Кто шагает

Наташа

Здание меня не впечатлило. От него не веяло могильным холодом, из оконных проемов не доносилось завываний, не гремели цепями призраки. Обычный такой совковый домишко, разве что с колоннами на фасаде и огроменным вестибюлем. Или залом. Или прихожей. Я мало разбираюсь  в таких делах.
Олька прильнула к Коле, я почти слышала, как она стучит зубами от страха. Вот ведь дура.
– С главного входа не зайдем, - Коля смотрел на дом Дружбы народов с вызовом. Обожаю такие моменты. Если бы со мной сейчас был фотик – непременно кликнула пару раз. Вот только еще эту дуру от его плеча нужно оторвать.
– Да уж, не дом – развалина, - хмыкнул Гриша. Он старался подражать своему товарищу, выпячивал губу, то и дело распрямлял сутулую спину. – Лет двадцать назад здесь произошел обвал. Тогда все говорили, что дом снесут, но как всегда, ни на что не хватило денег. Пошли, через пожарный выход войдем.
Он хотел было взять меня под руку, но я увернулась. Показала язык  и первой пошла вперед. Почему он решил, что я с ним встречаюсь? Девушка как кошка – гуляет сама по себе.
На железной проржавевшей двери оказался замок. Колька снял рюкзак, вытянул оттуда фонарики, перчатки и маленький ломик. Гришка сломал петлю, пока мы снаряжались. Я с интересом глянула в дверной проем. Вдруг вспомнилось: темнота – друг очень некрасивой молодежи. Глупо хихикнула и подмигнула чересчур серьезным ребятам.
– Еще раз предупреждаю – идем след в след за мной, - Колька был серьезен, прям как взрослый. Все строит из себя бывалого диггера, хотя это его первая вылазка, как и наша. Но словила себя на мысли, что глупо таращусь на него и киваю, ловя каждое слово. – Здание аварийное, можем провалиться под пол, потолок шаткий, один чих – рухнет на голову. Наше задание – добраться до подвала. Я видел план здания, нам нужно попасть в левое крыло.
– П-подвал? – опешила Оля. – Ты же говорил мы пойдем в метро.
– Не метро, секретную ветку подземки, – авторитетно поправил Гришка. – Чем ты слушала, когда мы в кафешке об этом говорили?!
Я знала чем. Олька была красоткой с предлинными ресницами, которыми хлопала на лекциях, получая пятерки «за красивые глаза» и ножками до ушей, из-за которых парни сходили с ума. Ей не нужен мозг, когда есть эффектная грудь, попка и милая мордашка.
Я натянула капюшон, застегнула на липучки перчатки. Проверила фонарик. И что в ней нашел Коля? Тупая корова.
Закурила. Что-то стервозная я сегодня. Месячные приближаются, что ли?
– Оля, помнишь, я тебе говорил про отца? – терпеливо объяснял Колька.
– Да. Ты говорил, что он тоже был диггером, да? Спускался под землю и искал какое-то логово бандитов.
– Не логово бандитов, а правительственный бункер, – перебила я. – Говорят, в шестидесятых у нас провели дополнительную ветку метро, специально для правительства. Подобие московского Метро-2. Знаешь, что это такое?
Оля часто закивала. Не знает, как пить дать не знает. Сейчас пару вопросов еще задам и завалю ее, вот ржака будет. Но Колька все испортил:
– Отец мне в тот день говорил, что найдет эту ветку. И искать будет именно здесь. Я так тогда милиции и сказал, а они в смех. Пьяный, говорят, подрался.
Он хотел сказать что-то еще, но смолчал. У меня комок встал в горле. Эту историю Колька рассказывал не раз. Про отца спелеолога, одним из первых после развала Союза увлекшегося диггерством. Про то, как он все искал эту тайную ветку, желая раскрыть тайну КГБ. Отца Кольки нашли возле городского коллектора и заявили, что тот спьяну с бомжом подрался. Даже убийцу его нашли. Колька упорствовал, говорил, что только КГБшники могли так запытать человека, все твердил про оторванную щеку.
Жалко его сейчас стало до слез. Так бы и обняла, прижалась к груди.
Дурочка Оля все-таки вспомнила эти истории. Она ойкнула, затем пискнула и попятилась.
– Оль, успокойся, мы только туда и обратно, – успокаивал ее Коля.
Но Оля помотала головой и сказала, что подождет их на улице.
Наш бравый командир еще с полчаса уговаривал ее зайти внутрь. Оля скулила, заикалась, но идти отказывалась на отрез.
Наступал вечер. Я села на шлакоблок и безучастно следила за спорящими. Знала бы, что так пройдет день, захватила с собой плеер. Врубила бы Slipknot на всю, и шли лесом Гришка, все норовящий меня облапать, и Олька с ее детскими страхами.
Наконец Колька сдался.
– Пошли что ли, – проворчал он нам с Гришей и, не дожидаясь ответа, исчез в дверном проеме.
Гриша расплылся в улыбке и согнулся в поклоне, пропуская меня вперед. Шутливо пнула его шипованым ботинком. Напоследок я оглянулась и весело помахала сжавшейся Олечке.
– Не скучай, мы быстро.
В общем-то, я правда так думала. Ну не верю я в правительственные заговоры и скрытые ходы. Вымажемся в пыли и штукатурке, поползаем по коридорчикам и все. Главное, что эта смазливая мордашка отлипла от парня. Возможно, теперь он поймет, что есть среди нас кто-то, готовый идти за ним хоть в пекло.

