Пришествие 6. 24 июля 2001 г

6. 24 июля 2001 г.
  Холодное раннее утро. Спать хочется до жути. Такое ощущение владеет мною, словно я не в реальности, а в мире полусознания. Термин, конечно, бредовый, вероятно, такого слова вообще в русском языке не существует. Но иного слова, кроме этого, у меня в моём словарном запасе нет.
  Братский молебен закончился пять минут назад. Начинается ранняя литургия в пателеимоновом приделе. Отец Акакий облачается, отец благочинный сидит на маленьком седалище на горнем месте, я стою около него. Братия потихоньку собирается на клиросе, кто-то зевает, кто-то почесывает бороду, а от послушника Ираклия, как обычно, нестерпимо разит чесноком. Существует веское подозрение, что Ираклий ест чеснок по утрам дабы сбить запах алкогольного перегара. Иеродиакон Антоний мерзко подшучивает над Ираклием, именуя его "Чесночком". Шуточки эти злят Ираклия, но он старается держаться невозмутимо и не показывать, что они выводят его из душевного равновесия. Даётся это ему довольно-таки нелегко, это было очень заметно. К тому же, у Антония было иерархическое преимущество: он был иеродиаконом, а Ираклий простым послушником. Я очень хорошо помнил, как два года назад отец Антоний использовал меня для своих шуток. Я только-только поступил в братию, я о многом не знал и не догадывался. В том числе и о том, объектом каких шуток является послушник Ираклий. Я тогда воспринимал его иначе, чем сейчас. Тогда я его побаивался, я знал, что он учится в Духовной Академии, он мне казался очень серьёзным и сосредоточенным человеком. Как-то раз после обеда отец Антоний всучил мне целую горсть чеснока и сказал:
 - Слушай, догони брата Ираклия и отдай ему его чеснок. Он его забыл.
  При этом ни тени улыбки не было на его лице. Именно поэтому подвоха-то я и не почувствовал. Догнав Ираклия, я протянул ему "его" чеснок со словами:
 - Вы забыли свой чеснок на столе.
  Ираклий не произнёс ни слова. Но его глаза с суровой ненавистью прожгли меня. Он помчался прочь от меня. Я понял, что совершил какую-то ошибку, но вот какую - осознать, конечно, не мог. Я вернулся в трапезную и положил чеснок на стол, а отец Антоний с улыбкой на всю морду лица осведомился:
 - Что он? Не взял?
 - Не взял, - ответил я, недоумевая, почему он так улыбается.
  Отец Антоний довольно засмеялся. Он ничего мне не стал объяснять.
  Я несколько часов ощущал себя в высшей степени некомфортно. Я догадывался, что моя доверчивость позволила легко сделать меня оружием чего-то нехорошего по отношению к человеку, от которого никого вреда мне не было. Вот что меня очень сильно терзало. Поэтому вечером я подошёл к Ираклию и стал перед ним виниться:
 - Я не знаю, что происходит. Но чеснок мне дал отец Антоний. Простите меня, если я вас обидел.
  Сначала Ираклий проигнорировал меня, отошёл от меня в молчании, но потом вернулся и сказал мне:
 - В следующий раз скажи Антонию, чтобы он этот чеснок засунул себе в ж...пу!
  Не поверите, но я испытал одновременно облегчение и шок. Касательно облегчения: я обрадовался, что не виноват и никого не обидел. А шокирован я был, услышав как может непотребно выражаться монастырский послушник (без пяти минут святой человек, как считал я тогда).
  Я вспоминал и улыбался. Теперь-то я понимал, что очень трудно удержаться от того, чтобы не подшутить над Ираклием. Это он только с виду казался серьёзным, но поближе его узнаешь - сразу станет видно, какой он нелепый и нескладный человек. Отец благочинный вообще считает, что у Ираклия умственная патология, и категорически против его рукоположения в священный сан.
  Южная диаконовская дверь открылась и в алтарь вошёл игумен Владимир. Он тоже пел в братском хоре.
 - Отец Никон, выйди. Там тебя спрашивают, - сказал он благочинному.
 - Кто? - не понял отец Никон. - Кто спрашивает?
 - Да какие-то мужики, - замялся отец Владимир. - Четверо. Спрашивают тебя.
