Как чердак научил меня смотреть вниз

Большую часть свободного времени мы проводили на улице — компьютеры и приставки были не у всех, да и засидеться за ними особо не позволяли. Во дворе почти всегда кто-то был, и найти занятие, пусть и не самое весёлое, труда не составляло. Прерывались мы разве что на обед и ужин, когда мамы почти синхронно кричали на весь двор:

— Домой!

Еда поглощалась с удивительной скоростью — и, часто не успев даже вытереть рот, мы мчались обратно, перескакивая через ступеньки. У меня до сих пор осталась привычка есть быстро. Говорят, вредно. Но пока жив.

Проблема в том, что обычные уличные занятия быстро надоедали. Мы всё время искали что-то новенькое. Иногда находили. К сожалению.

В тот раз Саша, наш товарищ из соседнего дома, сказал, что дверца на чердак их девятиэтажки не заперта. Как можно устоять перед такой информацией? Внутри сразу начинало свербить — ведь казалось, в труднодоступных местах всегда можно найти что-то особенное. Бесхозные сокровища манили одной лишь возможностью своего существования.

Сейчас доступ в такие помещения ограничен решётками и замками, а тогда, в конце девяностых, бардака было куда больше. В лучшем случае — проушина, замотанная проволокой.

Чердак оказался настолько пыльным, что мы будто попали в туман. Воняло мочой, в одном из закутков валялся какой-то матрас жуткого вида. Мы втроём немного побегали, играя в прятки и салки, но согнутая поза из-за низкого потолка быстро утомила. Разочарование: никаких сокровищ. Только Саша нашёл какую-то фарфоровую фигурку.

Сокровищем она не выглядела, и мы решили скинуть её вниз — через окошко-бойницу на чердаке. Хотелось хоть какого-то веселья, раз уж пробрались.

Внизу мужчина копался под капотом машины. Напугать мужика! Что может быть веселее?

Кидал я. Фигурка шмякнулась об асфальт и разлетелась брызгами. Мы затаились. Я помню какую-то дикую радость, охватившую нас — мы хихикали, словно шакалята. Любопытство взяло верх — прижались друг к другу головами и выглянули в окошко. Мужик будто ждал — взгляд сразу в нашу сторону. И тут же — рывок в подъезд.

Паника моментально выкрутила внутренности. Мы заметались, срывающимися голосами спрашивая друг друга: Куда бежать?! Где спрятаться?!

Саша, сгорбившись — иначе в этом пыльном аду не пройти — рванул к первому подъезду и, выскочив там, сбежал на три этажа вниз — к себе домой.

Я и Андрей не знали, что вторая дверца тоже была открыта, и думали, что Саня просто затаился. Страх, граничащий с истерикой, отключил способность думать. Мы выскочили в том же подъезде, куда забежал разъярённый дядька.

Я спрятался за мусоропровод, почти обняв его, чтобы не выпирать. Андрей побежал вниз. Мужик, вылетев из лифта на девятом этаже, пронёсся мимо меня и, через пару пролётов, настиг Андрея. Тому пришлось сдать меня. И вот уже мы оба, за уши, идём ко мне домой — на разборки.

Уши… Я ненавидел свои уши лет до четырнадцати. Они торчали, как локаторы, и порой приходилось драться, чтобы отбить обидные прозвища. Со временем они прилипли к голове и перестали меня бесить — стали как у всех. Но я помню. И фотографии не дадут соврать.

Сначала мне подумалось, что мужик нас прибьёт — от него веяло яростью. Он был резок и стремителен, но молчалив. От этого делалось ещё страшнее.

— Показывайте, где живёте!

Единственное, что он произнёс.

Уже на улице мы заметили: рядом с машиной стояла коляска. Со спящим ребёнком.

С чердака её не было видно — она стояла чуть поодаль. И тогда ярость дядьки стала понятной. А наш поступок — совсем уж мерзким.

Интересно, что если была возможность, за наши проказы мы оба отвечали перед моей мамой. Потому что мама Андрея была намного строже. В этот раз никто не смеялся. Мы получили выговор. На этом история закончилась, но врезалась в память намертво.

Подумалось, пока писал: а ведь пока мужик вёл нас на разбор полётов, коляска стояла во дворе без присмотра. Не знаю… Я бы так не смог.

Теперь я сам — отец. И каждый раз, когда дети вокруг шумят и бедокурят, стараюсь трезво оценить ситуацию. Потому что где-то там может стоять коляска. И в ней — целый мир.