Иван

Устал я сегодня. Это только на словах МЧСники бомжей из люков достают и кошек с собаками, застрявших в заборах спасают. А на деле все ой как не просто.
 Наш «клиент» заперся в съемной квартире и включил газ на полную. Задохнулся, бедняга, вместе с малолетней дочкой. Тимка откачивал девочку минут пять, хотя всем известно, что если в первую минуту не произошло чуда это пустая трата времени. Впрочем, я сам бы на его месте также поступил. Ужасная смерть. Малышка до последнего боролась за жизнь. Пыталась открыть входную дверь, скребла ноготками, оставляя глубокие царапины на лакированном дереве. Там мы ее и нашли. Соседи говорят, мужик задолжал много денег. Все говорил, что найдет выход. Нашел.
Я глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Сжал руками руль. BMW легко катил по новому асфальту. Почему-то стало жутко стыдно за себя. Ну не виноват я, что семья у меня богатая и счастливая. Что не было в роду ни пьяниц, ни наркоманов. У родителей собственный бизнес, который они так и норовят всучить мне в наследство. Пока отнекиваюсь. Говорю, что спасать людей – вот в чем мое призвание. Банально, знаю. Как говорит жена: «Ты у меня Иванушка-дурачок».
Напарник вполголоса болтал по телефону.  Говорил всякие непристойности в трубку, смеялся. Тимка всегда рассказывает мне о том, что делает со своей девушкой в постели. И при этом задорно так смотрит на меня, будто издевается или же ждет, что я тоже чем-то с ним поделюсь. Я не делюсь. Людка у меня скромница и за любой намек подобного рода может огреть скалкой. Хотя на операцию по увеличению груди решилась не колеблясь. Бывают, значит, исключения.
Люда позвонила мне в конце рабочей смены. Сказала, что у соседей беда случилась. Приходила их дочка, просила проверить один дом на Сокольничей улице. Говорит, ушли ребята проверять какой-то тайный ход в метро и не вернулись. Тимур, мой напарник, свидетель и брат жены в одном лице, предложил подождать до утра и, если ребята не вернутся к тому времени, выехать в полном, так сказать, вооружении. С мигалками, инструментом и лишними рабочими руками. Я на это лишь махнул рукой. Если случилось что, ребята к тому времени могут погибнуть, если же нет, тогда и помощь не нужна. Так справимся.
Тимка наконец-то закончил болтать. Расплылся в блаженной ухмылочке и гордо показал фотку на телефоне. Там был он, обнимая свою девушку за эффектную грудь. Лица камера не захватила, зато тело выставлено напоказ в полной красе. Тоже операция, отметил я про себя. Вон такие же шесть швов как у моей. И чего женщин тянет к этим костоправам? Комплекс неполноценности? Веяние моды?
– Ну как? – спросил он меня с весельем в карих глазах.
– Отпад. Долго уламывал засветить?
– Сразу согласилась.
– И где ты таких находишь, – пробормотал я, сворачивая на улицу Буденного.
Тимура мои слова очень развеселили. Он продолжил рассказывать все их с подругой интимные привычки, смакуя каждый момент.
Эту его привычку я не очень любил. Вообще Тимур свой в доску. Такие, как он сразу вливаются в коллектив. А через день-два ты отмечаешь, что без них бригада уже не та. К тому же он познакомил меня со своей сестрой. За такое я многое могу простить.
Эх, Люда, как же ты не похожа на своего братца. Влюбился я сразу, как ее увидел. Такого ни разу еще не было, а здесь как гром, как выстрел в висок. И расписаться я предложил, слова сами изо рта вылетели. Родители, конечно, были против. Ни имени, ни рода, поживите хотя бы год вместе и все в таком же духе. Но я только отмахнулся. Имею такую черту в характере. Слово – кремень. Сказал – будет моей, значит так тому и быть.
BMW слегка встряхнуло. Вот и закончилась хорошая езда. Стоит свернуть с шоссе и понимаешь, что ты все еще у себя на родине, стране плохих дорог.
– Вроде бы здесь, – неуверенно сказал я. – Дом номер тридцать восемь.
– Ух ты, а меня здесь в октябрята посвятили, – удивился Тимка.
Напарник выбрался из машины и размялся. Я достал из багажника фонарик и зевнул. Луч света обнажил битую кладку, наполовину вывороченную из бетона арматуру, пошлые надписи и черно-белое граффити с лицом Цоя. И что этим детям здесь искать?
Сломанный замок мы нашли сразу, возле двери долго топтались, видимо ребята и сами не хотели идти внутрь.
– Дети! Ау! Есть кто?!
Конечно, никто не ответил. Наверняка сидят в кабаке и травят байки или же на дискотеке танцуют, наглотавшись экстези. Но совесть не позволила уйти.
Внутри скопилось много пыли, луч фонарика освещал целые хлопья, кружащиеся вокруг, оседающие на джинсах и рубашке. Полы ужасно скрипели. Я слышал постоянный шорох. Проклятые крысы свили гнезда и гневно сопели.
Ненавижу этих тварей. В самый первый день на службе спасал беспризорников. Зима тогда стояла жуткая, многие отмораживали конечности, а машины не желали заводиться. Ребята забились в подвал, граничащий с каптеркой. Пытались отогреться. Крысы пришли к ним ночью. Их предводитель был ростом с небольшую собаку и длиной в полтора локтя. Говорят, у страха глаза велики, но я верю тому, что увидел. Даже сейчас тошно вспомнить. А еще это чавканье. И хвосты, торчащие из раскрытого рта.
Мы проверили актовый зал. Здесь воняло мочой и псиной. В углу сваленными в кучу лежали старые транспаранты с ликом вождя. Сзади жахнуло. Я резко обернулся. Тимур нашел под сценой латунные тарелки от ударников и забавлялся, окликая детей после каждого удара.
