Стоверстники. Глава II. 2. Алексей

Весна в этих краях такая же, как и везде в России. На подтаявших, разбитых дорогах: лужи, грязь, подтаявший конский навоз, перемешанный с щепками, со стружками и опилками. Всё это утрамбовано копытами лошадей и колёсами телег.

Серый лес, серые освободившиеся от снега поля и мари. Почерневший лёд на реке с заберегами и промоинами. Но всё это лишь до тех пор, пока не вскроется река.
Река Зея, в этих местах, обычно вскрывалась в последних числах апреля. И происходило это тогда, когда уставшая и обессиленная река, всю зиму боровшаяся со сковавшим её льдом, не получало новых сил для этой нескончаемой веками противостояния. А силы она всегда черпала из талых вод: многочисленных ручьев, ключей и мелких речушек которые стекали с гор и сопок, наполняя её. И Зея, поднатужившись поднимала, ломала и крошила ненавистный ей, прошлогодний лёд. Одно мгновение и вот уже льдины, обгоняя и подминая под себя друг друга, неслись вниз по полноводной реке.

Но стоило лишь какой льдине немного зазеваться и задержаться, как более быстрые и сильные льдины тут же вытолкнут её на берег, освобождая себе путь. А те, что остаются на берегу, вскоре распадаются на длинные сосульки, которые под палящими лучами майского солнца превращаются в лужицы и уже талой водой спешат догнать уплывшие льдины.

Не весенний март, ни апрель, а именно май, ещё с древних времён дарил людям невидимую глазу и обонянию энергию. Энергию жизни. И она, эта энергия, давала людям внутреннее умиротворение, надежду на лучшее и силы для творчества. Именно в мае, на Руси, по-настоящему просыпается и природа и жизненные силы человека.

Май 1938 года не был исключением из правил векового уклада природы. Начальные дни мая были теплыми и солнечным, а проснувшиеся природа радовала людей цветением багульника в ближайшем лесочке и зеленеющей травкой на пригорках. И вот в один такой солнечный день с трапа парохода, тянувшего за собой баржу, сошел на берег Алексей, старший брат Фёдора с Михаилом.

Прибыл он с женой Марией, сыновьями Петром и Гаврилой, да с дочкой Дуняшей.

Вечером собрались братья у Михаила в комнате барака где он жил. Фёкла с Прасковьей накрыли стол где главным блюдом была картошка в чугунке, нарезанное сало, да принесенная с сельпо селедка. Фёдор ручкой ножа сбил с бутылки водки сургуч и поддел кончиком ножа картонную пробку.

- Ну что, брат, давай за свиданку что ли выпьем, – Федор протянул граненный стакан с водкой Алексею, – а то ужо и не надеялся, что повидаемся ещё на этом свете. Сам видишь в какой глуши пристанище себе нашли.

- Ага, поди не без посторонней помощи, тута осели. – Полушепотом сказала Фёкла, но Михаил тут же на неё цыкнул, чтоб замолчала.

Братья выпили разом, Алексей с Федором рукавами вытерли бороды, а Михаил свои пышные усы. Женщины лишь пригубив немного отодвинули стаканы, да стали расспрашивать Марию про жизнию в Федоровке, о здоровиях родственников, да про знакомых. Да всё ахали, да охали от невесёлых новостей.

Девятнадцатилетний сын Алексея Петро, сидел за столом и всем видом старался показать себя уже взрослым. С кучерявым, черным чубом в новой косоворотке он выглядел настоящим женихом, над чем и по хихикивали Маша с двоюродной сестрой Дусей, бросая на него взгляды.

Семилетняя Лиза недоверчиво поглядывала на новых людей, которых представили ей как родственников. Она то всматривалась в старое, изрезанное глубокими морщинами высохшее и почерневшее лицо с седой, лохматой бородой, то на сидевшею рядом с её матерью тётю, которую все называли, как и её старшую сестренку, Машей.

 Никита с Гаврюшей были примерно одного возраста, поэтому быстро нашли общий язык между собой и за столом уплетая картошку в мундирах молча поглядывали друг на друга, ожидая, когда им наконец разрешат выйти из-за стола чтобы умчаться во двор к другим ребятам играть в лапту.

- Ну рассказывай брат, как ты решился сюды перебраться? – Спросил Михаил Алексея, когда они по русской традиции выпили три раза и скручивая цигарки решили перекурить.

