали.
Евсей остановился и с недоумением посмотрел на посадника.
– Как, это, «угнали»?
– У нас…это…это, – Иван совсем растерялся, – Было два струга.
– Я это знаю, – нетерпеливо перебил его Евсей.
– Вот…мы на них, – продолжал трястись Иван, – переправлялись через Суру, чтобы рубить дубы. На нашей стороне таких дубов нет. И вот как-то в один день просыпаемся и видим – нет на реке наших стругов. К счастью, плот остался. На нем мы переправляли лес.
– А почему вы решили, что ушкуйники угнали? Может, это сделали ваши соседи…как их? чуваши?
– Нет, чуваши – мирный люд. Они – кроткие. Кража стругов – дело рук ушкуйников. Кроме них некому. Они уже раз наведывались к нам. Поднялись по Суре, покрутились возле нас и уплыли. А через день наши струги пропали. Эти ушкуйники – сущие разбойники. От них никому покоя нет – нападают без разбору и грабют. Рази так христиане поступают?
– Христиане еще не так поступают, – ухмыльнулся сотник.
Евсей подошел ближе к воде и прищурил глаза, пристально вглядываясь в противоположный берег.
– Иван, там я вижу какую-то лодью.
– А, это долбенка, не лодья. Как раз на ней к нам приплывает тот самый чуваш. Он нам привозит деготь, просо, пеньку, кожу – хорошую кожу, добротно выделанную. Иногда привозит мед.
– И чем же вы с ним расплачиваетесь?
– Серебром.
– И что же он с серебром делает?
Иван пожал плечами.
– Откуда мне знать?
Евсей опять задумчиво стал мерить шагами берег.
– А скажи-ка мне, этот ваш чуваш, как я понял, понимает по-русски?
Иван улыбнулся и закивал головой:
– Понимат, понимат! Даже научился разговаривать. Правда, плоховато, но понять можно. Мало того, – посадник выпрямил спину, – и меня научил калякать по-чувашски. Сам от себя не ожидал такого умения.
– Надо бы как-то съездить к нему, чтобы познакомиться. Нам союзники нужны. 
– Не получится. Как коней переправим? Вплавь опасно. Река здесь коварная, много ям и водоворотов.      
В тот же день, ближе к вечеру, Евсей собрал жителей  крепости на площади. Пришли все:  дружинники князя, которые несли службу в такой глуши, посадские люди, живущие с семьями. Многие из них уже успели срубить избы, обзавестись домашней скотиной и распахать близлежащие пустыри.      
– Я вижу: вам нелегко на новом месте, – начал Евсей свою речь. – Потерпите немного, все образуется. Мне князь велел вам так сказать. Курмыш должен стать опорной крепостью  в этом краю. Самая большая беда исходит от Золотой Орды и Болгара – улуса Орды. Я всем телом, нутром это чувствую, и мы должны быть готовы к ней. Поэтому нам сейчас надлежит как можно быстрее построить новые струги и выложить внутреннюю каменную стену. Приступаем к работе завтра же. 
Евсей рассчитывал построить струги за лето, но случилась беда – его свалил недуг. Вначале, как только почувствовал недомогание и слабость в ногах, еще  крепился, но в один из дней окончательно свалился и, обессиленный, забылся в беспамятстве.
Очнулся только на пятый день. Евсей открыл глаза, и предметы стали медленно выплывать из тумана.  Первым, кого увидел, был незнакомый мужчина с густой черной бородой в странном колпаке, а рядом с ним сидела девушка – совсем молоденькая, черноволосая, со светло-бирюзовыми глазами.
– Вы кто? – прохрипел Евсей.
Девушка от неожиданности встрепенулась, радостно захлопала в ладоши и на непонятном языке что-то сказала мужчине.
Незнакомец поднялся с места и вышел из избы. Вскоре он вернулся с Иваном, который, как вкопанный, остановился возле порога и удивленно захлопал ресницами.
Евсей с трудом приподнялся и, упершись спиной об стену, сел на кровать. Девушка сразу же бросилась к нему на помощь: подхватила за локоть и подставила под спину подушку. 
– Кто они? – спросил больной.
Иван наконец пришел в себя.   
– Это, – выгнул большой палец в сторону мужчины, – тот самый чуваш. Я тебе о нем говорил. А девушка – его дочь. Это она вылечила тебя. Мы уже не надеялись, думали не одыбишься.
– Попить дай! Что-то горло сушит.
Иван подошел к деревянному ведру, стоящему в углу на табуретке, и зачерпнул ковшом воды. Но девушка тут же вскочила с места и закричала, махая руками, на своем языке. Затем она что-то сказала отцу и тот достал из лыкового кошеля глиняный кувшин, заткнутый тряпицей.
Девушка вылила воду из ковша, налила туда из кувшина какую-то светло-желтую жидкость и протянула Евсею.
– Пить, нада пить, – подал голос мужчина.
– Пей, господин сотник, – сказал Иван. – Не бойся, они очень надежные люди.
Евсей приложил губы к горлышку кувшина. Жидкость, которую он выпил, была маслянистой и чуть солоноватой. Вначале Евсей почувствовал тошноту, но затем полегчало: в  голове прояснилось, очертания предметов стали еще яснее.
– Спасибо…спасибо, – пробормотал он. – Кто вы? Как тебя звать, добрый человек?
Мужчина заискивающе улыбнулся и приложил ладонь к груди:
– Я звать Нагас. Мой…
– Моя дочь, – поспешил на помощь Иван.
–….моя дочь Оринге.
Услышав свое имя, девушка радостно закивала головой:
– Оринге! Оринге! Я звать Оринге.
Потом наставила палец к груди Евсея:
– Эс, эс! Сан ят?
– Звать тебя…как звать…? Мой дочь…моя дочь…хочет знать, – быстро залепетал Нагас.
– А! Хочет знать, как меня зовут? – догадался Евсей. – Я – Евсей. Меня звать Евсей.
– Хорошо! Хорошо! – закивала головой Оринге. – Евсея! Евсея!
– Как они сюда попали? – спросил Евсей посадника.
– В тот день, когда ты захворал, как раз к нам приехал Нагас. Я хотел вас познакомить, но ты был плох. Вот так…– Посадник перевел дух, заново переживая прошедшие дни. – Нагас увидел тебя и тотчас уплыл обратно. В тот же вечер приехал с дочерью. Привезли с собой всякие снадобья, отвары, барсучий жир и начали лечить тебя.
Сотник заерзал на кровати.
– А кто следил за мной? Кто кормил? Кто выносил за мной…я же и писал, и…?
– Моя жена и Оринге.
– Вот, считай, и породнились, – пошутил Евсей.
Он встал, прошелся по избе и выбрался во двор. За ним, придерживая Евсея под руку, вышла и Оринге.
– Мы успели построить один струг, – порадовал его посадник.
– Добро. Людей переправим на струге, а коней – на плоту.  Через пять дней тронемся в путь. Мы должны добраться до земель улуса. Надо все осмотреть. Есть ли удобные места, чтобы построить новые крепости? Я с собой возьму конный отряд в осемь человек. Возьму еще три вьючные лошади. На них погрузим палатки и еду. Ты останешься в Курмыше. Попроси  Нагаса быть нашим проводником – вы же как-то понимаете друг друга. И это просто удивительно!
В ответ посадники рассмеялся,
– Тут ничего странного нет –  я же тебе уже сказал: Нагас учил меня глаголить по-чувашски, а я его – по-русски. Поэтому и мне  с вами надо ехать, ведь мы будем ехать по земле чувашей.
– Ладно, путь будет так, – охотно сдался Евсей. 

На следующий день ранним утром, тепло попрощавшись с Евсеем и с Иваном, Нагас и Оринге уплыли на долбенке.   
Спустя пять дней через Суру со своим отрядом переправился и Евсей. Дружинники,  ведя коней под узды, поднялись по глинистой убережной круче, снова оседлали коней и рысцой, поднимая облака пыли, поскакали по лесной дороге на восток.
В первой же деревне, небольшой, в полста домов, при виде вооруженных всадников люди с криками стали разбегаться. Евсей не ожидал увидеть такого гостеприимства. Он дал сигнал, и отряд остановился.
Сотник слез с коня, снял с головы шлем и низко поклонился. Но никто из жителей деревни жест доброй воли не оценил – все попрятались по домам. Только в одном месте, уже на околице, где на истоптанном лугу играли детишки, одна девочка, лет пяти, отбежала в сторону, нарвала пучок цветов и с улыбкой протянула их Евсею.
Сотник натянул поводья и слез с коня. Он подошел к девочке, присел, погладил рукой по головке и взял цветы.
– Спасибо! Как тебя звать?
Иван поспешил ему на помощь.
– Ят? Сан ят?
 Девочка рассмеялась и убежала к подружкам, которые с изумлением и со страхом наблюдали за происходящим.      
– Евсей! – не выдержал Иван. – Ежели так будем расшаркиваться в каждой деревне, мы до зимы не доберемся до границы улуса. Нам надо быстрее доехать до деревни Нагаса. По моим подсчетам, до нее осталось еще верст пять.
– А как называется  деревня?
– Тоганаш.
– Ха-ха! – весело рассмеялся сотник. – Да это же русская деревня! Тоганаш – значит, наш!
Вскоре отряд въехал в деревню, где проживал Нагас. В отличие от других селений, которые проезжал отряд, эта деревня, со всех сторон окруженная дубовыми лесами и пополам разрезанная рекой,  была побольше и явно выглядела побогаче.
 Они без труда нашли дом Нагаса, который выделялся своей добротностью. 
Гостей встретил Нагас и жестом пригласил войти в дом. Но Евсей решительно отказался:
– Нам некогда! Времени нет! Седлай коня и поехали.
Услышав голоса, из сеней вышли не по годам стройная женщина средних лет с еле заметными раскосыми глазами и Оринге, которая при виде Евсея радостно заулыбалась. Только сейчас Евсей заметил, что у девушки глаза такие же чуть раскосые, как у матери. Заметив удивленный взгляд сотника, Иван пустился растолковывать загадку.   
 –  У Нагаса жена из Болгара. Он ее давно, еще в молодости, то ли выкрал, то ли выкупил у татар. А Оринге в матушку пошла.
– Спроси-ка его, он знает по-татарски?
– Знает, но очень плохо – я его уже спрашивал. А, вот, Оринге знает.
Евсей задумался – слова посадника его явно заинтересовали. Он хотел еще что-то спросить, но передумал.
Пока они переговаривались, Нагас со двора вывел оседланного коня с завешанным по бокам двумя липовыми кошелями. Оринге рванула к отцу, но мать остановила дочь и начала строго выговаривать ей.
В это время к дому прискакала группа конных всадников с луками и копьями – все молодые, как на подбор.
– Это что еще такое? – спросил Евсей. – Подмога?
– Да, да! – радостно закивал головой Нагас и стал знакомить Евсея со всадниками. – Это – Кудюк. Это – Самлай. Это – Смалай. Это – Кагунь. Это – Отрик.
– Хорошо. Нам подмога нужна. Чем черт не шутит.       
Евсей дал команду, и отряд выдвинулся  к лесу, направляясь на восток.
Но не успели отъехать и десяти верст, как их верхом на коне догнала Оринге. На ее голове поблескивала нечто, похожее на шлем, а по бокам и на бедрах чернели кожаные защитные щитки.
– Охо, – щелкнул языком Гедиминас, – настоящая воительница!
Но Нагас встретил дочку не приветливо. Он строгим голосом начал ей что-то высказывать, порой срываясь на крик. Оринге слушала его, опустив голову, а потом ее хрупкие плечи затряслись в безудержном плаче.
Евсей понял, что Нагас хочет прогнать дочь и поспешил на помощь. Он дотронулся до плеча Нагаса.
– Нагас! Не надо! Пусть остается! Нам нужен толмач. Понимаешь, толмач!
Потом обернулся к посаднику:
– Иван, объясни-ка ему. Он меня, кажется, не понял.
Но чуваш все понял и, убедившись в своем бессилии, отъехал от дочери. Оринге хотела последовать за ним и встать рядом, но Евсей поманил ее пальцем и похлопал себя по правому боку. Девушка сразу поняла и, смущенно улыбаясь, заняла место рядом с сотником.
Отряд выбрался из леса под вечер, когда тени от всадников уже легли на дорогу.
Увидев впереди реку, Евсей жестом руки остановил отряд.
– Разбить палатки! – приказал он. – Коней стреножить! Выставить охрану из двух человек! Будем ужинать,  а потом почивать. Иван, распорядись!
Дружинники поставили две палатки. Решили так: в одном будут спать Евсей, Иван, Нагас, Гедиминас, а в другой – остальные. Небольшая сумятица вышла лишь с Оринге. Она хотела лечь спать под кустом лещины, раскинувшейся на берегу, но Евсей решительно взял ее за руки и отвел в палатку. Он с силой воткнул в землю две сабли, накинул на них попону и, указывая рукой на получившийся уголок, обернулся к Оринге:
– Спать…здесь. Поняла?
В палатке было темно, но Евсей отчетливо разглядел, как радостно вспыхнули глаза у девушки.
   
     Глава третья. Два брата.
    Евсей был бастардом нижегородского князя Дмитрия Константиновича. Хотя он совсем не походил на отца – тот был чернявый, саженного роста и горяч как на благородные дела, так и на расправу – князь души не чаял в нем.
Анна – будущая мать Евсея – досталась Дмитрию Константиновичу от дяди – владимирского князя Александра Васильевича. В один из походов на Балтику тот захватил шведский корабль, на котором ехала семья Анны. Всех, кто был на корабле, перевезли в Великий Новгород, чтобы потом пленных отдать обратно за выкуп.
В ту пору Русь переживала трудные времена. Слезы и кровь заливали ее. Князья дрались  между собой, предавали друг друга и жадно ловили взгляд хана, которому приходилось кланяться в ноги. Хан делал, что хотел: назначал русских князей, казнил или миловал их, стравливал друг с другом. Но иногда татары и русские объединялись, чтобы отражать набеги врагов. Так было и  на севере Новгородчины, когда русские князья с одобрения хана Узбека отложили на время взаимные обиды, сумели найти общий язык и, объединив силы, разгромили шведов. Как раз тогда Анна и стала добычей Суздальского князя Александра Васильевича.         
Не прошло и полгода, как всех пленных король Магнус Эриксон выкупил, и они уехали домой. Кроме семилетней Анны. Ее Александр Васильевич сразу же спрятал в надежном месте, а посланнику короля сказал, что девочка умерла.
С годами Анна научилась разговаривать, читать, писать по-русски и превратилась в настоящую красавицу. Во всяком случае, когда Константин Васильевич – младший брат Александра Васильевича – с сыном Дмитрием приехал в Суздаль,  перед ним предстала стройная девочка, с двумя золотистыми косами и глазами голубыми, как бездонное море.
Анна молча поставила на стол чаши и также молча удалилась, даже не посмотрев на гостей. Но зато на нее сразу же пристально взглянул Константин Васильевич.
Этот взгляд не ускользнул от внимания хозяина дома, но он искусно упрятал улыбку.   
– Олифан, – приказал Константин Васильевич слуге – принеси-ка нам вина французского из погреба.
Слуга, бородатый мужчина в камзоле, почтительно склонил голову.
– Какого вина, господин? Может, каберне фран из Соланского монастыря?
– Нет, пино нуар.
– Хорошо, господин.
Константин Васильевич взял в руки серебряную  чашу и с интересом стал разглядывать узоры на ней.
– Брат, откуда у тебя это диковинка?
Не дождавшись ответа, наклонился к брату и пронзил его острым взглядом.
– Подарок хана Узбека?
Хотя Александр Васильевич ничем не выдал себя, тем не менее понял: отпираться нет смысла.
– Не буду кривить душой: ездил я в Сарай. Встречался с ханом.
– И вино от хана?
Князь расхохотался:
– Ну , и потешки у тебя, брат. Хан и вино? Это уж чересчур!
– Неужто, прям из Франции привезли?
– Да, купцы ихние приезжали. Привезли всякую всячину – невидаль в наших краях. Ну, и вино предложили купить. Я до этого  ничего подобного не пил – только мед пил. 
– Я тоже не пил, – признался  Константин Васильевич и поманил рукой слугу: – Эй, ты! Забери-ка сына. Поиграйте в сечу. Только осторожно с мечом!
Слуга подошел к Дмитрию и почтительно дотронулся рукой до плеча.
– Господин, пойдем со мной.
– Погоди, – остановил слугу князь и подозвал к себе Дмитрия.
– Племянник, сколько тебе лет?
– Одиннадцать, – чуть слышно ответил Дмитрий. 
– Ого! Уже большой! Если хочешь, оставайся. Тебе будет полезно послушать старших. Кто знает, может, и тебе придется княжить.
Дмитрий не знал, что сказать и растерянно поднял глаза на отца.
– Оставайся, – разрешил Константин Васильевич, – коли дядя просит. 
В это время второй слуга принес большую бутылку вина – тоже невиданную вещь на Руси – и разлил по чашам.
Хозяин дома поднял чашу.
– Брат, давай, выпьем за здравие!
– Как заведено у нас, на Руси, за здравие князя! – отозвался гость.
Александр Васильевич медленно поставил чашу на стол.
– За какого князя, брат? Теперь на Руси развелось много князей: Московский, Новгородский, Галицкий, Микулинский, Рязанский – всех и не перечислишь. И каждый из них мнит себя посланником божьим. Оттого и беды на Руси – грыземся аки голодные псы.
– Истину глаголишь, – согласился гость. – Единственная отрада: грыземся не только мы. Полный раздрай и среди германских курфюрстов, и  среди золотоордынских ханов. Нутром чую: в Золотой Орде скоро начнутся великие замятни .
– Эх! – хлопнул ладошками Александр Васильевич. – Нам бы воспользоваться таким удобным случаем, да, вот, беда – не можем найти друг с другом общего языка.
Константин Васильевич метнул в брата  взгляд, от которого в его доме обычно все дрожали.
– Брат, позволь мне думать, что твой упрек ко мне не относится.
– Ты прав. Я о других говорю. Но и нам надо вдвоем вместе подумать, крепко подумать.
Константин Васильевич напрягся. Он чувствовал, что брат ему хочет сказать какую-то важную весть. И он не ошибся.
– Я разумею так, – тихо, будто боясь, что кто-то может подслушать их, продолжил Александр Васильевич. – Теперь тебе ведомо, что я съездил в Сарай. Я хотел прощупать хана Узбека, узнать, что он думает о моем преемнике.
– Брат, что с тобой? – встревожился гость. – Ты от княжеского титула хочешь отказаться?
– Да, брат…видимо, придется.
Князь положил на ладонь брата руку.
– Хворый я стал, брат. Не по плечу мне княжеская ноша, не по плечу...Вот я попытался вызнать у хана, что он думает о моем преемнике.
Константин Васильевич снова сдвинул брови. Ему стоило больших трудов, чтобы унять свое волнение.
– И что же он думает?
– Ничего не сказал. Они, басурмане, не токмо хитрые, но и коварные: могут сказать одно, а делать совсем другое.
Гость подошел к окну и задумчиво посмотрел на дворовые постройки, окружившие княжеский дом.
– Брат,  как я понял, ты впустую проделал такой большой путь.
– Нет, Константин, не зря съездил. Пойдем в мою потайную палату. Я тебе кое-что покажу. 
Дмитрий, который жадно вбирал в себя каждое слово дяди, не знал, что делать. Ему стало жутко любопытно, но в то же время он боялся гнева отца.
Но Константин Васильевич сам подошел к сыну, положил на плечо тяжелую руку и сказал:
– Ты тоже пойдешь.       
Они закрыли дверь в горницу и пошли по коридору, устланному ткаными льняными коврами.  В конце коридора Александр Васильевич, прихвативший с собой сальный светильник, достал из кафтана связку ключей. Он пальцами проворно прошелся по ней и выбрал один из ключей и всунул его в замочную скважину. Кованая дверь чуть слышно скрипнула и, как бы нехотя, открылась.
Первым вошел князь. Он зажег от своего светильника несколько светильников, искусно замаскированных в нишах каменных стен.
Палата, на середине которой стоял большой дубовый стол, заполнилась тускло-сусальным светом.   
Хозяин палаты взял свиток из тонкой телячьей кожи, лежащий на краю стола, и развернул его.
– Брат, смотри. Ее мне продал Ганс. Он служит курфюрстскому наместнику.  Это – карта. Разумеешь?
– Разумею, – после недолгого молчания ответил  Константин Васильевич.
Князь навис над столом.
– Вот, – обвел он рукой карту. – Здесь Московия, а тут – севернее – Великий Новгород. Разумеешь?
– Разумею, брат, разумею, – поспешил успокоить князя гость.
– А тут, – рука князя скользнула по карте, – Волжский Булгар, а еще дальше, вниз по Волге, на Ахтубе – Сарай Берке. Там, в Сарае Берке, сидит хан Узбек. Он и правит нами. Вот я и постарался задобрить его – будь он проклят!
Александр Васильевич выпрямился и схватил рукой за бок.
– Брат, мне что-то зябко. Накину- ка я шубенку.
Князь, не убирая ладонь с легкого кафтана, подпоясанного узорчатым кожаным ремнем, медленно подошел к стене и снял длинную кунью шубу. Накинул ее на плечи и снова  подошел к столу.
Константин Васильевич молча, но пристально следил  за братом.
– И чем же ты задобрил хана? Золотом? Или опять девками?
Князь вдруг сник. Он уперся руками об  край стола.
– Если бы, брат…если бы…Цена, ох, как высока! Двадцать пять отроков - самых сильных пришлось отдать. Хан просил. Для охраны. Он боится, что его скоро могут убить. На своих,  видно, надежды больше нет.
Константин Васильевич решительно откинул чуб со лба.
– Брат, да что с тобой? Мало того, что вороги-супостаты  угоняют наших детей в татарский полон, так ты сам…сам своими руками увел их и продал басурманам! За что, брат? За что?!
Александр Васильевич прищурил глаза – в них заиграла злость. Из пожилого человека, только что сидевшего с поникшей головой, он снова превратился во властителя, привыкшего во что бы то ни стало добиваться своего. Но князь подавил гнев.
– Брат, ты помнишь, как нас учил наш дьяк? Он говорил: «Отдай палец зверю, путь откусит. Зато сохранишь руку. Отдай руку, пусть откусит, зато сохранишь жизнь».
– Помню. Но что тебе это дало?
Ничего не сказал князь. Вместо ответа он застегнул шубу, взял за руку гостя и повел в другую половину зала – небольшого, с сводчатым потолком.
За ними последовал и Дмитрий.
Александр Васильевич подошел к большому сундуку, скрепленному по углам коваными железными пластинами. Он распахнул полы шубы и достал из кармана кафтана связку ключей.
– Возьми, брат, – протянул он связку Константину Васильевичу. – Видишь этот ключ? Открой им сундук – мне не под силу.
Константин Васильевич опустился на колено, взял в руки массивный висячий замок,   вставил ключ с замысловатыми рожками и, чуть поднажав, повернул его. Затем встал, и, кряхтя, поднял тяжелую крышку сундука.  В нем он увидел кожаный мешок, завязанный тонкой веревкой.
– Принеси мешок сюда, – князь несколько раз легко ударил ладонью по столу.
Константин Васильевич поднял мешок и удивился его тяжести. Он поставил мешок на стол и развязал узел. Увиденное его поразило – почти весь мешок был заполнен золотыми монетами.
Вдоволь насладившись растерянностью и удивлением гостя, князь, сытно икнув, погладил бороду и начал медленно говорить:
– Здесь, брат, все мое богатство: татарская деньга, денарии, новгородские слитки.
– И что же ты, брат, – Константин Васильевич зачерпнул рукой горсть монет, – собираешься делать с этим богатством?
– Вот, я как раз и хотел поговорить с тобой насчет этого. Пойдем в мои покои. Конечно, нет спасения во многом глаголании, но мы посидим, поразмышляем. Возьми карту. Только осторожно сверни – она мне дорого обошлась.