– Это бывший дом Дружбы народов, – пояснил Тима. – Нас тогда все классом сюда пригнали, звездочки напялили и заставили всякие клятвы читать. А через год здесь решили галерею устроить. Перестроечное искусство, чтоб его. И пошло-поехало. Помню, многие подпольные группы в этом зале собирались. А в девяностые развал, каждый хотел накрасть чего-то побольше и братки, опять же, наехали. В общем, здесь несколько разборок крупных произошло. Видишь, вот в потолке следы от пуль. Времена-а.
Я почесал затылок и согласно кивнул. Время не щадит никого и ничего.
Вход на второй этаж завалило, и мы ограничились только беглым осмотром сквозь кучу кирпичей.
Затем настал черед коридора, отведенного для администрации. Мы поочередно заглядывали в хлипкие, жмущиеся одна к другой комнаты. На стенах висели графики успеваемости, распорядок рабочего дня, план выступлений и приемных часов. В кабинете некоего Ломоносова персидским ковром расстелилась кипа желтых бумаг, в мусорном ведре нашлась сажа. Кто-то пытался согреться макулатурой.
В следующем кабинете отыскалась допотопная печатная машинка. Я нажал пару клавиш, но механизм давно заржавел и работать отказался на отрез. В кабинете директора заведения верный своему чутью Тимур нашел кипу порнографических журналов и неизвестно как затесавшуюся среди них небольшую подборку иллюстраций Вальеджо. Тимур, цокая языком, листал подборку.
– Знал бы Лящов, что станет с его детищем, никогда бы не уезжал, – ни к кому не обращаясь, грустно сказал он.
– Лящов?
– Все время забываю, что ты не местный, – рассмеялся напарник. – Лящов – негласный символ нашего города. Человек-легенда, гений и первопроходец. Единственный из горожан, кто прославился на весь Союз Республик.
– Что-то запамятовал.
– Таких нужно знать, – неожиданно серьезно сказал Тимур.
Мы побывали в еще одном коридоре, но и там не нашли ничего, кроме бумажных обоев и крысиного дерьма. Фонарик начал барахлить. Садились батарейки. Оставался только подвал. Трубы там давно свинтили, а отводку под канализацию провели в другом месте. Но сырость, въевшаяся в стены за многие годы, так и не ушла. Под ногами пружинил мох, в кучах мусора росли бледные, хлипкие-хлипкие грибы.
– Лящов открыл несколько диких племен во время экспедиции в джунгли Камбоджи. Владел двадцатью языками, не считая диалектов. Говорят, после его смерти и учредили орден Дружбы народов. В общем, личность весьма выдающаяся.
– И что с ним сталось?
– Считается пропавшим без вести. В шестьдесят девятом снарядил экспедицию в Кению. В тех краях и исчез без следа. Ему даже памятник хотели воздвигнуть, но в итоге ограничились только бронзовыми бюстами. Осторожно!
Заслушавшись, я не заметил злосчастного углубления. Ногу обожгла плеть боли, и я кубарем слетел вниз. Впотьмах прислушался к ощущениям. Ребра целы. Несколько небольших ссадин на лице и похоже вывих ноги. Фонарик сломался окончательно. Я достал мобильный и включил на максимальную яркость. Везде битый кирпич и кое-как затекший в трещины между ним бетон. Делали работу на скорую руку. И недавнее землетрясение проделало щель.
Сверху донесся неуверенный голос Тимы:
– Вань, ты как? Живой?
– Живой, – согласился с ним. – Похоже на пустоту в фундаменте.
Приподнялся. Щиколотка отозвалась иглами острой боли.
– Погоди, сейчас спущу веревку. Кинь ключи от машины, я ее в багажник положил.
Пока напарник бегал за мотком веревки, у меня было время оглядеться.
Вооружившись мобильным как лучиной, я обнаружил, что пустота уходит вдаль. В полный рост тут не встанешь, но на корточках вполне можно проползти. И еще я нашел окровавленную перчатку.
– Спускайся, здесь были дети, – крикнул я подошедшему Тимуру. – Один из них поранил руку об острый камень.
Вместе мы продолжили поиски. Дальше пустота сузилась настолько, что пришлось ползи по-пластунски . Тимур проклинал любопытных подростков и предлагал дождаться утра. Но он знал каким я бываю упрямым, потому скоро закончил препираться и полз следом, свирепо сопя в затылок.
Вскоре наши мучения закончились. Мы выбрались на открытое пространство. В слабом свете мобильника виднелись контуры стен, уходящих далеко ввысь. Их точно обрабатывала человеческая рука. Странно. Зачем тратить столько сил и строить под землей нечто столь грандиозное. В этом огромном пустом зале мы натолкнулись на тридцать массивных колонн, держащих свод, над которым кипела обычная мирская жизнь и ни одна живая душа не догадывалась про его существование.
Тщательно обыскав зал, мы обнаружили несколько выходов.
– Какой из них выбрали дети?
– Смотри сюда.
Каменный пол одного из ходов украшала заметная зарубка.
– Они не идиоты. Уже хорошо, – сказал я.
– Если так, тогда что мы здесь делаем, – рассмеялся Тимур.
– Пошли, – сейчас не до его глупых шуток. Главное – найти детей.
Нога еще болела, но идти я мог.
Мне послышался шорох. За стеной скреблось множество коготков. Долбанные крысы, чтоб вы сдохли, твари. Из-за вас я засыпаю лишь тогда, когда лично уверюсь, что заперты окна и двери. И всегда, всегда прикрываю рот, когда зеваю.
В следующем помещении мы нашли пожарный щит. Правда, ни багра, ни топора там не было. Из средств борьбы с огнем в наличии оказалось только ведро, да и то без дна. Вскоре мы вышли к еще одному ответвлению. И здесь была зарубка, правда уже едва заметная.  Около стены висел советский флаг с золотой бахромой по краям. Подле него покоилась небольшая статуэтка дудящего в рожок карапуза.
Тимур склонился над мальчуганом и продекламировал:

