В четверг по вечерам

Если бы это условие поставила Людмила, он отмахнулся бы и не подумал исполнять: покипятится и остынет, а остыв, как и тогда, отстанет. Но мать Людмилы была женщиной иного сорта: она, спохватившись вдруг, с боем вырвала у дочери его адрес, пришла и с порога высказала все, что хотела. В итоге, на удивление Родиону, получилось, что всего-навсего он обязан раз в неделю, в определенный день и час, являться к сыну и проводить с ним время, как тому вздумается. «Мы,— сказала Майя Артемьевна,— не требуем от вас алиментов — не нуждаемся, мы не заставляем вас записывать Максима на вашу фамилию — у нас и своя не хуже, но вот видеться с ним вы теперь будете, и посмейте только хоть раз, как сейчас договоримся, не прийти!» Он подумал немного и согласился: «Хорошо, в четверг, после пяти». «Значит, в семнадцать тридцать,— подхватила Майя Артемьевна.— Как раз и у Людочки — курсы шитья, ей, да будет вам известно, встречаться после всего, что случилось, тоже не хочется». «А что особенного случилось?— намерился уточнить Родион.— Людмиле, в ее двадцать семь, до смерти захотелось иметь ребенка, я помог»,— но под суровым взглядом пожилой женщины осекся: конечно, надо было предвидеть самому, чем их короткие встречи окончатся...
В первый четверг с прогулкой не повезло: после полудня пошел мокрый снег, и они с Максимом остались дома. Майя Артемьевна предполагала такое, вызвала такси и уехала к подруге, которую «век не видала», напомнив Родиону, что Людмила придет в десятом часу, а сама она постарается быть раньше дочери.
Они сели друг против друга — впервые наедине — и надолго замолчали. Максим смотрел на него серыми, слегка удивленными глазами, опушенными длинными ресницами, и выражение его лица постепенно менялось. Наконец он нахмурился, перевернулся на живот, сполз с низкой кушетки, встал, нащупав носочками пол, и резко побежал. Родион поднялся, не зная, как ему быть, спросил:
— Ты куда настропалился?
Максим не обернулся и исчез за дверьми. Вернувшись на свой стул, Родион устроил на коленях большие, в прожилках руки и стал ждать, когда Максим появится. Больше ему в этом доме заняться было нечем, разве включить телевизор...
Через некоторое время в соседней комнате раздался звук разбитого стекла и возглас:
— Ай!
— Ты чего натворил там?— строго спросил Родион с порога, потом увидел осколки бутылки, лужу воды и ветку клена с зелеными листиками. Максим виновато и огорченно вздохнул и взялся собирать кусочки стекла.
— Ну нет, брат, ты свое уже сделал, отойди теперь!
Родион нашел веник, смел стекло, вытер воду,  поднял и хотел выбросить в ведро ветку.
Максим испугался:
— Нет!
— Подумаешь, ботаник нашелся,— сказал Родион тем же строгим голосом.— Ну, а куда ее?
Максим отозвался эхом:
— Куда ее?
— Да, подскажи, брат. Я тут — гость.
Максим повертел головенкой, постоял среди комнаты, оттопырив нижнюю губу, увидел в буфете пустую вазочку, ткнул в ее сторону пухлым пальчиком.
— Давай?..— попросил.
— Ну, давай. Только кто после отвечать будет?
Максим задумался, внимательно посмотрел на Родиона, потом кинулся к табурету, потянул его за собой, вскарабкался, открыл дверцу буфета.
— Ишь, какие мы гордые,— усмехнулся Родион, тотчас вспомнив приход Майи Артемьевны с ее ультиматумами.— Ладно, сам я.— Снял Максима с табурета, удивившись, что мальчишка уже что-то весит, не как в прошлый раз, когда Родион увидел его впервые: был он тогда крошечным сморщенным красным тельцем — и только. Налил воды, опустил веточку, отряхнул руки.— Больше не смей лазить!— велел.
Максим насупился, глянул и потопал назад, к кушетке, прихватив по пути какую-то свою затрепанную книжку. Родион последовал за ним:
— Читать, что ли, будешь?
Максим опять поднял на него быстрый взгляд и тут же уткнулся в раскрытые странички. Пыхтя, начал:
— Ко-ро-ва пи-ла мм... молоко.
