Пришествие 7. 24 июля 2001 г

7. 24 июля 2001 г.
После ранней литургии пошли на завтрак. Было-таки довольно не скучно. Пришёл отец Радион, все обрадовались очень ему. Морда лица у него была красная и опухшая. Все стали расспрашивать его: "Как здоровье, отец? Не приболел ли? Как самочувствие? Давненько не видно было тебя." Вопросы все эти задавали ему елейными голосочками, с улыбочками на устах. Братия явно потешалась. Диакон Радион старался отвечать пространно и коротко, не вдаваясь в детали и подробности. Кашу он ел с трудом. Сразу было видно - не опохмелялся. И на то, скорее всего, могла быть исключительно только одна веская и значимая причина: не было денег. То есть, пропил все.
Как-то незаметно и непонятным образом братия перешла от отца Радиона ко вчерашнему инциденту с НЛО. В городских утренних новостях только об этом и говорили. Оказывается, не только прохожие на набережной Фонтанки имели честь наблюдать сей объект. Оказывается, объект был замечен и в других местах Петербурга, его видели много народу - несколько тысяч человек (и это ещё по скромным прикидкам). Однако, разнились рассказы относительно описания объекта. Я уже говорил об этом раньше. Если я и видел НЛО дискообразного вида, который переливался разными яркими цветами, то другие очевидцы говорили, что объект был грибовидным и весь светился изнутри. Третьи сообщали, что НЛО был треугольной формы. Четвёртые - бумерангообразной. Пятые - яйцевидной. Шестые - веретенообразной. И так далее. Вот это меня больше всего удивляло. Братия дружно смеялась над этими сообщениями и новостями, по-другому реагировать в православной среде на всякую информацию о внеземной жизни и летающих тарелках никак иначе нельзя. В противном случае и тебя выставят на посмешище. Поэтому я благоразумно молчал о том, что моя персона тоже-таки входит в число этих очевидцев. Поэтому я посмеивался и шутил вместе со всеми. Но вот после завтрака иеродиакон Антоний сказал мне шопотом:
- Вот мы посмеялись тут. А я вчера поздно вечером видел этот НЛО.
- И где? На Фонтанке?
- Зачем на Фонтанке? У себя в Купчино. Почти в полночь. Выглянул в окно и увидел. Обалдел на всю голову. Думал, что сбрендил. Но я даже пьяным не был!
Я признался ему:
- И я видел. Когда гулял по набережной Фонтанки.
- Ах, вот почему ты про Фонтанку спросил... И что?
- Ничего. Не знаю, что и думать.
Мы помолчал немного. Конечно, можно и не молчать было, но таких слов, которые в данный момент вертелись в голове, произносить - смысла нет.
- Отец Антоний, - сказал я, когда мы помолчали достаточно для молчания времени, - а что это вообще было, а?
Без всяких на то объяснений отец Антоний просто пожал плечами и с задумчивым выражением морды лица пошёл своей дорогой.
...Закрывать монастырские ворота вахтеру Первого корпуса предписывалось ровно в десять часов вечера, а открывать ровно в шесть утра. Не всегда вахтёры придерживались этого порядка, и в первую очередь - вечером. Во-первых, после десяти вечера один за другим начинали приходить монастырские насельники, поломники и прочий всякий люд, который обретался в нашей обители. Каждый из них задерживался в городе позже положенного времени в силу индивидуальных причин. Во-вторых, в силу тех же индивидуальных причин после десяти вечера из монастыря начинали один за другим выходить все те же вышеперечисленные особы. Поэтому вахтёры закрывали ворота в одиннадцать, а то и вовсе в двенадцать ночи. Это было вопиющим нарушением правил, в должностной инструкции вахтеров это было чётко прописано. Но на практике - не всегда как должно быть по правилам. Однако, когда отец эконом был не в духе, ворота закрывались без пяти минут десять. Зайти в монастырь или выйти из него становилось делом весьма проблемным. Вахтёры стояли насмерть, эконома они боялись пуще огня, в таких случаях они открывали ворота позже положенного времени только по его благословению. Разумеется, целью отца Панкратия было: 1) инициировать скандал на весь монастырь; 2) насолить как можно большему количеству монастырской братии; 3) показать отцу настоятелю, как он , эконом, то есть, бдительно и беспристрастно исполняет своё послушание, не манкирует своими обязанностями и хлеб даром не ест. Отец Нектарий не дурак, и всё он понимает, и понимает, что это самая настоящая показуха, но всячески поощряет эконома и хвалит его за службу, хотя и делает это с изрядной долей сарказма.
