Гномы. Война пепла. Глава 14. Железный указ

Гномланд. Канцбург. Гаррук. 2310г
Тронный зал дышал пустотой. Лишь две фигуры нарушали его мрачное величие: король Гаррук, вонзавший кинжалы в карту на стене, и Лисбет, застывшая у витражного окна с перстнем-подделкой на пальце. Каждый удар клинка сопровождался сухим щелчком расщепляющегося дерева.
"Форт «Громовая Застава» — два полка пехоты." Удар. Клинок вошел в древесину ровно на границе Двергенштадта и Дворфии.
"Бронебатальон «Стальной Коготь» — пятьдесят харвестеров." Удар. Еще один кинжал присоединился к зловещему созвездию на карте.
"Артдивизион — двадцать четыре «Громовержца»." Удар. Лезвие треснуло, оставив в дубовой панели зияющую щель.
Гаррук провел ладонью по щетине, ощущая под пальцами шрамы от старых битв.
"Авиаразведка — дирижабли с зажигательными бомбами." Его голос, скрипучий как несмазанные шестерни, разорвал тишину. "Ты действительно готова командовать такой силой, дочь? Это не твои игрушечные солдатики."
Лисбет сжала перстень. Дешевая подделка впивалась в кожу, напоминая о том, что настоящая реликвия сейчас на руке у той, кого она поклялась уничтожить.
- Я привезу тебе ее перстень. - Глаза Лисбет вспыхнули в отсвете витража. - И голову предательницы Ортрум на пике.
Молчание повисло между ними, густое, как пороховой дым. Гаррук медленно опустился в кресло, его пальцы нащупали скрытый ящик в подлокотнике. Оттуда он извлек массивную печать — черный обсидиановый куб с выгравированным горным орлом.
- Так тому и быть.
Удар печати по пергаменту прозвучал как выстрел. Кроваво-красный сургуч сохранил каждую деталь герба:
«Приказ №777
Уничтожить укрепрайон партизан в Чернолесье у горы Архенантхор.
Агату Дарнкров доставить живой (предпочтительно) или мертвой.
Всех пленных — казнить на месте.»
Лисбет подняла пергамент, и свет из окна залил приказ багровым отблеском — будто сам замок обагрился кровью грядущей бойни.
Лисбет скрылась за массивными дубовыми дверями, но Гаррук продолжал смотреть на резной портал, будто сквозь него все еще виднелся силуэт дочери. В ее походке, в том, как она гордо откинула голову, было что-то неуловимо знакомое.
"Как она похожа на на свою мать Генриетту..."
Мысль пронзила его острее любого клинка. Король медленно опустился в трон, и вдруг перед глазами всплыл образ - не воинственной Лисбет в походном мундире, а хрупкой гномихи с пепельными волосами, чья улыбка когда-то согревала холодные залы Громового Утеса.
Они с Генриеттой были связаны еще до рождения - дальние родственники из ветви Дарнкров, что осели в Восточных рудниках. Впервые он увидел ее на семейном совете, когда ему было семь, а ей - всего пять. Тогда она, нарушая все приличия, тайком кормила крошками с праздничного стола своего ручного воробья.
Годы спустя, когда Гаррук вернулся с военной службы, он обнаружил, что худенькая девочка превратилась в прекрасную девушку с грустными глазами. Их помолвка стала последним радостным событием перед долгой чередой потерь. Он помнил, как Генриетта дрожащими пальцами поправляла непривычно сидящее кольцо на безымянном, как ее смех звенел в дворцовых садах, когда они убегали от надоедливой свиты… Теперь от всего этого остались лишь обрывки воспоминаний, тускнеющие с каждым годом. Гаррук сжал подлокотники трона, ощущая, как холодный металл впивается в ладони.
"Если бы ты могла видеть, во что превратилась наша дочь... Во что превратился я..."
Но мертвые не отвечают. Лишь ветер гулял по пустому тронному залу, шелестя портьерами с вышитыми гербами - немыми свидетелями былого величия их рода.
После провалившегося переворота, когда Гаррук наполовину опустошил королевскую казну, в ту же ночь он явился к Генриетте. Она ждала его в саду, завернутая в дорожный плащ, с двумя крошечными сундучками - всем, что могла унести из прежней жизни.
"Ты уверена?" - спросил он, еще не зная, что этот вопрос будет преследовать их годы.
Она лишь кивнула, и они исчезли в предрассветном тумане, оставив позади крики стражников, обнаруживших опустевшие хранилища. Для всех это стало похищением наследницы знатного рода. Для них - началом совместного пути.
В гремлинских пустошах, среди выжженных солнцем каньонов, они обменялись клятвами у костра. Шаман племени Кривых Клинков обвязал их запястья переплетенными кожаными ремнями, пропитанными кровью степного волка. "Крепче стали, вернее смерти" - бормотал старик, осыпая их головы пеплом священного можжевельника.
