Зов угасшего солнца

  Предисловие: рассказ создан под влиянием эстетики подземных миров, включая такие произведения, как игра "Arx Fatalis", но все элементы оригинальны.


  Туннель был низким. Пришлось согнуться. Мокрый плющ щекотал лицо, ручьи струились со стен и сапоги хлюпали. Вода нашла щель в подошве - пальцы ног утонули во влаге "Вот дерьмо, вчера заштопал", прошипел Путник. Факел дымил, и пламя отбрасывало тени на стены. Они шевелились. Не тени. Гоблины выследили его у подземной реки. Трое. Серая кожа, глаза-щёлки, шлемы надвинуты до переносицы. Они шли сзади. Тихо. Но слышно было, как скребут когтями. Остановился и снял нож с пояса.

  Первый прыгнул с визгом. Пахло гнилью. Удар в горло — тёплая кровь на рукаве. Второго прикончил, пока тот спотыкался. Третий убежал. Не стану преследовать. Тот, что споткнулся, еще барахтался, словно в судорогах - пришлось добить. Быстро, без сантиментов - шарахнул камнем по бритому затылку. Теперь точно мертв.

  Затем вытер клинок о край плаща, сунул в ножны. Рука дрожала. Не от страха - от голода. Последний кусок съел два дня назад. Глянул на сумку с сушеными грибами, "Потом. Не буду тратить" - шепнул под нос. Воды хватит до утра. Если здесь есть утро.

  Солнце погасло еще три поколения назад, но странник отчаянно желал его увидеть. Здесь время измерялось не годами, - поколениями. Ему рассказывали о нем - над головой белое, но, когда целует землю - красное. Оно горячее и яркое. А когда тонуло за горизонтом - поднималось с другой стороны и уже не грело. Чудеса. Но он рос в подземельях где нет чудес. Но однажды он увидел, как среди камней пророс цветок. Растение выглядело точь-в-точь как в рассказах о солнце. Он прикоснулся к мягким лепесткам, но они рассыпались. Тогда он запомнил, что счастье - это короткий промежуток между тяготами обыденности.
 
  Его дорога - к Цитадели. Дойдешь - увидишь солнце, не дойдешь - увидишь только тьму. Так ему объяснил пожилой звездочет, который застал теплые дни.

  Но не время мечтать - путь не близок. Он миновал логово упырей. Тоннель извивался, как змеиная кишка. Сырость сочилась по стенам, капли падали на камни. Мужчина шагал, прислушиваясь к шорохам. Тишина. Но здесь, в узком чреве скалы, она была оглушительной.

  Гоблин сидел и рыбачил на корточках у черного пруд. Завернулся в плащ, на голове меховая шапка. Жабры слепой рыбы хлопали, когда вурдалак сорвал ее с крючка.

— Чего бредёшь, человек? — Голос хрипел, словно из глотки сыпалась зола.

— К Цитадели.

— Цитадель... — Там, наверху, говорят, небо полнится светом. А люди строят башни до самых звезд. Ну и дурь.

  Путник присел на камень. Ноги горели. Мерзавец достал из костра подгоревшие крысиные ребра и с хрустом перемалывал кости.

—Ты особенный, человек. Не такой как те, - он показал на груду костей. - Ты должен воскресить Солнце.

— Почему я?

— Я вижу в твоих глазах - труп. Ты давно уже мертв. Пора завершить начатое. 

  Упырь засмеялся, выплёвывая косточки сушёной крысы. Смех звучал, как скрип ржавых петель.

— Солнце погасло. Ты будешь следующим.

  Человек собрался встать и уйти. Но гоблин одернул его и протянул нож:
— Выбери. Убей его — кого видишь в отражении, или меня.

— Зачем?

— Чтобы доказать, что выбор существует. Что здесь, в глухих пещерах, хоть что-то зависит от нас.

  Тот не ответил - лишь встал и пошел. За спиной послышался смех — сухой, как треск сучьев.

- Значит, ты его убил...


