Горец

   Молодой мужчина закончил читать томик стихотворений Михаила Юрьевича Лермонтова, с сожалением улыбнулся и подумал: "Красиво написано, очень красиво и очень романтично, но…не зря ведь кто-то мудрый сказал, что о людях надо судить прежде всего по их делам, а уже потом - по их словам. А по делам…он был убийцей горцев на службе у императора…"

     Мужчина закрыл книгу и отложил её в сторону. Он был потомком горцев с Кавказа, представителем шапсугского колена адыгов, называющих себя "адыгэ" и известных в мире под именем народа черкесов…

      Он родился и жил далеко от исторической родины, Так сложилось, что его далёкий предок, чудом оставшийся в живых один из всего аула, нашёл пристанище в землях Османской Империи, а затем, в поисках работы или собственного клочка земли, оказался в подмандатной туркам Палестине, осел и обзавелся там новой семьёй, связав свою судьбу с черкешенкой из шапсугского рода, семья которой вместе с несколькими другими семьями, бежала из покорённого Российской Империей Кавказа.

   Так в нижней Галилее, совсем рядом с Назаретом, где когда-то Ешуа, ставший Иисусом, был отцом новой религии, возникла небольшая, но дружная деревня Кфар Кама, а в нескольких десятках километрах севернее от неё - в верхней Галилее, возникла деревня поменьше - Рейхания - пристанище черкесов из рода абадзехов.

   Османская Империя пала и турок сменили англичане, а в 1948 году на исторических землях древнего Израильского царства родилось Государство Израиль.

   Когда со всех сторон на Израиль напали арабские соседи и началась Война за Независимость, некоторые семьи черкесов бежали от войны в соседние страны: в Сирию, Ливан, Иорданию, но многие остались.

    Остались и не пожалели, поскольку после победы Израиля, здесь, на Святой Земле, они сохранили свою самобытную культуру, язык, традиции и обычаи, и получили равные со всеми права…

   Отношения между евреями и черкесами и при османах, и при англичанах, и в современном Израиле всегда были хорошими. Это был союз, построенный на взаимном уважении и доверии.
Способствовал этому и уникальный свод законов и правил достойного поведения во всех сферах жизни общества "адыгэ хабзэ" - код чести черкесов.

    С 1956 года черкесы начали служить в израильской армии и стали неотъемлемой частью страны во всех сферах деятельности.

   Молодой черкес подошёл к открытому окну и посмотрел на Галилейские горы. Они были похожи на горы Кавказа.

   Он владел родным черкесским языком, а также ивритом, арабским и русским. Его молодая жена была родом из России, из рода шапсугов. Мужчины его деревни часто женились на черкешенках из других стран, чтобы их род продолжался и не было кровосмешения с родственниками…

…Его род и вся его династия могли оборваться, закончив своё существование от одного взмаха шашки…, но этого не произошло, так как та самая казацкая шашка из эскадрона его императорского величества, славно поработавшая над жителями горного аула шапсугов и изрядно затупившаяся после нескольких десятков голов, шей и спин, пришлась по шапке его прародителя, глубоко повредив голову, но не пробив череп. Потерявший сознание горец был последним оказавшим сопротивление, а его густо залитые кровью лицо и белая меховая шапка из овечьей шкуры, были в глазах палачей свидетельством его верной смерти…

   Когда ускакал офицер, а за ним, весь до последнего, и военный отряд, когда стих последний хрип застреленного джигита с кинжалом, последний стон заколотого саблей старика с ружьём и последний вздох зарубленного казацкой шашкой мальчишки со сжатыми кулаками , раненый горец начал медленно приходить в себя…

…Из живых, он остался один из своего аула, вернее, он и его конь, ускакавший и спрятавшийся от пальбы, криков, огня и дыма сожжённого селения…непокорного аула непокорных горцев…

   Он пришёл в себя и сразу почувствовал на своём запёкшемся от крови лице щекотание шершавого конского языка. Конь громко фыркал и теребил его голову своими  губами, словно пытаясь привести хозяина в чувство, а когда горец наконец-то открыл глаза, ему показалось, что из глаза животного скатилась слеза…

   Шли дни, недели и долгие месяцы…
На горных дорогах снова заблестели эполеты офицеров, начищенные пуговицы солдатских мундиров и холодная сталь стремян под сёдлами всадников эскадрона его императорского величества.
Когда были уничтожены последние из непокорных и опасность наткнуться на кочующего воинственного горца или получить пулю с верхушки скалы, из кроны дерева или из какой-либо другой засады, окончательно миновала, солдаты перестали сопровождать офицеров постоянно, и те выезжали на охоту или на прогулку верхом самостоятельно.

   Он вернулся…он и его конь…Он знал, что вернётся, ему просто нужно было время, чтобы оправиться от ранения и окрепнуть.