Ну, споемте-ка ребята
Жили в лагере мы как.
И на солнце как котята
Грелись эдак, грелись так.

Наши бедные желудки
Были вечно голодны.
И считали мы минутки
До обеденной поры.

– Склад здесь был что ли, – не закончив песенку, пробормотал он. – Или бомбоубежище для всех горожан. Хрен теперь разберешься.
Через некоторое время нам все чаще стали попадаться агитационные лозунги и красные знамена. Стены разговаривали с нами давно забытыми фразами. «Ни шагу назад, ни шагу на месте –  только вперёд! И только все вместе!», «Ходим ночью, ходим днём, никогда не устаём!», «Песни петь, шутить всегда, не падать духом никогда!», «Хоть свет наш мал и мы малы, но мы дружны и тем сильны!» – говорили они нам. Давно ушедшая эпоха. Сейчас кричалки заменили смайликами да безликими «лол» и «стопятьсот». Эпоха примитивизма, век односложных мемов и скоропортящихся фраз-паразитов.
Я отметил про себя, что мы идем под уклон и с каждым шагом спускаемся все глубже. Снаружи уже глубокая ночь и дома полнятся огоньками света. В квартирах жгут электричество телевизоры, на плитах готовится еда. Вот где жизнь. А здесь только темнота да скребущие мне кору головного мозга крысы.
– Где вы, твари! – не выдержал я. Шуршание в стенах стало громче. Складывалось такое ощущение, будто кто-то пытался нащупать к нам ход через стены. – Ты ведь слышишь их, Тимур?
– Да, – отзывался напарник. – Не похоже на крыс.
Сзади послышалось шипение. Мы вздрогнули. Я захлопнул рот на замок и посветил в темноту мобилой. Рука дрожала как у пересмотревшего ужастики школьника.
– Дети это вы? Родители заждались уже. Выходите к нам, мы вас выведем!
Шипение стало отчетливее. По ставшей тонкой, словно картон, стене провели чем-то острым. Звук противный, будто ногтем по доске. И вслед за этим мы услышали:
– Кто шшшшш…
Булькающий гортанный голос. Так пытаются говорить, когда пробиты легкие и воздух пузырями выходит через дырку в теле.
– Это не дети, – Тимур попятился. – Иван, это точно не дети.
– Может эхо …
Шипение стало ближе. А вместе с ним я услышал клацанье. Некто во тьме шел к нам навстречу.
– Какое к чертям эхо, я не собираюсь ждать, пока это набросится на нас.
Тимка побежал вперед. Не хотелось признавать, но я тоже струхнул. Это могло оказаться глупым розыгрышем, и мы бы отделались легким испугом. Но что-то внутри меня, спрятанный глубоко-глубоко первобытный человек, кричал: «Беги! Спасайся!».
И я побежал. Точнее попытался. Нога болела и вскоре я начал отставать. Коридоры строили настоящие затейники. Они ветвились и ветвились, вливались друг в друга, и делились, делились, делились. Вскоре я потерял им счет, и стало уже не до зарубок, оставленных детьми. Теперь мы спасали собственные жизни.
Шипящий клекот стал отчетливее. Нас догоняли и быстро. Как они могут так хорошо ориентироваться во тьме? Или идут на свет наших мобильных? Даже если так, я бы не смог потушить свет и остаться наедине с непроницаемой чернотой и таящимся в ней ужасом.
Тени рисовали гротескные химеры или же силуэты монстров из фильмов ужасов. Страх гнал вперед, по темным коридорам, хранящим память о прошлом. Свет от сотового то и дело указывал улыбающиеся лица марширующих ребят, полные людей столовые, огромные кострища и пляшущих вокруг детей и взрослых. Смотрелось нелепо и неуместно. Перед глазами мелькали только пестрые картинки, а в мозгу гнойной занозой засела мысль о том, куда свернуть в следующем ответвлении и только бы в конце не ждал тупик.
Я не знал, сколько продолжалось наше бегство. Возле покрытого патиной бюста вечно живого вождя остатки сил меня покинули. Я не мог больше сделать и шага. Опершись о лысую голову, я взмолился:
--  Тим, я не могу больше. Давай передохнем хотя бы минуту.
Тимур сделал вид, что не слышит. За все время он не сказал и слова. Только пер вперед как танк. Меня начала беспокоить эта его замкнутость.
Я подошел к нему.
– Тим, если не хочешь оставаться, подай плечо. Помоги, я измотан и не могу идти дальше.
Он ударил локтем в живот. Не сильно, но от неожиданности я согнулся. Тогда Тимка двинул меня в больную ногу. Я свалился. Подволакивая ногу, попытался откатиться от сыплющихся пинков.
– Я же просил подождать, – Тимка бил по голове и почкам, но в темноте часто промахивался. Я уворачивался, но ответить не мог. – Сдались тебе эти дети. Они никто и звать их никак.
Очередной пинок пришелся на солнечное сплетение. Я закашлялся, хватанул ртом воздух, будто вытащенная из пруда рыба.
Вдруг Тимка рассмеялся. Злой раскатистый смех. Очень непохожий на его ехидное посмеивание. Он согнулся надо мной, взял рукой за волосы и глядя в глаза, плюнул. Его улыбка, неестественная в свете мобильного, походила на оскал мертвеца.
– Ты должен был сдохнуть завтра.  В теплой постельке от сердечного приступа. Плотно наевшись и увидев последний сон. Но тебе не терпелось поскорее отправиться на тот свет.
– Я же семья тебе. Как ты можешь так обидеть свою сестру?
– Сестру? – Последнее слово особенно его развеселило. – Дурак ты, Иван. Тот самый, сказочный.
И он ушел, оставив меня одного. Я отполз за постамент с бюстом, забился в угол. Накрыв телефон рукой, набрал жену. Вне зоны доступа. Слишком глубоко мы забрались. Я не знал, что дальше делать, не знал как быть.
Глянул на иконку набора. Люда в свадебном наряде улыбалась мне с экрана. Я в черном фраке, обнимал ее за талию и целовал шею. А она улыбалась. Улыбалась не мне, а своему брату, снимающему нас.
И вдруг я понял, насколько был глух и слеп. Я вспомнил, как жадно Люда выпытывала меня о банковском счете и как противилась брачному договору, на котором настаивали родители. И то, почему Тимка с таким удовольствием рассказывал о своих похождениях именно мне. Никакие они не родственники. А я не счастливый семьянин, а жертва.
Идеальная жизнь оказалась разбита на мелкие кусочки всего за несколько минут. Казалось, хуже быть просто не может, но я ошибался.
Возле самого уха я услышал:
– Кто… шшшшшшшш…

