Будва- не Марбург. Я- не Пастернак

Я не беженка, не эмигрантка. Не рву душу в поисках лучшего. Ни то, ни другое.
В каждом месте, где живу, я ловлю тот момент, когда солнце едва начинает клониться к горизонту, появляется особенный сумеречный свет, а ветер, до той поры безумствовавший, затихает.
И тогда начинается таинство: звуки, слитые в птичьи голоса и шорох насекомых, капли морской воды, взявшиеся за руки и бегущие к берегу гурьбой, отблески на воде — от словно уставших фонарей и умирающего солнца, — всё это, копившееся во мне, как в сундуке с драгоценностями, вырывается наружу — безудержно, смело.
Ты знаешь край лимонных рощ в цвету,
Где пурпур королька прильнул к листу,
Где негой Юга дышит небосклон,
Где дремлет мирт, где лавр заворожён?
Ты там бывал?
Туда, туда,
Возлюбленный, нам скрыться б навсегда.
Только послушайте, какие рулады выводят лягушки! Покруче Шнитке и Брамса.
Скорее, это «Музыка на воде» Генделя, а чарующие звуки гобоя — голос челоВечности.
Только посмотрите, как чернеет гора, сверкая неровными серебряными зубцами ресторанчиков и кафе на фоне оранжевой кромки ушедшего в ночь солнца, живущего, как и я, у самого синего моря.
И море, и Гомер — всё движется любовью.
У этого города, как у всего на земле, есть своя история.
Старый город — так его называют — действительно стар. Он хранит отголоски романской архитектуры: толстые стены домиков из местного светло-кремового известняка, классические красные черепичные крыши, увитые диким виноградом, лавром и круглый год цветущими нежно-розовыми кустарниками.
Всё — живо. И всё это тоже — подобья.
В Будве, как в любом приморском городке, властвуют кошки. Они — на каждом окне, словно цветочные горшки или «Сдобные Лизы», ждущие своего Валериана.
Обожают сметану, равнодушны к собакам и прохожим.
А может, это негласная, постоянная выставка кошек?
Зимой здесь тихо и пустынно. Брусчатка выпукла, промыта дождями. Слышишь своё дыхание в такт шагам.
Модуль города не подавляет, а делает равным — убирает дистанцию, позволяя разглядывать, как под микроскопом, морщинки на стенах и в подворотнях.
Помню, в Венеции моё пристальное вглядывание в купол ратуши закончилось тем, что одна итальянка показала мне «фак» из окна верхнего этажа.
Мы ревнивы к тому, что считаем «своим».
Отражения образов и звуков в Старом городе похожи на китайскую каллиграфию.
Если ты созвучен сам себе — шаги стучат в унисон, а тело и душа, как иероглиф, совпадают с городом в точке тишины и общей жизни.
И про этот маленький, совсем не столичный город можно сказать словами поэта:
Он создал тысячи диковин
И может не бояться стуж.
Он сам, как призраки, духовен
Всей тьмой перебывавших душ.
День здесь суетлив и непредсказуем, несмотря на философию местных: полако — не торопясь, с чувством.
Удивляешься: такой маленький город, а бурлит, как большой.
Двери магазинов то открываются, то закрываются, нападая на сознание витринами с разноцветными платьями, кофтами, пижамами и пиджаками.
А движение! Пробка возникает, если два приятеля, давно не видевшиеся, останавливаются прямо посреди дороги и, не выходя из машин, болтают, как на террасе.
— Ты перепутал, — поправляет один, — то было, когда твоя мама тебе сестру родила, а дед умер.
Всё — при полной тишине, без криков и гудков. Всех объединяет важность момента.
Наконец, приятели возвращаются в реальность — и в зеркале заднего вида видят столпотворение из десятков машин.
Пожалуй, надо бежать!
Ты ускоряешь шаг, но краем глаза продолжаешь цепляться за стойки с сумками, будто набитыми гранатами. За тобой несутся рюкзаки, пластиковые тазы и другие предметы легкой (или не очень) промышленности.
Проскальзываешь мимо овощных лавок, «марширующих» обувных рядов под завесой пестрых купальников.
Позади — скучающие пиццы, остывающие на деревянных подносах.
Ты ощущаешь городской вихрь эгоистической стихии.
Восклицаешь: — Как жаль, что здесь нет Большого театра!
Ах, как было бы удобно назначать встречи...
И чувствовать себя «гением места», соучастником повседневной жизни.
А поперёк улиц разгуливают кошки. И большой ветер заигрывает с картонкой.
Люди в этом маленьком городе — тоже большие. Так и полагается, для баланса?
Мужчины — статные, настоящие мачо. В любую погоду с утра они в кафе: ведут переговоры, спорят, смеются.
Сюда приходят их жёны с детьми — навестить папу.
Всем кружит голову Lavazza — запах Европы, пропитавший всё побережье, помогающий с итальянским moderato преодолевать тяжбу жизни.
А горки окурков — просто издержки удалённости от гениев места.
Говорят громко, темпераментно.
Во гневе — страшны, с детьми — нежны.
Часто видишь, как гордый отец играет в футбол или обсуждает с дочкой размер мыши, которую она увидела в парке.
К животным, в целом, местные равнодушны. Немного людей гуляют с питомцами.
Думаю, в пандемию кто-нибудь мог бы заработать, ангажируя свою собаку для соседей.
Колокольный звон медленно вплывает в открытые окна. Так начинается утро.
Звонят из монастыря Подмайне и Святой Параскевы Пятницы.
Благовест каждый день.
Пусть меня отпоёт
Хор воды и небес,
И гранит пусть обнимет.
Пусть поглотит
Мой шаг вспоминая...
Пусть меня отпоёт,
Пусть меня, беглеца, осенит
Белой ночью твоя
Неподвижная слава земная.
Наверное, только в маленьких городках возможна практика поминальных досок.
По всему городу — чёрные рамки с текстом: Умер/умерла...Прощание состоится...
Все, кто знал — приходите проститься.
 И Господь терпеливый
Любовью своей
Бытованье людей продолжает.

Борис Пастернак поехал в Марбург за философией.
Нашёл и философию, и «средневековую сказку», и Бога, став поэтом.
Будва — не Марбург. Я — не Пастернак.

2021