- Да что тут рассказывать-то. – Алексей помолчал с минуту, собираясь с мыслями.
 
– Пошел я было в Куприяновку на учет становиться, после того как освободился, да на пол пути встретил нашего участкового, Ивана Сидоренко, сына Евлампия. Помните такого?

- Да ещё бы! Как не помнить, они же в конце улице жили. А сам Евлампий еще партизанил при японцах-то.

- Так вот, узнал меня, поздоровкался. Да и говорит: ехал бы ты дядя Алексей куды от се;дова. А то снова зарестуют и брату Ивану скажи, чтоб не засиживался в Федоровке. Кое кому вы как бельмо на глазу.

- Да уж ясно кому! Нужный там все воду мутит. – Сказал Михаил и закашлялся.

- Вот значит мы с Марией всю ночь кумекали куды податься? Иван тот семью забрал свою да с сыновьями Петром и Иваном на запад подались. Тама у его жинки под Куйбышевом родственники объявились. Степана нашего в Яносовку сослали, а опосля может еще куды вышлют, как и вас. Татьяна сестра с мужем Михаилом Нагайко в Куприяновку перебрались. Сашко мой, давно уже в там живет и работает, да вы и сами знаете. Дочка тоже в Куприяновке, замуж вышла, детей нарожала. В Федоровке одна наша Мотря осталась. Вот и получается, что окромя как к вам и не куды более податься.

- Вот и правильно сделал, что к нам приехал. Здесь тоже, жизнь конечно не сахар, хоть и получше будет чем в колхозе. У нас тут за работу деньгу платят, а не зерном рассчитываются за трудодни. Да и где сейчас лучше? Всех единоличников к кулакам прировняли, с земли посогнали, не нужен стал крепкий хозяин государству – теперь вот, лес валим. – В сердцах бросил Михаил.

- Тише ты Михайло, что так раскричался. Не то время сейчас. Сейчас
молчать надо. – Полушепотом начал говорить Федор. – Накричались мы ужо, в семнадцатом. Помните? Власть народу, фабрики рабочим, земля крестьянам!

- Помню як же и нашего первого комиссара Степашина как сейчас помню. Отчаянная голова была! – Выпалил Алексей и задумался о чем-то на мгновение, видно вспоминая былое.

- Да-а, было время. – Продолжил разговор Федор, – понюхали мы пороху. А насчет жизни я так скажу: раньше-то как мы жили? Землю вспаши, посей, урожай собери да сдай государству. А что осталось, то продать еще надо. И опять же налоги уплати. А тута отработал – получи зарплату. И налог ужо за тебя уплачен, опять же.

- Ага, ты Фёдор за эту самую зарплату себя чуть не угробил. Скажи спасибо врачам – язву тебе залечили.  В ударники решил записаться, в вальщики подался. Я же тебе говорил, Фёдор, чтоб не гонялся за большими деньгами. Вон сколько людей, что за рублем гнались, свезли на погост. Кого деревом прибило, кто пото;п на плотах да на сплаве.

- А вы знаете кого я встретил там, в лагере? – Федор и Михаилом вопросительно посмотрели на Алексея. – Николая Заболотного! Ну того самого, сына Силантия, из казаков которые будут.

- Так это тот, который отца нашего грабил? – вспомнил Михаил. – Когда беляки драпали.

- Ну да, который полушубок у отца забрал, а валенки дырявые оставил. Всё у него допытывался, где мол твои сыновья? У Красных, поди, служат? А отец тогда и сам не знал живы ли мы. Так и сказал им, что мол как ушли они с немчугом воевать, так и не было от них весточки. Может, говорит, уже где и в земле сырой лежат.
Узнал меня, зубы аж оскалил, мол, что твоя власть тебя не пощадила, кровь за неё проливал, а она упрятала, как и меня в лагерь. Да где ему понять, нас то по злобе людской осудили с Иваном, а он как был злыднем так им и остался.

А вообще много народу тама разного, особенно в последнее время согнали много. И все по большей части Политические, как их там называют, это кого по 58 статье осудили, но и У;рок достаточно. Да ладно ужо об этом. Насмотрелся я тама всякого. Давайте лучше выпьем.

Завтра осмотрюсь, да после пойду на работу наниматься, да и сына Петра пристраивать тожеть надо. Сорвал я его с места, он хотел к старшему брату своему Саньку на свиноферму устраиваться, да я отговорил. С собой увез, будет если что на кого опереться.