Ожог

          Средних лет усатый врач-травматолог сказал, что пропишет «Стелланин», который Коробов должен будет применять два раза в сутки: в первой половине дня и перед сном.
          – Мазь Вишневского тоже подойдёт, – добавил он, обрезая концы бинта.
          Коробов подвигал рукой. Марлевая повязка плотно облегала его правое плечо. Ощущения были неприятными: боль продолжала печь руку и слабой пульсацией отдавалась в шее сорокалетнего мужчины. Рука действовала, но ни о какой серьёзной работе в ближайшую неделю не могло быть и речи.
          – Промывать рану лучше физраствором, – заполняя формуляр, врач посмотрел на пациента, который был уже в рубашке.
          Коробов спросил, как долго ему придётся оставаться дома. Десять дней, ответил доктор.
          – Пейте куриный бульон и апельсиновый сок, – говорил он. – Руку зря не тревожьте. И, – врач протянул мужчине листы, – не налегайте на аспирин.
          Он хотел добавить, чтоб пациент побольше спал, но тот уже вышел в коридор.

                *
          Прошлым вечером, гуляя по городу, Дмитрий Коробов оказался в северной его части, представлявшей собой удручающую урбанистическую смесь из уходящего за горизонт частного сектора с вкраплёнными в него двухэтажными деревянными многоквартирниками и полузаброшенной серо-коричневой промзоны с господствующей над ней восьмидесятиметровой кирпичной трубой какого-то японского довоенного завода, своей толщиной у основания не уступающей Пизанской башне. Обширный район пересекала сеть пыльных улочек с отсутствующими тротуарами и многочисленных безымянных переулков, закупоренных всевозможными, в том числе брошенными их владельцами, авто. Ступая не спеша по грунтовой обочине, Дмитрий курил и с любопытством смотрел по сторонам, оглядывая маленькие магазины, самодельные вывески автомастерских, пришедшие в упадок и редкие здесь детские площадки, а также покосившиеся столбы уличных фонарей из потемневшей и растрескавшейся сосны.
          Завершавшийся день был хмурым, и вечерние сумерки упали на город раньше. Было неуютно. Сырой воздух раннего мая предательски проникал сквозь тонкий свитер и покусывал голую шею, а слух Коробова раздражал остервенелый собачий лай и звук лязгающих цепей. Коробов очень редко бывал в этом районе Южно-Сахалинска, который располагался за железкой и ещё с советских времён получил от обитателей других районов города нелестное прозвание Засранска – от названия улицы Саранской, которая проходит по его восточной части. Дмитрий знал – из Интернета – что прошлой ночью здесь целиком сгорел двухподъездный деревянный дом. Хотя дом был предназначен к сносу и в нём уже никто не жил, говорили о случайной жертве пожара, некоем человеке, чьи останки обнаружились на залитом водой дымящемся пепелище. Околачиваясь в свой выходной по северной окраине, Дмитрий вспомнил давешнюю новость и решил посмотреть на место трагедии.   
          Справа синим неоном вспыхнула вывеска продуктового магазина. Коробов решил зайти и спросить продавца, как ему пройти к пожарищу.
          Продавцом оказалась полная светловолосая женщина в голубом спецхалате, с виду ровесница Дмитрия. Коробов попросил разогреть ему в микроволновке хот-дог и налить в пластиковый стакан горячего кофе. Женщина, как могла, растолковала Дмитрию маршрут и, задумчиво помолчав, вдруг сообщила, что в детстве она немного знала погибшего. С её слов Коробов узнал, что сгоревший был ветераном и всю жизнь прожил в той деревянной двухэтажке. Однако, вот уже много лет, как она его не видела: ни на улице, ни в своём магазине.
          – Ему, наверное, было уже сто лет... Даже не представляю, как он тут жил! – всплеснула руками женщина, на халате которой, на бэйджике, Коробов прочитал имя: «Наталья». – А ведь я знала его ещё девчонкой. Сама тут всю жизнь живу...
          В голове Коробова мелькнула и тут же погасла мысль о неких организациях поддержки и всяких там волонтёрах.
          – А на месте того дома, говорят, хотят построить церковь, – подытожила продавщица свой скупой рассказ.
          Дмитрий расплатился, вышел из магазина, съел тёплый хот-дог, закурил сигарету и зашагал рекомендованным продавщицей маршрутом.