Я понимал, что отец эконом будет рвать и метать до последнего. Проигрывать он очень не любил. Тем более, кому проиграть - послушнику! Я понимал, что партия ещё не закончена, а на кону было дело принципа. И я, конечно, знал, что мне придётся поплатиться за то, что мне удалось ранее обвести его вокруг пальца. Первым делом будут закрыты монастырские ворота. Это раз. Вахтеру будет приказано не пускать меня в корпус (это на тот случай, если я каким-то чудом смогу перелететь через ворота или же пройти сквозь них). Это два. Вахтер получил указание от эконома немедленно позвонить ему, когда я приду (у немногих из старшей братии были телефонные аппараты в кельях, отцу эконому он был положен по должности (таким доводом мотивировал сам отец Панкратий, когда благословлялся у настоятеля провести в его келью телефон)). Вне всяких сомнений, эконом тотчас после звонка заявится в настоятельские покои и осведомит отца Нектария, что самовольно покинувший сегодня вечернею службу послушник Виктор вернулся из города и сейчас стоит у дверей корпуса. В нетрезвом состоянии. Отец архимандрит Нектарий непременно захочет лично в этом убедиться. И он убедится. Как же ему не убедится, когда он почувствовает, как разит от меня пивом. Нефильтрованным. Дальше - можно опускать занавес. Крупные неприятности и всё такое. Это три.
Я понимал, что отец эконом приготовился нанести мне смертельный удар. Но я мог даже при таком раскладе пролезть в задницу без мыла.
Часы на правой руке показывали десять минут одиннадцатого. К воротам можно было не идти. Попасть в монастырь помимо этих ворот можно ещё, насколько я знал, двумя путями: через паломническое кафе или со стороны кладбища. Однако, минусы были у каждой из этих лазеек. Взять вот, к примеру, паломническое кафе. Я знал как минимум двоих из нашей монастырской братии, которые всегда пользовались этим путём, когда приходилось очень поздно возвращаться, изрядно перед этим набравшись (точнее - надравшись) в ночном клубе. Но они были в приятельских отношениях с ночными сторожами этого кафе. Я же этих сторожей совсем не знал. Поэтому это был большой вопрос в моём случае - пропустят они меня или нет. Вторая лазейка, как я уже говорил, была со стороны кладбища. Кладбищенский забор был разнородного состава. В некоторых местах он вполне предоставлял возможность перелезть через него. Минус - мог заметить кладбищенский сторож. Далее. Нужно было пересечь кладбище и выйти к забору, за которым начинался монастырский хоздвор. Минус - во время этого пересечения может заметить кладбищенский сторож. Далее. В одном месте почти рядом со столярной мастерской забор был всего лишь в полтора метра высотой. Минус - зоркое око всё того же кладбищенского сторожа, которому ты можешь попасться и в этот момент. Если всё пройдёт тихо и незаметно, следующий этап - выйти из хоздвора и пройти к дверям поломнической гостиницы Первого корпуса. После усердного и многократного нажатие на кнопку звонка дверь откроет сердитая Ольга Ивановна. Конечно, ей очень не захочется прерывать своё вечернее чаепитие и просмотр телевизора, но она всё равно откроет. В глубине души она добрая женщина, она способна пожалеть и простить. Вот этой-то и добротой мне, циничному ублюдку, не грех воспользоваться. Главное тут - особо не дышать прямо ей в лицо. Желательно в сторону. Запах пива она всё равно унюхает, но зато этот запах будет в сторонке, а не переть ей прямо в лицо, прямо в её нос. Ольга Ивановна поворчит, конечно, не без этого, прочтёт небольшую лекцию о вреде разгульной жизни и посещения злачных мест. Но она пустит меня в гостиницу, а потом откроет дверь в коридор братской половины корпуса.
Я встал столбом на автобусной остановке. Через дорогу - вход в монастырь. Почесал в репе малость немного. И... Дальше случилось то, что называется просто везением. Самым настоящим везением. Таким везением, которого совсем не ждёшь и знать о нём не знаешь, и точно не угадаешь, когда оно соизволит случиться в череде событий, к коим ты непосредственно причастен. О таких случаях везения очень часто пишут в книгах или показывают в кино, но в реальной жизни далеко не всем людям повезёт с таким везением, если можно так выразиться.