Княжеские покои выходили окнами в сад. Хотя до зимы было еще далеко, но в оконицы уже были вправлены окончины, сделанные из бычьей брюшины.
Заметив удивленный взгляд брата,  Александр Васильевич счел своим долгом растолковать:
– Брат, я же тебе сказал: «Хворый я стал, хворый». Даже в теплый день мне зябко. Вот и пришлось утеплиться.
Хозяин дома подошел к широкой кровати  с шатром из китайского шелка и дернул за веревочку. Где-то в глубине коридора раздался звонок.    
Только братья  уселись за дубовым столом, как в дверях появился крепкий холоп с пшеничным чубом на голове.
– Ерофей, принеси-ка для мальца кувшин сбитня, – приказал князь. – А для нас принеси   кувшин с медовухой.
Слуга молча поклонился и исчез за дверью.
– Спасаюсь горячим медом, – виновато улыбнулся Александр Васильевич. – Как выпью, вроде становится легче. Наш мед – это сила! Его нам бог дал, а заморские вина – это все баловство, для куража.
Гость  пытливо посмотрел на князя.
– Так, о чем ты хотел со мной потолковать, брат?
Вместо ответа Александр Васильевич развернул карту.
–  Смотри, – ткнул он пальцем в карту. – Вот – Волга, вот – Ока. Они сливаются в твоих владениях. Ниже по течению уже не наша земля.
– А надо, чтобы была наша! – обрадованно воскликнул Константин Васильевич – Верно я тебя понял, брат?
– Верно, брат, верно.
В это время раздался стук в дверь и в покои вошел слуга с двумя кувшинами. Один кувшин был завернут в шерстяную ткань.
Слуга, удивленно-опасливо взглянул на карту, разложенную на столе,  молча поставил кувшины и удалился.
Александр Васильевич разлил по чашам медовуху, а племяннику налил сбитень.
– Давай, брат, продолжим наше славное питие. За Русь! За всевышнего!
– За Русь! – поднял чашу гость. – Да будет с нами Бог, да сбудутся наши чистые помыслы!
Когда чаши были опустошены, князь снова привстал и наклонился над картой.
– Вот тут, – описал рукой круг над картой, – должно быть новое княжество – Нижегородское.
Князь сделал выразительную паузу и, глубоко вдохнув, торжественно изрек:
– А княжить в нем должен ты, Константин Васильевич!
Видя недоуменное лицо брата, князь горячо продолжил:
– Так надо, брат! Мои дни сочтены. Нам с женой Бог детей не дал. А у тебя есть наследники – сыновья. Вон, как вымахал Дмитрий! Настоящий будущий князь!
– Да, сыновья меня радуют, – охотно согласился гость. – Каждый раз Богу молю, чтобы они жили в дружбе и не ссорились. Если пойдут друг на друга, ох, чует мое сердце – быть большой беде.
– Авось, Бог убережет наше княжество от этого зла, – поспешил успокоить брата князь. –  Теперь уразумеешь, почему я ездил с поклоном к Узбеку?
– Не очень, – честно признался Константин Васильевич.
– Я его просил создать Нижегородское княжество и  объединить его с  Суздальским княжеством, а новое княжество назвать Нижегородским.
– И ты его уговорил?
– Да. И он согласился. Согласился и с тем, чтобы этим княжеством правил ты.
Гость недоверчиво покачал головой.
– Чудно, брат, чудно! Что-то не верится…И ты за все это заплатил такую цену?
– Заплатил, понеже хитрость пришлось применить. Я убедил хана, что Московское княжество скоро  может стать самым сильным княжеством и может не подчиняться ему. А чтобы этого не случилось, нужно иметь еще одно сильное княжество.
– Как я тебя, брат, понял, – сухо спросил Константин Васильевич, – ты хочешь, чтобы, ежели я стану князем,  верой-правдой служил хану?
– Нет, тогда я тебе свою казну не показал бы. Я хочу, – князь перевел дух, – чтобы Нижегородское княжество – если это будет угодно Богу – стало самым сильным на Руси, и чтобы оно превратилось в настоящую твердынью на Руси – и богатством, и силой, и духом.
Константин Васильевич усмехнулся и провел рукой по бороде.
– Ты, брат, сейчас мне опять напомнил нашего дьяка. Не забыл его? Он ведь нас учил грамоте по велению нашего батюшки.
– Не забыл. Как можно забыть такого мудреца?
– Вот-вот! А помнишь , как он любил глаголить: «Ваш батюшка хочет, чтобы вы стали опорой не только рода, но и Руси». Золотые слова! Но как этого добиться? А совета ни наш батюшка, ни дьячок нам не дали.
– Совет, говоришь?
Старший брат задумался – он, казалось, весь ушел в себя. Константин Васильевич не торопил его – он ждал. И дождался.
Князь степенно выпрямился и стал говорить – медленно и важно. 
– Я тебе, брат, открою великую тайну – не хочу уносить ее с собой в могилу.  Еще лет восемь назад я отправил своих самых отчаянных  и верных людей – почти три дюжины человек – на стругах на Волгу. Отправил тайком…
– Зачем?
Александр Васильевич ничего не ответил. Он встал и начал расхаживать по покоям. Константин Васильевич уже стал терять терпение, но все же решил выждать.
Князь описал несколько кругов и снова сел за стол. Потянулся за кувшином, но передумал пить.
– Зачем? М-да…Нелегко ответить.
             – А ты, брат, не мучайся, – подсказал Константин Васильевич, – скажи прямо, как на духу.
– Хорошо. Тогда слушай. Скажу прямо, как ты и просил: хотел немного пощипать Орду. И не только.
– Брат, говори яснее. Ты же меня позвал не загадки разгадывать. Хотя…я, кажется, начинаю догадываться. Твоя золотая казна, что ты мне  показал, оттуда украдена? Из Золотой Орды?
– Да. Мои люди напали на караван близ старого Сарая, погрузили монеты в струги и удрали. В схватке потеряли три человека. Это немного, ежели подсчитать барыш.
Константин Васильевич пришел в сильное волнение.
– Я теперь вспомнил! Но как ты решился на такое? Ведь месть хана была ужасной! Он же тогда разорил Московию! Ты только что красиво глаголил про единую Русь. Плакался, что грыземся аки голодные псы. А сам? А сам? Что творишь!?
Слова брата пронзили в самое сердце князя. Он с трудом поднялся и встал, упершись руками об край стола.
– Слушать твои слова, Константин, мне обидно, – с хрипотцой начал выдавливать слова Александр Васильевич. – Ты говоришь так, как нас наставлял наш учитель – дьяк Тихон. Но жисть, брат, она – хитрая штука – кого хошь обломает и скручивает, как ей угодно. Не хочу оправдываться – только Бог надо мной судья. Но видит Всевышний: я сделал все, что мог, чтобы Русь, чтобы наше княжество стало сильнее. Не моя вина, что князья губят друг друга, не жалея людей, проливают кровь. Иногда я впадаю в крамолу и думаю: может, это не так уж плохо, что Русь завоевала Золотая Орда.
– Ты в своем уме, брат?
– В своем, в своем. Помнишь, как наш дьяк рассказывал нам, как на Руси князья сражались между собой? Когда хан Батый взял Рязань, другие князья не пришли на помощь и хихикали и от радости потирали руки. А теперь? Хоть какой-то порядок наладился.
Князь приглушил голос:
– Я думаю, Золотая Орда сослужит хорошую службу Руси. Ее гнет заставит объединиться русских князей. Рано или поздно, но это случится. Но Русь должна объединиться вокруг Нижегородского княжества. Поэтому я тебе дарю всю свою казну. Тебе она будет очень нужна. Пусть ханское золото послужит Руси.
– Это золото настояно на крови, – отрезал Константин Васильевич. – На крови крепкое княжество не построишь. Ежели я и стану князем, против своих собратьев-князей не пойду! Я свою честь не замараю. А ежели замараю, пойду в монастырь. А, вот, ты, брат – прости меня – легко меняешь свои убеждения. 
– Эх, Константин, Константин, – жалеючи брата, закивал головой Александр Васильевич. – Никогда не зарекайся. Никогда! Власть и деньги, знаешь, как портят человека. Перед таким соблазном, пожалуй, устоял только один Христос. Так что, не зарекайся, брат, не зарекайся. А насчет убеждений я тебе так скажу: «Менять убеждения легко: просто, когда придет время, вместо «да» надо сказать «нет», а вместо «нет» сказать «да». Но к этому надо идти всю жизнь». 
– Брат, не хочу спорить с тобой, – примирительно сказал Константин Васильевич. – Бог нас рассудит.
Князь улыбнулся – впервые, пока у него гостил брат – улыбнулся широко, с хитрецой в глазах:
– Да, Бог рассудит… Но все зависит от того, кто первым доберется до него.
    
Задумка Александра Васильевича удалась – после его смерти Константин Васильевич получил от хана Золотой Орды Узбека грамоту на княжение в Суздале. Прошло десять лет и в 1341 году Узбек  разделил Великое Владимирское княжество и образовал Нижегородское княжество, передав Нижний Новгород и Городец князю Константину Васильевичу.
За два года до образования Нижегородского княжества Константин Васильевич заключил союз с князем Литовским Гедимином и выступил вместе с татарскими войсками
против Смоленского князя  Ивана Александровича, который поднял восстание против Золотой Орды.
          
    Часть вторая.
    Глава первая. Ушкуйники.
Прокоп ничего не рассказывал, где провел эти два года. От всяких расспросов отбивался, как мог – даже жене ничего не говорил. Но все же некоторые странности за ним жители Ильинска стали замечать. Так, Прокоп сделал палисадник перед домом, чего прежде здесь не было. А еще он по-другому стал строить струги, применяя в качестве вицы, которыми скрепляли обшивочные бортовые доски, гибкие ветви северной ели, за которыми ездил за сотню верст в Заволочье.
Увидев это, Сильвестр не преминул выказать свои сомнения:
– Прокоп, вот, ты просверлил в досках дырки, чтобы связать их вицами. Но ведь через них вода будет просачиваться. Чем ты заделаешь эти дырки? Коровьим навозом?
Прокоп, который после двухлетней отлучки, почему-то стал молчаливым – и это тоже была загадка для ильинцев – повел Сильвестра к реке и при нем спустил на воду один струг.
– Придем завтра и посмотрим, поступает вода или нет, – предложил он Сильвестру. – Ежели поступает, я тебе дам барана. Ежели не поступает, ты мне дашь барана. Согласен?
Сильвестр с довольным видом провел ладонью по большому пузу.
– Согласен. Давно не ел баранину. Охотно полакомлюсь.               
На следующий они спустились к реке. Прознав о пари, с ними увязались и другие жители деревни. Всем было любопытно: кому же придется резать барана? Большинство было уверено – стадо Прокопа не досчитает одного животного.
К их великому удивлению, на дне струга они не увидели ни одной капли воды.
– Как же это так? – обескураженно разводили руками крестьяне. – Почему через дырки не поступает вода?
И вот тут-то стало кое-что проясняться.
– Смотрите, – тыча пальцем в борт, начал рассказывать Прокоп, – ветка в воде разбухла и плотно закрыла дырку. В этом и достоинство северной ели. Кроме того, ее ветки очень гибкие, позволяют сшивать доски.
– Но зачем все это? – спросил Серафим. – Какая польза?
– Польза? Польза в том, что струг хорошо идет по крутой волне, потому что получает гибкость и не зарывается носом в воду.
Сильвестр уже пришел в себя – как бы ему ни хотелось, но понял одно: расстаться с бараном придется. Он еще раз пристально осмотрел струг.
– Чудно! Чудно! Все сухо. Прокоп, но как ты додумался до такой хитрости?
– Это не я додумался, – добродушно ответил Прокоп.  – Мы ходили на шведов, и там я увидел старые струги тамошних ушкуйников. Вот там и высмотрел.
Теперь пришел черед высказаться Серафиму, который превратился в глубокого старца.
– Прокоп, – сипло, еле слышно прохрипел он. – Крутые волны быват только на морях и окиянах. На Ветлуге их нет.
– Как знать, – с многозначительной усмешкой отозвался Прокоп. – При желании их везде можно найти. Если и не на Ветлуге, то на Волге. Это – уж точно!
Иногда Прокоп, особенно под летний вечер, когда солнце закатывалось в Заонежье, выходил на берег и долго сидел, устремив грустный взгляд  куда-то в даль. О чем он думал? По ком грустил? Кого ждал? Но этого никто не знал.

Прокоп дал знак, что обед закончился: степенно вытер платочком рот, бороду и выбрался из-за стола. Едва они взялись за работу, как услышали лай собаки, которая увязалась за ними из дома.
– Тятя, смотри! – крикнул Федот, указывая рукой на реку. – Там ушкуи! Два ушкуя!
– Вижу! Это Фрол едет. Наконец-то, – радостно перекрестился Прокоп.
Ушкуи описали дугу и уткнулись носами в берег.
С переднего – с самого большого – спрыгнули на песок два крепких молодых ушкуйника. Они бережно спустили на берег сгорбленного седого мужчину.
Прокоп шагнул им навстречу.
– Милости просим! Мы вас…
Прокоп осекся и с удивлением посмотрел на седого.
– Фрол? Брат мой, названный! Это ты?
– Я, я, – прохрипел Фрол, пытаясь изобразить на лице улыбку. – Неведомая хворь нас свалила. Каждый второй хворает. Двоих уже схоронили.  Хорошо, что мои сыновья здоровы.
Прокоп взглянул на молодых ушкуйников, которые поддерживали Фрола, и прищурил глаза, стараясь что-то вспомнить.
– А ты, кажется, Тихон? Верно?
– Нет, – улыбкой ответил ушкуйник. – Тихон, вон тот – мой брат, а я – Веденей.
Фрол с усилием выпрямился и с гордостью посмотрел на сыновей.
– Они теперь стали большие. Ты даже не узнал их.   
– Ну, сколько лет прошло с тех пор! Тогда они были еще маленькие, а теперь, вон, как вымахали. Настоящие богатыри! Ну, хватит слов… Милости прошу в нашу деревню. Отдохнете малость, полечитесь, а мы тем временем поставим мачту и навесим парус.

С тех пор, как предки Прокопа обосновались на Ветлуге, Ильинское из неприметной деревни превратилось в большое село. Оно стало прибежищем для  русских людей, которые бежали с севера от набегов шведов и ливонцев, и для тех, кто с юга, спасаясь от татар Золотой Орды и Булгара, поднимались по Ветлуге. Здесь, в лесной глуши, они чувствовали себя в безопасности.
Люди ловили рыбу, били дичь, корчевали деревья и распахивали поля. Но не все спешили гнуть спину на земле. Постепенно стали появляться свои – сельские – купцы, которые на стругах вывозили по реке всякий товар: пушнину, льняные холсты, кожу, которую выделывали в банях, конскую сбрую, а ввозили соль, зерно и различные железные орудия труда. Жить бы да жить, но непосильным бременем легли на свободных крестьян  ордынская и княжеская дани. Их сборщики добрались и до Ильинского: переписали всех жителей, животных во дворах и обложили за каждую голову скота выход – еще один вид дани.
Прокопу приходилось тоже нелегко. Он хотел расплачиваться за дань стругами, которые мастерил, но князю они были не нужны. Зато струги были нужны ушкуйникам. Фрол уже не раз приезжал в Ильинское и забирал ушкуи и всегда исправно платил за товар. Вот почему почти каждый вечер Прокоп выходил на берег и глядел на водную гладь реки, надеясь, что она рано или поздно там появятся ушкуи Фрола.
Через  два дня ушкуй был готов – мачта закреплена, а на ней навешен парус. Прокоп уже готовился провожать гостей, но привычный уклад жизни неожиданно нарушился из-за Фрола, который несмотря на все старания Агафьи, которая лечила его отварами, припарками, обкладывала поясницу теплым  ржаным тестом, так и не смог избавиться от хвори. Продолжали лежать по домам и другие захворавшие ушкуйники.
Накануне оговоренного дня  отъезда, уже вечером, Фрол, который лежал на топчане, укрытый тулупом, подозвал к себе Прокопа.
– Брат мой, дела наши никак не поправляются.
– Не огорчайся, – поспешил успокоить Фрола хозяин дома. – Ты поправишься! Эка, невидаль – поясница! Да мы с тобой не в таких передрягах бывали и всегда живыми и здоровыми выбрилась. И молодцы твои вылечатся.
– Может, и так…Но тут дело другое…совсем другое…более важное. Мы долго гостить здесь не можем. Пора в дорогу. Надо немедленно отплывать.  А потому мне нужна твоя подмога.
– Я тебе всегда готов помочь. – Прокоп взял в руки мозолистую ладонь Фрола. –  Я ведь твой должник… Ты мне спас жизнь на Онеге. Разве забыл?
Фрол недовольно поморщился.
– Забудь про то. Что было – то было. Теперь расклад другой. Беда в том, что я и другие хворые не можем плыть дальше. Нам, если вылечимся, придется возвращаться обратно на втором струге.
– Разумею…
– Но это не все. Надо как-то пополнять нашу ватагу. А ее пополнять некем. Остается только одно – пополнять за счет жителей вашего села. Ежели ты покажешь пример и отправишь своих сыновей, остальные тоже так поступят.
Прокоп никак не ожидал такого поворота событий, а потому не знал, что ответить.
– Я, право, не знаю…
Фрол, кряхтя, приподнялся и сел на топчан, свесив худые ноги.
– Прокоп, брат мой. Пойми: ежели бы это не было так важно, я бы к тебе не оборотился. Мне задание дал наш боярин. А он – приближенное лицо князя.  Какое задание, спросишь? Сказать не могу. Это – большая тайна. Я ее доверю только сыну – Веденею. Придется ему мое место занять. По-другому, никак…Так что, не обессудь меня. 
– Не волнуйся, брат. Мы что-нибудь придумаем. Утра вечера мудренее.
Не зря попридержал ответ Прокоп. Как бы jy ни был обязан Фролу, но остаться на целое лето без сыновей ему вовсе не хотелось. К тому же его сильно смутила недоговоренность Фрола. «Что за задание? Причем здесь боярин? – недоумевал он. – Нет, тут что-то нечисто. Нельзя отправлять Андрея и Фрола, не зная куда и не зная за чем».
Но судьба распорядилась иначе. И все из-за Серафима.
Он явился к ним, когда Прокоп уже собирался спать. Старик клюкой постучал в ворота и старческим – надтреснутым – голосом хрипло крикнул:
– Дома, хозяева?! Не спите?
Услышав голос, на улицу вышел Прокоп.
– Чево притащился? – не стал скрывать недовольства.
Вместо ответа Серафим опустился на лавку.
– Прокоп, надо поглаголить. То, что ты сейчас услышишь, очень важно. Никто об этом не должон знать, рази твои сыновья.
Прокоп присел рядом. Хотя он был не рад гостю, но чувствовал, что Серафим так просто – лишь бы поболтать – не пришел бы.
– Так, о какой тайне ты хотел мне поведать? Только покороче, дел много, да и спать пора.
Но Серафим сделал вид, что не расслышал.
– Прокоп, ты совершаш большой грех, – куда-то вдаль глядя, проскрипел он. – Завел дружбу с супостатами. Они грабют, убивают.
– Ты меня уму-разуму учить пришел? – не на шутку разозлился Прокоп. – Я спасаю село! Разве это грех?!
– Не серчай, Прокоп. Я не об этом хотел поглаголить.
– Так, говори! Не строй из себя святошу и проповедника! – И чуть смягчившимся голосом добавил. – Слушаю.
Серафим скрестил руки на впалой груди, глубоко вздохнул:
– Прокоп, надо на селе строить церковь, большую церковь. На Руси великая смута. Князья не ладят друг с другом…Разбойники на дорогах. Разор повсюду. Только Бог нам поможет. Но негде молиться. Часовня не спасет. Нужен храм, лучше каменный храм.
– Рази я против? Но для храма нужны деньги. Где мы их возьмем?
– Я знаю, где найти деньги для церкви. И не только для церкви.
Поведал Серафим немного, но и этого хватило, чтобы Прокоп всю ночь пролежал с открытыми глазами. 
Наутро, как только взошло солнце, он обо всем рассказал сыновьям. Те долго раздумывать не стали и сразу же начали  собираться в дорогу.       
Провожать ушкуйников вышло все село. Люди несли самое последнее – хлеб, вяленую рыбу, солонину. Вместе с Федотом и Андреем отправились в поход еще  с полдюжины ильинцев, включая и двух сыновей Сильвестра.
Предводителем ушкуйников Фрол, как и обещал Прокопу, во всеуслышание объявил своего старшего сына – Веденея. Он чем-то был похож на Федота – такой же рассудительный и даже немного медлительный. Поэтому не удивительно, что Федот и Веденей, как и их отцы, быстро подружились. Нашли общий язык и Андрей с Тихоном.
Их поход начался без происшествий. Ушкуйники спустились по Ветлуге и вышли на волжский простор. И каково же было их удивление, когда на Волге увидели струг с парусом, на котором развевался стяг с гербом Нижегородского князя Дмитрия Константиновича.
Веденей встал на нос ушкуя и взмахнул саблей в сторону струга:
– Сарынь на кичку!
Ушкуйники только этого и ждали. Они налегли на весла, и их ушкуи понеслись на струг, охватывая его с двух сторон.   