     Горец приподнял над бровями белую, со следами старой уже почерневшей запекшейся крови, меховую шапку, и прищурился. Последние недели, он приходил на этот участок дороги каждый день задолго до рассвета, внимательно оглядывал скалы, часами молча ждал появления всадников, смотрел на восходящее солнце и о чём-то сосредоточенно думал. Когда всадники скрывались из виду, он шёл к своему спрятанному в скалах коню, садился на него и возвращался в свою маленькую скромную саклю отшельника высоко в горах, чистил ружьё и, долго целясь, делал всего два выстрела по мишени. Затем, проверив результаты выстрелов, отливал две новые пули, и охладив их, аккуратно укладывал их по одной справа и слева в газыри - патронташ с готовыми зарядами для ружья на груди его "черкески". В каждом газыре была взвешенная мера пороха, пыж, пуля и второй пыж. Газырь закрывался кусочком шерсти. Таким образом, заряд всегда был готов к применению. Вскоре и порох, и металл для пуль закончились…

   Горец погладил рукой легкий приклад старинного кремниевого ружья. Это было оружие его отца, спрятанное в охотничьей хижине высоко в горах и единственное ружьё, которое уцелело после уничтожения его аула…

   Старик-кабардинец, хорошо знавший ещё его деда и умевший хранить секреты, достал для него пороха. Молча отдав мешочек с порохом и небольшой кусок свинца, он обнял черкеса и, простившись с ним, так же молча благословил его, глядя вслед ускакавшему горцу…

…Когда на дороге появились два всадника, солнечный диск едва выглянул из-за гор. Кони шли шагом, а их хозяева громко и беззаботно болтали. Вскоре за ними появились ещё двое верхом: то ли ординарцы из солдат, то ли казаки для охраны. В свете первых солнечных лучей заблестели золотые эполеты гвардейского подполковника, китель которого был распахнут и лишь наброшен на плечи поверх белой рубашки, чтобы согреть уже немолодого мужчину холодным ранним утром в горах. Золотые эполеты нагло блестели на солнце, как-будто дразня и приглашая горца: "Давай, убей меня! Убей!"

   Рядом с подполковником, в белоснежной рубахе и на красивом белом коне, ровным верховым шагом шёл молодой офицер. Его безупречная осанка, светло-русые ухоженные усы и такие же светло-русые, с самого утра аккуратно причесанные волосы на непокрытой голове, говорили о дисциплине, педантичности и военной выправке их владельца.

   Горец узнал обоих и, хотя на его лице не дрогнул ни малейший мускул, мысленно он улыбнулся и подумал, что судьба привела к эшафоту этих двоих вместе не зря…Перед ним встали образы его родных и близких, зарубленных шашками…Он крепче прижался щекой к прикладу ружья и прищурил глаз.
    Да, он узнал их обоих: отца-подполковника, отдавшего приказ вырезать его аул, и сына, приехавшего в часть только недавно, но готового выполнить любое поручение командования…
   
    Солнце медленно поднималось из-за скал, но горец медлил. Выбранная им позиция была удобной и по расстоянию, и по условиям местности: яркий солнечный диск поднимался из-за его спины и ни он сам, ни вспышка от первых одного-двух выстрелов не могли быть замечены в ослепляющих лучах восходящего солнца. Он мог убить обоих, а может, если повезёт,  даже всех четверых. В его газырях было ровно четыре заряда и, будучи отличным стрелком, он мог бы уложить всех…
   Он посмотрел на подполковника через прицел ружья и подумал:
"Если я убью его, ничего не изменится…он успел отдать свой приказ и моего аула, всей моей семьи больше нет…"
    Горец перевел ружьё на молодого всадника рядом. Белоснежная  рубаха нагло взывала: "Вот я, единственный сын убийцы, такой молодой! Лучше убей меня и прерви весь его род, а отца оставь жить и страдать, медленно умирая в горе и слезах по сыну…"

   Он крепко сжал зубы и с трудом боролся с учащённым дыханием.
   Он был горцем. Он почитал имама Шамиля и никогда не прибегал к кровной мести, но эти неверные убили всю его семью, попрали весь его род, совершили множество грехов, а может,...совершат ещё больше…
   Его указательный палец нашёл гладкую выемку курка и приготовился нажать на него. Белая рубаха молодого офицера была в прицеле на уровне сердца. В ружьё был загнан особый заряд, где пуля была "с ремешком" - изобретением горцев, когда в отлитую раскалённую, но уже остывающую пулю вставляли ремешок из грязной кожи, чтобы после попадания рана врага загноилась и любое ранение стало смертельным…

   Он затаил дыхание и приготовился свершить акт кровной мести, отправив пулю в грудь сына своего врага, но что-то остановило его. Внезапно он вспомнил старика-кабардинца, вспомнил, что остались те, кто не смог убежать, кто сложил оружие и сдался, когда их маленькие селения столкнулись с крупными отрядами регулярной армии Империи…Что будет с ними, если он выстрелит? Какая участь будет уготована им - оставшимся на покорённых землях, если он выстрелит и убьёт самого дорогого тому, кто явился посланником самого Шайтана?...Какие карательные акции против горцев могут вновь возобновиться на этой земле после всех тех месяцев затишья, пока его здесь не было?...И не сотрут ли с лица Земли окончательно тех немногих оставшихся?..
Здравый ум сдерживал его порыв, но горячая кровь горца в бешенстве пульсировала в нём,  разрывала его сердце, а указательный палец напрягся и обвил курок ружья мёртвой хваткой.

   Солнечный диск уже почти полностью вышел из-за скал, а четверо всадников, один за другим, скрылись за перевалом.

    Горец отложил ружьё и совершил намаз. Закончив молитву, он посмотрел на небо и произнёс:

"О великий и премудрый Аллах, спасибо тебе за мою жизнь и дай мне силы начать всё с начала!...И...дай мне память не забыть и передать потомкам всё то, что выпало на долю моего народа!"...

   Долгие месяцы он и его конь будут идти туда, где возродится новая семья народа адыге из колена шапсугов, и где дух свободной Черкесии навсегда останется в памяти поколений их потомков.

**************************