— Пила молоко кто? Корова?— усмехнулся Родион, но тут же почувствовал неловкость: откуда малому знать буквы, придумывает. Сел рядом на кушетку, заглянул в книжку: конечно же — телок. Да и текста нет такого — стихи, совсем о другом. Спросил:— Ты ее в глаза видел, корову? Нет? А я, брат, в селе вырос, там и коров, и коз, и кабанов и всего прочего — табуны... Да... Зачем я уехал, не знаешь?
Максим серьезно задумался, ответил:
— Нет.
— И я не знаю. Жил бы там, горя не знал: свой дом, старики, речка, лес — праздник души. А тут что? Квартиру снимаю, работа нудная...
Максим вслушивался, внимательно покачивая головой, вздыхая, будто понимал что.
— А ты—«корова»... Телок это, брат.
Максим не согласился.
— Корова.
— Я же объяснил — телок!
— Корова пила мм...молоко,— твердо произнес он.
Родион усмехнулся:
— Ну  и   упрямец.   Лгунишка   ты,   брат,   и   упрямец.
— Мм...молоко кислое,— сказал Максим и настойчиво заглянул Родиону в глаза.— Ки-ислое,— сделал он гримасу и поджал губы.
— Хоть соленое,— отмахнулся вдруг Родион.— Мне- то что.— Ему надоело спорить и надоело сидеть без дела. Однако  не дрова  же  рубить идти,  еще  подумают,  что выслуживается. «Не-ет, хорошие, нет, правильные, алименты я сам вам стану выплачивать, это ерунда — алименты,  с кем  не бывает,   а  остальное — как  пожелаю. К сыну прийти пожелаю — приду, куплю ему самосвал или мячик и — приду, без всяких условий, да, так вот, умники!»
Максиму сказал, не остыв еще от мыслей:
— Лег бы ты лучше поспать, брат. Гляди, как хмуро на улице.
— Не-ет,— покачал головой Максим и отбросил книжку. Глянул вдруг лукаво и опять исчез в соседней комнате.
Родион предупредил:
— Ничего там не трогай, а то!..— хотел сказать «выпорю», но остановил себя вовремя: какое он право имеет на парнишку? Да и воспитывать — не его тут дело. Включил телевизор, устроился на кушетке поудобнее, взглянув на часы и отметив, что полсрока уже прокоротал. Начал смотреть с середины какой-то фильм.
Максим вернулся с тюбиком зубной пасты в руке и с перепачканными ею щеками. Родион повернул голову на шаги, не сразу сообразил, что тот сделал.
— На,— протянул ему Максим тюбик.— Вкусно.
— Ты что? Ел ее?
Максим спрятал за спину тюбик и прикрыл ладошкой рот.
Выплюнь! Немедленно! И вымой рот!
— Не-ет!— засопротивлялся Максим, а когда Родион отнял пасту, всхлипнул горько и заплакал.
— Здравствуйте вам!—изумился Родион.— Слюни какие распустил. Плакса!
После мытья рубашка на груди у Максима оказалась мокрой. Родион спросил, где найти другую, но Максим не хотел разговаривать с ним и тогда пришлось взять его на колени и, расстегнув свою, укрыть, прижав ладонями, чтоб согрелся. Максим несколько, раз норовил выбраться, но Родион не пускал, и тогда он утих и тоже принялся смотреть кино. Когда на экране раздались выстрелы, Максим вздрогнул, засопел и поднял к глазам руки, чтобы укрыться, но Родион перехватил их, усмехнувшись:
— Трусишка. Надо все знать, чтоб мужиком вырасти.
Люди на экране целились в волка. Целились в голову, чтоб не повредить мех. Максим не выдержал:
— Не надо.
— Что?
— Собаку! Не надо!
— Это волк.
— Не надо!
Раздались выстрелы, и Максим, ахнув, закрыл глаза ладошками.
— Тебе что, жалко?— заглянул в его лицо Родион. Максим сопел.
— Жалостливый, смотри-ка.— И выключил телевизор.
А снег все шел и ложился на набухшие почками ветки, на островки зелени, и Родион подумал, что снег теперь — это уж совсем не по времени.
С утра следующего четверга Родион стал думать о Максиме. «Куда сегодня повести? День солнечный, можно в зоопарк или кинотеатр. Нет, кино — отставить, еще не известно, что там будет, вдруг — убийство, на весь зал разревется». Родион вспомнил волка, опять удивился: «Ишь, сердобольный какой парнишка получился. В кого бы? В Людмилу, что ли?» Он не знал ее по-настоящему: ну, встречались, ну, не из уродок, а какая сердцем — надо ли было?