 - А меня нет! - категорично произнёс отец благочинный. Он возмущённо закудахтал:
 - Какие-то мужики! Спрашивают! В шесть часов утра! Им что, больше не у кого стрельнуть на опохмел?!
  Игумен Владимир совсем смутился и убежал на клирос. Он был хороший батюшка, добрый, но наивный и простой. Давясь от смеха, я прошёл за ним на клирос. Мужики топтались посередине придела, негромко переговариваясь между собой. И в самом деле, по виду - матёрые синяки, завсегдатаи питейных заведений.
  Я прислушался. Братский хор уже был почти в полном составе, ждали отца эконома. Важный жирдяй специально опаздывал, мол, без меня хрен споете. Отец иеромонах Дионисий, голосом и манерами похожий на Арамиса из советского фильма "Три мушкетёра", посмеиваясь, рассказывал, как встретил по пути на службу иеродиакона Иннокентия. Встреча произошла несколько минут назад. Вид иеродиакона Иннокентия оставлял желать лучшего. По словам отца Дионисия, отец иеродиакон выползал со стороны хоздвора, как будто из самой гнусной питерской подворотни. Его качало в разные стороны, он был одет в мирское, но выглядел так, будто валялся в канаве или под забором. Так, подумал я, понятно, отец Кеша всю ночь бухал с нашим монастырским дворником Кузьмичем в его же вагончике. И, судя по рассказу отца Дионисия, пребывает в состоянии, которое препятствует служить литургию.
  Я отвернулся и стал смотреть в окно. Но любоваться пейзажем, предоставленным мне этим окном я не стал. Я налюбоваться им сполна за эти три года. Вместо этого я стал вспоминать, как вчера заканчивался вечер...
  ...Человек вступил в XXI век с с прилично накопленным объемом самой различной информации о НЛО. Меня лично этот феномен никогда не интересовал. Более того, интересоваться им я считал ниже своего достоинства. Все свидетельства о появлении НЛО я рассматривал, как: 1) плод больного воображения слишком уж впечатлительных особ; 2) заведомо спланированные мистификации с целью розыгрыша или мошенничества; 3) неверно воспринятые природные явления или же испытания секретной техники. Уфологи мне не внушали никакого уважения, я потешался над ними вовсю. К самой уфологии я относился, как к сериалу "Секретные материалы". То есть, можно посмотреть по телевизору в часы досуга, если это, конечно, интересно сыграно и снято. И, понятное дело, всё это для того, чтобы развлечь публику и заработать деньги.
  Я признавал реальность существование НЛО. Но считал, что все эти летающие объекты на самом деле можно "опознать", всему этому феномену есть разумное и естественное объяснение. Поэтому я точно знал, что найденый обьект в 1947 году в Розуэлле является устройством от одной из связок воздушных шаров секретного правительственного проекта «Могол». Поэтому я точно знал, что полицейский сержант Лонни Замора наблюдал в 1964 году в Нью-Мексико не летательный аппарат пришельцев, а воздушный шар из картона и фольги, изготовленный проказливыми подростками. Поэтому я точно знал, что в 1980 году в Хьюстоне Бэтти Кэш и Викки Лэндрум были очевидцами вышедшего из под контроля испытания космического челнока с ядерной силовой установкой. Поэтому я точно знал, что в 1951 году загадочные лаббокские огни являются городскими огнями, отражёнными грудками перелётных птиц. Поэтому я точно знал... Поэтому я точно знал... И так далее. Про все эти случаи наблюдения НЛО я "точно знал".
  Нет ничего плохого в том, чтобы о чём-то точно всё знать. Вопрос в другом. А точно ли я знал, на самом-то деле, а? Одно дело прочитать об НЛО или послушать рассказы об этом феномене. Но совсем другое - быть самому очевидцем этого феномена, самому наблюдать его вживую. Это совсем разные вещи. И в этом я убедился вчера.
  Как выяснилось позднее, описания одного и того же летающего объекта, зависшего в темнеющем питерском небе, в рассказах очевидцев почему-то разнились. Например, я видел переливающийся разными яркими цветами большой дискообразный объект, который был неподвижен какое-то время, а потом резко и стремительно рванул в сторону. И так рванул, на такой скорости, что уже через секунды совсем скрылся с поля зрения. И ещё я чувствовал, пока смотрел на этот объект, как замер я, застыл, словно окоченел, будто время исчезло, будто мир стал фотографией...
