У Бога все живы

В далёкой от нас Северной Осетии, в двух тысячах километров от Москвы, возле старого дома в небольшом горном селении, на толстом бревне, когда-то бывшем стволом огромного дерева грецкого ореха, сидел седой старик. Он смотрел вдаль усталыми, давно выцветшими глазами, которые уже не были зоркими, как прежде.

В конце пустой улицы селения он увидел незнакомую женщину, медленно шагающую вперёд и разглядывающую дома. Походка выдавала в ней человека, много поработавшего в своей жизни. В походке этой женщины и всём её облике было что-то ещё, непонятное, но очень знакомое или даже родное. Одета была незнакомка совершенно не так, как одевались местные сельские женщины, а усталая походка говорила о том, что она проделала очень длинный путь, чтобы оказаться здесь.

Вскоре женщина приблизилась к старику и, поприветствовав его, спросила: как ей найти старейшего жителя села дедушку Цариона? Услышав её голос, русскую речь, старик вздрогнул и вдруг неожиданно для себя ответил, что это он. Неожиданностью для него было то, что он ответил женщине на русском языке просто и привычно, как будто давно знал его. Хотя всю жизнь, сколько он себя помнил, он говорил по-осетински.

Обрадованная женщина остановилась и стала рассказывать ему, что приехала из России, узнав, что в этом горном селе, в братской могиле похоронен её дед, погибший в годы Великой Отечественной войны. Она рассказывала, что долго искала сведения о нём, ушедшем на фронт молодым парнем в двадцать два года и не вернувшемся в свою родную деревню.
 
Рассказывала о матери солдата, десять лет ожидавшей после окончания Великой Отечественной войны возвращения своих трёх сыновей, но так и не дождавшейся их. Рассказала и о том, что здесь в горах, возле этого самого селения погиб самый младший из братьев.

Под мягкий говор женщины в голове старика внезапно стали появляться яркие вспышки взрывов, гул летящих снарядов, треск пулемётных очередей, человеческие крики и ржание лошадей. Как будто в старом немом кино, он вдруг увидел молодого парня, летящего вперёд на своём горячем коне Орлике, навстречу яростному свинцу, которым поливали  Красную конницу немецкие пулемёты, закрепившиеся на высоте за селением.

Вдруг резкая боль прожгла насквозь ногу кавалериста, а следом прогремел взрыв, и Орлик, приняв своей грудью всю мощь от взрыва, упал, как подкошенный, вместе со своим седоком. Орлик, вздрагивая в конвульсиях, лежал на земле, горячей от взрывов и красной от крови убитых кавалеристов, а под ним, потеряв сознание от боли, придавленный своим верным боевым другом, лежал боец Красной конницы…

Эта картинка в одно мгновение пронеслась в голове старика так явственно, как будто всё произошло только что, на его глазах. Стала тупо болеть голова, а лицо старика вдруг сделалось землисто-серым… Он заскрипел зубами от резкой боли и нахлынувших на него воспоминаний…

В горном селении старик Царион жил давно, сколько себя помнил, но не мог сказать  точно сколько лет. Сейчас уже не было в живых ни его жены, ни соседей, с которыми он дружил в молодости, ни ветеранов той давней войны. Только он жил и жил, как библейский старец Симеон, разменяв сто лет уже четыре года назад. По вечерам, сидя возле дома на стволе старого ореха, он часто думал: зачем ему отпущена такая длинная жизнь, какая миссия возложена на него Божьим промыслом и не выполнена по его неведению?

Из дома вышла стройная темноволосая девушка лет двадцати, правнучка старика Изабелла, или просто Белла, как называл её прадед. Старик посмотрел на Беллу и в который раз удивился: как же она похожа на его покойную жену, тоже Беллу, в честь которой назвали правнучку.

Свою Беллу он увидел впервые  восемьдесят один год назад, в декабре 1942 года… Он очнулся после недельного беспамятства и горячки, вызванной тяжёлым ранением ноги. Очнулся в этом самом доме, возле которого он сидел сейчас. Открыв глаза, он увидел прекрасное лицо молодой горянки. Она смотрела на него широко раскрытыми, немного испуганными глазами цвета спелой смородины.

Радость появилась на лице девушки, она начала что-то быстро говорить, но он не понимал её речь. Прошёл ещё месяц, прежде чем он  смог встать на ноги. Он научился общаться жестами с девушкой и её родителями, понимал какие-то слова, адресованные ему, но память, покинувшая его после контузии, вызванной взрывом, не возвращалась.

Он не знал, кто он и откуда, сколько ему лет, как его зовут, как он здесь оказался, и кто эти добрые люди, так заботливо выхаживающие его. Они стали называть его Царион, что по-осетински значит “жизнеспособный”, и он со временем стал считать это своим именем. А новое имя оказалось пророческим: молодой воин  живёт с ним уже девятый десяток. Он долго привыкал к непонятному языку, со временем научился различать слова и многие из них запомнил, но чужая речь за годы жизни в горном селении так и не стала родной. Поэтому старик был немногословным, а соседи и другие жители села привыкли считать его молчуном.