Так вот... Репу свою я почесываю и думаю себе всё думаю, как сбоку мне просигналила остановившаяся на обочине дороги машина. Небольшой фургон. Фольксваген красного цвета. Я присмотрелся. Наш монастырский фольксваген. Я подошёл к нему.
- А ты чего тут стоишь? Ночная прогулка? - спросил меня водитель фургона. Это был инок Даниил, монастырский шофёр. Иногда он возил и отца настоятеля. Отец Даниил был старше меня на лет пятнадцать, раньше он занимался боксом, в начале девяностых состоял в какой-то бандитской группировке. В братии он был уже шестой год, старался бороться со своими прошлыми привычками и пристрастиями. Но иногда он по инерции говорил и действовал, как самый настоящий "браток".
- Да какая тут прогулка... - ответил я. - Думаю, как в монастырь пробраться...
- Садись в машину. Проедешь со мной.
- Вахтер не должен меня видеть. И зайти мне надо через гостиницу.
- Пакрат пасёт?
- Ага.
Отец Даниил хохотнул. Эконома он не любил, иногда завуалированным образом стебался над ним, особенно в присутствии отца настоятеля. Эконом при всех вёлся на этот стёб, но это была игра, работа на публику. В отместку отец Панкратий периодически мстил иноку Даниилу за этот стёб. Если он узнавал за ним какой-либо грешок, то сразу бежал докладывать отцу Нектарию. Вот такая у них велась брань - инок Даниил стебался над экономом, а эконом при первой же возможности закладывал его настоятелю.
- Полезай в кузов, - сказал инок Даниил. - Не ссы в штаны.
Я так и сделал. И поблагодарил Бога, что мне так неожиданно и круто внезапно повезло.
У отца Даниила были свои ключи от монастырских ворот. Он мог по послушанию выехать из монастыря в любое время суток. А равно как и приехать в монастырь. Поэтому, чтобы не устраивать канитель, настоятель благословил отцу Даниилу такую привиллегию. Отец эконом был категорически против этого, приводил отцу Нектарию всяческие доводы, но своего не добился. Злобу он затаил страшную. Трудно даже представить, чтобы он сделал с иноком Даниилом, окажись тот в его власти.
Заехали мы в монастырь без всяких проблем. Я слышал, как отец Даниил перекинулся с вахтером парой слов, а потом дальше фургон покатил на задний двор. Там он и остановился. Я вылез из кузова. У инока были ключи не только от монастырских ворот, но и от гостиницы и от двери на братскую половину корпуса. Около этой двери мы шопотом распрощались и я рванул к себе. Около кельи отца эконома пришлось притормозить и пройтись мимо неё на цыпочках. Я представил, как он лежит на кровати, в своей пижаме, и, усиленно навоострив локаторы, пытается слышать каждый звук из всех келий корпуса. Каждый пук. Маньяк хренов.
Я делил келью с послушником Сидором, благо она была разделена на две части. Мне очень повезло. Днём Сидор учился в семинарии, а вечером допоздна трудился в покоях настоятеля - он был его келейником. Приходил в келью только ночью поспать. Так что, можно сказать, жил я практически в келье один, и это меня вполне очень даже устраивало.
Попав к себе, первым делом я отменно покушал. Заморскую икру с хлебом. Потом почистил зубы. Нихрена не помогло. Я чувствовал, что от меня всё равно разит пивом.
Я уже приготовился было лечь спать, как в дверь постучали. И голос отца эконома проговорил:
- Витя, открой! Я знаю, ты в келье.
Притворяться спящим было бесполезно. Этот боров будет долбить в дверь до посинения. Ещё и в настоятельские покои пойдёт за Сидором, чтобы он открыл дверь нашей кельи. Лучше гниду не злить. И я открыл дверь.
- Так, - сказал отец Панкратий. Он пристально расстреливал меня своими блестящими глазами. Ноздри его носа активно шевелились. Это был верный признак того, что он начал чувствовать запах алкоголя. - Ты где шлялся, а?!
- Вовсе я и не шлялся, просто прогулялся, подышал свежим воздухом, - усталым голосом ответил я. Лицо у меня тоже сделалось усталым. Словно я весь день таскал мешки с цементом. Параллельно с приобретением навыков выживания в экстремальных условиях в монастыре так же учишься актёрскому мастерству. Без этого никак.
Ноздри отца эконома прекратили свои манипуляции. Свои функции они выполнили. Эконом сделал шаг назад.
- Ты что, выпил? - он тоже начал играть. Он изобразил удивление на своём лице, смешанное с праведным негодованием.