Но медовый месяц длился недолго. Генриетта, выросшая за резными дубовыми панелями родового поместья, не могла принять этот жестокий мир. Каждое утро начиналось с вони гремлинского становища, каждый вечер заканчивался грабежом караванов. Она видела, как ее рыцарь в сияющих доспехах превращался в вожака бандитской шайки, как его руки, когда-то нежно державшие ее, теперь сжимали окровавленный топор после каждой вылазки.
"Я хочу домой," - сказала она однажды, когда они стояли на краю пропасти, наблюдая за горящим обозом внизу. Гаррук тогда лишь хрипло рассмеялся и потянулся к фляге. "Ты и есть мой дом." Но в его глазах, отражавших пламя пожаров, она прочла приговор - из этой железной клетки не было выхода. Ни для кого. Особенно для тех, кто знал слишком много.
Годы в этом жалком подобии дворца окончательно сломили Генриетту. То, что Гаррук гордо именовал "королевской резиденцией", на деле представляло собой грубый бревенчатый сруб, больше похожий на амбар, чем на жилище монарха. Интерьеры, собранные из награбленного добра, напоминали лавку старьевщика - позолоченные канделябры соседствовали с потертыми табуретами, дорогие гобелены висели на стенах, покрытых плесенью.
После рождения Лисбет Генриетта погрузилась в пучину послеродовой депрессии. Каждую новую беременность она встречала с животным ужасом, прерывая их с жестокостью, которая пугала даже видавших виды гремлинских повитух. Гаррук пробовал уговоры, угрозы, подкуп - все напрасно. В конце концов, он приказал оборудовать "безопасную комнату" - камеру с мягкими стенами, где королева не могла бы навредить себе.
В ту последнюю ночь Генриетта стояла у зарешеченного окна, вглядываясь в лунный свет, пробивавшийся сквозь грязные стекла. Утром стражники нашли страшную картину: разорванные простыни, свисающие с балки, опрокинутый стол, и саму королеву - с лицом, изуродованным страшным ударом о дубовую столешницу. Серебряный кубок с остатками яда валялся в углу, свидетельствуя о продуманном плане самоуничтожения.
Как выяснил Гаррук, события развивались так: сначала она выпила яд, купленный тайком у навещавшего её знахаря, но, не ощутив быстрого действия, решила ускорить процесс. Петля из простыней не выдержала, и при падении Генриетта с размаха ударилась лицом о стол. Именно в этот момент яд начал свое действие, довершив начатое.
Слухи расползлись по королевству быстрее чумы. Стражники шептались о синеющих губах королевы и разбитом лице, придворные врачи - о странных пятнах на ее коже. Лисбет, с детства слышавшая эти истории, не сомневалась в вине отца. А Гаррук, вместо того чтобы оправдываться, лишь хоронил правду все глубже, боясь показаться слабым перед дочерью. Истина же была куда трагичнее. В королевском склепе, склонившись над телом жены, железный король впервые за долгие годы позволил себе слезы. Ее рука, уже холодная, все еще сжимала то самое обручальное кольцо с изумрудом из Дворфийских копей - символ их молодости и утраченных надежд.
Теперь эти реликвии хранились в потайном ящике дубового стола: кольцо, прядь пепельных волос в стеклянной капсуле и миниатюрный портрет работы придворного художника. В редкие моменты уединения Гаррук доставал их, позволяя памяти вернуться в те дни, когда он был просто Францем, а она - его Этти.
Лисбет, не подозревавшая об этой тайне, стала для отца одновременно и благословением, и проклятием. В каждом ее жесте, в повороте головы, в манере морщить нос он видел призрак погибшей жены. И когда в очередной раз заходила речь о замужестве, его приказ "Ты останешься здесь" звучал не как королевская воля, а как мольба сломленного человека, не способного пережить еще одну потерю.
****
Гномланд. Дворфия. Гора Архенантхор. Йохан и Ганс. 2310г
В ополченческом форту кипела лихорадочная деятельность. Бойцы спешно собирали снаряжение, перебрасывая друг другу ящики с патронами и свернутые палатки. В воздухе стоял гул голосов, перемешанный со скрипом телег и ржанием лошадей - настоящий муравейник перед большим переходом.
Среди этой суеты унтер-офицер Лукий жестом подозвал к себе Йохана и Ганса. Отведя их за штабеля ящиков, он понизил голос: "Слушайте внимательно. Полковница запретила брать спиртное, но мы-то с вами знаем - в походе без него никак. Вот вам десять серебряных - спускайтесь к старому шинкарю в деревне. Только чур, винтовки оставляете здесь, выглядеть должны как простые обозные."