  Шахта сжималась. Воздух стал густым и жарким. Паутина облепила потолок; он рубил ее ножом, белые нити липли к рукавам. И вдруг — шевеление. Восемь глаз, черных и пустых, отразили свет факела. Паук спрыгнул со свода. Жирный. Брюхо едва волочилось по земле. Пока членистоногий шел, его лапы ворошили иссушенные до костей останки.

  Клыки щелкнули почти у горла. Человек вогнал клинок в мягкое брюхо, прокрутил. Желтая жижа хлынула на руки. Один из лап впился в предплечье, а затем — острая, жгучая боль.

Яд разливался по венам. Через время рука опухла, кожа стала сизой. Почерневшая паутина вен, жгла руку. Каждый шаг отдавался в висках. Мужчина упал на колени у подземного ручья, лицо отразилось в черной воде — серое, с синевой под глазами. Вытащил заостренный камень, прижал к запястью. Дрожь. Первая попытка — царапина. Вторая — глубокий порез. Черная кровь хлынула, смешалась с водой. Потом алая.

  Раненый сорвал шнур с рукояти ножа, затянул жгут выше локтя. Алая струя просачивалась сквозь грязную ткань. Он достал письмо. На обороте, в свете факела, красным написал: «Любимая. Мы не увидим рассвета. Но, может, ты...». Письмо выпало из рук. Сознание ушло во мрак.

  Он видел воду - грязную, черную, словно смотрел в отравленный колодец. Послышались звуки, различить их он не мог. Детский смех, звон клинков, чавканье вскрываемых ребер, стук подземных течений, эхо угасающей жизни, хруст шеи. Он понял - то были звуки воспоминаний

  Где-то впереди замигали огни — факелы? Голоса. Мародёр в плаще из кротовых шкур рылся в его сумке. Лицо в оспинах, нос сломан.

— Эй, брат-странник, — бормотал тот,- Куда шёл?

  Раненый застонал. Вор метнулся назад, выхватил кривой кинжал.

— Черт! Дышишь ещё? Невозможно...

  Очнувшийся, схватил окровавленный камень. Рука дрожала. Грабитель фыркнул, сунул кинжал за пояс.

— Держись, герой. Рано умирать. Путь долог - ты должен выстрадать весь.

  Он скрылся в туннеле, унося воду и сушеные грибы. Обворованный лежал, слушая, как стучит в ушах. Потом встал. Шел, опираясь на стену. Где-то впереди, сквозь толщу камня, чудился гул — может, ветер. Может, голоса у костра. Темнота сжималась. Но он шел. Пока ноги несли.

  Потом наткнулся на лагерь людей в пещере с низким сводом. Трое: женщина с перебинтованной головой, старик, чинивший башмак ножом, и парнишка, гревший руки над чахлым огнем. Запах жареного мха и влажной шерсти.

— Садись, если не боишься призраков, — бросил старик, не глядя.

  Путник опустился у огня. Женщина протянула флягу. Отпил - отдавало вкусом грибов.

- Чего кривишься? Здесь все грибное, - усмехнулась женщина, - даже вино. Другого не достать.

— Куда волочишься? — спросил паренек. Глаза лихорадочно блестели.

— В Цитадель.

  Старик фыркнул. Нож скользнул, оставил зарубку на большом пальце. Он высосал кровь, сплюнул в огонь.

— Глушь... Призраки и те, туда не ходят.

  Женщина глянула — правый глаз затянут бельмом.

— Мы тоже искали. Блуждали два поколения. Нашли только гнилые тоннели да кости.

— Она есть, — сказал путник. Рука саднила под жгутом.

  Мальчишка вскочил. Тени заплясали на стенах.

— Я видел карты! Торговцы говорили — белокаменные башни, фонтаны с вином!

— Торговцы врут, чтобы сбыть гнилье, — старик швырнул башмак в угол. — Твоя крепость — сказка для дураков. Как небо.

  Старик достал заостренный камень, стал точить обломок кирки. Искры падали в золу.

— Почему тогда идете? - Спросил незнакомец.

  Женщина усмехнулась.

— Идем? Мы ползем. Как черви. Надежда сдохла — осталась привычка.