Тимур

Я отер пот со лба, приподнял ворот рубашки, пустив за пазуху немного воздуха. Жарко как в адовой печи. Хотелось пить; я знал, что такой темп меня скоро вымотает, и без воды я не протяну  пары дней. Дней? Неужели я всерьез думаю, что задержусь здесь надолго?!
Отставить, Тимур Серов. Если позволить себе хоть на секунду потерять веру можно потерять все. Я выберусь, пусть и не тем путем, каким сюда попал.
Я заметил, что туннель ведет все дальше вглубь земных недр. Такое положение дел меня не устраивало в принципе, но другого выхода не было. Здешние психи изрядно потрепали нервы. Попадаться им на глаза очень не хотелось. Поэтому придется отказаться от пути отступления.
Вдалеке неотчетливо слышался звук капели. Трубы протекают? Если так, может, есть еще один туннель, ведущий в подвал другого дома?
Затаив дыхание я пошел на звук. К сожалению, надежда оказалась ложной. Если труба и протекала, добраться до нее не представлялось возможным. Только если я не человек-паук. Мобильный высветил несколько лужиц, и когда я посветил наверх, то не увидел ничего. Почти отвесная стена терялась во мраке.
Я прикусил губу.
Спокойно, Тимур Серов, спокойно. Не теряй голову.
Не бывает совершенных людей, живущих идеальной жизнью. Иван, конечно, богатый сукин сын с бычьей шеей и добрым, словно у дровосека, сердцем. Ему с пеленок привили моральные ценности, догмы поведения. Он знал, что в жизни плохо, а что хорошо. И где он сейчас? Подыхает в темноте с вывернутой лодыжкой. А все потому, что не знает – homo homini lupus est. Молодцы римляне. Они знали цену клятвам. Они знали – чтобы выжить человек должен иметь что-то от зверя внутри себя. У Ивана этого нет.
А у меня есть. Я знал как это – прозябать в нищете и ждать. Ждать, когда подвернется шанс поменяться местами с богатенькими дурачками. И вот этот шанс настал. Режь вены, рви кадык, перегрызи им глотку, младший сержант Серов. Как тогда, в ночном патруле. Пореши всех, кто против тебя. Здесь только ты и они. Давай же, решайся.
Я выпил воду из лужи. Приложился губами к старому бетону и вылизал остатки. Организм требует воды, он ее получит.
Итак, я точно помнил, что вышел из-под арки, на венце которой громоздилась лепнина в виде серпа и молота. В этом помещении существовало еще три выхода. Два вели вниз, я видел уклон невооруженным глазом, последний изгибался змеей и вел в еще одну цепь переходов и маленьких каморок. Его я и выбрал. Возможно, это окольный путь, который выведет меня на поверхность.
Я открывал каждую встречную дверь, некоторые приходилось выбивать плечом. К сожалению, все они хранили реликты советской эпохи. Латунные трубы и гипсовые статуи. Подмоченные листовки и бумажные аппликации. Книжные полки полнились собраниями Карла Маркса. Но и это оказывалось исключением. В большинстве случаев за дверью обнаруживался недоделанный проход или мусор из отвалов.
В двенадцатой по счету каморке я нашел молоток. Какое-никакое оружие. Возможно, мне показалось, но коридор теперь вел наверх.
Жди, Люда, я иду. Заживем как нормальные люди. Больше без всей этой грязи и притворства. Уедем в Белокаменную. А там весь мир у ног. Признаться, я жутко ревновал Люду к Ивану. А вдруг она не решится? Вдруг останется с ним и плюнет на меня?  Я почти хотел задушить Ивана, и всякий раз рассказывал про наши шашни. Вызов бросал, что ли.
И вот когда мы почти сумели достигнуть нашей мечты, передо мной выросло еще одно препятствие. Спокойно, Тимур Серов. Не дрейфь. Иди к цели и сноси все преграды.
Сработал зуммер. Заряд в мобильном неумолимо стремился к нулю. Сегодня я первый раз в жизни пожалел, что не курю. Лежи в кармане зажигалка, я соорудил бы подобие факела.
Бесконечный туннель сменялся еще одним, тот разветвлялся и так до бесконечности. И чем дальше я шел, тем мрачнее становилось вокруг. Среди мусора чудились призраки и волколаки. Вряд ли ребята, которых мы искали, дошли так далеко.
Я еще раз ударил Ивана. На этот раз в своем воображении. Очень подпортил мне день. Не мог просто скончаться во сне от передозы.
Я отметил про себя, что бетон сменила твердая почва вперемешку со щебнем. Видимо, сюда работы не добрались или же средств не хватило. Я шагал по земле  и надеялся увидеть хоть лучик надежды. Просвет в камнях или надпись «пожарный выход».
Однако меня ждал сюрприз. Очередная анфилада вывела меня в никуда. Стены расступились, и свет садящегося мобильника не мог осветить все пространство. Лишь по отдельным фрагментам я догадался, что попал в пещеру. Или грот. Не знаю, как это описать.
Соляные отложения здесь переливались тысячью оттенков цвета. Сталактиты превратились в гротескные колонны, напоминающие архитектуру Древней Греции. Пол оказался гладким, как каток, даже протекторы на обуви скользили. Будь я здесь при других обстоятельствах, мог бы и залюбоваться природной красотой. Но сейчас подземные виды оставили равнодушным.
Я уже собрался было пройти мимо, как мое внимание привлек один странный контур предмета. Слишком правильной формы, слишком похожий на творение рук человеческих. Я приблизился и не поверил глазам.
Это зрелище оказалось настолько неожиданным и нелепым, что повергло в шок. А следом за ним в ужас. Волосы на голове стали дыбом, я почувствовал, что вот-вот узнаю нечто запретное, тайное, повергающее сознание в пучину безмолвного страха.
Передо мной высился идол. Передо мной стоял человек-легенда. Я во все глаза смотрел на мраморную статую самого известного человека города. Он улыбался мне отеческой улыбкой и сжимал…
От второй композиции уцелела только часть, и я поблагодарил за это бога. Ведь если бы я взглянул на это в законченном виде, рассудок мог покинуть обитель разума.
Статуя человека сжимала в крепком рукопожатии нечто отдаленно напоминающее клешню с усиками-отростками на сочленении. Описать конечность подробнее я не могу при всем желании, но чувство паники и желание убежать без оглядки усилилось  стократно.
Тем не менее, я приблизился к мраморному изваянию. У пьедестала валялось тряпье, в котором угадывались брюки и пиджак. Рядом аккуратной грудой, напоминающей пирамиду, лежали кости. Я знал анатомию так себе, на тройку, но готов зуб поставить, что наткнулся на человеческие останки.
Жертвенник? Но чему? Этому мерзкому памятнику или часть жуткого ритуала тех незнакомцев, что преследовали нас и Иваном?
Нужно было срочно покинуть пещеру, но перед тем как уйти я покопался в рванье. Рука почти сразу схватила что-то гладкое и приятное на ощупь. Я выудил из тряпья маленький блокнот в кожаной обложке.
Сегодня я пережил так много, что уже не было сил удивляться. Однако первая же запись выбила почву из-под ног. В нижнем правом углу на прессованном картоне уверенной рукой  вывели:
«Собственность Антона Петровича Лящова».