- Нет.
- От тебя разит спиртным за версту.
- Я не пил, - упрямо стоял я на своём.
- А ну-ка, зайди в келью.
Я зашёл. Он - тоже. И дверь закрыл за собой. И потом стал мне выговаривать, вперив в меня злобные глазки:
- Виктор, ты что себе позволяешь, а? Ты возомнил себя бессмертным? Поверь мне, это не так. И я могу тебя быстро в этом разубедить. Ты этого хочешь?
Я благоразумно молчал. Настал черед исполнять роль кающегося грешника.
Отец Панкратий продолжал:
- Я ведь могу пойти на крайние меры. Стоит только отцу настоятелю увидеть своими глазами, в каком ты состоянии - и тебе не поздоровится. Ты понимаешь, в каком ты сейчас оказался затруднительном положении? И вспомни, Виктор, сколько раз было у тебя... этих положений. Сколько раз ты поподался мне в нетрезвом состоянии? И всегда я тебя покрывал, молчал, жалел тебя, неблагодарного!
- Простите и благословите, отец Панкратий, - виноватым голосом произнёс я и для пущей убедительности свесил голову к груди. В монастырской среде эта фраза считается самым приемлемым оправданием в тех ситуациях, когда на тебя наезжает лицо, статус которого выше твоего.
Отец эконом преувеличивал. В нашем монастыре употребляли алкоголь почти вся братия. Отец настоятель тоже был не дурак тяпнуть несколько рюмочек дорогого коньяку какого-нибудь благородного сорта. Главное было - не поподаться ему на глаза, когда выпьешь. Особенно тогда, когда он сам трезв, как стёклышко. Под воздействием же благородных сортов отец настоятель был добр и весел. В такие моменты можно было без всякого страха попадаться ему на глаза в нетрезвом состоянии. Он простит. А то и вовсе не заметит.
Отец эконом блефовал. Ужинать отец Нектарий начинал после девяти. И это была достоверная информация. Ибо она исходила из уст Сидора. Настоятель никогда не ел то, что оставалось после обеда или приготовленное из полуфабрикатов. Он любил свежатину, он любил еду, которая была сготовлена вот только что. А готовила ему его племянница, которая со своим мужем и детьми проживали во Втором корпусе. У них была отдельная большая келья, они держались независимо и дерзко. Напрасно Анна Петровна неоднократно пыталась эту семью приструнить и навязать им правила общего распорядка и режима подведомственного ей помещения (то есть, Второго корпуса). Всё было им нипочём - и племяннице, и её мужу. Утихомирить же Анну Петровну мог только один человек в монастыре - сам настоятель. Иногда он это проделывал. Когда она конкретно перегибала палку. И всегда он был на стороне племянницы. Так вот... Ушёл что-то я в сторону. Племянница начинала готовить после того, как приходила с работы. А приходила она в часиков эдак шесть. Часик занималась домашними делами, а потом шла в дядины покои. Поэтому и ужинал отец Нектарий так поздно. И за этим самым ужином он обязательно опрокидывал две-три рюмки коньяку или пару бокалов вина. Это я знал тоже от Сидора. И это была тоже очень достоверная информация. Поэтому я был в относительной безопасности. Тем более, для отца настоятеля очень большое значение имело - выпивший монастырский насельник около закрытых ворот или же на пороге своей кельи. А я в данный момент как раз-таки стоял на пороге. И не качался в разные стороны. Не был убит в хлам. Не выглядел, как безобразная свинья в грязной луже собственного дерьма. Просто от меня разило пивом. Так что... Конечно, я мог бы не ломать комедию, не изображать вину и раскаяние, а просто сказать отцу эконому, чтобы он шёл к себе и не мешал мне спать. Но такой ошибки допускать мне нельзя. Такое отец эконом расценил бы, как брошенный ему вызов. Отец Панкратий молча уйдёт к себе и я лягу спать, но покоя отныне мне не будет. Мстить он умеет, как никто в РПЦ. Особенно, простым монастырским послушникам. Он рано или поздно добьётся того, чтобы я вылетел из монастыря. И не просто вылетел. А со скандалом... Нет, с такой гадиной надо бороться по-иному, бороться с ней надо только её же методами и приемами.