Повел Максима в зоопарк: звери все тут живые, сытые, игручие, смотри — радуйся. Максим радовался, ахал, круглил глаза, хлопал в ладоши. На него оглядывались, улыбались.
От клетки с медведем Максима было невозможно отвести. Не мигая, распахнув глаза и приоткрыв, как галчонок, рот, он что-то запоминал, что-то осмысливал. Родион ждал, наблюдая, усмехался, потом оторвал от земли, поднял над головой и устроил себе на плечи, чтоб лучше было видно тому.
Молодая женщина с такой же, как Максим, девочкой сказала:
— Видишь, доченька, какой сынок у дяди — не капризничает. Вот папа и взял его на руки. Некапризных все любят. Правда?— призвала она на помощь Родиона. Максим посмотрел в их сторону.
— Правда,— сказал Родион.
— Ты про меня?— раздалось сверху.
Родион  вместо ответа  подбросил   плечами  Максима, но тот повторил:
— Ты про меня?
— Ну, а про кого еще?— и почувствовал, как на голову его легли теплые ладошки,  а  ноги  у  шеи  сомкнулись.
Что-то легко колыхнулось в сердце Родиона, захотелось быстро пойти, побежать, чтоб у Максима дух захватило, чтоб он залился смехом и еще сильнее припал к нему всем телом.
— Максим, а Максим? Ты когда-нибудь видел живого крокодила?— спросил он веселым голосом.
— Не-ет!— Той же интонацией отозвался   он.
— Усталые, они ели булочки и запивали лимонадом, сидя в маленьком уютном кафе за воротами зоопарка. Максим то и дело поднимал темные бровки, делал изумленное лицо и, не прожевав как следует, продолжал восхищаться:
— А медведь — во!— сутулился, втягивал голову в плечи и мотал головой.
Родион кивал:
— Хороший зверь, мощный.
— А цапля — во!— поджимал под собой ногу Максим и просил Родиона заглянуть под стол.
— Точно!
— А на крокодиле я ездил? Да?— просяще и лукаво смотрел Максим, и Родион, уже больше не обзывая его лгунишкой, соглашался.
— Ездил.
— И на тигре.
— Ага...
— В сквере, возле дома, Максим увидел большую пушистую собаку. Она подошла и попробовала лизнуть мальчика в щеку.
— У-ф!— погладил ее по пятнистому боку Максим и прижался к руке Родиона. Странное дело — он понял без слов:   подхватил  сына   под  мышки,   занес  над  собакой и посадил ей на спину.
— Но-о!— счастливо вскрикнул Максим  и тихонечко тронул собаку ногами. Но та была умницей и не бросилась вскачь: шла и шла себе, чтоб Родион мог поддерживать мальчика, только оглядывалась и виляла хвостом. «Так,— подумал Родион о себе,— так, так, брат: чего-то раскиселился. Гляди, не вышли бы тебе все эти прогулки боком».

— Пап!..А где  зайка был?— задрав голову вверх, спросил Максим и раскачал руку Родиона изо всех своих силенок.
— Где был? – Родион вспомнил, что они, и правда, в прошлый раз не видели  зайцев в зоопарке. 
— Где? – быстро переспросил Максим.
— В лес убежал. Домой.
— Расскажи.
— А что про него рассказывать? Я, например,  носил из зайца шапку. У меня отец, дед твой, между прочим, охотник, еще и теперь…
Максим отстранился и пошел рядом молча. Спохватившись, Родион договорил:
— Но это из другого зайки, он плохой был.
— Хороший,— настаивал сын. 
— Родион поймал его за плечики и повернул к себе, присев на корточки:
— Ну, хороший, хороший. У тебя, брат, вижу любые — хорошие. Ладно бы — всегда так осталось,  а то вырастешь, на жизнь насмотришься — не то запоешь.
Максим свел бровки, начал сопеть, а Родион вспомнил Людмилу: так же вот — без причины хмурилась и умолкала. А может быть, было из-за чего? Максим-то, понятно, почему расстроился...
 -  Зайка в лес убежал, - напомнил сын.
Родион еще в школе писал сочинения, как говорится, из двух слов, и предложил    Максиму:
-А давай ты сам догадаешься, что с ним приключилось.
— Давай,— согласился Максим и подсказал начало,— Зайка серенький...