Иван

Глаза понемногу начали привыкать к темноте. Я видел очертания предметов и уже не натыкался на радиоприемник, баян или пику с приделанным к ней флагом и коммунистическим девизом на атласе.
Сотовый не включал, боялся привлечь таящихся в темноте тварей. А ведь несколько часов назад был уверен, что без света пропаду.
Крался в темноте как вор. Непривычно это – чувствовать себя слабаком и неудачником.
Почему твари во тьме меня не тронули, наверное, так и останется загадкой. Я толком и не смог ничего понять. Только ощутил, как в шаге от меня проносятся неясные силуэты. Возможно, их  больше интересовал Тимка. Убегал он шумно. Теперь, прячась по углам, я это понимаю.
Сердце словно выдавили – я до сих пор не мог поверить, что вся моя жизнь оказалась фарсом, поводом нажиться на чужих деньгах. Я верил ему как брату. А Люду любил. Всей душой, всем существом.
 А что теперь? Планету с дурацким названием Земля осветила звезда Полынь, и я тону в горечи.
Некоторое время я пытался идти наугад. В густых сумерках совершенно потерялось чувство ориентации. К сожалению, я слишком поздно понял, что иду не в том направлении. Бетон и кирпич закончились, я шагал по плавленому камню. Попробовал вернуться назад, но так и не нашел хода, из которого вышел. Оставалось только одно – идти вперед и надеяться, что какой-нибудь отросток каменного мешка выведет меня наружу.
Дыхание стало неровным. Стены давили, прессовали в едва шевелящийся комок. Казалось, нервы готовы лопнуть от напряжения – я замирал от любого шума и шороха. Отчаяние. Отчаяние и страх. Вот что заменило мне веру в себя и уверенность в завтрашнем дне.
И когда я готов был оставить все попытки, свернуться калачиком прямо на холодной земле, случилось невероятное. Я услышал всхлипы. Вполне отчетливое сопение и сдавленный плач. Не хрип, не шипение неведомого существа. Где-то недалеко прятался человек. Девушка.
Я напряг слух и, ориентируясь на звуки, пошел навстречу. Девушка пряталась в неглубокой трещине. Подросток в рваных джинсах, с накинутым на голову капюшоном. Она забилась в нее как ящерица, и тихо плакала, зажимая ладошками рот. Заметив меня, девушка вскрикнула и попыталась заползти еще глубже.
– Тихо, тихо. Мы… я пришел спасти тебя. Я МЧСник, твоя подруга все рассказала. Ну ладно, успокойся, все будет хорошо.
Девушка покачала головой, ее трясло. Что-то с нервами, наверное. Еще бы, после таких походов люди в психушки и попадают.
– Ты знаешь, откуда пришла?
Она не знала. Я хотел ее обнять, успокоить, дать выплакаться в плечо, но чуть не получил камнем по голове. Девушка явно не в себе.
– Где твои друзья?
На этот раз она ответила, сложила ладошки в подобие рупора и просипела:
– И-их схватили.
– Кто?
– Ш-ш-ш.
Это в разъяснениях не нуждалось. Таящаяся в темноте мерзость все же добралась до ребят.
– Они живы?
– Коля, – девушка всхлипнула. – Его первым. Дальше не смотрела. Убежала, не креп-пкие веревки. Они найдут меня.
– Не найдут, мы выберемся отсюда, понимаешь?
– Найдут, они хорошо умеют н-находить. Ш-ш-ш.
Она зажала рот руками и замерла.
В неожиданно наступившей тишине я отчетливо разобрал клацанье. А вслед за ним и хриплое шипение. Твари выследили нас.
Девушка заскулила.
– Тихо, они близко.
Девушка забилась в моих руках. Я пытался заставить ее замолчать. Но страх сделал из нее животное. Девушка расцарапала мне лицо и с воплем убежала прочь.
Я должен был попытаться ее остановить, образумить, окрикнуть или же хотя бы обозвать крепким словцом. Вместо этого я молча втиснулся в углубление. Привычно захлопнул рот на замок и затаил дыхание.
Твари пронеслись даже не обратив на меня внимания. Они преследовали визжащего подростка. Крики. Они не прекращались очень долго. Что нужно сделать с человеком, чтобы заставить его так истошно кричать?
Но слушая этот кошмар, я вдруг осознал, чего хочу больше всего. Не вернуться в беззаботное прошлое с лучшим другом-напарником и сексапильной молодой женой, греющей каждую ночь постель. О нет.
Я хотел жить. Банально жить, дышать, говорить в полный голос, видеть дневной свет, не прислушиваться к чужим шагам. И для этого я готов пойти на что угодно.