  Иеродиакона Иннокентия на горизонте никак не было видно. Отец Акакий начал совершать проскомидию, я взялся за третий час, а потом (так как послушник Андрей тоже никак не желал появиться на горизонте) и за шестой. Отец благочинный поставил уголь на плитку, а после заправил его в кадило. Иеродиакон Иннокентий прибежал, когда я заканчивал читать апостол. Он в лихорадочном темпе благословился у отца Акакия и в таком же лихорадочном темпе облачился. Я как мог растягивал чтение апостола, чтобы иеродиакон смог успеть. И тот успел. Он схватил евангелие с престола, дал его поцеловать отцу Акакию и вышел с книгой царскими вратами на амвон. Прочитал он евангелие самым что ни на есть безобразным способом, еле ворочая языком. Когда отец Иннокентий после сугубой ектении вошёл в алтарь и взял у меня кадило, я увидел, что стихарь он надел задом наперед. Во время каждения на херувимской песни в алтаре пахло не столько ладаном, сколько ядренной алкогольной вонью. Источал её, разумеется, отец иеродиакон. При этом с его лица не сходило выражение глупого блаженства, а глаза его сверкали диким весельем. Евангелие не выдержало такого непотребного безобразия и с громким звуком свалилось с престола - ба-бах! Поднимая книгу, отец Иннокентий врезался своим полулысым затылком в престол. В общем, творились дела точно такие же, как у Пушкина на Лукоморье у дуба зелёного. После окончания литургии отец Иннокентий потребил оставшиеся святые дары в чаше и совсем окосел. До своей келье он добирался чуть ли не на четвереньках.
  ...Игната было не узнать, он был возбуждён до крайности. Он извергался словами, как Везувий в тот печальный день для Помпеи. Уж сильное неизгладимое впечатление произвело на него недавнее появление НЛО, а равно как и его стремительное исчезновение. Он пытался меня убедить в том, что мы теперь точно не одиноки во вселенной, что мы были очевидцами доказанного факта существования внеземной цивилизации. Его особенно возмущало то обстоятельство, что я никак не хотел соглашаться с его доводами. Я отмахивался от них и настаивал, что мы просто были свидетелями секретной государственной разработки, которая "случайным образом" продемонстрировала себя перед такими обычными обывателями, коими мы являемся. И не более. Секретная летающая разработка.
 - Случайным образом?! - воскликнул Игнат. - Ты хоть себя слышишь-то, балда тупая?!
 - Чего ты орёшь, как больной слон? - попрекал я. - Я прекрасно тебя слышу. Просто у меня другая точка зрения.
  Мы стояли около входа в метро "Невский проспект" на набережной Грибоедова напротив "Зингер" и пили пиво.
  Таня не пыталась высказывать своё мнение. По-моему, она была напугана. Время от времени он говорила Игнату, что пора ехать домой.
 - Бред, а не точка зрения! - кипятился Игнат. - Ты видел, какая скорость у этого объекта? Какой летательный аппарат, созданный человеком, хоть приблизительно может так же летать?
 - Ты термин "секретный" понимаешь?
 - А ты как думаешь?
 - Ну, раз ты понимаешь, то и должен понимать, что летательные объекты, развивающие такую скорость, вполне могут быть секретным государственным проектом.
 - Ну ты и дурак, однако! Дело ведь не только в скорости.
 - Если ты ещё раз скажешь мне "дурак" или "балда" - я перестану с тобой разговаривать.
 - Ты - не дурак и не балда. Ты - балбес. Не только в скорости дело. Объект сам по себе выглядел необычно.
 - Я могу допустить, что секретный летательный аппарат может выглядеть необычно. Что тут такого?
  У Тани лопнуло терпение. Ультимативным тоном она потребовала прекратить все прения, сказала, что очень устала, ей надоело слушать нас, пиво столько много пить вредно, она подаст на развод, если Игнат прямо сейчас не отправится с ней домой. Такие сокрушительные аргументы пробили здоровенную брешь в нашей приятельской полемике. Пришлось прощаться и дальше идти каждый своей дорогой: Тане и Игнату - домой, мне - в монастырь...