                *
          Место пожара предстало перед ним, и ноздри Коробова вдохнули пряный запах сырой гари. Первое, что поразило Дмитрия, было то, что дом, вопреки тому, что говорилось в новостях, сгорел не полностью, а ровно наполовину: западная сторона дома оставалась большей частью целой: пострадала лишь крыша, да и то не вся, а оба этажа и подъезд с деревянной дверью были целыми. Восточная же часть дома сгорела целиком и сейчас представляла из себя бесформенную массу обугленного дерева: бывших потолочных балок, стропил, межкомнатных дверей, всевозможных досок и останков мебели. В руинах пожарища лежали обгорелые кухонные плиты, титаны и ещё какой-то бытовой металлолом, а также почерневший от копоти кирпичный дымоход. Но самым удивительным, что бросилось в глаза сорокалетнего мужчины, был мерцающий свет, который пробивался сквозь низко висевшую жёлтую узорчатую занавеску из окна первого этажа малопострадавшей от огня западной части жилой постройки. А над мёртвыми окнами второго этажа, пробиваясь меж обгорелых стропил и сквозь прогоревшую местами кровлю, высилась широкая кирпичная труба, из которой рваными лоскутами на усилившемся ветру вырывался дым и тут же бесследно растворялся в темнеющем майском небе.
          Мужчина достал телефон и навёл объектив камеры на дом. Его гаджет, по какой-то причине, не смог произвести фокусировку: экран показывал картину происшествия, но сделать снимок не получалось. Дмитрий ещё раз попытался сфотографировать: тщетно! Попытка сделать видеозапись имела тот же результат...
          Коробов подошёл к окну и заглянул в него поверх занавески. Помещение было кухней: скупая кухонная мебель, маленький стол, старая допотопная электроплита, красное мусорное ведро рядом с ней, железный, покрытый облупившейся белой эмалью, рукомойник, а также высокий, подпирающий потолок, дровяной титан составляли её интерьер, оставляя совсем чуть-чуть свободного пространства. На узком разделочном столе у входа в помещение, в импровизированном подсвечнике из сколотой рюмки, чадил трепыхающимся пламенем маленький огарок. Это всё, что смог разглядеть Дмитрий. Им вдруг овладело неодолимое любопытство, и мужчина решил зайти в квартиру.
          Деревянная и облупленная, бледно-голубая дверь подъезда не имела никакого замка. Дмитрий вошёл в тёмный подъезд и, поднявшись по первому лестничному пролёту, остановился перед дверью той квартиры. Поколебавшись несколько секунд, Коробов потянул на себя нащупанную в темноте дверную ручку. Простая деревянная дверь, оказавшаяся незапертой, показалась мужчине лёгкой как пёрышко по сравнению с металлической дверью его собственного жилища. Мужчина ступил за порог неизвестного обиталища и услышал, как под его ногой скрипнула половица.
          Очутившись в крохотной прихожей, он окликнул, есть ли здесь кто. Не получив ответа, Дмитрий нащупал выключатель и щёлкнул им. Бесполезно. Слева, со стороны кухни пробивался неровный свет. Остальные помещения квартиры утопали во мраке. Коробов пошёл на свет, имея по левую руку полуоткрытую дверь, из-за которой на него пахнуло сыростью и донеслось характерное негромкое журчание. Санузел, понял он.
          Дмитрий встал в дверном проёме маленькой кухни, и представшая перед ним картина ввела его в лёгкий ступор.
          На полу, покрытым давно не мытым, почерневшим и местами прорванным линолеумом, сидел старик, на котором из одежды были лишь вылинявшие и давно не стиранные, трусы-шорты, изначальный цвет которых не поддавался определению. Возраст старика тоже был спорным. За свою жизнь Коробов встречал разных людей и знал, что есть старики, которым и в восемьдесят не дашь больше шестидесяти, а есть люди, что в свои пятьдесят уже выглядят как полные развалины. И сидевшему сейчас перед ним на полу человеку могло быть навскидку и семьдесят пять, и даже все сто лет. Кожа старика была очень бледная, местами пятнистая, вся усеянная многочисленными родинками, бородавками и ещё какими-то наростами. Его тело давно потеряло какую бы то ни было форму: грудь была впалой, ребристой, ниже неё выпирал напоминающий пузырь дохлой рыбы, бледный и дряблый живот; кожа, подобно тряпке висела на тонких слабых конечностях и лишь широкие кисти с длинными пальцами, на концах которых росли толстые и давно нестриженые пожелтевшие ногти, а также крупные ступни напоминали о том, что когда-то, десятки лет назад, у их обладателя было нормальное крепкое тело. На тощей складчатой шее старика держалась довольно крупная голова с седыми и крайне редкими остатками шевелюры по краям черепа, обтянутого пятнистой и бородавчатой кожей. Бровей у старика не было. Огромных размеров оттопыренные уши, из которых клоками лезли растущие там волосы, крупный, покрытый ноздреватой кожей нос и бесформенная, оттопыренная и влажно блестевшая нижняя губа завершали этот печально-гротескный портрет возрастной деградации человеческого тела.