Тимур

Не упав лишь чудом, я вскарабкался на уступ. Втиснулся в каменную кишку, прополз еще несколько метров внутрь. Свет от мобильного здесь не заметят. Можно немного передохнуть. И ознакомиться с тем, что попало ко мне в руки.
Антон Лящов не был великим писателем, даже не мнил себя таковым. Среди его записей много места занимали сухие сведения о народах, с которыми ему довелось пообщаться. Графики, экстраполирующие что-то на что-то. Я пролистал половину дневника, прежде чем наткнулся на действительно важные сведения. К сожалению, очень много текста испортили бурые пятна. Но даже с этими обрывками я знал, о чем идет речь:
…
В не сомнения поразительно. Казалось бы, тупиковая  вет… была обнаружена именно здесь, под мегаполисом… После доклада Л… Гребенщекову, было постановлено снарядить экспедицию, в ходе которой будет налажен контакт с данной ци…
…
Существа, или же Homo Arthropodis, как я их про себя величаю (заметка – подать заявку об официальном наименовании в научное сообщество. Срочно!!!), оказались крайне дружелюбными и способными к изучению нашего языка. Продолжаем исследования… Гребенщеков не спешит докладывать госсекретарю. Говорит, что не хочет торопить события. Подозреваю его в своекорыстии. А ведь еще член КПСС…
Далее шли размышления о строительстве музея – Дома Дружбы Братьев по Разуму, хотя через несколько страниц Лящов одумался и сократил название до произносимого. О накладных расходах, как проходил отбор научных сотрудников, о конкурсе скульпторов и о том, какие проблемы вызвала доставка статуи в нужное место. И еще немного – о секретности, в какой происходили события. Лящов вступил в открытую конфронтацию с начальством, боясь, что его отстранят от работы. Все поставил на карту. И теперь его карьера висела на волоске. Через полгода должно было свершиться официальное разглашение тайны и через неделю – открытие дома Дружбы народов.
Следующие страницы слиплись, я попробовал отрывать их по одной, но текст  превратился в нечитаемое месиво. Мобильный завибрировал, сигнализируя о том, что нуждается в зарядке. Нужно поторопиться, если хочу успеть до того, как он сядет.
…большинство. Те, кто не сопротивлялся, попали к ним в плен. Лучше бы они умерли. Я, советский человек, пишу здесь и сейчас, лучше бы эти люди умерли.
Почему я тогда не разгадал их планы? Как мирные намерения могли обернуться полной катастрофой? Не знаю. Не хочу знать.
…
Вырвался из кошмара, долго бежал во тьме, но нашел путь наверх. Напишу потом…
Ход завален. Наскоро, кустарно. Залили бетоном. Еще сырой, но уже крепкий. Не пройти. Нас замуровали здесь живьем. Будь ты проклят, Гребенщиков. Никто не узнает о нас. Секретность на высшем уровне. И даже не отомстят, не вырежут гнилое семя. Он и другие боятся потерять власть. Такой провал… Будь ты проклят, Гребенщеков.
…
Я жду своей участи здесь…. Возле памятника, возле символа дружбы и братства. Они убили здесь нескольких, приносят в жертву, как водится в примитивных племенах. Жаль, что я не верующий, может бог и помог бы мне выбраться. Будь я христианином, то помолился бы за души тех, кто остался внизу. Эти чудовища пожирают нас, мужчин. Я знаю, что в Африке еще есть похожие племена. Но вот женщины… Их будут держать как маток, вступать с ними в половые отношения и выращивать детей себе на пропитание. Вкусно, говорят они, если я правильно понимаю их язык.
…
Возможно и раньше они охотились на нас. Не знаю. Не хочу знать. Но догадываюсь. Догадываюсь о причине неудачи. Менструация, этот запах пробуждает в них зверя. Простите меня.
…
Они идут, шепчут знакомые слова, но вкладывают в них совершенно другой смысл. Я заслужил такую участь. Так мне и надо…
…
Как же там начинается эта молитва? Боюсь сказать вслух, пишу на бумаге в темноте. Как же низко я пал…
Отче наш, сущий на небесах!
 да святится…