Лукий сунул Йохану потрёпанные увольнительные записки.
"Если гвардейцы спросят - идёте за канцелярскими принадлежностями для штаба. А теперь пошевеливайся, до темноты надо успеть."
Йохан кивнул, но, отойдя в сторону, ловко засунул за пояс наган, прикрыв его длинной шинелью. В сапог скользнул острый как бритва нож. Ганс, наблюдая за товарищем, тут же последовал его примеру - старый солдатский принцип "доверяй, но вооружайся" ещё никого не подводил. Переглянувшись, они направились к воротам, стараясь не привлекать внимания гвардейского патруля. Предстоящая вылазка казалась простой задачей, но в этих горах никогда нельзя было знать наверняка, что ждёт за следующим поворотом тропы.
Гвардейцы остановили их на небольшом пропускном пункте — деревянной будке с опущенным шлагбаумом, где двое стражников в синих мундирах с серебряными пуговицами методично проверяли документы каждого прохожего. Один из них, коренастый дверг с седыми усами, долго изучал бумаги Йохана, сверяя каждую букву со списком в потрёпанной тетради. Его напарник, молоденький новобранец с ещё не обветренным лицом, записывал что-то в толстый журнал, время от времени поглядывая на путников с плохо скрытым подозрением.
— Канцелярия, говорите? — старый стражник хмыкнул, почесав пером за ухом. — А что ими унтер-офицеру делать в походе? Бумаги перебирать?
Йохан лишь развёл руками, изобразив на лице покорное недоумение:
— Унтер-офицеру виднее. Нам только приказ выполнять.
Гвардеец ещё мгновение изучал его лицо, затем махнул рукой. Шлагбаум с скрипом поднялся, пропуская путников дальше. Молодой стражник что-то пробормотал вслед, но старый лишь отмахнулся:
— Очередная дурость начальства. Не наше дело.
Дорога вниз под гору оказалась не такой уж сложной — вытоптанная тропинка петляла между вековыми соснами, местами превращаясь в подобие лестницы из выступающих корней и плоских валунов. Но низко свисающие ветки то и дело хлестали путников по лицам, оставляя на коже красные полосы. Йохан шёл первым, отодвигая особенно упрямые сучья, за ним, кряхтя, брел Ганс.
Село встретило их тишиной и запахом дымящихся труб. Небольшие домики с соломенными крышами теснились вдоль единственной улицы, где тут и там валялись пустые бутылки и окурки — верные признаки близости питейного заведения. У дверей шинка, обозначенного вывеской с потрёпанным изображением бочки, сидели двое местных — краснолицый мужик в растянутом свитере и тощий паренёк с пустым взглядом. Оба были явно навеселе, о чём красноречиво свидетельствовал полупустой графин между ними.
— Ну что, ребята, — хрипло произнёс краснолицый, прищурившись на новичков, — тоже за стаканчиком пришли? А то у хозяина сегодня с утра бочку новую вкатили...
Тон его голоса оставлял мало сомнений — в этом селе чужаков не жаловали. Но Йохан лишь ухмыльнулся в ответ, поправив сумку через плечо:
— Не только выпить, но и поговорить есть о чём. Хозяин внутри?
Шинкарь, коренастый дворф с жирными пальцами, вечно запачканными сажей от печки, узнал Йохана сразу - за последний год тот заходил к нему не меньше десятка раз. Его маленькие глазки-щелочки блеснули узнаванием, когда партизаны переступили порог закопченного шинка.
"А, Йохан!" - хрипло воскликнул он, вытирая руки о засаленный фартук. - "Опять за своим зельем?"
Он ловко достал из-под прилавка две запотевшие бутылки с мутноватой жидкостью, поставив их на стойку с характерным стуком. "На десятку, как обычно", - буркнул он, уже протягивая руку за монетами.
Затем, оглянувшись на полупустой зал, где лишь пара местных алкашей дремала в углу, шинкарь наклонился к Йохану, и его голос стал тише, но от этого не менее хриплым:
"Слушай, раз уж ты с товарищем в форме... Есть тут у меня один негодяй - лесник с дальнего хутора. Уже пять золотых набрал, а платить не собирается!" На его морщинистом лице появилось выражение искренней обиды. "Каждый раз новые отмазки - то урожай плохой, то жена больна. А сам каждую пятницу здесь же бухает!"
Шинкарь мотнул головой в сторону Ганса: "Вы же люди военные, вас уважают. Сходите, напомните ему о долге - и золотой ваш. Чистая работенка на полчаса!"
Ганс, до этого молча наблюдавший за беседой, нахмурился: "Нам унтер строго наказал - только за самогоном и сразу назад. Полк на марше, мы и так отстали..."