          Старик сидел перед печкой дровяного титана. Её заслонка была открыта, внутри горел интенсивный огонь, и старик сосредоточенно, словно заворожённый, смотрел на оранжевое пламя, отблески которого плясали на его древнем лице, а языки вырывались наружу, осыпая грязный линолеум небольшими снопами искр. К открытому проёму печи была приложена ржавая кочерга, загнутый конец которой был раскалён докрасна. Ею старец время от времени шуровал внутри очага, подкидывая в пламя небольшие дрова, что маленьким штабельком лежали тут же на полу, рядом с ним.
          Дмитрий несмело шагнул вперёд, его взгляд прошёлся по столу. На светлой, изрезанной и исколотой, столешнице стояли открытая и початая бутылка водки «Столичная» и пустая рюмка. Видимо, обитатель квартиры уже успел принять грамм сто или около того. Кроме этого, на столе была старая эмалированная кружка с остатками чего-то тёмного на дне, а также лежала воинская медаль серебристого цвета. Её красную планку по вертикали пересекала полоса георгиевской ленты. На аверсе самой медали Коробов заметил чеканное изображение солдата в пилотке, в поднятой руке которого был пистолет.
          Дмитрий вновь посмотрел на старика. Безмолвный вопрос мучительно заныл в голове сорокалетнего мужчины. «Кто ты, странный, загадочный и зловещий дед?!» – так и подмывало спросить Дмитрия.   
          Вдруг из тёмной глубины старой квартиры послышался скрипучий стон. Мужчина вздрогнул. Несомненно, он мог принадлежать только человеку. Стон повторился, и Коробов услышал медленные шаркающие шаги, которые исходили пока из другого помещения. Хотел было обернуться, чтоб быть готовым к встрече с новым обитателем этой малосимпатичной жилплощади, куда он зашёл без спроса, как сидевший на полу старик поднял голову и посмотрел на Дмитрия.
          В лицо незваного гостя уставились выпуклые и выцветшие водянистые глаза хозяина. Взгляд его был тяжёлым, бессмысленным и обречённым. «Кто же ты, дед?!!» – безмолвно, с некой потаённой жалостью к старцу, воскликнул Дмитрий, ошарашенно глядя в безобразный лик человека из другой эпохи, если не из другой вселенной.
          – Я – дед! – зловеще прохрипел дед  скрипучим голосом. – Я – дед-огнеед! Я ем огонь!
          Глаза Коробова округлились. Мужчину начала бить дрожь. Он почувствовал, как с его лба на лицо потёк пот.
          – Смотри! – пророкотал старик и запустил левую руку прямо в печку.
          Зловещий старик наклонился к открытой печи и сделал рукой загребающе-хватательное движение, как если бы черпал огонь из очага, и быстро поднёс побывавшую в пламени кисть к своему расплывшемуся рту. Затем он повторил движение, демонстрирующее незваному пришельцу акт поедания огня. На мгновение Дмитрию показалось, что вещество огня в самом деле попадает старику в рот.
          В этот момент позади, со стороны санузла, раздался громкий дребезжащий звук ударяемого металла. Дмитрий обернулся и в ужасе остолбенел. 
          Из тёмной ванной, шаркая, вышла маленькая старуха и загородила собой выход из кухни. В её морщинистых и почерневших худых руках был небольшой металлический таз. На старушке был хлопчатобумажный халат из давно выцветшей тёмной материи, а ноги были босы. Её наружность была под стать старику – такое же дряхлое тело еле живой женщины на последней стадии распада. Однако, во взгляде её глубоко запавших водянистых глаз было больше осмысленности, причём, осмысленности совершенно безумной. Искорка коварного злого веселья вылетела из маленьких глаз старухи и поразила разум сорокалетнего мужчины.
          Надо было уходить, и Дмитрий сделал шаг в сторону хозяйки, но та не тронулась с места, а продолжала со злобной насмешкой в полоумном взоре смотреть на него. В тазу, который она держала, мужчина увидел абсолютно чёрную жидкость. Что же такого эта древняя дама могла стирать, что дало столько густой черноты?!
          Дмитрий решительно взял старуху за плечи, чтобы оттеснить её в ванную, освободить себе таким образом проход в узком коридоре и бежать прочь из этой депрессивной берлоги. У мужчины и в мыслях не было причинить ей какой-либо вред...