Записи закончились. Как и жизнь Лящова.
Я спустился вниз и наугад выбрал туннель. Время тянулось вязко, как желе. Я бродил в липкой пустоте. Один на один с темнотой. И ждал, когда же со мной случится то же, что и с профессором.
Сопереживал ли я ему хоть чуть-чуть? Возможно. Он как-никак человек. По крайней мере, я понимал его амбиции. Но вот цена за славу… Стоила ли она того? Не знаю. Боюсь почувствовать себя скотиной.
Чушь. Выбрось из головы, Тимур Серов. Главное – выбраться живым. Вернуться к Люде, обнять ее и уехать. Только ты и она. Навсегда.
Воздух стал влажным, земля осклизлой. Возможно, я близко к канализации или трубопроводу. Я не позволил надежде угнездиться в мыслях. Только холодный расчет. Я буду держаться той стороны, что гуще всего поросла лишайником. И поворачивать только налево. Так вроде бы учили в детстве, если потерялся в лабиринте.
 Только не слишком радуйся, Тимур Серов. Потому что если окажешься в тупике,  можешь отчаяться. Тогда конец.
Через несколько поворотов мне снова показалось, что дорога идет под уклон, только на этот раз я поднимался вверх. Хороший знак! Я ускорил шаг. Без устали водил мобилой по сторонам, надеясь увидеть следы человеческой работы. Если бы только удалось вернуться в подземелье дома Дружбы народов. А дальше я найду засечки, оставленные детьми и по ним выберусь, выползу, вкарабкаюсь наверх. Обломаю ногти, зубами вгрызусь в грунт, но поднимусь.
Так я повторял про себя слова, проводя нехитрый психотренинг. Простая задача, легче легкого. Давай, Тимур Серов, действуй!
Но ни через полчаса, ни через час я не вышел к совковым застройкам. Все чаще попадались тупики. Вариантов выбора ведущих наверх ходов становилось меньше и меньше. Поневоле приходилось возвращаться и пытаться найти менее быстрые пути.
Я затылком ощущал чужое дыхание, чудился цокот дьявольских когтей, и паника сдавливала горло. Тогда я застывал на месте и считал до пяти. Мысли приходили в порядок, сердце не билось так сильно, и когда прислушивался более внимательно, не слышал ничего.
Почти ничего.
Ту-дух-ту-дух. Ту-дух-ту-дух.
Не может быть.
Ту-дух-ту-дух. Ту-дух-ту-дух.
Я пошел на знакомый шум, потом приложил ладонь к земле. Слабая, но заметная вибрация. Вот оно, мое спасение.
Я рванул вперед, словно заправский спринтер. Колеса по рельсам, колеса по рельсам! Неужели я так радуюсь подземке? Ха, твою мать, да! Радуюсь и есть от чего!
Забывшись,  чуть не упал вниз с откоса. Я вышел к очередной пустоте в земной тверди. Метрах в трех подо мной виднелись острые камни, почти завалившие лазейку. Я и не заметил бы ее, если бы не свет фонаря. Жирный, желтый как плавленое золото свет вспарывал надоевшую темноту. Вот оно!
Так близко от меня. Я стал осматриваться в поисках уступа, чтобы спуститься, но везде оказался гладкий камень. Нужно искать обход.
Внезапно в спасительной норке мелькнула тень. Я моргнул и посветил туда. Кто-то карабкался по моему ходу!
– Эй! – крикнул я и неизвестный оглянулся.
Иван! Выжил. Невероятно.
Он хрипло засмеялся и двинул плечом в лаз. Посыпались камни. Иван отползал все дальше и бился о стену, вызывая обрушение. Камни могли придавить его. Он наверняка обезумел.
– Стой! Не делай этого!
Безумец отсекал мне ход на поверхность и времени на раздумья не осталось. Я сиганул вниз.
Острая боль в ногах и груди. Кажется, я слышал треск. Что-то сломал, но это пустяки, главное успеть выбраться до того как настанет шок. Я пополз вперед. Осколки горных пород резали руки, царапали щеки.
– Иван, погоди. Послушай меня. Я не прав. Люда любит только тебя. Она всегда любила только тебя. Иван, пожалуйста.
Иван успел. Под его плечом лаз завалило. В пыли, среди падающих камней и кусков глины я увидел его лицо. Нечеловечески ощерившееся, зрачки затопили почти весь белок глаз, а его губы, часто плотно сомкнутые после того случая с крысами, сейчас были раздвинуты в улыбке. Иван умер. Его поглотил таящийся глубоко внутри Зверь, оказавшийся намного сильнее меня.
Меня не завалило только чудом. Отполз назад. Откашлялся. Сплюнул пылью и песком. Во рту стоял металлический вкус.
Нужно двигаться, искать другой путь, но сил уже не осталось. Только усталость и боль. И сожаление. Люда, я подвел тебя.
К самым удачливым смерть приходит во сне. Мне не повезло. За мной пришли они.
– Кто… ш-ш-агает…
Я ткнул мобильным перед собой. Слабая подсветка выхватила из мрака ужас. Вывернутые под немыслимым углом суставы, выпирающие вперед когти длиной с ладонь и занимающие пол головы пасти, в одной из которых застрял пук волос.
Молчать, Тимур Серов. Они не услышат твоего крика. У тебя есть молоток, еще поборемся. Сержанты не плачут. Сержанты не паникуют. Сержанты не знают слова «страх».
Мобильник пискнул и умер. Последнее, что я видел – окровавленная тряпка, прилипшая к покрытой хитином груди. Немая пародия на символ дружбы. Поддавшись  наитию, я сказал:
– Дружно в ряд…
– Пионерский наш-ш-ш отряд, – ответила темнота.

Иван

Даже толща камня не смогла поглотить жуткий предсмертный крик.
Я улыбнулся, глядя на пробегающую крысу. Я больше ничего не боялся. Я знал, почему твари не тронули меня. Тьма и есть я. Что может напугать страх?
Мимо пронесся поезд. Обдал порывом прохлады. Я чувствовал. В нем теплится жизнь. Такая тихая и спокойная. Мне никогда не вернуться к ней.
Вышел на станцию. Как по волшебству завибрировал сотовый. Десять пропущенных вызовов от жены.
Поднялся на парапет. Люди не замечали меня. Суетились, спеша на работу. Охрана зевала и чесала затылки. Всем плевать, что недалеко зверски убиты люди.
Я взглянул на часы у входа. Половина седьмого утра. Прошла всего одна ночь, но я знал, что потерял там внизу целые годы. Но что еще удивительнее, я знал, где находился. Всего за десять минут добрался до места, где припарковал свой BMW.
Квадратный километр, может меньше. Я выживал, спасался, прятался, бродил и петлял всего на одном квадратном километре! Как это глупо и бессмысленно теперь.
Дома Люда набросилась на меня словно мегера.
– Ты где шастал? Целую ночь пил что ли? Или по бабам ходил? Только не говори, что искал детишек? Не поверю, а ну стой, куда пошел! Ты… Тима с тобой был? Я ему звонила, но он вне зоны доступа. Ну, говори же, что стоишь как истукан!
– Со мной, конечно же, – ответил я и улыбнулся. Теперь я знал, чего хочу больше всего. – Мы нашли детей. Все хорошо. Но… нет, не хочу лишать тебя такого удовольствия. Люд, ты просто обязана увидеть. Просто невероятная находка! Тимка сейчас там. Поехали, покажу.
Она недоверчиво нахмурилась. Какое-то мгновение казалось, что не согласится, почувствует подвох. Но прошла секунда и жена просто пожала плечами.
– Ну, поехали. А далеко это?
– Нет. Совсем близко. Знаешь Сокольничую улицу? Там еще стоит старая развалина под снос. Как ее… Ах да, дом Дружбы народов…