     Глава вторая. Предательство.
   Отряд Евсея двигался на восток. Дружинники старались беречь коней: когда преодолевали овраги, коих на пути было немало, с рысца переходили на шаг или вовсе спешивались.
В деревнях, которые они проезжали, чуваши их встречали настороженно и с опаской, но выручал Нагас – стоило ему сказать несколько слов, как недоверие у чувашей исчезало.
– Какие кроткие – эти чуваши! – восхищался Гедиминас. – Какие доверчивые, аки дети!
Но радость Гедиминаса не разделил Иван.
– Как бы им не пришлось расплатиться за свою доверчивость, ведь Казанский улус, должно быть, неподалеку, – буркнул он и повернул голову в сторону сотника. – Евсей, надо бы осторожность проявить. Путь два-три лазутчика скачут впереди. Не дай бог нарваться на засаду. Нарвемся – будет беда. 
– Хорошо, – согласился Евсей.
Вскоре ему пришлось убедиться, что осторожность посадника была вполне оправданна.
Отряд, выбрав место у реки, расположился на привал. Но не успели кони напиться воды, как прискакали лазутчики. Один из них держал на седле плачущего мальчишку.
– Там! – крикнул  лазутчик. – Там, впереди, какие-то супостаты грабят деревню и уводят в полон людей! Мы спасли только этого отрока – ему удалось убежать и спрятаться.   
– Их много? – спросил Евсей.
– Не совсем разглядели. Но не меньше дюжины.
Увидев,  как сотник задумался, подошел посадник, ведя коня за узду.
– Евсей, что ты решил? Не вздумай нападать на разбойников. А вдруг это татары? Для нас это может плохо кончиться.
Мальчишку, дрожащего и всхлипывающего, Нагас снял с крупы коня, усадил на землю  и стал расспрашивать. Рядом стояла Оринге и внимательно слушала, поглаживая рукой голову мальчика.
– Что говорит отрок? – спросил Евсей Нагаса.
– Плохо, господин, плохо! Нехорошие люди там. Они чуваш секир башка.
– Вот, видишь, – продолжал стоять на своем Иван. – Татары убивают людей. Значит, их там много. Нельзя нам рисковать.
– Но почему они убивают чувашей? – засомневался Евсей. – Вроде чуваши находятся под властью Казанского улуса? Тут что-то не то…А вдруг это – не татары?
Но Ивана трудно было переубедить. Он привстал на стремени, прищурился – словно хотел разглядеть что-то доселе не виданное – и промолвил:
– Коли так, то кто же в деревне убиват людей? Опасно, Евсей… Твоя задумка нам может выйти боком.
– Да, ты прав, – вынужденно согласился с посадником  Евсей и нехотя добавил. – Рисковать не будем. Повернем обратно.
Он уже хотел отдать приказ, как вдруг Оринге сорвалась с места, выхватила из рук у рядом стоящего дружинника ножны с саблей, подбежала к своему коню, вскочила в седло и ускакала вперед, в сторону деревни.
Первым опомнился Евсей.
– По коням!
Их натиск был смертелен. Разбойники не ожидали нападения. Они, заметив конный отряд, который появился как бы ниоткуда, начали разбегаться во все стороны. Те, кто пытался дать отпор, дружинники кололи копьями и рубили саблями.
Через полчаса все было покончено. Даже удалось догнать и разбить разбойников, которые угоняли в сторону Волги плененных жителей деревни.
Все были довольны, особенно Оринге, которая первой ворвалась в деревню. Только Иван был сильно озабочен.
– Как бы нам наша вылазка не обернулась большой бедой, – бормотал он по дороге домой. – Где это видано, чтобы сумасбродная девчонка повела за собой весь отряд? Тут есть  какое-то неестество. Не иначе, как нечистая сила овладела нами. 
Заметив подавленное состояние посадника, к нему подъехал Гедиминас и хлопнул ладонью по крупе коня Ивана.
– Что-то ты, господин посадник, не в духе. Почему не доволен? Мы хорошо проучили супостатов. Ведь все получилось. 
– Да, получилось. А могло не получится. Где это видано, чтобы ратниками князя верховодила девка, да еще не христианка?
Услышав оживленный разговор Гедиминаса и посадника, к ним подъехал Евсей.
– О чем спор, дроузи?
– Спора нет, – ответил Гедиминас. –  Но господин посадник сомневается, что мы правильно сделали, напав на татар...а, может, и не на татар – разницы нет.
– А ты сам-то как считаешь?
У Гедиминаса загорелись глаза.
– Мы поступили правильно! Как настоящие рыцари! Спасли людей. К тому же ратники наши засиделись, им нужна была хорошая встряска. Я и сам без дела сильно затомился. Ратник без побоища превращается в бабу. Будь моя воля, я бы пощекотал саблями татар даже в самом Сарае.
– Ну, ты хватанул! – рассмеялся Евсей. – Но не расстраивайся – все может быть. Чем черт не шутит.         
Евсей и не скрывал хорошего расположения духа. Ему удалось выполнить задание князя: укрепить крепость, добраться до границ Казанского улуса, да еще спасти несчастных чувашей. Осталось немного: подняться вверх по Суре, доплыть до земель мордвы и осмотреть место для  закладки крепости на южных границах княжества.
Одно тревожило сотника – Оринге. Евсей не раз замечал, как смотрела на него девушка – нежно, с широко раскрытыми глазами, словно душу распахивала перед ним. Но Евсею было не до нее –  дома его ждали жена София и двухлетняя дочь Соня. По ним он уже сильно соскучился и ему не терпелось как можно скорее вернуться домой, в Нижний Новгород. 

Не с пустыми руками тогда уехал Константин Васильевич от брата. Кроме княжеской казны он увез с собой и Анну, которая была всего на год моложе его сына Дмитрия. Почему взял ее с собой? Он этого и сам не знал. Может, взял потому, что девочка чем-то  напоминала ему первую жену, которая умерла и которую тоже звали Анной.  «Пристрою ко двору, – размышлял Константин Васильевич по дороге домой. – Пригодится. Лишь бы Елена не была против».
Однако Елена, на которой Константин Васильевич женился после смерти Анны, приняла девочку с радушием, хотя и со смутной тревогой в душе – кто-кто,  но она хорошо знала, как князь охоч до молоденьких девок. Знала, но терпела, потому что быстро поняла, что в княжеском дворе свои законы и ей – дочери небогатого костромского боярина – придется считаться с такими нравами.
Но напрасно волновалась княгиня – любовная страсть Константина Васильевича не опалила юную Анну, и ее миновала участь многих  дворовых и крестьянских девок. Но зато, с годами,  на повзрослевшую красавицу положил глаз Дмитрий, с которым она, будучи еще девочкой, в слезах попрощавшись со своим благодетелем – Александром Васильевичем –   в одной повозке приехала из Суздаля в Нижний Новгород.
Когда Дмитрий впервые тайком пробрался в жилище Анны – в небольшой пристрой к княжеской кухне – он уже был женат и имел двухлетнего сына Василия Кирдяпу. Но это не помешало ему время от времени наслаждаться любовью  Анны. Она – эта любовь – не угасла даже после рождения Евсея.
Князь Константин Васильевич, когда узнал о неожиданном появлении внука, вызвал к себе Дмитрия и сказал – беззлобно, но сухо:
– Коли сумел родить еще одного сына, сумей сделать так, чтобы он вырос, не посрамив наш род. Сделай так, чтобы он ратными и благородными делами подтверждал, что в нем течет княжеская кровь. Скажи казначею, чтобы дал тебе деньги. На них построй дом для Анны и ее сына. Место выбери рядом с косогором, на котором я собираюсь построить кремль. Ты знаешь, где это.
Но и после того, как Анна с сыном переселилась в новый дом,  она не переставала ходить на княжеский двор, где по велению Константина Васильевича помогала казначею вести амбарную книгу расходов и доходов.
Анна брала с собой и сына, которого усердно учила грамоте. Тот вскоре подружился с Василием Кирдяпой, который в отличие от Евсея рос задирой и непоседой. Дмитрий не противился этой дружбе – он не раз видел, как Евсей учит Василия читать и считать и, как один внимательно слушает другого.
Казалось, их дружбе ничего не угрожает, но…
 Это случилось, когда Евсей уже стал отроком – с голубыми, как у матери, большими глазами, и со светлыми  волосами, волной спадающими до плеч.
Тот день не предвещал беды.
Евсей был дома и помогал печнику перекладывать печь, когда в дверях появился Василий.
– Евсей, можешь пойти со мной? Мне нужна твоя помощь.
– Конечно. Дай только руки вымыть и переодеться.
По дороге Василий рассказал, почему ему понадобился Евсей.
– Тяте хан ногайский подарил арабского скакуна. Мне тятя поручил его объездить.
– Хорошо, – согласился Евсей. – Но зачем тебе я? Почему это не делает конюший? Это же его забота.
– Конюший? Фу! – презрительно выпятил губы Василий. – Он – божедур! Все испортит –сам не может ездить и другим не дает.  Поэтому мы сделаем так. Я его отвлеку: отведу от конюшни, а ты выведешь из стойла скакуна. Только не забудь прихватить седло.
Все получилось так, как задумал Василий.
Они, скрываясь за ложбинкой и ведя за собой скакуна, направились в сторону Оки. Там, на лугу, Василий оседлал его и, радостно улюлюкая, вихрем помчался вдоль берега, взметая конскими копытами фонтаны песка.
Евсей невольно залюбовался и всадником, и конем. Но все же он никак не мог избавиться от смутной тревоги. Уже тогда, когда тайком через задние ворота выводил скакуна, в него вкралось подозрение, что Василий обманул его. «Чего-чего, но Василий Кирдяпа  не тот человек, который боялся бы  конюшего, пусть даже княжеского, – подумал он. – Тут что-то нечисто».
Кирдяпа повернул коня и поскакал обратно. Сравнявшись с Евсеем, резко осадил скакуна.
– Вот это зверь! – ласкового похлопал ладонью по скуле коня. – Красавец! Не скачет, а летит! Хочешь покататься?
– Спасибо, нет. Как-нибудь в другой раз.
Василий натянул поводья.
– Ну, как хочешь. А я еще раз хочу испытать радость полета.
И тут Евсей подошел к коню и взял за узды.
– Василий, может, на сегодня достаточно? Порезвились вдоволь… Как бы конюший не хватился.
Василий привстал на стремени и из-за голенища кожаных сапог вытащил нагайку.
– А ну, прочь с дороги! Не смей меня учить и перечить!  Кто будущий князь? Я или ты? Знай свое место!
Княжич ударил нагайкой коня. Скакун недовольно заржал и галопом рванул с места.
Евсей, тяжело дыша, смотрел вслед – его душила обида. Такого унижения он еще не испытывал. Хотя бастард всегда чувствовал разницу между собой и сыновьями Дмитрия Константиновича, но в доме князя Евсея и Анну всегда привечали –  все знали, чей он сын.  Знали или догадывались и служивые люди, и дружинники, и всякая челядь, тем более сам князь не старался скрыть свои чувства и к Анне, и к сыну. Поэтому все относились к Евсею с некоторым почтением.
Евсей, не дожидаясь Кирдяпу, уже хотел идти домой, но грянула беда.
Василий, доскакав до излучины, повернул обратно. Казалось, и конь, и всадник, мчащиеся, споря с ветром, в едином порыве слились вместе. Когда до Евсея осталось не более
полверсты, вдруг показалась плоскодонка, которой правил старик-рыбак. Он повернул плоскодонку, и она уткнулась носом в берег. И тут неожиданно, опередив хозяина, с плоскодонки спрыгнула собачка и с лаем бросилась на скакуна. Конь от неожиданности резко повернул влево и наскочил на заброшенную  полусгнившую лодью. Василий вылетел из седла, а конь, сделав несколько шагов, вдруг свалился на бок. Он заржал, дернулся, пытаясь встать, но от боли уронил голову на песок.
Василий вскочил, отряхнулся и подбежал к коню.
– Все кончено, – обреченно опустил голову. – Гром сломал ногу.
Суд князя был скорым.
Когда перед ним предстали Василий и Евсей, князь медленно, пронзая каждого взглядом, задал всего один вопрос:
– Кто?
Василий стоял, опустив голову, боясь даже слова сказать. Он вдруг осознал всю глубину трагедии, понял, что все мечты рухнули и ему не видать княжеского трона.
И тогда Евсей смело поднял голову:
– Великий князь, это сделал я.
Дмитрий Константинович медленно подошел к нему. Евсей стоял, не отведя глаз. Ему стоило больших трудов выдержать сверлящий взгляд князя.
– Хорошо, – поджал губы Дмитрий Константинович. Потом, подзывая к себе тиуна,  коротко бросил через плечо. – Двадцать плетей!
Только  через неделю Евсей, пошатываясь, смог выйти во двор. А спустя месяц узнал, что князь назначил его сотником. 

Когда Евсею исполнилось 21 год, и он уже вместе со своим отрядом успел отличится в сражении на Клязьме, князь его женил на дочери купца Всеволода Боброка. К счастью, Дмитрий Константинович женил бастарда не против его воли, а по желанию. 
Софию Евсей впервые увидел, когда она, сидя на телеге, вместе с купеческим обозом въезжала в княжеский двор. Пока товар раскладывали по лабазам, она c любопытством, которое и не собиралась скрывать, рассматривала княжеский дом – двухэтажный, сложенный из обожженных кирпичей – конюшню, а за нею, чуть поодаль – деревянные амбары, хлева и карды, где содержался  домашний скот.
Заметив незнакомого отрока, пристально следившего за ней, девушка заметно смутилась.
Евсей подошел к ней.
– Как тебя звать?
– София.
– Ты впервые у нас?
Услышав «у нас», София еще сильнее смутилась – она поняла, что перед ней стоит не просто отрок, а какой-то важный человек, приближенный к князю, а, может, даже один из его сыновей. То, что она не ошиблась, выяснилось уже через месяц, когда княжеский тиун постучался в дверь купеческого дома и уединился с Боброком для беседы. В тот же вечер Софии родители объявили о предстоящей помолвке с Евсеем – с княжеским сыном. Девушке с большим трудом удалось скрыть свою радость, но она справилась – даже немного всплакнула.
Их венчали в Успенской церкви.
Все, кто пришел на венчание, не могли отвести взгляд от жениха и невесты, когда те  предстали перед священником.
Евсея дома стараниями матери одели в красную рубаху, вышитую по рукавам и полу серебряными нитками.
– Матушка, – удивился Евсей, когда взял в руки рубаху, – пошто мне такое украшение? Мужчине оно не к лицу.
– Сынок, – ласково улыбнулась Анна, – так заведено. А рубаху тебе вышила твоя невеста – София. Видишь, как красно получилось. Видно, любовь водила ее перстами.
«Любовь, – подумал про себя Евсей. – А люблю ли я ее? Да, София – красна. И всяк отрок хотел бы быть на моем месте.  Но…»
Так и не найдя ответа на свои вопросы и, не избавившись от груза сомнений, он отправился  в церковь.
Но вскоре все сомнения исчезли. Об этом Евсей потом часто вспоминал, ибо сие откровение, что открылось ему, когда они давали друг другу клятву верности во время венчания, было очень странным.
Первым присягу давал Евсей: 
– Я – Евсей, беру тебя – София – в свои жены, чтобы с этого дня быть вместе в богатстве и в бедности, хвори и здравии, обещаю любить и лелеять тебя, пока смерть не разлучит нас.
Евсей, хотя и сильно волновался, но  выговорил эти слова без запинки и с большим достоинством. Он это понял, когда искоса посмотрел в сторону матери и встретил ее одобрительный взгляд.
Потом стала говорить невеста. Она начала ровно, без видимых волнений.
– Я – София, беру тебя, – София остановилась, перевела дух и взглянула жениху прямо в  глаза, будто доверяя именно ему, только ему, всю себя, всю свою жизнь – прошлое, настоящее и будущее, –  Евсей – в свои мужья, чтобы с этого дня быть вместе в богатстве и в бедности, хвори и здравии…
София продолжала смотреть на него. Ее голос дрогнул, и она почти перешла на шепот:
– …обещаю любить и лелеять тебя, пока, – глаза Софии увлажнились, – смерть не разлучит нас.
Евсей не выдержал – вопреки всем правилам наклонился к Софии и горячо прошептал ей в ухо:
– Я буду любить тебя вечно.
Сразу после свадьбы Дмитрий Константинович сделал молодым подарок – выделил недавно выложенный из кирпичей пристрой к княжескому дому, выходящий воротами в поле, раскинувшемуся вдоль берега Волги. Новое жилище было значительно больше прежнего дома, поэтому Евсей захотел, чтобы и мать переехала к ним жить, но Анна не согласилась – видно, на то у нее были причины. Тем не менее, в княжеском доме их пути постоянно пересекались, потому что Софию, умеющую писать и хорошо считать, князь определил в помощники тиуна.          
Летом  у молодых родилась дочь – такая же красавица, как и мать. Дмитрий Константинович тотчас повелел отыскать кормилицу, но София, которой роды явно пошли на пользу – плечи ее округлилась, груди перестали умещаться в прежний сарафан, на щеки лег румянец, а губы, казалось, еще сильнее заалели – решительно воспротивилась, сказав «свою дочь буду кормить своим молоком». 
Жизнь текла своим чередом и, казалось, так будет всегда. Но случилось непредвиденное.

Евсей со своим отрядом, охранявшим князя, возвращался домой из Переяславля…
В Переяславле русские князья держали совет. Их, вчера еще враждовавших между собой, принудило собраться предчувствие большой беды. Ее на Русь накликал Тверской князь, начавший воевать с Московским княжеством. Но беда не приходит одна, тем паче, коли в миру нет согласия.
Пока Дмитрий Константинович с сыновьями пребывал в Переяславле, в Нижнем Новгороде убили – а кто убил так и узнали – золотоордынского посла Сарай-аги – доверенного лица всесильного темника Мамая.
Узнав об этом, Дмитрий Константинович приказал Евсею с отрядом до особого распоряжения оставаться в Переяславле, а сам с небольшой охраной тотчас выехал в свои владения. Но не прошло и недели, как княжеский гонец привез новый приказ – Евсею надобно срочно прибыть в Нижний Новгород.
Евсей седлал коня, когда к нему прискакал Гедиминас. Он натянул поводья и с любопытством прищурил глаза.
– Ты далече собрался?
– Князь  прислал гонца. Велено срочно прибыть ко двору.
– С отрядом?
– Нет. Поеду один. Отряд велено оставить здесь.
Гедиминас нахмурил брови.
– Евсей, один не езжай. Все это очень…очень подозрительно. Мы тоже поедем с тобой. Чует мое сердце – какая-то нехорошая каша заварилась в Нижнем.
Евсей задумался. Спешный выезд князя из Переяславля, а потом новый приказ,  неожиданный и со странным требованием, привезенный гонцом – все это и ему показалось подозрительным, но он старался отвести от себя тревожные думы.
– Зря волнуешься, – сказал он, стараясь успокоить не столь Гедиминаса, сколь себя. – Все будет хорошо. 
Но бывалого воина трудно было обмануть.
Гедиминас слез с коня, подошел к Евсею,  несколько раз оглянулся и прошептал в ухо:
– Только что в Переяславль прискакали трое. Кто они, понять трудно – то ли ушкуйники, то ли наемные убийцы. Они явно кого-то ищут: ходят, все вынюхивают. Теперь до меня дошло – они точно тебя ищут.
– И что ты мне предлагаешь? Я же не могу ослушаться князя – мне велено отряд оставить здесь.
Заметив вдали, возле острога каких-то всадников, Гедиминас увел Евсея  в сторону, за стену сторожевой башни.
– Надо сделать так, – убедившись, что рядом никого нет, твердо сказал Гедиминас. – Основной отряд оставим здесь, а с собой возьмем человек пять-семь…
– Возьмем испытанных, – согласился Евсей. – Тех, с которыми в прошлом году вместе с чувашами сражались с басурманами.   
– Верно! – подхватил Гедиминас. – Ты стой здесь. Жди! Я сейчас их приведу сюда. Мы с тобой пойдем хоть куда – только прикажи. 
Как ни торопился Евсей, но его отряд только на третьи сутки, обойдя стороной Суздаль, Ярополч, добрался до Гороховца. Но дружинники, опасаясь засады, не стали заходить в город, а расположились на ночлег в близлежащей деревне. Хотя Евсею не терпелось поскорее увидеть жену и дочь, но он вынужден был прислушаться к мнению Гедиминаса, который посоветовал въехать в Нижний Новгород после заката, когда станет темно.
На следующий день, после полудня, накормив и напоив коней, они выехали в сторону Нижнего Новгорода, до которого оставалась совсем немного – около ста верст.             
Хотя весеннее  солнце уже вовсю припекало, тем не менее местами – по оврагам, перелескам – еще лежал снег. Дороги тоже не успели подсохнуть, поэтому кони заметно уставали.
Когда до Нижнего Новгорода осталось верст пять, отряд свернул с главной дороги, чтобы незаметно  войти в город.
Евсей всю дорогу молчал, а потому Гедиминас решил отвлечь его от тяжких дум. Он чуть пришпорил коня и приблизился к сотнику.
– Тебе это, – всадник обвел рукой дорогу и густой бор, – ничего не напоминает?
– Нет.
– А помнишь, как мы точно также – весной, по грязи – добирались до Курмыша?
Кажется , Гедиминасу удалось стряхнуть с друга ворох тяжких дум.
– А, – улыбнулся Евсей – впервые, как выехали в дорогу. – Помню…Как не помнить.
Гедиминас самодовольно хмыкнул.
– И, как я разумею, не забыл и…ну, как ее?
– Оринге?
– Да, да! Оринге! Настоящая teufelin, как говорят пруссаки!
– Нам сейчас не до нее, – прервал дружинника Евсей. – Надо думать о другом: что случилось в Нижнем и что нас ждет впереди?
Как Евсей ни старался, но попасть в город незамеченным не удалось. Едва они выбрались из леса и вошли в слободу, из темноты вынырнули вооруженные люди и перегородили дорогу.
– Стой! – громко приказал  один из них, вынимая саблю из ножен. – Кто такие? Откель едете?
Евсей поднял руку, и отряд остановился.
– Княжеская дружина! – крикнул Евсей. – Я – сотник Евсей! Едем из Переяславля!
– Слава богу, вы живы, – отозвался незнакомец. – Как раз мы тебя ждем. Сотник, следуй за мной. С тобой хотят поговорить.
Гедиминас привстал на стремени и шумно, чтобы все слышали, достал из ножен саблю. Но Евсей успокоил его.
– Не кипятись! Ждите меня здесь.
Они и полверсты не проехали, как незнакомец остановил коня возле какого-то дома. Евсей передал коня дружиннику, стоящему возле коновязи, и вошел в дом. При тусклом свете свечи за столом разглядел несколько человек. В одном из них признал  Василия Кирдяпу.
Василий кивком головы приказал всем покинуть дом. Когда дверь закрылась, он подошел к Евсею и молча обнял.
– Брат мой, – сказал княжич. – Тебе в город нельзя.
– Что случилось? – не на шутку встревожился Евсей. –  Почему такая смута?
– Беда, брат! Приезжал новый посол хана. Грозился сжечь весь город.
– Но я-то при чем? Я ведь верой и правдой служил князю.
 Василий ненадолго задумался, не решаясь сказать правду, но Евсей сам подтолкнул его к откровенности.
– Что-то нехорошее случилось с моей семьей? Василий, не тяни…Расскажи все, как есть.
– Ну, ладно, – сдался княжич. – Ты же знаешь, несколько смутьянов – мы их сейчас ищем – убили ханского посла. Хан потребовал выкуп. Он прислал всадников и нового посла. Когда посол был у князя, увидел Софию. Твоя жена, видно, ему понравилась, и он захотел забрать ее с собой. А может, для хана… Мне это не ведомо.
Казалось, кто-то ударил Евсея дубиной по голове. Он пошатнулся, схватился за голову и, чтобы не упасть,  уперся рукой об стол.
– Ее..ее, – похрипел он, – увели татары?         
– Да. И не только ее…
– А дочь? А мама? Что с ними?
– Они дома. Их не тронули. За них не волнуйся.
Евсей медленно опустился на лавку. Он молчал.
Кирдяпа сочувственно посмотрел на брата.
– Евсей, надо торопиться. На берегу для тебя и для твоих ратников приготовлен струг. Он самый крайний. Вам надобно срочно прибыть на берег. Замок на цепи струга сбит. Парус не поднимайте – времени на то у вас нет. Сразу налегайте на весла. В струге, под парусом, спрятан кожаный мешочек. Там деньги: серебро и золото. Правда, немного, но на первых порах вам хватит.    
Евсей поднял голову.
– А куда плыть-то? Куда?
– Не знаю…Но одно знаю: надо отплыть как можно дальше.
Евсей встал и направился к двери. Возле приступка остановился.
– Брат, скажи на прощанье: в чем я провинился? Поему я прогневил князя?
– Не знаю, – честно признался Василий, – не знаю…Может, князь испугался, что ты попытаешься отомстить за жену или даже отбить ее.
Евсей с силой толкнул дверь и уже в дверях обернулся.
– А я и буду мстить! Жестоко буду мстить! А Софию все равно найду. Хоть на том свете!
Кирдяпа не обманул. Когда отряд – в полном составе, незамеченный – прибыл на причал, ратники без труда нашли струг. Они, стараясь не шуметь, сели за весла, и струг растворился в темноте.
На третьи сутки, когда беглецы миновали устье Суры, они на средине Волги увидели два струга с вооруженными людьми.
Первым их заметил Гедиминас.
– Евсей, – встревожился он, – видишь?
– Вижу…
– Кто они? Как ты думаешь?
– Это – ушкуйники, – уверенно ответил Евсей.   

