Плач о Мансуре
Сначала всё происходило обыденно: угощение пловом, приветствия – «Салям алейкум», обмен новостями. Но когда солнце начало клониться к закату, атмосфера праздника неуловимо изменилась. Пожилая женщина с морщинистым лицом и удивительно ясными глазами медленно вышла в центр образовавшегося круга. Это была Айша-апа, известная своим сильным голосом и знанием древних песен. Она опустилась на расстеленную кошму, скрестив ноги, и обвела взглядом собравшихся.
Сначала её голос был тих, почти шёпот:
— Мансурунгну ерга бостунг...
Кто-то из стоявших ближе к центру подхватил:
— Халложунгну дорга остунг!
И вот уже несколько голосов слились в едином ритме:
— Хакк, Дуст, йа Аллох! Ла иллаха ила Аллох!
Постепенно всё больше людей вступало в этот речитатив. Круг начал двигаться — медленно, почти незаметно сначала. Плечи чуть покачивались в такт словам. Хакк, Дуст, йа Аллох! Звуки нарастали, как волна, поднимающаяся из глубины.
Молодая женщина с ребенком на руках передала малыша старшей сестре и вошла в круг. Её лицо, только что оживлённое и улыбающееся, приобрело серьёзное, почти отрешённое выражение. Она начала повторять формулу зикра, и голос её, сначала неуверенный, креп с каждым повторением.
— Ла иллаха ила Аллох! Ла иллаха ила Аллох!
Старик с белой бородой, опиравшийся на посох, выпрямился, словно сбросив груз лет, и тоже присоединился к кругу. Его тонкий, но чистый голос вплетался в общее звучание, придавая ему новые оттенки.
Айша-апа пела и все повторяли за ней эти священные слова, как эхо в горах. Она пела о Мансуре, о его любви к Истине, о его мученической смерти. И с каждым новым повторением ритм становился всё более настойчивым, движения — более выразительными.
Время словно остановилось. Для тех, кто был в круге, существовали лишь голоса, ритм и нарастающее присутствие чего-то невыразимо древнего и святого, что наполняло воздух и сердца. Круг то расширялся, то сужался. Некоторые начинали раскачиваться сильнее, их глаза закрывались, лица напрягались от внутреннего усилия. У других движения стали более резкими, на лбу выступил пот. Они повторяли и повторяли священную формулу, и голос их срывался от напряжения:
— Ла иллаха ила Аллох! Ла иллаха ила Аллох!
Пожилая женщина тихо плакала, слёзы текли по её лицу, но она не прерывала зикр, и её голос странным образом становился сильнее от этих слёз.
Айша-апа, утомившись, уступила место в центре круга другому хафизу — седому мужчине с глубоким, проникающим в душу голосом. Он продолжил зикр, но только ритм изменился, стал более интенсивным.
Некоторые участники уже не могли сдерживать своих эмоций. Они громко выкрикивали слова зикра. Пожилая женщина у края круга упала на колени, её пальцы царапали землю, но губы продолжали шептать: "Хакк, Дуст, йа Аллох!"
Люди выходили из круга, когда силы покидали их, пили воду из кувшинов, которые услужливо подавали стоящие рядом, вытирали лица влажными платками. Но отдохнув, они снова возвращались в круг, снова вступали в общий поток звуков и движений. Круг продолжал свое движение.
И вот, наконец, Айша-апа, снова заняла место в центре круга. Её голос, немного охрипший, всё ещё сохранял силу и глубину, и рыдая она пропела:
Мансурунгну ерга бостунг,
Халложунгну дорга остунг!
Хакк, Дуст, йа Аллох!
Ла иллаха ила Аллох!
Затоптал ты своего Мансура,
повесил ты своего Халладжа!
О Истина, Друг, о Аллах!
Нет бога, кроме Аллаха!
И все собравшиеся слились этом плаче, прежде чем разойтись по домам, унося с собой частицу того благословенного единства, которое они пережили в этот день Науруза.
___________________
Суфизм в Центральной Азии (зарубежные исследования). Сборник статей памяти Фритца Майера (1912—1998). Сост. и отв. редактор А. А. Хисматулин. СПб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского Государственного Университета, 2001. (Азиатика). с. 334-335.
Свидетельство о публикации №225051801752