Красавица Белла, выхаживавшая молодого бойца, стала вскоре его женой, и они прожили вместе очень долго — шестьдесят шесть лет, подарили жизнь пятерым сыновьям, потом радовались появлению внуков и правнуков, которые рождались у их детей. Жизнь пролетела быстро вся в трудах и заботах, вот уже и Белла покинула этот мир пятнадцать лет назад. Старик опять подумал: зачем он так долго живёт, чего ещё он не узнал в этой бесконечной жизни?

Старик Царион и приезжая женщина продолжали разговор уже в доме, за накрытым столом. Правнучка Белла хлопотала вокруг них, ставила на стол знаменитые осетинские пироги, румяные и душистые, радушно угощая гостью по законам кавказского гостеприимства.

Белла с интересом разглядывала незнакомую пожилую женщину, приехавшую из далёкой Рязанской области. Несмотря на своё совершеннолетие, Белла ещё ни разу не покидала своё родное селение, не видела чужих людей. Она с удивлением смотрела на своего прадеда, вдруг заговорившего на русском языке.

А он говорил, медленно подбирая давно забытые слова, и вглядываясь в эту женщину, словно пытался разгадать какую-то тайну. Женщина достала фотографию своего погибшего деда, привезённую с собой. С фотокарточки смотрел молодой парень, ровесник Беллы… Старик Царион, увидев фотографию, замер, опять в его голове промелькнула вспышка молнии - на фото был ОН!

Старик узнал это фото, которое он отправил матери из армии перед самым началом войны. Он закрыл глаза, перед ним, как в тумане, появился давно позабытый образ матери, провожавшей его на службу в армию. Она стояла перед ним в своей обычной чёрной юбке, светлой ситцевой кофточке и белом платочке, слёзы катились по лицу, а губы тихо шептали: «Ванюшка, сыночек, кровиночка моя, ты только вернись…” Потом она долго-долго махала вслед грузовику, увозившему парней-призывников в районный  военкомат.

Годы беспамятства стёрли черты родного лица, но облик матери стоял перед глазами старика неизменным, как и много лет назад. Теперь он понял, чем привлекла его внимание приезжая женщина: свои обликом она походила на его мать, свою прабабушку. И говор женщины, и её вид были знакомыми, родными… Именно они пробудили память дедушки Цариона, заставили его заново  пережить свой последний страшный бой и вспомнить то, что безжалостно стёрла война из его памяти: свои родные края, мать и семью.

Он держал в руках свою фотографию, слёзы катились по старым морщинистым щекам, а сердце наполнялось благодарностью судьбе за подаренную встречу, за вернувшуюся к нему память.  “Вот и свиделись”, - думал он, глядя на свою гостью, “вот и свиделись…Трудно поверить, что эта пожилая женщина - моя внучка, но это так, я слишком долго живу на свете”.

“Жаль, что жена умерла, она не рассказывала мне, как я здесь оказался, а без неё я никогда не смогу это узнать” - задумчиво сказал старик, глядя на фотографию. Но неожиданно услышал радостный голос правнучки: “Сможешь, дедушка, сможешь, я знаю, я тебе всё расскажу”. Белла восторженно смотрела на него, радуясь произведённому эффекту. Оказывается, бабушка не раз ей рассказывала  чудесную историю знакомства с мужем, и теперь её внучка Белла готова была поделиться рассказом со своими слушателями.

В декабре 1942 года, после памятного боя Красной кавалерии с фашистами  за селением на земле осталось лежать много убитых бойцов и лошадей. Жители селения ночью выходили за село, чтобы собрать трупы и предать земле убитых. Таковы были законы их предков: каждый умерший должен лежать в земле, а воин, защитивший тебя, тем более достоин уважения и погребения с честью.

Но раненому кавалеристу повезло: когда родители Беллы-старшей решили забрать убитого коня домой на прокорм, то увидели под ним залитого кровью бойца в бессознательном состоянии. Глядя на тяжело раненого юношу, они думали о своём сыне, тоже ушедшем на фронт и пропавшем без вести: ”А вдруг и он лежит где-то раненый и ждёт помощи людей? Нам нужно спасти этого парня, чтобы и нашему сыну тоже кто-нибудь помог…” И под покровом тёмной зимней ночи, рискуя жизнью, они унесли в свой дом раненого кавалериста. А дальше были два месяца тайной борьбы за его жизнь, пока фашистов полностью не отогнали  далеко от их района. 

Вот такие тайны открылись перед дедушкой Царионом на закате его земной жизни.