    Глава третья. На волжских просторах.
   Впервые Евсей об ушкуйниках слышал от матери.
Как-то раз, когда ему исполнилось десять лет, его оскорбил сын тиуна, с которым он играл в княжеском дворе.
Как только Евсей зашел в дом, Анна, взглянув на сына, сразу поняла, что сына обидели.
– Что с тобой? Ты с кем-то подрался? – спросила она.
– Нет, не подрался, – насупил брови Евсей. – Меня Степка обидел. Сказал, что я выродок ушк…ушк…ушкуйника.
– И ты за это так расстроился?
– Да, матушка. Ведь ушкуйники – люди не хорошие. Мне ключник так сказал.
– Ключник ничего не знает про них. Он все выдумал, – немного успокоила мать сына. – Ушкуйники – они как викинги. А викинги – твои предки.
– Матушка, а кто такие викинги?
– Они были храбрые и отважные. Не боялись никого, даже смерти.
В словах матери прозвучала такая гордость, что Евсей сразу почувствовал себя сильным,  храбрым и ему стало стыдно за свою слабость.
– Я когда вырасту, тоже стану викингом!
– Эх, ты,  мой добрый молодец! – ласково погладила по головке сына Анна. – Викингов давно уже нет.
– Но ты же говорила, что ушкуйники – тоже викинги?
– Ну, сынок, как тебе растолковать? – слегка растерялась Анна. – Ушкуйники – они и есть ушкуйники.
– Матушка! – нетерпеливо топнул ногой Евсей. – Ты смеешься надо мной! Думаешь, я не уразумею?
– Нет, сынок, нет! Я не смеюсь. Но я и сама не знаю. Чтобы растолковать, кто такие ушкуйники, надо быть им. Ну, хватит о них. Вымой руки, поешь каши и ложись спать…мой отважный ушкуйник.
 
Веденей первым перелез через борт княжеского струга, к которому веревками  привязали ушкуй.
– Кто такие? – нахмурил густые брови предводитель ушкуйников. – Княжеские псы?
– Нет, – ответил Евсей, поднявшись с места. – Мы были княжескими дружинниками, а теперь стали беглецами.
– Потешно, – недоверчиво повертел головой  Веденей. – И кто же вас погнал, куда Макар телят не гонял?
– Долго рассказывать. Как-нибудь потом поговорим.
– А я не хочу «потом», – повысил голос Веденей. – Сейчас же пристанем к берегу, и ты обо всем расскажешь. Кстати, как тебя звать?
– Евсей.
– Хорошо, Евсей. Следуйте за нами.
Веденей перелез обратно, и гребцы направили ушкуй к берегу.
Когда покончили с ужином и были разбиты шатры на песчаном берегу, Веденей подошел к Евсею, который сидел у костра.
– Ну, как? Мои молодцы накормили вас?
– Да, накормили. Большое спасибо!
– Коли так, – предложил Веденей, –  пойдем. Нам надо поговорить.
Они нашли топляк, прибитый к берегу, и уселись рядом.
Хотя день выдался жарким, но вечерний туман, который космами накрыл прибрежные леса, нагонял сырость и холод.
На противоположной стороне Волги черной стеной тянулся лес, а на правом берегу, где они сидели, верхушки деревьев на косогорах все еще золотились, подсвеченные лучами солнца, катившегося за дальний горизонт.
Сзади слышались глухой говор ушкуйников, сдержанный смех и неистовые трели соловья.
Веденей протянул накидку Евсею.
– Накинь на плечи, а то, я вижу, ты совсем озяб. Нам хворать нельзя. Хворь для нас все равно что смерть.
– Спасибо! – промолвил Евсей. – Я тебе очень благодарен. Это говорю от чистого сердца.
– Говоришь, от чистого сердца? – лицо Веденя озарила улыбка. – Это хорошо! Так, давай, поговорим от чистого сердца. Расскажи обо всем, но только без утайки.
Евсей начал говорить. Вначале он тщательно подбирал слова, боясь сказать лишнее, что могло бы ему навредить, но потом, по  мере нарастания гнева, обиды  и страсти, стал рассказывать более проникновенно, заново переживая пройденные дни.
Когда Евсей закончил рассказ, Веденей ничего не сказал. Наконец с шумом выдохнул и начал говорить.
– Да, ты попал в замысловатый переплет. Тебе одному – я твоих ратников даже в счет не беру, пусть они хоть трижды отважны – жену ни за что не вызволить из полона. И я тебе в твоем деле не помощник. У нас замыслы другие. Для начала хочу  поразгуляться на Волге, почистить купецкие суда, разузнать удобные места для  стоянок, доплыть до Булгара и до Сарая.
Сзади послышались шаги.
– Веденей, на ночь выставить охрану?
– Какая охрана, Кирьян? Тут за сто верст ни души. Ложитесь спать.
– Ежели так, может, на ночь закинем сети?
–  Вот это правильно! Делайте!
Веденей встал и потянулся.
– Ух! Ноги затекли. Пора спать. Ты тоже поспи. Сон излечивает не только тело, но и душу.
Но сон Евсею в ту ночь не шел. Он лежал, слушая как храпят рядом его ратники, волей случая вмиг превратившиеся из княжеских дружинников в разбойники, и все думал, думал.
С того часа, когда Евсей расстался с Василием Кирдяпой, прошло трое суток. Первоначальный огонь, который обжег его, когда услышал весть о Софии, немного затух, и боль унялась, уступив место рассудку – пусть пока еще не холодному, но достаточному, чтобы утром  продолжить с Веденеем разговор. А в том, что он будет  непростым, Евсей нисколько не сомневался.
Но Евсей ошибся. Когда, покончив с завтраком – съев на двоих стерлядь, величиной с полтора локтя, выловленную вкупе с такими же большими рыбинами – они уселись на том же топляке, Веденей стал успокаивать Евсея.
– Ты, брат, видно, плохо спал. Тяжко на душе?
– Да. Тяжко. Тебе это, боюсь, не понять.
Веденей усмехнулся – по-доброму, как бы приглашая к откровенности.
– Ты, как я понял, хочешь освободить жену? Но это тебе – еще раз скажу – не под силу. Ты даже не знаешь, где твоя жена – то ли в Болгаре, то ли в Сарай Берке. Я тебе – сразу скажу – не помощник. У меня другое дело, очень важное дело – я тебе вчера уже говорил.
Евсей с трудом проглотил комок, застрявший в горле.   
– И..и…и… что же мне делать? Смириться?
– Зачем смириться? Можно найти выход.
Евсей как за соломинку ухватился за слова Веденея.
– Выход? Точно есть выход?
– Вот что предлагаю, – спокойно ответил предводитель ушкуйников. – В следующем году будет большой поход на Орду. Князья так хотят. Но будет поход или нет, пока никто не знает – все зависит от воли Бога. Ежели будет, ты со своим отрядом тоже можешь  присоединиться к нам. Мы попытаемся взять Сарай Берке и там устроим такое, что татарам мало не покажется.  Вот тогда у тебя появится возможность  разыскать жену и спасти ее. Другого пути я не вижу.
– Целый год!  Как выдержать? – разочарованно воскликнул Евсей.
– Выдержишь. Тебе все равно деваться некуда. А теперь пора собираться в дорогу, то бишь в плавание.
Ушкуйники по приказу Веденея стали грузиться.  И тут случилась заминка – оказалось, что гребцов на все ушкуи не хватает.
– У тебя всего семь человек, – загнул пальцы Веденей, глядя на ратников Евсея, – этого мало. На каждый ушкуй требуется не менее полутора дюжины гребцов. Если я подсажу к тебе
своих людей, то оголим два других ушкуя. Так что, Евсей, тебе со своим отрядом придется остаться здесь.
– А ежели я найду людей?
            Веденей тоскливым взглядом обвел прибрежные леса.
– И где ты их здесь найдешь?
– Вон там, – Евсей протянул руку, – неподалеку, чуть выше, есть устье Суры.
– Мне это ведомо.
– А там, в верстах тридцати, стоит крепость Курмыш.
Веденей загадочно улыбнулся.
– Знаю. Как-то раз довелось там быть.
– Я могу там пополнить людьми свой отряд. Заодно пополним и припасы. 
Веденей задумался. Видимо, последнее предложение Евсея ему пришлось по душе.
– Так и быть. Плывем в Курмыш.
– Коли так, мы на нашем струге, – Евсей запнулся, – я хотел сказать, на ушкуе снова поднимем стяг князя.
– Хорошо, – согласился Веденей. – Хитро задумано.   

Курмыш их встретил громким звоном колокола, висящего на сторожевой башне. Услышав тревожный звон, тотчас на берег выбежали служивые. Они выстроились в ряд и изготовили мечи и луки для встречи непрошеных гостей.
Евсей привстал на носу ушкуя и громко крикнул:
– Служивые! Я – Евсей! Сотник! Мы пришли с миром, волею великого князя Дмитрия Константиновича!
В это время на берег, весь запыхавшись прибежал посадник.
– Евсей! – радостно крикнул он. – Какими судьбами?
– Потом расскажу! А пока принимай гостей!
Сначала Веденей с ушкуйниками хотел остаться на берегу, но потом передумал и вместе с Евсеем и посадником отправился в крепость.
Иван  – то ли прикинулся простачком, чтобы не думать ни о чем, то ли по-прежнему полностью доверял Евсею – лишних вопросов не задавал. Хотя хозяин крепости лишь кивал головой, как бы соглашаясь с сотником, но на просьбу Евсея ответил отказом.
– Припасы кое-какие вам дадим, хотя и сами скудно живем, но ратников – ты уж не серчай на меня – не дам. Две недели назад гонец прискакал, передал веление князя – отправить в Нижний Новгород двадцать дружинников. Вот, мы и отправили. Так что людьми помочь тебе не могу. 
Евсей совсем расстроился – он это даже не пытался скрывать. Не удастся набрать команду – придется ему со своим небольшим отрядом остаться в Курмыше, а это – верная погибель. Похоже, это понимал и Веденей, который успел проникнуться доверием к новому соратнику.
– А нельзя поискать людей по окрести? – спросил он. – Может, за плату они согласятся?
– Нет, не получится, – возразил Иван. – На севере от нас черемиса, на юге – мордва. Народ, я вам скажу, пока диковатый, хотя норовом вроде мирный, особенно, черемиса. Но с ними у нас связей нет.
– Иван, – вдруг осенило Евсея, – а не оборотиться ли нам  к чувашам, ведь мы вместе с ними уже сражались с басурманами?
– Эта мысль хорошая. Но для этого надо уговорить Нагаса. Думаю, он не откажется, ежели дать ему мзду.
Веденей с любопытством посмотрел на Ивана.
– А кто такой Нагас?
– Нагас? Он что-то вроде князя в своей деревне. Хитрый чуваш…себе на уме. Вначале, когда мы с ним впервые встретились, он ни слова не понимал по-русски.
– Теперь понимает?
– Понимат! Даже разговаривать научился, правда, плоховато, но, ничего, понять можно. – Посадник довольно улыбнулся. – Даже меня немного научил калякать по-чувашски. 
Евсей встал со своего места.
– Все!  Так и быть! Еду к Нагасу. Возьму с собой двух человек. Иван, дашь нам коней?
– Конечно, дам.
– Веденей, не хочешь поехать с нами? Это недалеко отсюда, верст семнадцать будет.
– Нет, кто-то должен остаться здесь. Мало ли какая оказия может случиться.
 
Когда проезжали первую деревню, Евсей внимательно осматривался по сторонам – надеялся вновь увидеть ту девочку, которая преподнесла ему цветы, но детишек нигде не было видно.
Это заметил Гедиминас. Он пришпорил коня и приблизился к Евсею.
– Кого ищешь? Уж не ту ли девочку?
– Да. Встреча с ней нам принесет удачу. 
– Ну, это еще надо посмотреть, – глубокомысленно изрек литовец.
На этот раз они быстро добрались до цели – помогла солнечная погода, которая высушила дороги. Только один раз им пришлось немного помучиться. Но это случилось уже на подступах к Тоганашу – когда они переходили речку, которая вытекала из леса, зеленой подковой охватившего  деревню.
  Нагас оказался дома – поправлял ворота. Увидев Евсея, радостно, но в то же время удивленно всплеснул руками.
– Евсея! Как хорошо!
На голос отца из дома выбежала Оринге.
– Евсея! Евсея! – засияла она от радости.
Но Нагас ей что-то по-чувашски строго сказал, и Оринге скрылась в сенях. 
Хозяин жестом пригласил гостей в дом.
– Дом! Мой дом! Заходи!
Евсей привязал коня к воротам и зашел в дом. Он с любопытством оглядел чувашское жилище. Его удивили довольно просторная горница, заставленная вдоль стен дубовыми скамьями без спинок; печь, по левую сторону от двери, выбеленная известью; кухня, отгороженная от горницы досками; и стол – тоже дубовый, массивный – на котором стояла большая чаша из обожженной глины.
По дому хлопотали жена Нагаса и Ориннге, которая за год повзрослела, стала более женственной, и незнакомая девушка, очень похожая на Оринге, но явно ее помоложе.
Женщины на стол выставили полбяную кашу – еще не остывшую, видно, сваренную недавно, квашеную капусту, соленые грузди и несколько тонких кусков копченой свинины. Хотя все это выглядело очень соблазнительно, тем не менее Евсей решительно отказался от еды – не хотел тайком от команды трапезничать.
Евсей рассказал, зачем приехал в деревню. Нагас, хотя не все понял, но главное уяснил: с него требуют людей.
Мудрый чуваш задумался. Молча постоял, а потом промолвил:
– Поле...работа. Много работа. Народ надо.
Евсей отвязал от пояса кожаный мешочек, достал несколько серебряных монет и бережно  высыпал их на стол. Этого было достаточно, чтобы раздобрить Нагаса.
Хозяин дома подозвал к себе Оринге, ее сестру и что-то им сказал. Девушки молча кивнули головами и быстро удалились.
Евсей и Нагас  тоже вышли на улицу. А там их уже поджидало несколько  чувашских отроков. Все они были почти одинакового возраста, да и одеты одинаково: в длинных, до колен серых холщовых рубахах и небольших шапчонках, похожих на грешевник.
Среди них Евсей узнал знакомых отроков, с которыми ранее совершил небольшой поход к границам  Казанского улуса. Они тоже узнали Евсея и приветливо заулыбались.      
Нагас им что-то стал объяснять. В это время к ним в сопровождении юной женщины, которая держала на руках ребенка, подошел молодой мужчина – черноволосый, тоже похожий на Оринге.
Нагас стал объяснять Евсею:
– Моя сына. Звать Патай. Он едет…
Евсей решительно прервал его.
– Сына не надо! У него ребенок, жена!
Чтобы было понятно, о чем хотел сказать, Евсей указал пальцем на женщину и ребенка.
– Нельзя! Жена! Малец! Понимаешь, нельзя!
Видя, как русский громко что-то объясняет Нагасу, некоторые отроки тревожно стали переглядываться друг с другом. Двое из них повернули обратно. Но Нагас догнал беглецов и снова начал горячо убеждать их. Затем, видя, что уговоры не помогают, извлек из кармана  монеты и стал раздавать отрокам. Это возымело действие. Будущие ушкуйники оживленно поговорили с Нагасом и разбрелись по домам. Прошло своем немного времени, и они вернулись – у всех за спинами были котомки и луки со стрелами.
К тому времени Нагас запряг в телегу лошадь. Другую лошадь – тоже с телегой – привел пожилой чуваш, как понял Евсей, брат Нагаса.
Возничим первой телеги Нагас назначил сына, а на вторую взобрался сам. Оринге тоже попыталась сесть на телегу, но отец строго прикрикнул на нее – и уже который раз – и девушка, опустив голову, медленно зашла во двор.
После полудня они уже были на берегу Суры, напротив Курмыша. Евсей попрощался с Нагасом, его братом и со своим отрядом на плоту переправился на левый берег реки.
Ушкуйники переночевали в крепости, а рано утром загрузились припасами и двинулись вниз по Суре. Напоследок Евсей оглянулся назад. Чувашей на берегу уже не было, только одинокая фигура Ивана  торчала у самой кромки воды. В ушах Евсея звучало последнее напутствие посадника: «Евсеюшка, береги себя. Не лезь на рожон.  Ежели что, ты здесь, пока я еще жив, всегда найдешь укрытие и кров».
– Да благословит тебя Бог. И  нас –  тоже, – прошептал Евсей.
Он развязал шнурок на вороте рубахи, извлек крест на гайтане и, перекрестившись, поцеловал его.

Ушкуйники благополучно миновали Казань. Но на всякий случай, проплыли мимо него ночью, стараясь держаться подальше от берега.
Вначале, как только отплыли от Курмыша, у Евсея возникло много неполадок. Мало того, что чуваши ни слова не знали по-русски, они совершенно не умели грести. Плохо гребли и дружинники, но они все же с грехом пополам справлялись. Поэтому Веденей посадил Андрея на ушкуй Евсея, чтобы тот научил чувашей правильно работать веслами.
Евсея выручил чуваш Кудюк. Он тоже ни слова не знал по-русски, но все схватывал на лету. Уже на третьи сутки, когда Казань остался позади, Кудюк освоил пару дюжин русских  слов – самых нужных в походе – и как мог переводил приказы Евсея.
Надо было решить еще одну досаду – вооружить чувашей. Веденей, придирчиво осмотрев луки, решительно отверг их, сказав:
–  Мы будем охотиться не на зайцев, а на купеческие суда и татар, а по сему надо добыть и луки, и стрелы, и мечи. Не мешало бы добыть и кольчугу, и шлемы.
Разжиться удалось только в устье Камы, где им навстречу попались два купеческих судна.
Первым суда, груженные товаром, увидел Веденей, который плыл на переднем ушкуе. Заметили пиратов и люди на стругах. Они сразу поняли, что им не удастся спастись  от разбойников и приготовились защищаться: надели кольчуги, приготовили копья, сабли, натянули тетивы луков.
Веденей занял свое место на носу переднего ушкуя, надел на голову шлем, поднял руку с саблей и громко крикнул:
– Сарынь на кичку!
Гребцы взялись за весла, и ушкуи, рассекая водную гладь, устремились вперед. Два ушкуя охватили в клещи купеческие суда, а третий, на котором находился Веденей, стал медленно приближаться к переднему – самому крупному – стругу.
Когда до струга осталось около двух дюжин саженей, Веденей приложил ко рту ладони и крикнул:
– Не стреляйте! Мы к вам с миром!
Чтобы купцы не сомневались в его добрых намерениях, предводитель ушкуйников снял с головы шлем и бросил саблю на дно ушкуя.
Было видно, как на палубе большого струга засуетились люди. Они собрались возле бородатого мужчины, высокорослого и крепкого на вид, и начали о чем-то оживленно разговаривать.
Через некоторое время от них отделился человек в кафтане. Он встал на носу судна и громко,  что даже распугал чаек, кружившихся над судами, спросил:
– Что вам надо!?
– Осемь кольчуг, сабель и луков! – ответил Веденей. – И еще копья!
– Но они нам самим нужны!
– Вам больше они не нужны! Мы – княжеская дружина! Волгу всю очистили! Ни одного разбойника на ней больше нет!
Человек в кафтане подошел к бородатому, и они опять стали о чем-то спорить. Было видно: им нелегко прийти к согласию. Наконец мужчина в кафтане снова подал голос:
– Мы согласны! Но ваши струги должны стоять на месте! Мы сами подвезем к вам все, что вы просили!
С судна на воду, придерживая веревками, спустили небольшую плоскодонку, на которую с палубы подали сабли, копья, кольчуги и луки.   
На плоскодонку сели двое и поплыли к направлению ушкуя. Вскоре весь груз был перегружен, а гребцы  уплыли обратно.   
  Когда ушкуйники остановились на ночлег, Евсей спросил Веденея:
– А пошто ты пожалел купцов?
– Я не пожалел их. В нашем деле жалость ни к чему, она только мешает.
– Коли так, пошто не забрали их товар?
Веденей укоризненно, как на неразумного мальца, посмотрел на Евсея:
– И что мы бы сделали с этим добром? С собой возили бы по всей Волге? Нет, у нас другое задание. Но ты не волнуйся – мы свое возьмем.
 
