Дурочка

Толя

Я помню, что в тот день стояла ясная погода: солнце приятно пригревало лицо, на небе не было ни облачка, а лёгкий ветерок словно сдувал с души все тяготы. Трава, ещё не скошенная, щекотала ноги в прорези сланцев, оставляя капли утренней росы. Такая сочная зелень, что невольно задумываешься, как приятно было бы прилечь и вдохнуть её свежий, терпкий запах. Будто там нет ни грязи, ни насекомых. Словом, красота!

Идеальная погода, чтобы вывести коров пастись. У меня их было немного: Зоренька, Чернушка, Пятнышко и Дурочка. Животные, в отличие от меня, не блистали настроением: лениво покачивались из стороны в сторону. Время от времени приходилось их подгонять, и тогда коровы недовольно мычали. А Дурочка мычала просто так — такой у неё характер. Очень бойкая, любопытная, везде суётся, всегда говорит. Вот и сейчас отбилась от подруг, идёт впереди и горланит.

За мной, такие же сонные и вразвалочку, шли Вовка и Машка. Они не любили рано вставать, но не жаловались. Эх, хорошие ребята! Вот, например, Вовка — всего десять лет, а начитанный! Никто в деревне столько книг не читал, сколько он. Умный малый, будто всё на свете знает. Вот и сейчас тащит под мышкой какую-то увесистую книжку — глянешь, сразу ясно: заумная.

Машка — полная его противоположность. Она с живым интересом оглядывала окрестности. У неё любознательный характер, она любит всё новое, с ней не заскучаешь. Вприпрыжку подбегает ко мне:

— Долго ещё, дядь Толь? Я устала!

— Вот дойдём до путей — там и отдохнёте. Осталось немного.

— А зачем нам пути? — спрашивает Вовка.

— Трава у путей лучше. А чем лучше трава, тем вкуснее молоко. Хотите вкусного молока? Да и дорога здесь глухая, лет 20 поездов не видели.

У дороги тропинка упиралась в одинокое раскидистое дерево — под ним было удобно пасти скот. Вокруг — трава по колено, чуть в стороне — редкий лесок. Словом, красота!

Как только мы пришли, Вовка уткнулся в свою книжку, а Машка болтала без умолку.

— Э-э… Значит, так… — я вытер руки о штаны, — я, ребята, отойду. Дела. Вы у меня взрослые — присмотрите за коровами. К путям не подпускать, самим не подходить. Можете застрять. Всё ясно?

— Вас понял! — слишком серьёзно для своего возраста ответил Вовка.

— Ну и… хорошо.

Я поспешил в лесок. Мне представлялось, что там, за одним из деревьев, на старом пледе сидит женщина — пышная, румяная, с длинной косой и самыми красивыми глазами на свете. Наверняка она уже заждалась. И правда — только раздвинул пару веток, а она  там, спиной ко мне, лицом к лесу. Насвистывает песенку, теребит русую косу.

Я за Надькой с детства бегал. Как увидел её в первом классе — так и полюбил. Носил портфель, дарил цветы, ухаживал. А она за другого вышла — за городского. Как появился у нас с «делами», так она платья поярче носить стала, губы каждый день красила, а на шее — бусы. До него — всю жизнь в старье. Спрошу: «Ну что не нарядишься?» — а она: «Куда мне? У нас грязь, навоз. Не для деревни эти платья. Вот как повод серьёзный будет…» А потом: «Ой, а то помру некрасивой!» Уехала с ним в столицу. Вернулась через год — без мужа, с ребёнком — с Машей.

Но это было тогда. А сейчас она ждёт меня. В красивом платье, с бусами.

— Надежда Ивановна!

— Толик! — песенка оборвалась, она вскочила и бросилась мне на шею, как верная жена. Я обнял её в ответ.

— Долго ждала?

— Да нет, что ты. Присаживайся. Дети рядом?

—Да, рядом…

Я помню, что в тот день погода была ясной: солнце грело лицо, ветерок сдувал усталость. Трава щекотала ноги. Рядом Надя, тепло её тела. А лес — хоть и редкий — всё равно отгораживал нас от мира. И не было большего счастья, чем ловить солнечные зайчики рядом с дамой сердца. Словом, красота.

Маша

Песенка, которую мама часто насвистывала, никак не выходила у меня из головы. Я помнила только припев, да и тот невнятно. Сегодня дядя Толя взял нас с Вовкой пасти коров у железной дороги. Здесь очень красиво, особенно когда небо ясное, без единого облачка.

Когда коровы щипали траву, ветер доносил её свежий запах. Дядя Толя говорит: если трава хорошая — молоко хорошее. А хорошее молоко — это здоровье. А я хочу быть здоровой! И молоко люблю. И дядя Толя, и мама любят. Даже наша кошка. Все-все! Даже Вовка, хотя он коров не любит. Почему — не знаю. Он вообще мало что любит. Разве что книги.

Мы сидели с ним под деревом. Дядя Толя велел смотреть за коровами. Но зачем? Они просто ходят и жуют. Мне скучно. Лучше бы я смотрела на небо, или на солнышко в корнях дерева, или на жучков. Здесь много интересного. Словом, красота.

Вдруг слышу — шорох за спиной. Зуб даю, это ёжик или ящерица! Не знаю, идти ли посмотреть или остаться? Но Вовка же здесь. Пусть он и следит. А я быстро.

Решив так, я пробираюсь через высокую траву навстречу ёжику или ещё кому-нибудь.

Толя

— Сбило! Дядя Толя! Сбило! Дурочку! Поезд!

Сбило? Что сбило? Поезд? Кого?

Тело холодеет. Будто солнце больше не греет, будто ветер превратился в бурю, будто трава под ногами превратилась в снег. Дети… Вдруг с детьми что-то случилось?

Какой же я дурак. Оставил их одних — у путей, с животными! Чёрт бы меня побрал.

Я и Надежда Ивановна бежим на Вовкин голос. Он уже видит нас, но всё повторяет: «Сбило! Сбило!» Издалека замечаю Машку. Значит, жива. В руках — ящерица, но она на неё не смотрит. Глаза раскрыты так, будто вот-вот выпадут и покатятся куда-то по траве, рот полуоткрыт, лицо искажено… Она напугана.

Я оборачиваюсь к Наде — у неё тот же взгляд: выпученные глаза, открытый рот. Она смотрит туда же. И я смотрю.

На путях — поезд. И половина коровы. Дурочка… Любопытная дурёха. Размазана по окнам пассажирского плацкарта. Единственное, что осталось целым, — голова да передние копыта. Лежит. Смотрит. На меня, на Надьку, на Машку, на Вовку.

И мы — смотрим.

И уж не знаю от чего, но показалось мне, будто Дурочка моргнула нам игриво, как бы на прощанье.

 Вовка все твердит: «Сбило!». Машка делает такую рожу, что не признать в ней маленькую девочку. Первые слезы капают по ее лицу, а кулаки сжимаются до побелевших костяшек. Как жаль мне ящерицу, погибшую с мокрым хрустом в руках ребенка!

Я помню, что в тот день была ясная погода: солнце пригревало лицо, на небе — ни облачка, ветерок сдувал с души всё лишнее, трава щекотала ноги… Небо. Ветер. Солнце. Трава. Мёртвая корова. Красный поезд.

Словом, красота.

Чувствую лёгкое, почти робкое прикосновение к плечу. Надька. Медленно поворачиваю голову, рот приоткрыт:

— М-да… Славная была коровка, Дурочка. Слушай, Толь… Раз уж она… того… Может, отдашь мясо бесплатно?