За что?

               
                Возрастное ограничение: 2020+
                Ибо выжили


   Она потеряла своё имя. Поэтому я не скажу вам – как её зовут. И даже не выдумаю нового имени. Она потеряла своё лицо, свой облик. И дорого заплатила бы, чтобы причина была в чём-нибудь другом. Амнезия, ожог самой страшной степени. Но нет. Ничего не изменилось. Всё было на месте. Руки – такие же женственные, пальцы, так же искусно выводящие мелом буквы на доске. Походка – такая же мягкая. Из-под копны каштановых волос пробивается молчаливая седина. Всё безутешно молчит.

   Говорят только померкшие глаза. Совсем как два маленьких зарешёченных окошка в тюремной камере. Сквозь них пробивается неразбавленная человеческая грусть. Нечеловеческим может быть почти всё, что угодно. Но только не грусть. Она присуща именно нашему виду, поскольку вынести такую безмерную боль под силу только человеку. Возможно, причина кроется в несколько другом. Кто даст достоверный ответ? Наверное, тот, кто подписался за нас много лет назад под договорённостью.

   «Ручаюсь за всех и каждого, ибо были они созданы по образу и подобию Твоему, так же, как и я. Да будет воля Твоя ниспослать все боли и страдания, которые они заслужили своими грехами».

   Какими грехами могут быть оправданы страдания детей, кровь солдат, которые ещё вчера тоже были детьми? Где та страшная черта, под которой можно обнаружить общий знаменатель всех бед с подписью и печатью? Чем продиктована эта корявая жестокость?

   Никто уже давно не ведётся в 21-м веке на тезис о справедливости истребления всего рода человеческого. Даже глубоко верующие. Даже в Ватикане. Тем более в Ватикане. Многих одолевают сомнения. О них могут умалчивать, рассуждать вслух, предаваться философии мысленно, проповедовать, в конце концов. Проповедники сомнений Слова Божьего. Это такой микс агностиков, скептиков и релятивистов. Так себе, новая религиозная секта сомнительных сомневающихся. Но в отличие от скептиков им нужно проповедовать свои сомнения, как отдельную религию. Над ними цинично смеются атеисты, тайком хихикают агностики и сквозь скрипящие зубы наблюдают убеждённые верующие. Название последних, думаю, незамысловатее, чем кажется. Они тем и заняты, что денно и нощно убеждают других и себя (!) в непоколебимости своей веры.

   «Бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды».

   Никто не может ответить на вопросы. Нет, у них, конечно, на вооружении целая флотилия готовых аргументов на данный случай. Они честно пытаются заверить в правильности своих суждений.

    Но. Вопросы остаются без ответа.

***

   Её глаза. Их существование прервалось с того самого события. Они просто перестали жить. Единственная миссия, которую они покорно взяли на себя – это выражение боли. Всё остальное стало несущественно. Цветущая вишня не вызывала уже тех чувств, что раньше. Они её, конечно, видели, но смотрели сквозь неё в свою даль, такую далёкую, но такую беспощадную. Эта даль была не иначе, как в её голове, где не осталось уже места ничему, кроме вопроса:

 «За что?»

   Он хаотично кружил среди сотен других мыслей, сбивая всех с ног, и победителем выходил на первую линию фронта.

   Эти жуткие дни безвестности теперь казались не такими ужасными. В них теплилась надежда. Её с каждым днём становилось всё меньше, но даже капля надежды была опорой. В редкие минуты она разрасталась в волну и сметала на своём пути всё, оглушая страх потери. Но это длилось недолго. Безвестие больно хлестало, давая волю самым мрачным картинам в воображении.
День, когда стало известно, что она потеряла сына, был той чертой, за которой закончилось всё. Слёзы и страдание заделались её закадычными друзьями, и она не стала сопротивляться.

***

   Я не могу забыть случай. Это было до того самого дня.

   Какая-то мама с младшим на руках неслась по школьному двору в поисках удравшего пятилетки. И тут же стояла она с ещё живым взглядом. Она взяла на руки малыша, а та мама, не переставая, окликала мальчика и металась туда-сюда. Помню, на мой вопросительный взгляд она поворотом головы указала и добавила: «Потеряла сына». Того мальчишку благополучно нашли.
Кто мог знать, что спустя какое-то время ей придётся повторять эти безумные слова. Но уже о себе. И в словах этих не будет ни грамма надежды. «Потеряла сына».

   За что?

   Эта чудовищная война. Разве бывает по-другому? Она ворвалась свирепым зверем, внезапно и бесцеремонно. Как, впрочем, всегда. Тысячи людей мирно спали и ничего не подозревали. Сколько задуманных дел осталось неосуществленными? Сколько улыбок застыло на лицах? Кто-нибудь занимается там наверху этими подсчётами?
Мы получаем выражение глубокой озабоченности по поводу военных действий и призывы прекратить огонь. Все страны и международные организации в один голос заладили одну и ту же песню. Прекратите, говорят, бомбить и уничтожать друг друга, а не то мы сильно-пресильно озаботимся. Вот какой мировой заботой мы окутаны. Это так мило, не правда ли? И сильно напоминает мне великодушием одну известную Книгу, где осуждаются развращения людей на земле.
Скорбью исполнилось сердце Его, и сказал Господь:

 «Сотру с лица земли род человеческий, что Я сотворил, - людей, а с ними и зверей, и тварей пресмыкающихся, и птиц небесных, ибо глубоко огорчен Я тем, что их создал».

Огорчён.

***

   У кражи должны быть основания, мотивы. Деньги, золото и всякую вещественную благодать, например, крадут неабстрактные люди с вполне конкретными намерениями: внезапно разбогатеть, предаться упоительной лени в райском разнообразии тропиков на Сейшельских островах. В некотором отношении обоснованное желание, я считаю. В особенности, когда им удаётся благополучно избежать судебного наказания. Последнее, правда, выходит тяжелее всего.

   А когда крадут частичку тебя самого, без которой существование превращается в бессмысленную череду дней, невольно задаёшься вопросами: «Кто?» и «За что?»

Нет. На эти вопросы нет, и не будет ответа, так же, как и на многие другие.

   А что остаётся ей? А ей остаётся только память. Воспоминания. Как он сделал первые шаги. Как маленькими ручонками достал из портфеля первую открытку для мамы. Как изо дня в день рос достойным сыном своей семьи и своей родины. И как погиб. Из-за корявой жестокости неизвестно кого.

   И неизвестно – за что.