Андрей так и остался на ушкуе Евсея. Хотя он лучше других знал хитрости плавания и знал, как лучше управлять ушкуем, тем не менее слушался Евсея. Однако Евсей никак не мог избавиться от мысли, что Андрей что-то скрывает от него и от других ушкуйников. Это подозрение еще больше усилилось после одного разговора с Гедиминасом, который поделился с ним своими сомнениями:
– Что-то этот чернявый мне не внушает доверия. Да и брат его ведет себя странно. Они  явно что-то замышляют.
– Пошто так думаешь?
– Намедни, когда делали привал на берегу, его брат…м-м…
– Федот…
– Да, Федот показывал ему какой-то кусок бересты, а потом спрятал  за пазуху. Опосля они начали что-то рисовать на песке. Вот, думаю: зачем? Может, Веденею рассказать?
– Не спеши. Пока мы ничего не знаем. Расскажем – внесем раздор. А нам сейчас надо держаться всем вместе.
– Это я понимаю, – согласился Гедиминас. – Выбор у нас не велик.
Держать всех вместе старался и Веденей. Уже в самом начале похода он перетасовал всех членов отряда по разным ушкуям. Из-за этого на втором ушкуе сложились непростые отношения между ильинцами и старыми ушкуйниками, приплывшими с Веденеем. Ильинцам не понравилось и решение предводителя назначить старшим их ушкуя не Федота и не Андрея, а Микиту – самого старого ушкуя, который плавал еще с отцом Веденея.    
В замыслы Веденея не входила и встреча с Евсеем. С одной стороны, усиление отряда пополнением было ему на руку, но с другой стороны, возникла опасность появления бунтарских настроений. Именно из-за этого сразу после отплытия из Курмыша Веденей задумал пересадить и дружинников, и чувашей, но встретил решительный отпор и, прежде всего, от Федота и Андрея. Свои возражения высказал и Евсей. «Мы с чувашами стали понимать друг друга, – убеждал он Веденея. – Если их рассадить, от них толку будет мало, потому что пока не умеют говорить по-русски». 
Веденей вынужден был согласиться с Евсеем, который своей рассудительностью стал нравиться ему все больше и больше. А после того, как Евсей поведал ему о своей беде, лед между ними окончательно растаял. По крайней мере, им так казалось…

Ушкуйники уже полтора месяца спускались вниз по Волге, не встречая больших судов. Они стали попадаться только после того, как ушкуи проплыли мимо какого-то заброшенного городка с разбитым минаретом и свернули на Ахтубу – приток Волги.
– Видно, до Сарай Берке осталось немного, – поделился с Евсеем своим мнением Гедиминас.
– Я тоже так думаю, – с волнением ответил Евсей.
– И что ты будешь делать?
– Пока не знаю. Надо с Веденеем совет держать.
Веденей, будто услышав их слова, направил головной ушкуй к берегу. Вслед за ним причалили и два других струга.
Вечером, после ужина, Веденей созвал совет. Пришли Тихон, Микита, Федот с Андреем и Евсей.
Все ждали, что скажет предводитель. Но он осмотрел всех и неожиданно спросил:
– Что будем делать, братья вольные? Мы добрались до Сарай Берке. Туда зайти на ушкуях не можем. Если бы у нас был товар, мы бы сошлись за купцов. Да какие мы купцы?  У нас же, – Веденей с усмешкой оглядел ушкуйников, – на челах написано, кто мы есть.
Все задумались. Первым подал голос Федот.
– А ежели мы спрячем ушкуи и зайдем пешком?
– Не годится! – сразу же возразил Микита. – Что мы будем делать в Сарай Берке? Грабить? Но нас тотчас схватят.
Евсей сидел и молча слушал. Ему показалось странным решение Веденея собрать совет, ведь он признался, что у него важное дело. Коли есть дело, зачем держать совет?
Его раздумья прервал Веденей.
– Евсей, а ты как ты думаешь?
Евсей, стараясь собраться мыслями, начал медленно выговаривать.
– Я думаю так. Коли мы добрались до Сарай Берке, надо хорошо почистить купеческие суда. Их тут, как сами видите, немало. Но выше города по течению суда грабить нет смысла, ибо От Сарай Берке вверх плывут струги только русских купцов. А вот, пониже…Там выгоды больше, ибо  богатых стругов больше. Разумею: они везут товар и злато. Нам надо ночью, как под Казанью, незаметно прошмыгнуть вниз и ждать там. Какой-нибудь струг непременно попадет в силки.
– Да будет так! – воскликнул предводитель. – Сегодня же ночью тронемся в путь.
–  Да поможет нам Бог! – подал голос Микита. – Дроузи, давайте, помолимся!
Ночью, когда летняя темень – жидкая и хрупкая – опустилась на берега и на водную гладь, ушкуи тронулись в путь. Гребцы предварительно смазали свиным жиром уключины, чтобы они не скрипели, а паруса спустили.
Евсей занял место на носу и пристально вглядывался в правый берег, старясь увидеть строения Сарай Берке. «Где сейчас София? – сверлила голову тяжкая дума. – В этом логове? Или еще не добралась до сюда? Ежели пристать к берегу, где ее искать»?
Всем ушкуям удалось незаметно проплыть мимо столицы Золотой Орды. Заметив на берегу укромный залив, куда впадала небольшая речка, Веденей решил спрятать ушкуи и  устроить засаду.
Как только ушкуйники расположились за возвышенностью, которая прикрывала их с реки, Евсей подошел к Веденею.
– Чую: нам здесь придется хорониться не один день.
Веденей с подозрением взглянул на Евсея.
– И что ты этим хочешь сказать? Уж не думаешь ли пойти в Сарай и поискать свою жену?
– Да, угадал. Я весь извелся. Больше нет сил. Закрою глаза и вижу ее. Только о ней думаю.
Веденей сочувственно покачал головой.
– Да, сам вижу… Но ведь это очень опасно. Тебя сразу же могут схватить и начнут пытать. Ты не выдержишь и всех нас выдашь.
Евсей нагнулся к Ведению, который сидел на большом камне.
– У меня есть задумка.

На следующий день им улыбнулась удача – рано утром на реке они заметили небольшую лодью и на ней двух человек в восточных одеяниях. Они плыли в сторону Сарай Берке и ни о чем не подозревали. Увидев ушкуй, который вдруг появился как бы ни откуда и перерезал им путь, они  перестали грести и послушно подняли руки.
На берегу, куда подогнали лодью, ее осмотрели со всех сторон. На дне обнаружили несколько  освеженных бараньих туш.
– Базар! Базар! – указывая рукой в сторону города, испуганно залепетал старый татарин  с куцой бородой, а другой, молодой, уже пришедший  в себя, закивал головой.   
– Базар – якши! – похвалил их подошедший Микита. – Мы – русские. Урус!
– Якши! Якши!   
Старый татарин оглянулся по сторонам, отломил ветку ивы, и стал что-то рисовать на песке. Сначала он начертил большой круг и сказал:
– Сарай Берке.
Затем в центре круга начертил еще один маленький круг:
– Базар.
– А где живет хан? – спросил Евсей.
Услышав  «хан», от испуга старик весь затрясся и упал на колени.
Микита подошел к нему, и, схватив за ворот халата, поднял на ноги.
– Сарай! – крикнул он и ткнул веткой в центр круга. – Сарай хана! Дворец хана! Где? Покажи!
Старик, вытаращив глаза, смотрел на него – басурманин явно ничего не понимал. Вместо ответа он взял из рук Микиты прутик и в круге нарисовал сначала один крест, затем – другой. Потом ткнул кончиком прута в один крест:
– Мечеть. Урус мечеть.
Теперь не выдержал Веденей.
– Ты, старый хрыч, что несешь? – наорал он на старика. – Какая русская мечеть? Такого не может быть!
Но  за старика заступился Евсей.
– Веденей, погоди. Я и раньше слышал, что в Сарай Берке есть русская церковь, но не поверил. А теперь верю. И это нам очень поможет. Первым делом я намерен пойти как раз туда. Со мной пойдет Гедиминас. Мы сойдемся за купцов. Сядем на лодью и поплывем. Сначала, подумал,  взять какой-нибудь товар. Но теперь передумал – сразу же будем искать церковь.   
– Хорошо, – согласился Веденей. – Но в полон не попадайте. Ежели попадете, ни слова про нас – иначе накликаете большую беду.
Вопреки опасениям, Евсей и Гедиминас причалили без происшествий. Затащили на берег лодью и  отправились в город.

И Евсей, и Гедиминас были поражены, увидев величие Сарай Берке. Улицы кишели людьми; повсюду слышались разноязычные голоса; скрипели арбы, груженные товаром; блеяли овцы, трубно кричали ослы, степенно шагали верблюды, на которых величественно восседали мужчины в тюрбанах.
Первым церковь увидел Гедиминас.
– Смотри, Евсей,  Вон, церковь. Но она не православная, а католическая. Нас старик обманул. Что будем делать?
– Ежели церковь католическая, как ты думаешь, значит, там по-русски не знают. А ты не забыл свой иноземный язык?
– Я только немного по-готски знаю и по-крушски.
– Ну, тогда идем. Спросим, есть ли здесь русская церковь. Сами точно не найдем. Видишь, какой город большой. До завтра будем ходить.
Церковь представляла собой небольшое строение, сложенное из камней.
Они зашли вовнутрь. Прохлада их приятно освежила. Когда глаза привыкли к темноте, в глубине церкви  разглядели пастора, еще не старого, в черной рясе с крестом на груди.
Пастор, не спеша, высоко неся голову, подошел к ним.
Гедиминас поклонился и сказал:
– Годзана дах! 
Пастор, не взглянув на Евсея, перекрестил Гедиминаса и что-то спросил. В ответ Гедиминас беспомощно развел руки. 
– Базниция! Урус базниция!... Кирхе! Руссиш кирхе!
– А! – понимающе улыбнулся пастор и, сделав знак рукой, направился к выходу. Вслед за ним вышли на улицу и Евсей с Гедиминасом.
Пастор взял за плечи Гедиминаса, повернул его лицом на восток и сказал:
– Руссише кирхе!
Евсей и Гедиминас откланялись и зашагали по пыльной узкой улице, как и посоветовал пастор. Вскоре глинобитные строения сменились жилыми постройками, по внешнему виду напоминающими дома на Руси.
– Да где же эта церковь? – взмолился, вытирая пот со лба, Гедиминас.
– Вот, она! – обрадованно воскликнул Евсей. – Видишь купол, а на нем крест?
Их перед входом в церковь встретил священник –  высокий пожилой мужчина с черной бородой и камилавкой на голове. В руке он держал большие ножницы, а возле его ног валялись отрезанные ветки розы.
Евсей перекрестился и сделал поклон. 
– Доброго здравия, святой отец!
– И вам доброго здравия, – откликнулся священник. – С чем пожаловали?
– Мы приехали издалека. Я – сын великого Нижегородского князя Дмитрия Константиновича, а это, – Евсей повернул голову в сторону Гедиминаса,– мой ратник.
Священник перевел взгляд на Гедиминаса.
– А пошто он не крестится?
– Святой отец, я – католик, – вежливо склонил голову Гедиминас.
– Коли так, ты останешься на улице, посидишь здесь, – священник показал пальцем на скамейку. – Впрочем, – священник о чем-то задумался, – тебе здесь оставаться опасно. Пойди в сад, посиди в тени. Пономарь тебе вынесет воду и еду. А мы зайдем вовнутрь.  Вы же непросто так проделали большой путь.
Они зашли в церковь. Евсею сразу же в глаза бросилось скудное внутренне убранство. Он отвязал кожаный мешочек и достал две золотые монеты.
– Отец…
– Феодосий, – прервал его священник.
– Отец Феодосий,  – Евсей протянул деньги священнику, – я вижу вы живете небогато. Вот от меня небольшое пожертвование на нужды вашего храма.
Священник вежливо отодвинул руку Евсея.
– Поступок твой, добрый христианин, достоин похвалы. Я возьму твой дар, но сначала выслушаю тебя. У меня нет своих покоев. Потому приглашаю в ризницу.
Выслушав Евсея, отец Феодосий весь ушел в себя – он долго сидел молча, теребя пальцами массивный позолоченный крест на груди.
– Да, – наконец выговорил он, – непростое у тебя дело.
– Я и сам разумею, что непростое.
Священник помолчал немного и продолжил:
– Нет, не разумеешь. Мы здесь все: и басурмане, и католики, и православные  мирствуем благодаря божьей благодати. В других странах – это мне рассказали генуэзские купцы…сюда они часто приезжают – католики между собой враждуют, а здесь – в Сарай Берке – они в согласии живут и торгуют себе на пользу. И нас, русских, здесь никто не трогает…пока.  У нас тут свое скопище. Ты разве не заметил, что избы вокруг церкви отличаются от других жилищ?
– Заметил. Это сразу же бросается в глаза.
– Поэтому мы здесь против разлада с Золотой Ордой. – Отец Феодосий оглянулся и тихо промолвил. – Она со временем сама развалится. Тут также идет грызня между наследниками хана. Говорят, был порядок только во времена хана Узбека. Умный был правитель. Но после его смерти началось великие замятни.  И это нас не очень радует – нам хочется спокойствия.
В отчаянии Евсей заломил пальцы.
– Но как мне узнать о судьбе жены? Я ведь вижу: вам не хочется мне помочь.
Священник встал, подошел к гостю и перекрестил его.
– Не изводи себя понапрасну. Я тебе помогу. Попрошу пономаря отправить своего отрока  в сарай хана – он туда часто ходит. Рядом с сараем живет евнух-кыпчак. Я его тайком оборотил в православие. Он знает все тайны гарема.
Отец Феодосий вышел, но скоро вернулся.
– Тебе бог благоволит – пономарь поведал, что евнух вот-вот должен прийти в церковь. А пока пойдем в трапезную – вам с католиком надо подкрепиться. 
Евсей удивился, когда в трапезной – скудной,  похожую на небольшую обитель – увидел  Гедиминаса, который сидел на караю деревянной лавки.
– В саду душно, – виноватым голосом сказал он. – Вот, я и зашел сюда.
– Ты разумно поступил, католик, – приободрил его отец Феодосий. – Трапеза и прохлада вам придадут силы. Матушка скоро принесет еду.
Однако им не удалось потрапезничать – зашел пономарь и что-то сказал на ухо священнику.
Отец Феодосий вышел из-за стола.
– Вы посидите, не показывайтесь. Явился Керим, евнух. Я поглаголю с ним.  Как звать твою жену?
– София.
Вопреки ожиданию, отец Феодосий отсутствовал недолго. Он зашел и сразу же с Евсеем завел разговор.
– Керим знает немного. Поведал мало. Два дня назад пригнали много полонянок с Руси. Молодых, красных девок сразу отобрали для гарема. Поведал, что средь них были и две женщины – но явно не девки – с золотистыми волосами. Какие волосы были у твоей жены? Золотистые?
– Да, – с трудом выдавил из себя Евсей.
– Ты горести не дай овладеть собой, – сочувственно промолвил отец Феодосий. – Когда горесть задавит человека, его разум затмевается. Ежели твоя жена здесь, это – беда, но не такая большая.
– Как не большая!? – воскликнул Евсей. – Софию полонили. Теперь она может оказаться в гареме, а ты, отец Феодосий, пытаешься успокоить меня. Как мне теперь жить?
– Беда была бы большая, ежели бы твою жену продали на рынке или же увезли бы в Херсонес, на невольничий рынок. Там, я слышал, русские женщины очень ценятся.
– А можно как-то пробраться в гарем? – подал голос Гедиминас, который сидел и внимательно слушал священника.
– И не думайте! – замахал руками отец Феодосий. – Пусть Бог убережет вас от такого неразумного поступка. Гарем находится внутри ханского сарая, а сам сарай окружен высоким каменным заборолом. Там повсюду стража, есть и конная стража.
Отец Феодосий подсел к Евсею. Священник понимающе посмотрел в глаза гостю и негромко сказал:
– Есть еще одно препятствие – вы ни слова не знаете по-татарски. Ежели задумаете что-то сотворить, вам будет нужен толмач. Без толмача вам будет худо.   
Евсей встал со своего места.
– Спасибо, отец Феодосий. Я все понял. А потому прими мой дар вашей церкви.
Евсей выложил на стол три золотые монеты. 
– Великодушно благодарю тебя за столь щедрый подарок, – не стал скрывать своих чувств отец Феодосий. – Да будут у вас, – священник кинул взгляд на Гедиминаса, – помыслы чисты, да поможет вам Бог.
Гедиминас сделал шаг вперед.
– Святой отец, поведайте нам: есть ли струги у Золотой Орды? Мы что-то их не видели.
– Струги, говоришь? Нет, стругов у них нет. Басурмане плохие на воде, не умеют воевать. А вот на суше равных им нет, особенно конница у них сильна. Но…
Отец Феодосий пытливо взглянул на Евсея.
– У басурман – я заметил – недавно появились два больших струга. Строение у них явно заморское. Да и служат на них заморские лыцари. Люди глаголят, что это – генуэзцы. Наверняка, служат за деньги.
– Еще раз тебе большое спасибо, отец Феодосий, – поклонился Евсей. – Твои советы нам очень помогли.      
  Так и не дождавшись обеда, они попрощались со священником и отправились в обратный путь.
По дороге Гедиминас начал ворчать.
– Чувашам отвалил деньги, священнику…Так ты, Евсей, скоро с пустым мешочком останешься.
Евсей скупо улыбнулся.
– Не будь скупердяем. Добро – оно – всегда вернется добром.   
Не успели дойти до базара, как сзади услышали топот ног. Евсей испуганно оглянулся – их догонял запыхавшийся пономарь.
– Эй! Эй!  – крикнул он.


Пономарь подбежал, схватил за руку Евсея, приложил палец к губам и повел их за собой в узкий переулок.
– Что стряслось? – спросил Евсей.
– Ничего не стряслось, – перевел дух пономарь. – Керим поведал: следующей весной хан поведет войска на Тимура.
– И ты из-за этого так бежал за нами? – удивился Гедиминас. – Тебе эту весть велел сказать святой отец?
– Нет, – озираясь вокруг, продолжил пономарь. – Я сам…я сам. Отец Феодосий не знает, что я побежал за вами с этой вестью.
– А он сам знает о будущем походе хана? – спросил Евсей.
– Знает, знает! Он еще раньше узнал. Только вы никому не говорите, что я вам сейчас поведал. Не выдавайте, Христа ради.
– Не волнуйся, мы тебя не выдадим,  – успокоил пономаря Евсей. – Спасибо тебе, добрый человек. Ты по-божески поступил, сказав нам об этом. Теперь иди обратно, а то отец Федосий может нехорошее подумать.
  До причала они добрались благополучно и нашли лодью на том же месте, где и оставили.
Как только отплыли от берега, сразу же стали обсуждать случай с пономарем.
– Мне очень любопытно, – первым начал Гедиминас, – почему же святой отец не сказал нам об этом? Тут какая-то тайна кроется. Как ты думаешь?
Евсей сделал сильный загреб правым веслом, направляя лодью к берегу.
– Тут большой тайны нет. Отец Феодосий постоянно повторял – и это, я думаю, не случайно – что в Сарай Берке они живут в согласии с басурманами. Ежели  было бы по-другому, и русской церкви там не было бы. Он боится: ежели русские узнают, что хан пошел войной на Тимура, могут напасать на Сарай Берке. Вот почему нам ничего о походе хана не сказал.
Но Гедиминас не унимался.
– Но почему тогда пономарь нам об этом поведал?
– Не знаю. Может, обижен на хана за то, что тот оскопировал дроузи пономаря…как его?...Керима?         
 Гедиминас не успел ответить – лодья ткнулась носом о берег.
Пока Евсей и Гедиминас были в Сарай Берке, ушкуйники успели обосноваться в устье реки: под обрывом – так, чтобы не было заметно ни со стороны степи, ни со стороны Ахтубы –  поставили палатки, развели костры, на которых крутили вертела с нанизанными тушами баранов.
Возле одного костра о чем-то горячо спорили Веденей, Андрей и Микита. Чуть поодаль с завязанными руками сидели басурмане и с тревогой наблюдали за ними.
Увидев приплывших, спорщики перестали махать руками и умолкли.
– Что-то не поделили? – спросил Евсей.
Первым к нему подошел Веденей, который не скрывал своей радости.
– Мы уже не надеялись увидеть вас. Думали, пропали.
Евсей тоже не счел нужным скрывать свою радость.
– Как видите, вернулись живыми. Нам самим тоже не верится. О чем спорите?
– Совет держим, что делать с басурманами. Казнить их вроде не за что. Но и в живых оставлять нельзя – всем расскажут про нас. Микита, вон, предлагает выбрать что-то среднее – оставить их в живых, но отрезать языки.
– О, нет! – воскликнул Евсей. – Они нам очень помогли. Мы узнали очень важную тайну о замыслах хана. И это всем нам будет на пользу.
– И что ты предлагаешь? – спросил Микита. – Вот так, просто, взять и отпустить их? Может, и за баранов им заплатить?
– Нет, мы их возьмем на свой ушкуй. Они грести умеют. Пусть послужат нам. А потом, когда нужды в них не будет, отпустим. А насчет баранов я с ними договорюсь.
– Пусть будет так, – согласился Веденей. – А теперь поедим и спать!
– Рано спать, – возразил Микита. – Надо совет держать, как будем нападать на купцов. Вам, – Микита обвел рукой, – еще никому не приходилось прежде заниматься этим. Вы все молоды. У вас кровь горячая. Это – хорошо. Но мудрости не достает. И это плохо.
Веденей уже стал терять терпение. И это заметил Евсей.
– Братья, – сказал он,  – ведь Микита дело говорит. Лучше лишиться сна, чем завтра потерпеть неудачу.  Говори, Микита. Мы слушаем.   

Рано утром, как только лучи солнца упали на водную гладь, из устья на середину реки выплыла лодья с двумя ушкуйниками, переодетыми в одежду басурман. Им повезло – они сразу же увидели два больших купеческих судна, плывущих в сторону Сарай Берке.
Ушкуйники повернули лодью и из всех сил поплыли назад.
– Там, два больших струга! – крикнул один из них. – Они плывут сюда!
Разбойники проворно отвязали ушкуи, приготовили железные когти для абордажа, вынули сабли и ножи, надели кольчуги и взялись за весла.
Веденей, стоявший на своем месте – на носу переднего ушкуя – привычно выхватил саблю, вскинул руку и бросил громкий клич:
– Сарынь на кичку!
Тотчас по команде ушкуи ринулись вперед. Передний ушкуй, нос которого в отличие от двух других был сделан из крепкого массивного дубового бруса, направился прямо на купеческое судно, следовавшее впереди. Когда до судна осталось саженей сорок, по команде Веденея гребцы разом перестали грести и подняли весла на планшир. На судне поняли хитрость разбойников, но уже было поздно: ушкуй стремительно врезался в лес весел по правому борту, с треском ломая их и вырывая из портов. Но это для купцов было полбеды. Гребцы с левого борта, не зная, что творится на судне, продолжали грести, из-за чего оно развернулось в обратную строну.
Воины, которые охраняли судно, и купцы, успевшие вооружиться, толкая друг друга, бросились на корму, чтобы дать отпор. Они поняли свою ошибку только тогда, когда с ушкуя, которым командовал Евсей, на судно полетели веревки с когтями на концах. С криками «Сарынь на кичку!» на борт судна взобрались ушкуйники и, размахивая саблями, ринулись на растерявшихся купцов.
Пока Евсей разбирался с первым судном, второе с двух сторон взяли в клещи ушкуи Веденея и Микиты. Заморские торговцы, не ожидавшие такого натиска, сдались: сложили мечи и покорно подняли руки. 
Добыча была богатой. На первом судне ушкуйники нашли сундук, набитый золотыми и серебряными монетами.  В трюмах они обнаружили шелка, сукно, сандалии из тонкой кожи, серебряную посуду, драгоценные украшения, мечи и арбалеты. Но самое удивительное было то, что на втором судне полтрюма занимали дубовые бочки с вином. Миките это дало повод  усомниться, что купцы следовали в Сарай Берке.  Опытный ушкуйник  поделился своими сомнениями с Веденеем, но тот лишь отмахнулся.
– Какое это имеет значение?  Но ежели тебя это сильно смущает, давайте, вино выльем – от греха подальше.
Веденей присел на корточки и принялся осматривать содержимое сундука. Вдруг он замер на месте, будто о чем-то спохватился, потом поднялся и сказал:
– Вот что я предлагаю: вино выливать не будем, а выпьем – не пропадать же добру.
Евсей, услышав слова Веденея, подумал, что тот шутит, но предводитель ушкуйников не шутил. Он велел перегрузить самое драгоценное – сундук с монетами – на свой ушкуй и приказал всем судам следовать в устье реки, где ушкуйники накануне провели ночь.
– А с этими, – Микита указал кивком головы на пленников, – что делать?
Веденей, нехотя задумался, поморщился.
– Пусть плывут обратно. Все равно им теперь нечего делать в этих краях. Скажи им…или покажи жестами – пусть убираются отсюда, пока целы. Да, вот, еще. Отправь с ними и своих басурман, все равно от них никакого толку.
Выставив охрану, разбойники стали пировать. Никто из них доселе не знал вкус вина и для многих его питие показалось райским наслаждением. Только чуваши, которые уже начали понимать по-русски, сидели в сторонке и с нескрываемой тревогой наблюдали, как хмелеют их собратья по разбою.
Поведение чувашей насторожило Евсея. Он пальцем поманил к себе Кудюка.
– Почему вы не пьете вино и сидите как на похоронах?
Кудюк сел рядом с ним на землю.
– Евсей, – тихо сказал он. – Будет беда. Надо ехать. Чичас надо ехать.
– Пошто?
– Завтра ехать – будет беда. Сарай-Берке…беда. Чичас надо ехать.
– А, – понимающе усмехнулся Евсей, – ты боишься, что мы не проскочим мимо Сарай Берке?
– Да, да, – просветлели глаза Кудюка.
Евсей еще что-то хотел сказать чувашу, но к ним подошел Гедиминас. Он явно был весел и от него пахло вином.
– О чем толкуем, разбойники?
– Да, вот, Кудюк хочет прямо сейчас тронуться в путь. Боится, что завтра нам не удастся незамеченными проскочить мимо Сарай Берке.
Налет бесшабашности мигом слетела с лица Гедиминаса.
– Евсей, а ведь Кудюк дело говорит. Нам с Андреем тоже подозрительным показалось решение Веденея остаться на ночь здесь. К тому же меня сильно смущает его разрешение пить вино. Как бы нас ночью  здесь не перебили.
Евсей поднялся с земли.
– Не бойтесь. Мы одни все равно ничего не сможем сделать. Утра вечера мудренее. Идите спать. А я пойду, проверю охрану.