Ну, и последнее. Отец эконом лицемерил. В высшей степени лицемерил. Он был большой любитель выпить. И все об этом знали. И вся братия помнила, как он когда-то на заре своего монашеского пути опозорился на весь монастырь. Был он тогда всего лишь послушником, работал он неловко и неаккуратно, опыта ещё не было. Стучал настоятелю на братию в открытую. Его за это нещадно гнобили, от чего он озлоблялся на весь свет всё сильнее и сильнее. Опыта у него не хватало и в другом деле - в распитии крепких напитков. Как-то раз в один день он в компании старшей монастырской братии на равных взялся кирять. Разумеется, через какое-то время ему стало плохо. От этого ему стало страшно. Он стал метаться по всей нашей святой обители. И, конечно, засветился. Вдобавок, он позвонил по телефону отцу настоятелю и, еле ворочая языком, сказал, что братия отравила его. Потом он заперся в своей келье, предварительно всю её облевав. Люлей он получил, когда протрезвел, от настоятеля - будь здоров. Остальные - не получили. Он получил, а те, с кем он так набухался - нет. Наверное, именно после того случая он своими собственными мозгами дошёл до того, что "в православии можно многое себе позволить, главное - не попасться".
- В последнее время ты мне нравишься всё меньше и меньше, - распекал меня в своё удовольствие отец эконом. - Косяк за косяком. Ты почему сбежал сегодня с вечерней службы? Ведь ты же видел, что я следил за тобой. И всё равно ты осмелился удрать. Я специально попросил тебя зайти ко мне перед ужином. Но тебя это не остановило. Ты обгналел, Виктор! Оборзел! Чего ты молчишь?!
Да срал я на тебя, мысленно ответил я отцу эконому, срал и ссал с самого минимального расстояния.
- Завтра отправишься пономарить на раннею, - сказал эконом. - Я как раз завтра утром на клиросе пою.
- По графику я пономарю на поздней, - сказал я.
- Ничего страшного. Попономаришь на ранней, а потом пойдёшь на позднею, - в голосе отца Панкратия прозвучали нотки садистского удовлетворения. Эта мысль, видимо, пришла ему сейчас экспромтом. - Не сахарный - не растаешь. Считай, что это тебе в наказание. И это ты ещё легко отделался! Поганой метлой надобно таких, как ты, гнать из монастыря!
Только после вас, милостивый государь, мысленно отпарировал я вслух. Но эконому это показалось мало.
- И почему так засрано в туалете? - продолжил экзекуцию отец Панкратий. - Я недавно там был - ужас какой срач! А ведь ты должен поддерживать там идеальную чистоту!
Ну, начинается. Я как чувствовал, что без этого туалета порка не будет поркой. На нашем втором этаже три туалета. Один из них (именуется среди братии "вторым") эконом закрепил за мной. То есть, обязал меня в нём убираться. Конечно, он говорил, что не сам от себя дал мне это послушание, а получил на то благословение от самого настоятеля. Враньё, конечно. Отцу Нектарию глубоко наплевать на все эти три туалета, он в них никогда не заходит, у него в его настоятельских покоях есть свой личный туалет. Я убирался в вверенном мне сральнике один раз в неделю.
- Я вчера убирался там, - сказал я.
- Мне безразлично, когда ты там убирался. Сейчас там грязно. И тебе надо там прибраться. Прямо сейчас. Ты понял?
Я молчал. Настал критический момент. Только бы не сорваться.
Эконом это тоже почувствовал. Он значительно повторил свой вопрос:
- Ты понял?
Молчание. Только бы не...
- Витя, не зли меня. Ты играешь с огнём.
Я вздохнул. Стало легче.
- Я понял, - сказал я.
Эконом медленно сделал шаг назад. Наверное, на всякий случай.
- Вот так, - проговорил он. Жирная свинья. Прямо один в один. Жирная свинья в подряснике. - Смиряйся, Витя. Учись кротости и смирению. Энтузиазма и сил у тебя должно хватать не только на пьянки и гулянки, но и на исполнение своих послушаний!
Я не возразил. Это надо было просто выслушать.
Выполнив свою миссию, отец эконом ленивой походкой стал отчаливать. Несомненно, он добился своего, он сейчас преисполнен сознанием того, как у него опять (в который раз!) получилось основательно надавать люлей зарвавшемуся младшему по должности лицу. Тем более, что этим он не ограничится. Ведь я смог очень дерзко и ловко удрать от него, а потом и вернуться точно так же. Такое отец эконом долго помнил и долго не прощал, это было делом принципа. Он обязательно не упустит шанс нанести мне удар, когда я меньше всего буду этого ожидать...