          Резкая жгучая боль внезапно разорвала его правое плечо. В воздухе запахло палёным. Дмитрий вскрикнул и обернулся. В полутора метрах от него стоял старик. В руке у него была кочерга, а его лицо было искажено гримасой ярости.
          Раскалённый конец кочерги прожёг кожаный клифт, который был на Коробове поверх тонкого свитера, сам свитер и кожу плеча. В ту же секунду таз с противным звоном выпал из рук старой женщины, и чёрная, пахнущая чем-то затхлым, жижа вылилась на джинсы и ботинки Дмитрия. Коробов поскользнулся, однако удержался на ногах и вырвался из плена этой зловещей кухни.
          Выбежав из уцелевшей части дома, мужчина, не оборачиваясь, быстро зашагал прочь.

                *
          Когда Коробов добрался до своего дома, совсем стемнело. Открывшая дверь Ольга сказала, что несколько раз звонила ему на сотовый, но тот не ответил.
          – Господи! А что у тебя с пиджаком, Дима!
          Коричневый кожаный клифт, удачно купленный Дмитрием месяц назад на распродаже за полцены, не подлежал ремонту. Как и дорогой тонкий немецкий свитер. Ботинки и джинсы, на которые старуха пролила из таза чёрную жидкость, тоже пришли в негодность: кожа ботинок внезапно состарилась и потрескалась во многих местах, а нижняя часть джинсов буквально превратилась в половую тряпку. От брюк и обуви исходил затхлый и стойкий гнилостный запах, как если бы они три года пролежали в мусорном контейнере.
          Пока жена обрабатывала обожжённое плечо, Дмитрий, как мог, рассказал ей о своём более чем странном приключении в том неблагополучном районе города. Ольга скептически покачала головой.
          – В новостях ясно показали, что тот деревянный двухподъездный дом выгорел целиком. Никакой уцелевшей части, о которой ты говоришь, не осталось! Может, ты был в другом доме?
          – А разве в новостях говорили о двух только что сгоревших домах в том районе? – парировал муж.
          – Нет, только об одном...
          Коробов проверил в Интернете все сахалинские новости за этот день, касавшиеся пожара. На фото и видеоматериалах были отчётливо изображены останки сгоревшей деревянной двухэтажки. Одну её половину Коробов прекрасно помнил: то же расположение обугленных балок и стропил, тот же обрушившийся дымоход, плиты и дровяные титаны в грудах чёрного мусора. Но на месте другой, западной, половины дома, в которой он побывал, было, по сути, то же самое: то же обугленное месиво, что и на месте восточной части. А про погибшего в пожаре человека было сказано лишь то, что «его личность устанавливается».
          Ночью Коробов проснулся от резкой боли в обожжённом плече. Мужчина сходил на кухню и выпил две таблетки аспирина. Возвращаясь в кровать, он вдруг услышал, как во дворе что-то громко, с противным металлическим звуком ударилось об асфальт и ещё несколько секунд продолжало звучать с затухающим и действующим на нервы дребезжанием.   
          Внутренне похолодев, Дмитрий выглянул в окно.
          Посреди проезжей части двора, в оранжевом свете ночного фонаря Коробов отчётливо увидел металлический эмалированный таз...
          Остаток ночи он уже не спал.

                *
          Завершив процедуры и получив больничный лист, Дмитрий Коробов тут же, в аптеке травмопункта, купил мазь, бинты и физраствор. Затем он позвонил на работу и сообщил срок, в течение которого он будет лечиться. Вышел из медучреждения и с наслаждением вдохнул весенний воздух. Как и день назад, было хмуро, однако мужчине нравилась такая погода: прохлада пасмурного дня благотворно действовала на ожог, уменьшая боль в ране.
          Мужчина закурил и неспешно пошёл по проспекту Мира на юг – в сторону центра.
          Стало моросить. Дмитрий посетовал, что не взял с собой зонта. Несколько минут спустя падающие с неба капли стали крупнее. Одна такая капля попала в сигарету, которую Дмитрий уже почти докурил. Коробов присмотрелся к окурку и увидел, что папиросная бумага и часть фильтра окрасились в чёрный цвет. Мужчина остановился и принюхался: в майском воздухе витал, всё больше усиливаясь, уже знакомый ему запах затхлости и какого-то помойного смрада. Коробов выкинул окурок, втянул голову в плечи и зашагал быстрее, а крупные и источающие неприятный запах тяжёлые чёрные капли стали падать чаще...

          13–14 мая 2025 г.