Ночь, на удивление, прошла спокойно.
Рано утром – еще до восхода солнца – все три ушкуя, вспоров рябистую гладь Ахтубы,  повернули носы на север. Вскоре в тонком утреннем мареве показались очертания окраины  Сарай Берке.
Ушкуи, выстроившись в кильватер,  медленно, словно боясь нарушить утреннюю тишину – только слышалось дружное шлепанье весел по воде – приближались к столице Золотой Орды.
На каждом ушкуе на носу стояли впередсмотрящие, которые пристально вглядывались вдаль.  Только сейчас Евсей вспомнил, что забыл сказать Веденею о двух заморских кораблях.
Евсей хотел подплыть поближе и предупредить Ведения, но было поздно – из-за затона на середину реки, рассекая воду форштевенями, стремительно выплыли два корабля с высокими бортами, за которыми виднелись ратники с острыми шлемами на головах.
Веденей привычным движением вскинул руку с оголенной саблей и все три впередсмотрящих разом разорвали утреннюю тишину:
– Сарынь на кичку!
Передний ушкуй стремительно рванул вперед, чтобы крепким носом обломить весла гребцов на корабле. Но там быстро раскусили хитрость пиратов и успели поднять весла. Иноземные наемники, видимо,  рассчитывали, что ушкуй, первым напавший на них, станет спасаться бегством, но  они ошиблись.
Неожиданно для них гребцы на ушкуе престали грести, подняли щиты и обрушили град стрел на наемников, находящихся на корабле. Второй корабль, который стоял в ожидании ближе к правому берегу, решил сделать  разворот, чтобы прийти на помощь, но время уже было упущено.
 Два других ушкуя под прикрытием, держась как можно ближе к левому берегу, устремились вверх по течению. Заметив этот маневр, высокий воин, стоявший на носу корабля, размахивая саблей, зычным голосом начал давать команду старшему на втором корабле, который никак не мог закончить разворот. 
То, что произошло дальше, генуэзцы предвидеть не могли.
Третий ушкуй, на котором находилась команда Евсея, воспользовавшись замешательством неприятеля, резко повернул назад и быстро приблизился  к головному кораблю со стороны правого берега.
По команде Евсея ушкуйники быстро подняли весла на планшир и начали обстреливать генуэзцев из лука. Те, боясь абордажа, бросились к противоположному борту. Веденей только этого и ждал. Он сделал жест рукой, и ушкуйники разом взялись за весла. Генуэзцы и опомниться не успели, как очередной ушкуй ушел из-под носа. Они, видимо, надеялись, что и напавший на них ушкуй станет удирать вверх по течению. Но вместо этого он сделал рывок вниз по течению, резко описал дугу и, почти прижавшись к левому берегу, стал быстро удаляться вверх по реке.
Все на ушкуе облегченно вздохнули. Евсей был уверен, что опасность миновала. Но испытания на этом не закончились.
Неожиданно, когда ушкуй Евсея уже выплыл на стремнину, с переднего ушкуя, до которого оставалось не более четверть версты, послышались крики. Евсей бросился  к носу ушкуя и увидел впереди человека, беспомощно барахтающегося в воде. Он приказал перестать   грести и  бросить надутый бычий пузырь в воду. Но быстро остановить ушкуй не удалось – он,  едва не задев несчастного, проскользнул мимо.
Бедный малый, упавший с борта ушкуя Веденея, все еще держался на воде и что-то кричал.
Евсей велел развернуть ушкуй. Этот маневр заметили и генуэзцы. Их корабли перестроились и стали приближаться.
– Канат! Подайте спасательный канат! – приказал Евсей.
Когда ушкуй сравнялся с несчастным, Евсей бросил ему конец каната с большим узлом на конце.
– Крепче держись! – крикнул он. – Не выпускай из рук! Потом тебя поднимем на борт!
Евсей надеялся, что и Веденей, и Микита его подождут, но пока он спасал тонущего, два других ушкуя успели уплыть далеко – их даже нельзя было разглядеть.

Они уже плыли две недели вверх по Волге, но передние ушкуи догнать так и не удалось.
Однажды, ближе к вечеру, Андрей уложил свое весло на борт, пробрался к Евсею, который тоже наравне со всеми греб, и опустился на колено.
– Евсей, все очень устали. Надо передохнуть, набраться сил. Нам их все равно не догнать.
 – Хорошо, – устало ответил Евсей. – Но не сейчас. Завтра.
– Завтра может статься поздно.
– Почему? – удивился Евсей.
– На берегу скажу.   
Евсей хотел возразить, но не стал.
За эти три месяца, что ушкуйники провели вместе, между ними установился негласный порядок. Первым делом, все признали старшинство Веденея и его команды выполняли безропотно. К чести Веденея, он не злоупотреблял властью и многие дела старался вести в согласии со всеми. 
Евсей также с первых дней признал старшинство Веденея, к которому сразу же проникся доверием. Он чувствовал, что и Веденей доверяет ему, а потому бегство двух ушкуев, причем с награбленным добром, его сильно расстроило и вызвало подозрения.
В сплоченности своего отряда Евсей не сомневался. Вопреки его опасениям, чуваши быстро освоили хитрости управления ушкуем и навыки ведения ближнего боя, равно как и искусство стрельбы из лука.
Некоторое беспокойство вызывали лишь двое: Андрей и Ефим – отрок, которого спасли возле Сарай Берке.
Хотя Андрей вел себя смиренно, но Евсей нутром чувствовал, что тот не так прост, как  кажется.
Странно вел себя и Ефим. Первые дни после спасения он не сказал ни одного слова, лишь дрожал. Потом, когда Сарай Берке остался далеко позади, отрок все время опасливо бросал взгляд вперед, будто боялся встречи с двумя другими ушкуями.

Как всегда, для ночлега они выбрали укромное местечко –  устье небольшой речки. Евсей подозвал к себе Кудюка и повелел взять трех чувашей с луками, копьями и отправиться за добычей на охоту.
Пока ушкуйники разбивали палатку, искали вдоль берега хворостину для костра, закидывали сети для ловли рыб, Евсей решил поговорить с Андреем, но не успел – к нему подошел Ефим.
– Евсей, мне нужно тебе кое о чем поведать. 
– Говори, не смущайся. Говори…
– Даже не ведаю,  с чего начать, – поковырял песок носком изношенных поршней Ефим. – Все так непонятно стало теперь для меня.
– Пойдем туда, ближе к воде, присядем, и ты обо всем расскажешь.
– Хорошо.
Однако, сделав несколько шагов, Ефим вдруг остановился в нерешительности.
– Что с тобой? Боишься? Или передумал?
– Нет, не передумал. У меня все равно выхода нет. Просто мне показалось, что, вон, тот,  – Ефим незаметно показал рукой на Андрея, – следит за нами.
– Не бойся, – успокоил отрока Евсей. – Здесь, на моем ушкуе, никто плохого тебе не сделает. Давай, рассказывай. Сначала поведай, как так получилось, что ты упал в воду. Тебя столкнули?
– Нет, я сделал вид, что сам упал в воду...случайно. Так договаривались с Веденеем.
– Но пошто так сделал?
Ефим  вдруг замолчал, будто у него комок застрял в горле. Он бросил грустный взгляд  куда-то на север, где солнце готовилось закатиться за левобережье, и начал говорить.
–  Мой тятя попал в немилость к боярину Никите Ивановичу. Пошто? Не ведаю…тятя молчал. Но боярин сильно разгневался, забрал тятю и бросил в яму. Потом тятя вернулся домой и мне повелел идти к дьяку. Дьяк мне так растолковал: тятю твоего освободили, но за это требуется оплата.
– Деньгами?
– Нет! Откуда у нас деньги? Оплата должна быть по-другому. Дьяк мне поведал, чтобы я пошел в ушкуйники, к Фролу. А Фрол был в подчинении у боярина и все делал, так, как он велит. И вот Фрол мне говорит: «Пойдешь с нами на Волгу». Я согласился. Мне деваться было некуда…
– А дальше, что было?
– Дальше?.. Веденей – это когда мы уже приближались к Сарай Берке – мне говорит: «Когда нападем на басурман, по моему  велению ты должен упасть в воду, чтобы они тебя полонили». И когда я попаду в полон, должен был сказать басурманам, что нападение на их струги совершили люди Нижегородского князя Дмитрия Константиновича.
– Ах, вон оно что! – невольно воскликнул Евсей. – Теперь мне понятно, почему Веденей не приказал сразу же удрать, а повелел ночевать и открыть бочки с вином – ему надо было, чтобы басурмане подготовились и попытались захватить нас.
– Я тоже так думаю. Наш боярин подчиняется князю, а тот – мне так чудится – задумал натравить хана на Нижегородское княжество. А теперь их задумка не удалась.
Евсей отошел на несколько шагов в сторону и с любопытством оглядел Ефима.
– А ты, как я погляжу, не так глуп, как прикидывался.
Однако похвала нисколько не обрадовала Ефима. Он шмыгнул носом и тихо промолвил:
–  Теперь мне жизни нет.
– Почему?
– Ежели Веденей узнает, что ты спас меня, и я в полон не попал, будет беда.
– Не горюй, – похлопал по плечу отрока Евсей, – что-нибудь придумаем. Я и сам попал почти в такой же переплет.

В тот же вечер, когда чуваши вернулись с убитым кабаном, Евсей решил обсудить дела с Гедиминасом.
Они уселись поодаль от всех на берегу. Евсей только открыл рот, но его опередил Гедиминас, который и сам давно хотел поговорить с другом.
– Евсей, не мучай себя тяжкими думами. Вон, уже наполовину поседел. Любовь извела?
Евсею такой разговор был не по душе, и он этого не стал скрывать.
– Боюсь, тебе меня не понять.
– Может, ты и прав, – задумчиво отозвался Гедиминас. – Но я разумею так: любовь человеку только мешает. Зачем она нужна? Одни переживания, одни слезы…Детей можно делать и без таких волнений.
– Ты о ком сейчас говоришь? О себе? – бросил насмешливый взгляд на ратника Евсей.
– А пошто нельзя говорить о себе? – не понял насмешки Гедиминас. – Я разве худо живу? Жены нет, детей нет…и забот нет. Сплю спокойно, не то, что ты…Нет, любовь – это зло.
Еще что-то хотел сказать Гедиминас, но к ним подошел Андрей. Хотя он старался выглядеть спокойным, но пальцы, которыми перебирал пояс на рубахе, выдавали его волнение.
– Евсей, мне надо поговорить с тобой. Это очень важно.
– Говори, не смущайся, – повторил недавно сказанные слова Евсей. – Говори. От Гедиминаса у меня тайн нет.
– Хорошо.  Но прежде ответь: ты хочешь догнать Веденея?
– Почему ты об этом спрашиваешь? – недоверчивым голосом спросил Гедиминас. –  Боишься, что не догоним? Или же, наоборот, боишься, что догоним? Говори прямо! Не виляй хвостом!
У Андрея вспыхнули глаза, но он сдержался.
– Так и быть – выложу как на духу.
– Хорошо. Говори.
– Мы не думали идти в ушкуйники, но пришлось, – медленно начал рассказывать Андрей. – В нашем селе живет один человек,  уже старый. Серафимом звать. Он
лихо жисть прожил, где только не бывал, чего только не видал. Думаю, и жизни немало людей  лишил. Однако на старости лет благостным стал, постоянно молится.
– Грехи замаливает? – улыбнулся Евсей.
– Да…замаливает. И вот, когда  к нам приплыл Веденей, этот Серафим явился в наш дом. Он поведал такой сказ. Когда-то ватага разбойников – среди них был и Серафим – на Волге напала на струг купцов. Добыча была богатая.
Андрей вдруг умолк.
– И что дальше? – нетерпеливо заерзал, сидя на песке Гедиминас.
– Об этом Серафим ничего не говорил. Думаю, разбойники не поделили добычу и перебили друг друга. Но Серафим сказал, что пять человек остались в живых, и они закопали золото. Серафим нам сказал, где его найти. Мы с братом нарисовали это место на бересте. И когда плыли в Сарай  Берке, я увидел это место. Оно не далеко отсюда…приметное – под высоким двуглавым мысом. Серафим хочет на эти деньги построить в селе каменную церковь.
– Да, занятой сказ ты нам поведал, – почесал за ухом Евсей. – Золото – это хорошо. Оно всем нужно. Но почему ты уверен, что оно до сих пор там находится? Сам ведь говорил, что в живых остались пять человек. Кто-то из них за эти годы наверняка выкопал золото.
– Нет! – с жаром воскликнул  Андрей. – Этого не может быть! Серафим сказал, что они все пятеро уже через день попали в полон татарам. В полоне все погибли, спасся только Серафим.
Гедиминас недоверчиво покачал головой.
– А почему ты нам об этом только сейчас рассказал? Почему раньше молчал? А я ведь следил за тобой. Выходит, не зря следил.
Андрей бросил на Гедиминаса укоризненный взгляд.
– А что мне оставалось делать? Веденей всех рассадил по ушкуям. Мы с братом вначале думали, что все мы – ильинцы – окажемся вместе, но не получилось. Может, это и хорошо, что не получилось – Веденей все бы забрал. А теперь, ежели золото найдем, поделим пополам.
– Как это пополам? – не понял Гедиминас. – С кем пополам?
– Я возьму половину…на церковь, а остальное будет ваше.
Евсей поднялся с места.
– Хватит делить шкуру неубитого медведя. Никто в обиде не останется. Будет день – будет пища. А теперь, давайте спать. Один Бог ведает, что нас ждет завтра.

Через день они добрались до места, который указал Серафим.
Причалить у самой горы из-за крутого берега  не было возможности, поэтому поднялись немого выше по течению.
На ушкуе была всего одна лопата, а потому Евсей ушкуйникам, которых отобрал из чувашей, велел взять с собой сабли и копья.
Они – Евсей, Андрей, Гедиминас и четверо чувашей – отправились на поиски сокровища.
Андрей шел впереди и сверял дорогу с рисунками и знаками, нанесенными на бересту. Пройдя по еле заметной тропинке, тянувшейся вдоль речки и протоптанной зверями, которые выходили на водопой к Волге, они обогнули утес и оказались в небольшой ложбине, окруженной деревьями и кустарниками.
– Вот где-то здесь должно быть, – заволновался Андрей. – Надо найти крестообразный камень. 
– Да, вот, он! – радостно вскрикнул Гедиминас и указал копьем на куст таволги, под которым лежал большой камень.
– Пошли! – скомандовал Евсей.
Они уже приготовились копать, как кто-то из чувашей, заметив рядом большой дуб, на нижней ветке которого развевались лоскуты выцветшей  материи, вдруг замахал руками и   испуганно заорал:
– Киреметь! Киреметь!
Чуваши тотчас побросали сабли, копья и бросились бежать обратно. Евсею удалось лишь схватить Кудюка за рубаху.
– Что это такое?! – заорал он. – Остановитесь!
Но куда там! Все чуваши, кроме Кудюка, в ужасе убежали.
Евсей, хотя ничего не понял и был очень зол, немного успокоился.
– Кудюк, ты мой юлдаш.  Скажи, что случилось? – приобнял он чуваша.
Вместо ответа Кудюк жестом дал понять, чтобы все пошли за ним. Когда они дошли до дуба, Кудюк присел на корточки и пальцем показал на несколько медных монет, лежащих на земле и за долгие годы успевших покрыться толстым слоем патины.
– Это – Киреметь, – благоговейно и в то же время с ужасом в голосе промолвил он. – У русских – Бог, у чувашей – Киреметь.
– О! Вот это да! – засмеялся Гедиминас. – И этот дуб у вас вместо Бога?
Кудюк, обычно кроткий и послушный, ничего не ответил, только пристально, со злостью в глазах  взглянул на Гедиминаса и буркнул:
– Охмах! (Дурак – чув.)
Но литовец, на удивление Евсея, не обиделся – он подошел к Кудюку и примиряющим тоном сказал:
– Ну, прости юлдаш, коли что не так ляпнул. Я вас не хотел обидеть – вы отроки славные.
Их разговор прервал Андрей:
– Что будем делать? Я вижу: нам Кудюка придется отпустить, значит, втроем будем копать?
– Да, так и сделаем, – согласился Евсей.
Он повернулся к Кудюку.
– Мы тебя отпускаем. Иди и скажи своим юлдашам, пусть не волнуются. Скажи, ежели найдем клад, со всеми поделимся. Так что, вы тоже можете стать богатыми. Только прихвати с собой сабли и копья.
Услышав это слова, Кудюк прикрыл уши руками и, склонившись к земле, завопил:
– Нет! Нет! Теньга Киреметь не надо! Не надо! Беда! Будет беда! Большая беда!
– Да ладно, – нетерпеливо рубанул рукой Гедиминас. – Нечего его уговаривать. Пусть уходит. Отказываются от дележа? Пусть…Это даже хорошо – нам больше достанется.
– Нет, – возразил Евсей. – Поступим по-божески,  по справедливости. Ежели нам выпадет удача, с чувашами  я сам рассчитаюсь – дам деньги из своего запаса…они же не из Киремети.
Когда Кудюк ушел, приступили к раскопкам. К их великой радости, долго копать не пришлось – после полудня лопата наткнулась на что-то твердое.
Андрей, который орудовал лопатой, осторожно извлек из земли большой керамический сосуд, пузатый, высотой с локоть. Он бережно, стараясь не разбить,  поставил сосуд  на землю.
Евсей на правах старшинства первым осмотрел сосуд. Он не стал скрывать своей радости – сосуд почти был заполнен золотыми и серебряными монетами.
– Уф! – устало выдохнул он. – Вот, это да! Бог нас щедро вознаградил. А теперь пошли к ватаге.
Но как только они удалились на несколько шагов, Гедиминас подошел к Евсею и протянул руку к сосуду.
– Подай мне!
– Зачем? – удивился Евсей, но сосуд все же подал.
Гедиминас наклонил сосуд и высыпал на землю несколько монет. Он тщательно перебрал их и выбрал одну – серебряную, самую маленькую.
Тем временем, и Евсей, и Андрей с любопытством и с недоумением наблюдали за ним.
Гедиминас зажал в руке монету и побежал к Киремети. Под дубом он присел и бережно положил на землю монету.
Когда прибежал обратно, весь запыхавшись, но с довольным лицом, Евсей и Андрей, будто сговорившись, разом спросили:
– Почему ты так сделал?
Гедиминас рассмеялся:
– А вдруг и Киреметь захочет нам помочь? Надо же задобрить ее.  Лишний бог нам не помешает.
Евсей ожидал, что чуваши встретят их неприветливо. Поэтому он очень удивился, когда увидел их вместе  – сидящих кругом и поющих. Чуваши пели свою песню: «Весь-весь кукук, весь кукук…».
Евсей присел рядом и стал слушать. Хотя он знал по-чувашски всего несколько слов, но по тому, как проникновенно пели его новые друзья, понял, что для них эта песня очень дорога.
– О чем эта песня? – спросил он Кудюка, когда чуваши закончили петь.
– Трудно переводить…Не получится.
– А ты попробуй. Для меня это очень важно.
– Хорошо. Мы пели: «Лети, лети кукушка. Долетишь до леса, сядь на дерево и отдохни…»
– И все? – удивился Евсей. – Но вы же долго пели.
– Я, – виновато улыбнулся Кудюк, – плохой толмач. Не все слова могу сказать по-русски.  Но эта песня – очень умная.
– Евсей, – не выдержал Гедиминас. – Не велика беда, что чувашскую песню не знаем. Нечего время тратить попусту. Всякие «траляля» в нашем деле только мешают. И без песен проживем.       

Они Веденея так и не догнали. Но, на радость Андрея, в устье Ветлуги их дожидался ушкуй с ильинцами. Как рассказал Федот, Веденей вновь пересадил гребцов, а сам уплыл со своей старой командой вверх по реке, чему несказанно был рад Евсей. Он также был рад, что клад они разделили в тот же день, когда его нашли: ровно половину с согласия всех ушкуйников дали Андрею, а оставшуюся часть взяли себе.
Они по-братски попрощались с ильинцами и, подняв флаг Нижегородского князя,   поплыли вверх по Волге, до устья Суры. Уже на следующий день ушкуйники были в Курмыше.
Иван не стал скрывать своего удивления, когда на берегу увидел струг с флагом князя. Еще больше он удивился, когда на берег сошли живыми-здоровыми Евсей, Гедиминас, служивые и чуваши. Бедный посадник, хотя и встревожился, но на лице все же изобразил радость. Это заметил и Гедиминас, который успел шепнуть Евсею:
– Будь осторожен с ним, мне что-то в нем не нравится.
Но прежде Евсей решил попрощаться с чувашами,  которые отказались идти в крепость. Он, как и обещал, достал из своего мешочка – да так, чтобы видели все –  два десятка золотых монет и протянул Кудюку.
– Раздай всем поровну.
Кудюк, прежде чем взять деньги, вопрошающе взглянул на своих товарищей. И тут  между чувашами начался спор. Евсей снова ничего не понял, он понял лишь одно: одни  отказываются от денег, другие – нет.
Наконец Евсею этот гвалт надоел:
– Кудюк, бери деньги. Делайте с ними, что хотите – хоть в Суру выбрасывайте, хоть закопайте – но я  свое слово сдержал. Ты понял?
Кудюк в знак согласия кивнул головой.
– Ну и отлично! А теперь вас перевезут через Суру. Передай привет, или, как у вас там говорят, салам Нагасу и Оринге.
Евсей за руку попрощался с чувашами, и они уплыли, взяв с собой сабли, луки и копья. Евсей и ушкуйники стояли на берегу до тех, пор пока их новые друзья не сошли на правый берег. Там они помахали руками и гуськом стали подниматься по убережной круче. Вскоре чуваши исчезли за деревьями.
Вечером Евсей долго сидел с Иваном. Сотник ничего не стал скрывать от посадника – рассказал все, как есть. После долгих раздумий решили так: возвращаться в Нижний Новгород
опасно, в ожидании следующего набега на Сарай Берке  лучше осесть и перезимовать здесь же, на окраине Курмыша.
– У вас теперь деньги есть, – поделился своим мыслями Иван. – Пусть каждый из дружинников,  хотя какие они теперь дружинники, – посадник криво усмехнулся, – сам решит, что делать: идти домой, в Нижний Новгород – а это теперь очень опасно – или остаться здесь. До зимы вы успеете срубить избы: лесу много, деньги, как я уже сказал, у вас есть. Правда, насчет женщин худо, но тут ничего уж не поделаш.
На том и порешили.

