Слово дарит бессмертие

«Они исчезают из мира. Но остаются на страницах, в строках, в памяти…»

И ведь не в первый раз я предаюсь воспоминаниям. На этот раз всё началось с записных книжек. Моих — старых, оставшихся в Москве. Дочь привезла их мне по моей просьбе. Я открыла одну — на букву "М", надеясь найти след одной женщины. В интернете — ничего. Будто и не существовала. На той странице я увидела не только имя, которое искала, но и мамины записи — её аккуратным почерком. И ещё — имя подруги моей молодости, Марины. Я знала, что её уже нет. Но, даже зная это, снова вспомнила о ней — и воспоминание это неожиданно согрело. Время на миг двинулось вспять. А чуть ниже — имя той самой, которую я искала. Без фамилии, лишь имя и отчество. Но фамилию я хорошо помнила — Марина Александровна Урбанович.

Мы познакомились очень давно, когда я работала на курсах при Мосгороно. Она была их директором. Сегодня этих курсов уже нет — их преобразовали во что-то новое, «современное». А когда я вновь появилась там, приехав на пару недель в Москву — уже в 2000-х годах, — новая директриса, бывший преподаватель, с которой мы когда-то вместе работали, с грустью заметила: всё стало "не то". Настолько "не то", что к французскому пришлось добавить английский —язык, вытесняющий остальные.Ну а из «того» — всё тот же учебник Поповой–Казаковой с наивными диалогами Жака и Рене, приезжающими  из провинции в Париж. Или двухтомник Н. А. Бонка по английскому. А ведь уже тогда жизнь не стояла на месте.

В учительской я увидела бывшую коллегу — преподавательницу французского, с которой когда-то работала. Она сидела с сумкой, которую я, уже живя в Европе, не могла себе позволить. Я удивилась: зачем ей эта работа, если месячная зарплата — лишь часть стоимости этой сумки? Кажется, я даже задала ей этот вопрос — настолько была поражена увиденным. Она не смутилась. Призналась: работа спасает от скуки. Да и сумку, как видно, кому-то надо было показать. Вспомнила о русских, что переехали на Запад. Начав работать в Европейских учреждениях в качестве синхронных переводчиков, они начали появляться перед своими западными коллегами именно с таким сумками  А те скромно переводили, не придавая значения всей этой мишуре! Позже я узнала: её муж занимал высокую должность в Моссовете. Такие вот контрасты: сумка ; la Longchamp — и всё тот же учебник Поповой–Казаковой… А ведь уже тогда появился метод интенсивного обучения языкам — метод Лозанова. Первой, кто начала применять его в СССР, была Галина Китайгородская — моя соседка по двору.

Однако я отклоняюсь.

Хотя  целью этого текста было рассказать о Марине Александровне Урбанович. Она была умной, сдержанной, красивой — даже в своём возрасте. Лет на двадцать пять старше меня. Всегда держалась с достоинством, прекрасно владела речью, одевалась со вкусом. Всё объяснимо: она окончила ВИИЯ — Военный институт иностранных языков. Блестяще знала французский. При этом была человеком системы — партийной. Мужской ум и женское обаяние. Редкое сочетание!

А ведь история моего появления на тех курсах, на Старом Арбате, тоже примечательна. Она напоминает сюжет фильма Саввы Кулиша «Мёртвый сезон» с Донатасом Банионисом. Как помните, обмены разведчиков в годы холодной войны проходили на мосту Глинике — между Потсдамом и Берлином. Именно там, в приграничной зоне, шёл обмен шпионами. Мост этот вошёл в киноисторию.

Вот и я — метафорически — оказалась объектом подобного обмена.После конфликта с директрисой меня перевели на Арбат. А бывших подруг Марины Александровны, напротив, отправили подальше — к метро Университет. Старая гвардия, видимо, мешала.

После перехода на курсы в Спасопесковском переулке я оказалась в здании, вплотную прилегавшему  к Спасо-Хаусу — резиденции американского посла. Из окон нашего помещения были видны окна резиденции. Мы, преподаватели, то и дело гадали: как там внутри? Роскошно? Или просто красиво? Да к тому же, я знала одну даму, которая бывала там  - на  приёмах. Это была третья жена известного в Москве коллекционера Якова Евсеевича Рубинштейна. Она работала в Третьяковской галерее — научным сотрудником, специалистом по истории искусств. Жили они на Арбате. А так как к ним часто наведывались сотрудники французского посольства, она решила выучить французский язык.Ей рекомендовали меня — и я стала бывать у них довольно часто.

Однако вернусь к Марине Александровне. Жила она на Кутузовском проспекте. Муж — Толя. Я звонила ей в последний раз где-то в 1997 году.Помню даже номер — начинался с 148, заканчивался на 60. Тогда — московский номер. Теперь, возможно, с префиксом 499. В разговоре она жаловалась на здоровье — своё и мужа.Упоминала и дочь. Кажется, её звали Мария — или как-то созвучно.

Что касается её мужа, мы знали немного — только то, что он художник - мультипликатор. Фамилия его — Курицын — вызывала у нас ироническую улыбку. Мы представляли его маленьким, несуразным, рисующим что-то по вечерам. А недавно, не найдя её фамилии в интернете, я вспомнила о нём. Вернее, о его фамилии. Занесла в Google. И — вдруг! — передо мной возник образ красавца. Это был Анатолий Курицын — известный художник-мультипликатор, работавший на «Союзмультфильме», знаменитый в 60–70-х годах.

И тогда многое встало на свои места: квартира на Кутузовском, её вкус, её обаяние. Он — красавец. Она — умна, элегантна, со следами былой красоты.

А сейчас — о нём всё известно. А о ней не осталось ничего. Ни фотографии. Ни строки. Как будто и не было. Но она была. Она есть — пока я о ней помню. Пока пишу — она возвращается. Потому что слово — дарует бессмертие.

18 мая 2025 год, Брюссель