Родион подхватил:
— Маленький, маленький. И никого-то у него во всем дремучем лесу не было.
— Мама была,— поправил Максим.
— Пусть — мама, мне-то что.
— И папа.— Максим посмотрел на него, не улыбаясь.
— А как же иначе,— сказал Родион, не замечая взгляда мальчика. Он силился вспомнить что-нибудь интересное про зверька, но ничего, кроме «Пиф-паф, ой-ой-ой» в голову не приходило. И тогда, чтоб сократить паузу, добавил:— Еще братик. Максим промолчал.
— Не хочешь братика?
— Не знаю.
— Значит, не было его, да?— Родион взял Максима на руки, чувствуя, что он устал, и Максим обвил его шею.
— Ну, значит, жил он в лесу, на опушке.
— Под елкой.
— Ага. Ты, брат, помогай, у тебя здорово это выходит. Принесла этому зайке мама с базара морковку, самую большую, самую сладкую, дала сыну.
— Зайке?— уточнил Максим, потому что мама и ему часто дает морковку, только сама на базар за ней не ходит.
— Ну, а кому же... И побежал зайка на улицу.
— По лесу...— поправил Максим.
— По лесу.  А навстречу — ежик с яблоком.  Давай, говорит, меняться, я тебе — яблоко, а ты мне — морковку.
— Ладно,— разрешил Максим.— Пусть.
— Ну, брат, ты меня теперь не сбивай, я теперь пошел в гору.
— В лес...
— Это зайка — в лес, а я в гору.
Максим затих ненадолго, и  Родион  перевстречал зайца с кем только мог: с медведем, лосем, кротом, муравьем, жирафом...
—  Поменялся зайка с жирафом, взял у того банан, идет дальше.
— Скачет.
— Скачет дальше. И тут-то навстречу ему, откуда ни возьмись,— лиса.
— Не надо!— попросил поспешно Максим.
— Как не надо?
— Лису не надо.
— А больше некого.
— Человек навстречу.
— Я же говорил тебе про шапку.
— С морковкой.
— Человек?
— Да, с морковкой.
— Слушай, а это здорово ты придумал — с морковкой! С чем ушел, с тем и вернулся, да еще и банан прихватил... Так сказать, мораль у нас получилась, а? Заяц-то за свою доброту и сговорчивость с прибылью домой вернулся! Ах ты, пострел, ах ты голова!— Родион не заметил, как прижал к себе сына.— Слушай, брат, а не хочешь ли ты на самом деле живого зайца повидать, а? Я бы тебя в отпуск свозил к старикам в деревню?— Спросил и осекся.
— Хочу,— радостно согласился Максим.— В деревню. Хочу!
Они брели теперь по узенькой улочке, куда ни разу не заходили. Дома здесь были красивыми, с верандами, с надстройками. Родион разглядывал их, вздыхал, вспоминая свой на берегу речки, солнце по утрам, табун коров в утреннем тумане. «Максиму бы раздолье!»— мелькнуло. Вспомнил себя маленьким, песок на берегу, кусты солодки, паслен у забора. «Интересно, как бы старики встретили парнишку? Понравился бы, конечно. Мое-то тоже в нем есть, и немало. Глаза только Людмилины, характер... Да нет, и характер мой, упертый...»

Ночью в этот седьмой по счету четверг видел Родион странный цветной сон: на огромном зеленом лугу бегает Максим с хворостинкой в руке за резвым телком. Телок брыкается, а Максим смехом заливается и все норовит от солнца отвернуться. А оно по небу прыгает и ему в лицо заглядывает: куда, мол, от меня? Я тебе помогу, я тебя скоренько выращу, как подсолнушек. Отец Родиона стоит, мать о его руку оперлась, смотрят, улыбаются: «Расти, внучек, скорее, мы, гляди, какие уже старенькие. Охота посмотреть, кем наш Родя, сынок единственный, нас сподобил, кем род продолжил». И взялся Максим расти: высоким стал, ладным, бородка русая появилась, кудри по плечам — богатырь из сказки. Телок увидел, струсил, помчался с луга, а Максим его хвать поперек и на одной руке поднял...
 В субботу, с утра, когда знал, что все дома, Родион толкнул калитку, постоял, прошел на крыльцо, открыл дверь, стукнувшись головой о притолоку, увидел удивленные глаза Людмилы, сказал:
— Да что мы, в конце-то концов, не взрослые люди, что ли? Можем, кажется, и всерьез поговорить...