До первых заморозков успели построить пять изб с печами. Больше не понадобилось – три дружинника отказались зимовать в Курмыше и, получив свои доли, подались в Нижний Новгород, к своим семьям. Евсей в душе даже удивился, что от ватаги откололись всего три человека – он ожидал худшего.
Ефим тоже остался, но это Евсея не удивило.
Настала зима. Сура покрылась льдом. Евсей, хотя и старался каждый день занимать не только себя, но оставшихся товарищей делом, стал тосковать по дочери и матери. Он тосковал и по Софии, но в душе смирился с тем, что не скоро увидит ее. Однако надежды не терял. Наоборот, вера в счастливый исход дела, который затеял, только окрепла.
– Если не удастся отбить Софию, – как-то он признался Гедиминасу, – я ее выкуплю. Сколько бы за нее ни попросили.
– Ежели дело дойдет до этого, – сказал ему верный друг, – я тебе уступлю свою долю. Мне деньги не столь нужны: жены нет, детей нет, да и дома нет. Здешняя изба не в счет.
– Почему?
– Дом тогда становится домом, когда в нем звучат детские голоса.
– Согласен с тобой, – вздохнул Евсей.
После того разговора Евсей совсем потерял покой – каждую ночь он лежал с открытыми глазами, слушал, как за окном завывает ветер и вспоминал свою прежнюю счастливую жизнь.
Под конец не выдержал: выкупил у одного служивого лошадь с розвальней и,  взяв с собой Гедиминаса и часть денег выехал в Нижний Новгород.

Санная дорога в отличие от той, весенней, когда Евсей со своими дружинниками в первый раз ехал в Курмыш, была заметно лучше, поэтому мерин, еще не старый, упитанный, бежал споро, порой копытами забрасывая в сани снежные ошметки.
Лошадью правил Гедиминас, а Евсей, укрытый волчьим тулупом, лежал на толстой сенной подстилке, медвяно пахнущей разнотравьем, и смотрел, как убегают назад кроны деревьев, покрытых пушистым серебристым инеем.
Он ни о чем не хотел думать, но мысли, тяжкие, тревожные, сами лезли в голову, накатывая друг на друга, и мельтешились, не давая зацепиться хотя бы за одну. Софья, мать, дочь, ушкуйники, клад, князь – все перемешалось в голове.
Гедиминас, будто чувствуя смятение друга, ехал молча, лишь время от времени покрикивая – беззлобно, так, для вида – на лошадь.
По дороге переночевав  в одном из селений, под вечер они въехали в Нижний Новгород. Над городом, особенно по-над Окой, по окрести лениво распласталось сизое слоеное облако печного дыма, который из труб домов, разбросанных по всему Канавино, свечой тянулся к вечернему небу, на котором уже замерцали – пока еще робко, будто стесняясь своей смелости –  первые звезды.
Гедиминас повернул голову назад: 
– Я останусь на постоялом дворе.
– Нет-нет! – решительно возразил Евсей. – Ты поедешь со мной. Будешь жить у нас. Места всем хватит. Только сначала заедем в лавку купца Бобровского, купим сладости для Сонечки. 
– Может, не стоит? – возразил Гедиминас. – Тебя в городе многие знают, а купец – тем более. Рискованная затея…Лучше я зайду и куплю.
– Хорошо.
После того, как они закупились, свернули в проулок, и сани остановились перед тесаными воротами. Сквозь заиндевелые окна на улицу пробивался тусклый свет.
Все было как прежде и в то же время не было как прежде. В счастливые времена, которые остались позади, услышав цокот копыт или ржание коня, София выбегала встречать мужа, а теперь дом выглядел сиротливым.
Евсей, выждав некоторое время, громко стукнул щеколдой. Никто не отозвался. Евсей еще раз громко стукнул. Наконец, послышались скрип  двери и голос женщины – такой родной, который Евсей узнал бы из тысячи голосов:
– Кто там?
– Матушка! – дрожащим голосом крикнул Евсей. – Это я! Сын твой!
В тот же миг открылась малая дверца ворот и на улицу выбежала Анна в наброшенном на плечи кафтане.
– О, Боже! – воскликнула Анна, бросилась на шею сына и зарыдала.  – Евсей! Евсеюшка! Сыночек! Ты живой! Живой!
– Матушка, – Евсей обнял мать, – скорее в дом. Ты замерзнешь. Иди! Иди! А мы пока с заведем лошадь во двор.
Когда они вошли в дом, Анна уже хлопотала возле печи, которую в лютые морозы топили   два раза в день. Рядом с ней, опасливо и в то же время с любопытством поглядывая на двух бородатых дядек, стояла голубоглазая девочка с длинными косичками.
– Сонечка! – протянул руки к ней Евсей. – Доченька! Подойди ко мне. Я – тятя! Твой тятя!
Но Сонечка попятилась назад и спряталась за спину бабушки.
– Сонечка, внученька, – погладила рукой по головке внучки Анна. – Иди к тяте! Иди…
Девочка выглянула из-за спины бабушки, сделала два робких шажка и вдруг бросилась к Евсею:
– Тятя! Тятя!
Евсей подхватил дочку и ее тонкие ручонки сомкнулись на его шее. Вдруг Соня разжала ручки, чуть откинула назад голову и спросила:
– Тятя, где матушка? Почему ты ее не привез?
– Привезу, доченька, – прошептал Евсей. – Во что бы то ни стало привезу. А сейчас иди спать. Я к тебе приду и сказку расскажу. Хорошо?
– Хорошо, тятя. Ты только быстро приходи. Хорошо?
– Хорошо, доченька…хорошо.

Неделя пролетела незаметно. Евсей без нужды старался не выходить из дома. Он полностью полагался на Гедиминаса, который ходил и на базар, и за  кормом для лошади. Сам же Евсей все время возился с дочерью. Но так долго продолжаться не могло. Это понимали все, не понимала лишь Сонечка, которая ни на шаг не отходила от отца.
Наконец, посоветовавшись с Гедиминасом, Евсей решил встретиться с Кирдяпой и рассказать ему о походе на Сарай Берке и о случае, произошедшем с Ефимом. Евсей понимал, что рискует, но все же от своего намерения не отказался. 
Анна по-прежнему была вхожа в княжеский двор. Поэтому ей удалось передать Кирдяпе  просьбу сына.
В Крещение, когда темень легла на посад, Василий сам пришел в дом Анны. Он, пригнув голову, вошел, снял лисью шапку и перекрестился на икону, стоявшей на полке в красном углу.
– Доброго всем здравия! –  поздоровался он.
Евсей подошел к нему и протянул руку, но Кирдяпа не взял ее, а крепко обнял своего брата.
Они долго просидели в тот вечер. Когда Евсей закончил свой рассказ, Василий озабоченно нахмурил брови.
– Да, трудную загадку ты мне задал, – честно признался он. – Я  даже не знаю, что тебе посоветовать. О вашем бегстве князь знает. И это его – сам должен догадаться – не обрадовало. И вот еще какая беда, обидная беда: я не могу ему рассказать о подлости того князя, который захотел натравить на нас хана. Тятя сразу узнает, что я встречался с тобой. А вот насчет Софии с тобой я  согласен. Ты можешь ее спасти только, если с ушкуйниками пойдешь на Сарай Берке. 
– А ты как сам думаешь: нынешним летом будет такой поход?
– Да, будет. В Заволочье уже строят струги. Пока три князя согласились поддержать.
– Так, то, что мы узнали в Сарай Берке насчет похода хана, оказалось полезным? – обрадовался Евсей.
– Не знаю…Ничего не могу сказать.
Евсей встал и нетерпеливо начал ходить по горнице. Потом остановился, подошел к Кирдяпе, который уже снял со стены свою шапку.
– Слушай, брат. Помоги мне еще раз. Ежели на Сарай Берке пойдут из нашего княжества тоже, скажи им, чтобы заехали за нами в Курмыш.   
– Хорошо.
Евсей вышел провожать Кирдяпу. 
– Тебе тут долго оставаться опасно. Лучше уехать… как можно скорее, – посоветовал на прощанье Кирдяпа.
На том и расстались. А наследующее день, ранним утром, пока Сонечка еще спала, Евсей поцеловал дочку, мать, которой оставил с десяток монет, и они с Гедиминасом выехали  из города и направились в Курмыш.   

    Глава четвертая. Встреча.
   Чутье не обмануло Евсея – в тот же год, весной, как только реки очистились от  льда, большой отряд ушкуйников на 90 ушкуях во главе с предводителем Прокопом – человеком,  преданном новгородскому боярину Есифу Варфоломеевичу –  направился вниз по Волге.
За зиму отряд Евсея претерпел изменения – одни остались из-за хвори, трое не вернулись из Нижнего Новгорода. Зато Гедиминас был рядом. Согласилась ехать в поход и вся чувашская команда во главе с Кудюком.
Евсей понимал, что в поисках Софии нужен толмач. Он еще там, когда в первый раз был в Сарай Берке, среди русских хотел поискать толмача, но из-за спешки ничего не получилось. Вся надежда теперь была на Оринге.
Прежде чем начать разговор с Нагасом, Евсей предложил ему деньги. Чуваш вначале ничего не понял, но узнав, что русский просит его отпустить дочь для похода на Сарай Берке, решительно отказался от денег.
– Мы, – Нагас, стоя пред домом, где собрались чувашские отроки, широким жестом обвел рукой деревню, – жили в Болгаре. Туда пришла Золотая Орда. Она нас убивала…много убивала. Мы оттуда бежать…бежать дед моего деда…и много чуваш. Золотая Орда – это нехорошо. Надо наказать…Оринге тебе помогать.
Хотя Оринге, которая стояла неподалеку, мало что слышала, но, поняв, что отец ее отпускает, сияя от радости, бросилась к нему на шею, а затем  скрылась в доме.
Долго ждать ее не пришлось – Оринге вышла из дома, держа в руке большую холщовую сумку. Ее было не узнать – из девушки с длинными волосами она превратилась в отрока: с отрезанными косами, в льняных штанах и мужской рубахе.
Увидев ее, Гедиминас снова не преминул восхититься:
– Я же говорил: «Настоящая teufelin»!
– Что-что? – не понял Евсей.
– Дьяволица! Настоящая дьяволица! 
К вечеру они были уже в Курмыше, где Евсей пополнил свой отряд посадными людьми, желающиими поразбойничать на Волге.
Но, прежде чем тронуться в путь, Евсей приказал поставить на корму ушкуя нужник, сколоченный из досок. Обычно гребцы справляли нужду в открытую, примостившись на корму, но теперь, когда появилась Оринге, это стало невозможным. 
Рано утром, сразу после восхода солнца, они покинули крепость. К устью Вятки, где был объявлен сбор, курмышские ушкуйники, благодаря попутному ветру добрались быстро – после обеда. К тому времени там уже скопилось около ста ушкуев.
Евсей боялся, что присутствие Оринге на ушкуе может внести разлад в команде, но эти опасения оказались излишними. Девушка, как только взошла на борт, сразу же заняла свое место и по-хозяйски положила сумку в деревянный ящик. Такие ящики были прикреплены под каждой поперечной доской, и в них гребцы держали свои вещи. Более крупные предметы: палатки, провизия, оружие хранились ближе к корме – прямо на днище.
Поперечные доски служили не только для сиденья гребцов, но и скрепляли борта. Поэтому для того, чтобы справить большую нужду, гребцам приходилось добираться до кормы, перешагивая  через них.  И таких неудобств, особенно ощутимых во время длительных плаваний, в устройстве ушкуев было немало.   
Еще во время первого похода на Сарай Берке своим мыслями Евсей поделился с Андреем. Тот выслушал его и понимающе улыбнулся.
– Ты, Евсей, удивишься, но я точь-в-точь такие же слова высказал тяте, когда мастерили первый ушкуй.
– И что он ответил?
– Он ответил так – я его слова очень хорошо запомнил. Тятя – он у меня до сих пор стоит  перед глазами – взял палку и нарисовал на песке круг. Потом через него прочертил линию. Он сказал так: «Вот это Русь. От этой черты текут все реки. Но они текут в разные стороны: одни – на север, другие -на юг. Поэтому люду, который обитает на севере, по реке не попасть на юг…»
– А тем, которые живут на юге, не попасть на север, – вставил словечко Евсей.
– Истина, – согласился Андрей и продолжил. – Тятя сказал: «От этого больше всех страдали купцы. Они и придумали такие струги. Их мастерили хитро, с умом, чтобы можно было волоком перетаскивать по суше из одной реки в другую. Сынок, ты спрашиваешь: «Пошто нельзя делать так, чтобы гребцы могли спать прямо на стругах? Ежели было бы так, можно было бы плыть и днем, и ночью, меняя друг друга». Хорошая задумка. Но тогда пришлось бы делать очень большие струги, такие, которые плавают по морям и окиянам. Это было бы хорошо, но зато их нельзя было бы волоком перетаскивать по суше». Вот так мой разум просветил тятя. Но больше всех я запомнил другие слова тяти.
– Какие?
– Тятя тогда сказал: «В жизни никогда не быват все хорошо. За каждый прибыток надо расплачиваться каким-то убытком. Ежели хочешь, чтобы было здесь хорошо, придется сделать там – в другом месте – плохо».
– Да, замысловато сказал твой тятя, – вздохнул Евсей. – Но, ежели он сказал верно, меня ждет прибыток, ибо у меня пока в жизни одни убытки.   
 
Их ушкуй из-за нужника на корму, который сразу же бросался в глаза, выделялся среди других, а потому Евсей, опасаясь лишних расспросов, занял последнее место в караване. Но, к счастью, до их ушкуя никому не было дела. И не только до ушкуя.
– Куда мы попали? – не раз ворчал Гедиминас. – Никакого порядка! Каждый делает, что хочет. Почему никто не командует?
После Болгара, который ушкуйники, не встретив отпора, быстро очистили, ворчание Гедиминаса стало еще сильнее.
– Разве так берут крепости? Никакого порядка. Все побежали аки бараны…Хватали все, что попало под руки. Хорошо, что татары испугались и разбежались. А ежели бы нас встретило их войско? Нет, ежели не наведем порядка у себя, нам Сарай Берке не взять.
Они все же отстали от каравана. Это случилось уже после Болгара, когда курмышцы, в городе объевшись вяленым мясом, отобранным у татар на рынке, разом заболели. Вместо того, чтобы грести, они, нетерпеливо перебирая ногами, толпились у нужника.
Увидев это, Оринге, которая уже неплохо говорила по-русски, посоветовала Евсею как можно быстрее причалить к берегу.
Евсей так и сделал.
Как только они высадились, Оринге, с разрешения Евсея взяв с собой трех чувашей, куда-то исчезла. Пока остальные ушкуйники разводили костер, разбивали палатки, Оринге с чувашами успела вернуться. Они принесли с собой  пучок каких-то трав и сухие березовые ветки толщиной с руку.
Оринге положила  в костер ветки,  несколько камешек, которых тщательно выбрала на отмели, дождалась, пока они от жары побуреют и опустила их в кожаный бурдюк с водой и с   травами. Вода  в бурдюке  сердито зашипела, выбросив клубы белого пара.
Оринге выждала, пока вода остынет, и подала бурдюк захворавшим ушкуйникам.
– Пить! Пить!
Первый же курмышец, который сделал глоток, выплюнул остатки пойла.
– Ты что за пакость мне дала?! – заорал он. – Поганая вода – нет мочи пить!
Евсей протянул руку.
– А, ну, подай сюда бурдюк!
Он запрокинул голову и сделал глоток.
– Хорошая водица! Пить можно.
– А я не буду пить! – зло огрызнулся курмышец.
Евсей оглядел свою команду.
– Слушайте все! Тех, кто отказывается лечиться и не будет пить, с собой не возьмем, оставим здесь. Нам дрестуны не нужны!
Строгий тон предводителя возымел действие и вскоре бурдюк был опустошен. Но страдания несчастных курмышцев не закончились. Прошло немного времени, и они все побежали в кусты – их начало рвать. Они так настрадались, что некоторые даже посинели.
Тем временем  Оринге выбрала из костра угли, камнем разбила их и подала хворым.
– Кушать! Кушать!
На сей раз  все безропотно подчинились и, и истекая черной слюной, стали жевать кусочки угля.
Только тогда, когда все улеглись спать, до Евсея дошло, какой беды благодаря Оринге  удалось избежать. Хотя захворавших курмышцев было немного – всего семь человек – но их потеря означала бы крах всего того, что задумал Евсей.
Потрясение, которое испытал Евсей, было столь сильным, что ему никак не удавалось уснуть. Он лежал с открытыми глазами и слушал, как рядом сопят, вздыхают и бормочут во сне ушкуйники. Только за пологом, в углу платки, где было отведено место для Оринге, было тихо. И это Евсею показалось подозрительным. Он откинул полог и увидел, что лежак из овчиной шкуры пуст.
Евсей осторожно, чтобы не шуметь, выбрался из палатки и в зыбком весеннем  межзорье  разглядел Оринге, которая стояла на берегу.
– Ты почему не спишь? – спросил Евсей.
– Не знаю, – опустила голову девушка.
– Скучаешь?
– Ску…скучаешь? – переспросила Оринге. – Что это? Я не понимаю.
– Это, когда ты вспоминаешь кого-то…Тебе хочется его увидеть, но ты не можешь. Теперь понятно?
– Да. Но я не ску…скучать. Я видеть…могу видеть. Я не скучать. – У Оринге дрогнул голос. –  А ты скучать?
–  Я? Да. Я скучаю по дочери, по матушке. Но сильнее всего скучаю по Софии – по своей жене.  Мечтаю скоро увидеть ее и обнять.
– Ты любить София?
– Да. Очень сильно люблю ее. А ты любила кого-нибудь?
Ничего не ответила девушка. Она отвернулась и медленно, опустив голову, направилась  к палатке.
Ночь выдалась спокойной, и поутру они – все здоровые – тронулись в путь. Ветер был попутный, и  ушкуйники сразу же подняли парус. Через три дня они догнали караван.
   
К середине лета пиратская армада оказалась у стен Сарай Берке. Над рекой, словно вихрь,   пронесся боевой клич: «Сарынь на кличку»! и ушкуйники, дружно высадившись  на берег, ринулись на штурм золотоордынской столицы.
Евсей со своим отрядом одним из первых ворвался в город. Сначала он хотел навестить отца Феодосия и оставить часть команды для охраны церкви, но, видя, как потоки вооруженных разбойников стремительно растекаются по улочкам города, повел отряд на штурм ханского дворца.
Хотя, прежде чем напасть на город, Прокоп, будто услышав сетования Гедиминаса, собрал всех старших, чтобы держать совет, как окружить и взять ханский дворец, сразу же стало ясно, что порядка не будет – каждый поступал так, как заблагорассудится.
Евсей предполагал,  что так и будет, поэтому строго-настрого велел своим людям держаться вместе и слушать его приказы. А, чтобы не затеряться в толпе нападающих, велел на шлемы привязать лоскуты красной материи и из таких же кусков ткани сделать повязки на рукавах.
 Прокоп сильно рисковал, начав штурм города. Но сведения, добытые Евсеем, оказались верными – хан оставил для защиты города только часть войск, а сам с основными силами отправился в поход против Тимура.
Хан Узбек, когда еще был жив, столицу перенес с Волги на Ахтубу, поэтому каменную стену вокруг дворца до конца еще не успели достроить. Нападавшие нашли слабое место в обороне и с криками, размахивая саблями,  ринулись туда. Татары пытались дать отпор, но были смятены ушкуйниками.
Начался дикий грабеж.
Несмотря на все предупреждения Евсея,  все посадные люди, которые влились в отряд,  в поисках добычи сразу же начали рыскать по городу, выбирая самые богатые дома. Тем не менее, основной костяк отряда остался и беспрекословно выполнял команды Евсея.
Евсей не знал, где искать Софию. Он метался со своим отрядом по территории огромного ханского дворца, понапрасну тратя бесценное время.
Евсей уже отчаялся найти жену, как во дворе увидел ушкуйника с обнаженной саблей, а перед ним мужчину, стоявшего на коленях и с протянутыми руками. Евсею мужчина показался знакомым.
– Брат! – громко крикнул ушкуйнику. – Не спеши казнить его! Он мне нужен!
Ушкуйник удивленно оглянулся назад и, увидев бегущего к нему человека, с недовольным видом отошел в сторону.
В человеке, которого спасли,  Евсей узнал евнуха.
– Керим?
Евнух радостно затрясся голой – он тоже узнал Евсея.
– Оринге, – позвал девушку Евсей, – спроси его, не знает ли он, где находится моя жена София.
Оринге что-то сказала Кериму, но тот лишь глупо улыбался, не веря своему спасению.
– Матурым! Ханум! – Оринге с силой стала трясти за грудь Керима. – Ханум  Евсея! 
Оринге еще что-то сказала евнуху. Наконец, Керим понял, что от него хотят. Он поднялся и сделал знак рукой, чтобы все шли за ним. Обойдя несколько строений, которых под вопль женщин и детей уже начали грабить ушкуйники, евнух остановился возле каменного дома, приземистого, но довольно большого.
– Ак, – показал он рукой. – Ханум.
Услышав голоса, из дома выбежал бородатый воин с обнаженным мечом. Он даже не успел поднять его, как был сражен стрелой, пущенной Кудюком.
– Всем оставаться здесь и сторожить! – приказал Евсей и, перекрестившись – сам не понял, почему так получилось  – взялся за массивную дверную ручку. Он сделал несколько глубоких вдохов и открыл дверь.
После солнечного света Евсей не сразу разглядел, что было внутри – только услышал испуганные женские голоса. 
– София! – крикнул он. – Ты здесь, любимая?
Наступила мертвая тишина.
Евсей, не обращая внимания на двух женщин в восточных одеяниях, которые сидели на ковре, прошел  мимо и толкнул дверь, украшенную узором.
Перед его глазами предстала богато убранная палата. За низким столом, скрестив ноги,  сидели две женщины в шелковых халатах, рукава которых и подолы были оторочены  золотыми нитками.
Одна из женщин, увидев вооруженного незнакомца, с визгом вскочила на ноги и выбежала из палаты.
Другая повернула голову, прошептала «Евсей» и упала в обморок. Евсей взял со стола сосуд с длинным горлышком и вылил содержимое на Софию.
София открыла глаза. И только теперь Евсей заметил ее округлый живот.
Евсей обхватил жену и помог встать. Когда он прижался головой, почувствовал сладкий запах волос, но это благовоние было незнакомым, чужим и от него веяло опасностью.
Евсей обнял жену и горячо прошептал:
– София, я за тобой приехал. Собирайся быстрее, едем домой.
София прижалась к груди мужа.
– Евсеюшка, любимый, куда же я поеду? С таким-то животом?
– Ну, и что? Пусть хоть кто родится, я его приму, как родного. Давай, собирайся.
София взглянула ему в глаза.
– Я не могу…
– Как не можешь? – воскликнул Евсей. – Ты разлюбила меня? Ты забыла нашу дочь? Она ждет тебя, все время говорит: «Привези матушку».
– Нет, не разлюбила, – тихо ответила София – и дочь не забыла. Я о вас думала каждый день.
– Но почему ты не хочешь ехать? Ты здесь замуж вышла? И кто отец твоего будущего ребенка?
– Да, меня взял в жены старший сын хана – наследник. Его сейчас в городе нет. Он ушел в поход.
Евсей в бессилии опустился на стол.
– Как ты могла, София?
– Евсей, тут не спрашивают: «Можешь ты или нет»? Я ведь была полонянкой, несчастным существом.
– А теперь стала богатой и счастливой? – с горестью спросил Евсей. – Из-за этого не хочешь ехать домой?
– Нет, не из-за этого. Ежели я поехала бы с тобой, хан все равно потребовал бы меня ь обратно. И князь не смог бы его ослушаться.
– Нас не найдут. Я знаю место, где мы можем спрятаться и жить спокойно. Собирайся…
София опустила глаза.
– Как ты не понимаешь? Хан, ежели узнает о моем бегстве и не найдет меня, разорит все княжество. Хан не потерпит такого унижения. Нет, Евсей, я не поеду с тобой. Ежели я была бы птицей, прилетела бы хотя бы на миг и посмотрела на дочку и этого было бы достаточно.
Евсей вскочил на ноги.
– София, как ты такое можешь говорить!?
София не успела ответить – в палату вбежал Гедиминас.
– Евсей! Уходим! Быстрее! На нас конница идет!
Евсей сделал полшага, чтобы обнять жену, но быстро отвернулся и, не сказав ни слова, выбежал  на улицу.
Больше жену Евсей не видел. Хотя вспоминал часто…Нет, не о такой встрече он мечтал.