  Старик вытащил из сумки стеклянный шар с трещиной. Внутри плавала мутная жидкость.

— Вот твоя крепость. — Он тряхнул шар. Хлопья закружились, образуя силуэт башни. — Видишь? Дым и блеск.

   Странник встал. Пошел к тоннелю, ведущему на выход из подземелий. Мальчик бросил:

- Она сожрет тебя.


  Открылся люк, звездное небо встретило странника. Он оказался среди белой пустоши. Ветер выл, как раненый зверь. Человек разжег огонь из сухого мха. Пламя отразилось в луже — и там, в воде, он увидел ее. Цитадель.

  Башни из белого камня. Мосты, фонтаны. Фигуры шли по улицам, лица скрыты. Он протянул руку — вода вздрогнула. Видение рассыпалось.

  Утром нашел тело. Мальчишка из лагеря. У застывшего озера лежал на спине, лук сломан пополам. Глаза открыты, во рту — осколок зеркала.
Путник вытащил стекло. На нем застыло отражение: он сам, стоящий у железных ворот. Мужчина бросил осколок в темноту и пошел туда, где ветер выл громче.

  Он упал у подножия стены. Жгут на руке размотался, из раны уже не текло. Ворота Цитадели возвышались. Стражи спустились по лестнице. Трое. Латы, лица скрыты шлемами с прорезями.

— Откройте, — прохрипел путник. — Я... человек.

  Один из стражей снял шлем. Под ним не было лица — только впадины, заполненные тьмой.

— Ты слишком пуст, чтобы войти.

  Они бросили ему мешок. Внутри — гнилая веревка и бутыль с мутной водой.

— Уходи. Или умри тихо.

  Путник схватил камень. Кинул. Камень прошел сквозь стража, как сквозь дым. Ворота захлопнулись.

  Ночь. Он полз к рву, отделявшим крепость от снежной пустыни. Тело отказывало. В ушах звенело. Из темноты вышла "она" - та, кому предназначалось предсмертное письмо.

— Я говорила: путь завален.

— Зачем вела?

— Чтобы увидел. — Она указала на пропасть. — Посмотри.

  Странник подполз к краю. Внизу, в глубине, горели огни. Тысячи огней. Улицы, башни, толпы. Крепость — перевернутая, подземная, живая.

— Она для мертвых, — сказала девушка. — Ты почти готов.

  Путник повернулся. Её уже не было. На камне лежал нож.
  Он встал на край. Ветер рвал одежду. Где-то внизу голоса. Его голос. Голос отца, похороненного в щебне. Голос женщины, которую не смог спасти.

  Нож блеснул. Он вонзил лезвие в живот — медленно, чтобы почувствовать, как рвутся связки. Тепло разлилось по ногам. Шаг вперед. Падение. Воздух свистел в ушах. Огни приближались. Руки из тьмы тянулись к нему, шепча: «Добро пожаловать домой». Но тело ударилось о выступ. Ребра треснули. Он застрял в расщелине, окровавленный, смотрящий вверх. Над пропастью нависал мост. Там, у перил, стоял мародер в кротовом плаще и смотрел вниз.

— Герой! — закричал мародер. — Держись!

  Путник шевельнулся. Боль зубилом ударила в мозг. Мародер сплюнул в пропасть и ушел.

  Он умирал три дня. В первый день приходили крысы. Грызли сапоги. Гоблин-рыбак разогнал их. Он размахивал меховой шапкой и кричал "Уходите! Он уже почти у цели!".

  На второй день вернулась любимая. Сидела рядом, напевала колыбельную, которую он забыл.

  На третий день он увидел Цитадель. Настоящую. Белые стены, сады с яблонями. Любимая в красочном платье махала с балкона. Он пополз к видению. Кости скребли по камню. Рука вытянулась, чтобы коснуться света.

  Тень накрыла его. Гигантский страж в черных доспехах занёс меч.
— Твой путь завершен, странник… Пора...

  Клинок рубанул. Голова покатилась в пропасть. Тело осталось висеть в расщелине, безымянное. А Цитадель горела внизу. Вечно.