Но Йохан уже потирал руки, его глаза загорелись при мысли о легкой добыче. "Да ладно тебе, Ганс! - перебил он. - Какие полчаса? Туда-обратно двадцать минут, а золотой - это тебе две недели жалованья! Унтер и не узнает, что мы задержались."
Он уже мысленно прикидывал, на что потратит свою долю, когда шинкарь, довольный, что уговорил их, сунул Йохану в руку грязный клочок бумаги с адресом и многозначительно подмигнул.
Найдя покосившуюся избу должника, они застали его в расхристанном виде – в засаленном исподнем, с недельной щетиной на осунувшемся лице. Лесник испуганно заморгал, увидев на пороге двух незнакомцев в полной амуниции.
– Долг шинкарю, – отрезал Йохан, переступая порог без приглашения. Сапоги громко стукнули по половицам. – Пять золотых. Сейчас.
Должник судорожно сглотнул, потирая жилистую шею:
– Да я бы рад... вот только сейчас нечем... – Его глаза бегали по углам убогой избы. – Но! – вдруг оживился он. – Мне самому должны почти такую же сумму! Если сходим вместе к этому мерзавцу, так сразу и рассчитаюсь!
Ганс нахмурился:
– Мы подождём здесь. Принесёшь деньги – получишь свою расписку.
Но лесник уже суетился, натягивая потрёпанный кафтан:
– Да он же без вас не отдаст! – лепетал он, торопливо завязывая обмотки. – Знает, что мне нечем его припугнуть. А вас увидит – так сразу дрожь проберёт!
Йохан переглянулся с напарником. В его взгляде читалась жадная уверенность – ещё одна прогулка, и золотой у них в кармане. Ганс хотел было возразить, но лесник уже выскользнул в дверь, торопливо жестикулируя:
– Да он же в соседней деревне! Десять минут ходу, не больше. За час управимся – и все при деньгах будут!
Когда они добрались до указанного места, перед ними предстал добротный двухэтажный дом с резными ставнями и черепичной крышей – явное свидетельство достатка хозяина. Йохан самодовольно хмыкнул, потирая руки: "Ну вот, сейчас мы быстро разберёмся с этим делом!" Однако Ганс настороженно оглядел высокий забор, кованые ворота и слишком ухоженный для простого должника двор. "Что-то здесь не так, – прошептал он Йохану. – Слишком богато для того, кто должен деньги какому-то леснику. Я подожду здесь, у ворот."
Йохан лишь пожал плечами: "Твоё дело. Но я не собираюсь упускать свою долю." Лесник забеспокоился, пытаясь уговорить Ганса войти вместе с ними: "Да что вы, господин гвардеец! Как же он один-то?.." Но Йохан уже решительно шагнул к крыльцу: "Хватит болтать. Идём разбираться." Дверь захлопнулась за ними. Прошло пятнадцать долгих минут. Ганс нервно прохаживался у ворот, то и дело поглядывая на запертую дверь. Внезапно его охватило странное чувство – двор был слишком тихим, хотя в таком богатом доме должны были быть слуги… Он уже собирался войти, когда страшный удар по затылку окутал его сознание чёрной пеленой. Последнее, что он успел заметить – тень высокого человека с дубинкой, возникшую за его спиной. Затем мир погрузился во тьму.
*****
Гномланд. Дворфия. Гора Архенантхор. Агата. 2310г
Агата стояла перед огромной картой, разложенной на грубо сколоченном столе. Полковница Ортрум уверенно чертила кинжалом линии отступления, оставляя на пергаменте глубокие царапины.
— Первый вариант: прорываться на восток, через болота нибелунгов. Но там нас ждут топи, которые засосут даже лёгкую пехоту, не говоря уже о технике.
— Второй вариант: встретить их здесь, в ущелье. — Она ткнула пальцем в узкий проход между скал. — Но армия Гаррука вдесятеро превосходит нас числом. Они просто раздавят.
— Третий вариант... — Полковница провела лезвием вдоль горного хребта, затем остановилась на заштрихованной зоне. — Через горы.
— Не через горы, а через пещеры. — Агата сжала перстень на руке. — Когда я случайно коснулась кольцом стены... камень разошёлся передо мной. Стены вспыхнули красным светом, обнажая древние руны. Впереди показался тоннель, уводящий в непроглядную тьму. — Мы пройдём через эти пещеры.
— Значит, легенда правдива... — Полковница не скрывала волнения. — Говорят, внутри горы есть путь, проложенный ещё архонтами. Он проходит насквозь и выходит прямо у южного форта. Но до сих пор никто не мог найти вход — потому что он был заперт.
Она посмотрела на Агату, и в её глазах вспыхнула решимость.
— А теперь у нас есть ключ.
Агата посмотрела на перстень. Казалось, металл отзывается на её прикосновение, будто живой.
— Значит, мы идём туда.