                Глава пятая. Коварство.
С нагруженным добром, с богатой добычей медленно, преодолевая течение и встречный ветер, поднимался по Волге караван разбойников.
На этот раз караван замыкали два ушкуя, которые зорко следили, чтобы никто не отстал или не свернул в какой-нибудь приток Волги с награбленным добром.   
Хотя отряд Евсея награбил немало, и все, кроме Евсея, вроде были довольны, но уже во время отплытия из Сарай Берке возникла большая ссора.
Еремей – самый старый и сильный из посадных людей – в Сарай Берке взял в полон молоденькую девушку – чернявую, с густыми волосами и с удивительно зелеными глазами. Когда Евсей прибежал к ушкую со своим отрядом, Еремей с девушкой, которую привязал веревкой к мачте, уже были там.
– Это что такое?! – возмутился Евсей. – Немедленно освободить девушку!
Еремей выхватил саблю. Рядом с ним, обнажив саблю, заняли места и другие курмыщцы.
– Попробуй только, – зло прошипел Еремей.
Остальные ушкуйники – чуваши, бывшие дружинники – в ответ тоже выхватили ножи и сабли.
Схватка непременно началась бы, но к ним приблизился другой ушкуй.
– Пошто стоите?! – крикнули оттуда. – Гребите быстрее! Нельзя отставать от каравана!
Целые сутки, без передышки, боясь преследования, поднимались ушкуи вверх по течению. Первый привал сделали лишь тогда, когда из Ахтубы выплыли на просторы Волги.
Евсей, как и все, сильно устал. Он старался не думать о прошедшей встрече с Софией, но ничего получалось. К тому же его сильно тревожил разлад в отряде – он понимал, что ссора может повториться в любое время.
Так оно и случилось – уже во время первого привала.
Когда все поели, Еремей взял за руку девушку и вывел ее на середину круга.
– Вот – мое богатство! Видите, какая девка:  красная, молодая, соблазнительная! Слюны текут…Вы согласны со мной? Если согласны, я разрешаю каждому, у кого появится охочь, овладеть ею!
Еремей выжидательно умолк, наслаждаясь произведенным впечатлением.
– Но! – Еремей пригрозил пальцем. – Каждый, кто хочет ее, должон мне заплатить.
– Еремей! – крикнул кто-то из посадных людей. – Мы согласны! Но чем и сколько платить?
– Тем, что награбили. Кто хочет первым?
Евсей решил вмешаться.
– Хватит!  Никто девушку даже пальцем не тронет! Я запрещаю!
То, что произошло дальше, Евсей даже предположить не мог.
Вперед вышел дружинник Дмитрий, с которым Евсей не раз совершал походы.
– Евсей! – обратился к нему Дмитрий. – Почему ты защищаешь эту девку? Разве басурмане мало наших женщин насиловали и угоняли в полон? Они и мою сестру погубили. Так что будет справедливо, ежели мы позабавимся басурманкой.
Евсей, надеясь на поддержку, оглянулся назад, но все стояли молча.
Выручил Гедиминас. Он, не спеша, вразвалку подошел к девушке, которая стояла ни жива, ни мертва, оценивающим взглядом осмотрел ее, проведя ладонью по лицу.
– Еремей, сколько ты хочешь за такое добро?
– Я девку продавать не буду. А ерить дам. Но каждый раз надо платить.
Гедиминас довольно усмехнулся.
– Это я уразумею. Но нам платить тебе нечем.
– Как нечем? – удивился Еремей. – Я же сказал: награбленным добром. 
Гедиминас явно ожидал такого ответа.   
– Хорошо. Путь будет так. Но что ты будешь делать с этим богатством, ведь все, что мы награбили, надо отдать? Лишь после этого нам его вернут. Но и то вернут не все, а только малую часть. Так что ты можешь остаться ни с чем. У тебя даже девушку Прокоп отберет.
Еремея, который только что чувствовал себя властелином, слова Гедиминаса обескуражили.
– Тогда я сам ее буду ерить, – буркнул он.
Гедиминас улыбнулся и по-дружески хлопнул по спине Еремея.
– Эх, ты! Неразумный человек! Ежели поступишь так, у тебя не будет никакой выгоды. А я тебе хочу предложить выгоду.
Глаза у Еремея загорелись.
– Какую?
– Эту девушку я забираю. За каждую неделю, что она будет со мной, буду платить тебе по одной серебряной монете или золотом за каждые осемнадцать дней. Монеты ты сможешь спрятать – они же не золотые сосуды, и никто их у тебя не найдет.  А когда закончится наш поход, я тебе девку верну. Ну, как, согласен?
Еремей уже открыл было рот, чтобы ответить, но неожиданно задумался: сдвинул брови; зашевелил сырыми, толстыми губами, пережевывая слова, не успевшие высказать; растопырил пальцы на обеих руках, высчитывая выгоду.   
– Согласен, – наконец выдавил из себя. – Но денежки вперед. Моя цена – три золотые монеты.
– Хорошо. Денежки завтра получишь. Не бойся: я тебя не обману – все слышали мои слова.
Когда все разошлись по местам, Гедиминас вполголоса спросил Евсея:
– Дашь три золотые монеты?
Евсей на радостях обхватил за плечи друга:
– Разумеется! Хоть полдюжины!

Как ни странно, после случившегося волнения в отряде улеглись, а Гедиминас превратился в предмет для шуток. Евсей, зная норов друга, вначале испытывал беспокойство, но, видя, как Гедиминас беззлобно, так, для вида, огрызается, порождая еще больше поводов для зубоскальства, успокоился.
Предметом для насмешек литовец, разумеется, стал из-за басурманки, которую звали Тилумбай. Как только Гедиминас заполучил Тилумбая, сразу же в палатке, за пологом, с согласия Оринге устроил для нее спальное место.
Уже на следующее утро бедного Гедиминаса ушкуйники осыпали шутками:
– Ну, как, басурманка? Лучше русской бабы?
– Нет, он ее не трогал, иначе мы бы все слышали.
– А пошто не повел в кусты?
– Видно, немощным стал.
– Так, позвал бы нас – мы бы выручили.
Гедиминас, довольный, в ответ только таинственно улыбался.
Тилумбай в первые дни даже не прикасалась к еде и лишь затравленно озиралась по сторонам. Но благодаря Оринге, которая, как сестра опекала ее, постепенно оттаивала. Тилумбай ни слова не знала по-русски, а потому Оринге, которая была одного возраста с басурманкой, стала для нее и няней, и подругой.
Однажды на привале, после Болгара, который ушкуйники на этот раз не тронули, Оринге, уже хорошо говорившая по-русски, незаметно для остальных подала знак Евсею, чтобы он пошел за ней.
Евсей, хотя и удивился смелости девушки, но сразу же откликнулся. Как только они скрылись за мысом, Евсей, шагавший рядом с девушкой,  сразу же спросил:
– Что случилось? Почему ты взволнована?
– Тилумбай сказала: она – дочь везира.
– Ну, и что? – удивился Евсей.
– Это очень плохо, – тихо ответила Оринге.
– Почему?
– Хан захотеть ее вернуть и наказать нас.
Евсей невольно замедлил шаг, а вскоре и вовсе остановился.
– Да…Это – плохо. Мы, кажется, попали в нешуточный переплет. Я думаю, для нас будет лучше, если мы ее передадим Прокопу. Прокоп…он у нас старший. Ты его не знаешь.
– Прокоп?…Он что делать с ней?
– Не знаю…Может продать…Или отдать обратно везиру за выкуп. Ежели она на самом деле дочь везира, можно выручить большие деньги.
Оринге тяжко вздохнула.
– Евсей, это – плохо. Тилумбай – человек. Нельзя человека продавать. Гедиминасу тоже не понравится.
– Почему?
Оринге застеснялась – лицо ее неожиданно залило краской.
– Он ее любит.
Евсей сделал вид, что ничего не заметил.
– Откуда ты это знаешь?
– Знаю, – чуть слышно промолвила девушка.
Так и ничего не решив, они, взявшись за руки, вернулись обратно. На берегу их встретили Гедиминас и Тилумбай.
Гедиминас сразу же отвел в сторону Евсея.
– Наш поход близится к концу. Что ты собираешься делать? Плыть дальше со всеми вместе или попытаться как-то удрать?
– Удрать вряд ли получится – сам видишь, как караван охраняется. Так что нам ничего не остается, как следовать за караваном.
Гедиминас – он всегда так делал, когда хотел что-то важное сказать – оглядел по сторонам и понизил голос:
– Я вчера, когда были на привале, случайно встретил старого знакомого. Он вхож к Прокопу. Этот знакомый мне поведал, что Веденей ему еще в прошлом году  рассказал о вести.
– О какой вести? – не понял Евсей.
– Ну, помнишь, что нам сказал евнух тогда, в прошлом году?
– Это о походе хана на Тимура?
– Да. Прокоп же поведал об этом боярину, а тот – князю. Так что князь нам должен. И еще он сказал, что и другие князья знают об этом.
– И что ты этим хочешь сказать?
– Ты прав – надо ехать со всеми вместе. Нас, я думаю, наказывать не будут – мы же благородное дело сделали. Тогда мы все  можем спокойно жить в Нижнем Новгороде.
– Твой совет – дельный. Надо подумать…
Евсей оглянулся назад. Оринге стояла на том же месте и, наклонившись что-то высматривала у кромки воды.
Евсей поспешил к девушке.
– Что ты там ищешь? – полюбопытствовал он.
– Дерево…дерево…гореть… смотри.
– Ну и что там потешного? Дерево – как дерево, к тому же горелое. Видно, где-то был лесной пожар. Оно, дерево, как сама видишь – не живое.   
Оринге снизу, выгнув голову, взглянула на Евсея.
 – Не живое? Я тоже так думать…Но посмотри.
Евсей нагнулся, задев лбом волосы Оринге. Увиденное его привело в изумление – у топляка, прибитого к берегу волной и с выгоревшей сердцевиной, на одной ветке зеленело несколько мелких листьев.
– Как такое может быть? – растерянно пробормотал он. – Оно же почти все сгорело. 
– Что вы такое здесь нашли? – неожиданно он услышал голос Гедиминаса за спиной.  –Давно пора на боковую. Завтра рано вставать. 
– Ничего не нашли…Так, просто постояли, – сам того не ожидая, соврал Евсей.
 Однако его тут же поправила Оринге.
– Жизнь нашли. Жизнь везде. Она не умирать. 
– Жизнь? – не понял литовец. – Где нашли?
Евсей привстал и слегка подтолкнул Гедиминаса  в спину.
– Пошли спать. Сказанное к тебе не относится. Это, скорее всего, меня касается. 
 
Караван все плыл и плыл. Вот, и Болгар остался позади. Скоро и Вятка будет, а потом – Кострома, где всем ушкуйникам велено прибыть с добычей.
Гребцы радовались в предчувствии дележа и в ожидании домашнего уюта. Но никто из них не знал, что сразу же после их набега, несколько десятков гонцов, оседлав самые быстрые скакуны, выехали из Сарай Берке и помчались в разные стороны. Один гонец уже через несколько дней догнал хана, и тот повернул  войско обратно. Другой гонец, постоянно меняя коней,  через две недели добрался до Нижнего Новгорода, а затем – и до Великого Новгорода.
…Кострома гудела. Узнав, что ушкуйники возвращаются с добычей, и стар, и млад высыпались на берег Вятки. Когда-то, давно, горожане с ужасом убегали от них и прятались в лесах, но теперь все это забыто, ведь сами бояре благословили поход на Сарай Берке.
Костромичане с удивлением смотрели, как за откосом, на широком лугу сбивают из досок столы, скамейки  и ставят их по рядам; как разжигают костры и нанизывают на вертела туши свиней, баранов; как прикатывают к поляне огромные бочки с хмельной медовухой и бражкой.
Еще больше удивились жители города, когда к боярскому дому стали подъезжать тысяцкие с вооруженными дружинниками.
«Не иначе, быть великому гулянью», – решили горожане.
Ушкуи один за одним стали причаливаться и разгружаться. Всю добычу складировали в одном месте, которое сразу же взяли под охрану дружинники.
Когда все ушкуйники сошли на берег, перед ним появился тысяцкий.
– Дроузи! – громко сказал он. – Бояре и весь русский люд благодарят вас! Вы – молодцы! А потому, в знак уважения, приглашаем вас на пир! Пейте, гуляйте, братья!
Евсей своим людям велел держаться  вместе – они даже снова повязали алые лоскуты материи на рукавах.
Вдруг кто-то дотронулся до его плеча.
– Сотник, – услышал он тихий голос за спиной. – Не оборачивайся. Меня прислал Василий Кирдяпа. Он велел сказать, чтобы ты не ходил на пир, а поскорее уехал отсюда. Остальные твои люди все должны идти на пир. И еще велел сказать, чтобы об этом никто не знал. Ежели все сделашь так, как он сказал, можешь вернуться домой, к матушке и дочери. Так и передал.
Когда Евсей оглянулся, посланца и след простыл.
Евсей отыскал глазами Гедиминаса и поманил к себе рукой.
– Собери всех наших, вон, там, за купеческими складами. Особенно берегите Оринге и Тилумбая. За них головой отвечаешь. Спрячьтесь за стеной и не показывайтесь. Я сейчас приду. Только поищу Веденея.  Я его недавно видел.
Но Веденея найти не удалось, и Евсей поспешно направился к условленному месту.
Ушкуйники, особенно курмыщцы, в ожидании боярского пира, оживленно переговаривались.
– Дроузи мои! – сказал Евсей. – Никто из нас не должен пойти на пир. Никто!
– Пошто? – возмутились курмышцы. – Мы хотим погулять.
– Гуляния не будет! – жестко отрезал Евсей. – Мы сейчас же сядем на свой ушкуй и, пока нас никто не заметил, отчалим отсюда.
Еремей подошел в Евсею и повертел кулаком перед носом.
– Нет, Евсеюшка, кончилась твоя власть. Ты там, на Волге, был старший, и мы тебя слушались, а теперь – всё! – твоей власти кирдык. Я знаю, пошто ты хошь удрать и нас забрать с собой.
– Скажи, ежели знаешь.
– Потому что, тогда вся наша добыча, достанется  твоим  дружкам и тебе.
Теперь не выдержал и Гедиминас.
– Что ты, маракуша, несешь? – начал наскакивать он на Еремея. – Ежели бы так было, Евсей остался бы здесь. А он с нами со всеми вместе уедет.
– Ну и пусть отвалит, – рассердился курмышец и сделал широкий взмах рукой. – Братья, кто хочет погулять, пошли со мной!
Вдруг Еремей спохватился.
– А где моя басурманка?
Увидев, что все курмышцы ушли на пир, Еремей повертелся на месте, махнул рукой и побежал за друзьями. 
Оставшиеся члены команды тайком отвязали ушкуй и, воспользовавшись суматохой, уплыли вниз по Вятке.
Через два дня, когда  доплыли до Волги, узнали страшную весть: всех ушкуйников на пиру напоили, затем – уже пьяных – связали и выдали посланнику золотоордынского хана. Теперь каждый на ушкуе понимал: им дорога и в Нижний Новгород, и в Курмыш закрыта и надо начинать новую жизнь.
Поднявшись выше по Суре, но не дойдя до Курмыша, бывшие разбойники утопили ушкуй, зарыли в лесу сабли, копья, кольчуги и потопали вверх вдоль берега. Сравнявшись с Курмышом, они свернули на знакомую дорогу. Но едва успели отойти две версты от Суры, впереди заметили вооруженных всадников  – дружинников князя. Евсей едва успел сказать путникам: «Мы – чуваши. Поняли? По-русски не знаем», как к ним прискакали восемь  всадников.
Один из них, с рыжей бородой, окинул путников строгим взглядом и спросил:
– Кто такие? И куда идете?
Кудюк шагнул вперед.
– Чуваш! Чуваш! Русски белмес.
Рыжий слез с коня, обошел всех, пристально взглянув каждому в лицо. После этого он отвел в сторону чувашей, Оринге и Тилумбая. Затем подозвал к себе Евсея:
– Как звать?
Евсей изобразил на лице испуг.
– Чуваш! Русски белмес.
Рыжий ударил себе в грудь:
– Никодим! Я – Никодим! А ты?
Евсей тоже ударил себе в грудь.
– Чуваш! Чуваш!
– Фу, остолбень!
Ничего не добившись, рыжий решил поступить по-другому. Он подходил к каждому всаднику и, указывая на них рукой, называл имена. Потом повернулся к Евсею:
– Твое имя?
– А, – дураковато улыбнулся Евсей и ударил себе в грудь, – Кудюк!
Рыжий стал обходить путников, тыкая им в грудь. Каждый, к кому походил, называли  чувашские имена:
– Нагас, Отрик, Кагунька, Самлай…
Старший вдруг остановился возле Гедиминаса и приставил рукоятку нагайки к его груди.
– Как звать?
Гедиминас не растерялся и спокойно ответил:
– Чуваш. Русски белмес.
– Как звать? Как твое имя?
– Пудер.   
Рыжий стал пристально всматриваться в черты лица Гедиминаса.
– Нет, чудится мне, что ты не чуваш. И не русский…Ты – иноземец! Вот кто ты!
Евсей краем глаза заметил, как всадники переглянулись друг с другом и медленно начали их окружать.
И тут неожиданно выручил Кудюк. Он, стараясь выглядеть спокойно, подошел к рыжему и, наставил палец к голове Гедиминаса.
– Я немного знать по-русски…Он – чуваш. Он звать Пудер.
– Ха! Чуваш! – расхохотался рыжий. – Коли он чуваш, пусть что-нибудь скажет по-чувашски.
– Никодим, пусть споет по-чувашски! – подсказал кто-то из всадников.
– Да! Пусть споет! А мы послушаем! Переведи ему!
Гедиминас все это время стоял, переминаясь с ноги на ноги и оглядывая всех непонимающими глазами.   
Кудюк дотронулся до Гедиминаса.
– Ёрла! Ёрла! (спой – чув. )
Литовец снова глупым взглядом обвел всех, вдруг радостно улыбнулся и громко запел:
– Весь, весь кукук, весь кукук
   Траки мели, траки тук.
  Лари чаки, лари мак…
И тут один из дружинников не выдержал:
– Никодим! Отпусти их! Не видишь, они ничего не понимают по-русски. И охота тебе с ними возиться? Посадник для нас барана обещал зарезать. Как бы не опоздать на ужин.
Рыжий в задумчивости походил взад-вперед и вдруг страшным голосом заорал:
– Медведь! Медведь!
Все всадники вздрогнули и испуганно стали оглядываться по сторонам – только путники не шелохнулись.
Наконец рыжий взобрался на коня.
 – Идите! Идите! Топ-топ! Топ-топ!
Как только дружинники ускакали, путники упали на траву и стали истерично хохотать.
– Гедиминас, откуда ты взял такой имя? – захлебываясь смехом, спросил Кудюк. – Такой имя у чуваш нет.
– У нас, в городе был такой бургомистр. Очень потешный и добрый…Его все звали «Пудер». Вот я и вспомнил его.
– А песню? Что за слова? Откуда они? Такие слова у чуваш нет.
– А я их придумывал на ходу. Слова про кукушку в песне  запомнил, а дальше  – нет. Вот и пришлось схитрить. Думал, все равно они не поймут. Так и вышло.
– Но у тебя очень складно получилось, – похвалил друга Евсей. – Вот уж, не думал, что у тебя есть такие способности.
– Когда жить хочется, еще не то придумаешь, – ответил Гедиминас, одарив нежной улыбкой Тилумбая, которая стояла и внимательно слушала, будто что-то понимала по-русски. 
В тот же вечер они благополучно добрались до деревни Тоганаш.
   
Евсей больше Софию не видел. Он женился на Оринге и у них родились девять детей.  Гедиминас и Тилумбай вместе прожили тридцать лет – вырастили четыре сына и три дочери.   
В 1387 году Василий Кирдяпа – сын Дмитрия Константиновича, внук князя Константина Васильевича – в Орде получил ярлык на княжение в Нижегородском княжестве.
Князь Константин Васильевич на склоне лет принял постриг и стал монахом.

   Вместо послесловия. И вот я снова в родной деревне. Иду по Центральной  улице и замечаю перемены: вместо грунтовой дороги проложена новая – покрытая щебенкой; в переулке починен забор; за деревьями видны новые кирпичные дома, огородами упирающиеся в кромку леса. Вот и знакомый палисадник – обновленный, с кустами розы вместо старой сирени.
Заворачиваю за угол, на родную улицу, где стоит отцовский дом. И вдруг меня, уже привыкающего к умиротворящей деревенской тишине, оглушают звонкие детские голоса. На площади, перед нашим домом, целая ватага детей шумит, бегает и размахивает палками.
Я останавливаюсь и спрашиваю у одного мальчугана:
– Как тебя звать?
– Роман Нагасов! – громко отвечает он.
– А я Юрик Самлайкин! – не дожидаясь вопроса, звонко кричит второй мальчик.
Подбегает третий.
– Я Кудюков Иван! – по-военному докладывает он. Потом, отмахиваясь от комарья, поворачивает кудрявую голову в сторону другого мальчика, который перочинным ножом мастерит лук из прутика лещины.  – А, вон, тот – Игорь Отриков!   
И вдруг из дома, что стоит  наискосок, покрытого сайдингом, со свежевыкрашенной крышей и крыльцом,  появляется девочка с зелеными-презелеными глазами и подбегает к нам. В руке она держит игрушечный лук с разноцветными стрелами.
– Как тебя звать? – задаю ей вопрос.
–  Маша Пудеркина, – по-детски смущается она.
– А во что вы играете?
– В пиратов! – звонко отвечает Иван Кудюков и гордо вскидывает руку с палкой. – Сарынь на кичку!
И в ту же секунду вся ватага с криками, размахивая палками, бросается на штурм крепости – давно закрытую пожарную каланчу. 

  Май, 2025 год.