На люстре

Под вечерок Илья Сорочинский, как всегда с похмелья, валялся в зале своего частного дома, но не на диване, а, по старой своей привычке, на полу. С женой он давно уже не спал, так как не допускала она его в комнату до кровати. Да и сам он уже не имел особого желания в чистой постели с супругой спать, запил он по жизни, разлюбилась ему прежняя жизнь трезвая. Другой захотелось, пьяной, да вольной.

Жена его Наталья с работы ещё не пришла, а дочка Юля десяти лет в своей комнате сидела, книжку какую- то читала.
Илья проснулся, в голове гудёж со свистом, в глазах дымец танцует, столько мраку, что аж не видно ничего, хоть и закатом весь зал обдавало сквозь окна. Но с похмельными глазами не до заката. Пить хотелось, хоть вой, а ещё больше напиться.

И напился б он, да вот только с перепоя чего - то ноги не чувствовались, давно бы уж за добавкой сбегал, по лету самое то, да встать никак не получалось. Кое- как он пытался подняться, но ничего у него не выходило, совсем ничего.

-Парализовало… - Пробубнил он чуть слышно, - в тридцать шесть - то лет…

Дочка услышала его бубнёж и, чуть приоткрыв дверь своей комнаты, стала наблюдать за похмельным отцом.

-Ещё встану вам! - продолжал он, - Назло встану!

-Валяй! – послышался какой - то писклявый голосок, - назло это дело! Это надо, раз на зло!

-Кого тут?!- прохрипел Илья, - Наталья, кого привела? Полюбовника?

-Сам я, это самое, привёлся, - ответил голосок, - Не нужна мне твоя Наталья, я и без неё могу. Сам!

-Ты чей? Дай ка руку, встать мне надо.

-Ты куда глядишь, Илюша? – спросил голосок, - ты наверх глянь, на люсторку.

Тот поглядел на люстру из сиреневого стекла и увидел лишь только, как падали на неё сквозь окна зала летние закатные лучи.

-Не вижу, - сказал он, - ты смеятся будешь? Над парализованным смеятся?

-Эх, Илья, -пропищал голосок, - если б ты вчера по боле выпил, то и я б сегодня по боле был. Ну ладно, сейчас поднапрягусь, а ты гляди на люсторку, да по лучше, по чище!

После сего пищанья, на сиреневой люстре постепенно начала образовываться жёлтая точка, точно плавящееся пятнышко под увеличительным стеклом, и пятнышко это стало расти, да формы разные принимать. То паучком станется, то в мышку обернётся, то в кошку, а после в того самого, ну в чёртика то есть или в бесика, только почему то в однорогого. Размером... да с кошку - то и будет, пожалуй, а может и с полторы кошки.

Сидит, желтеет на сиреневой люстре, да на Илью с этой люстры и смотрит.

-Эх ты, моторный катер! – обомлевши, произнёс Илья, - а чего ж ты с одним рогом ко мне припёрся? Где второй то потерял? Отшибли, что ли? К кому являлся, те и отшибли?
Прально сделали! Я б тоже тебе последний рог табуреткой шибанул, да никак не встану, чёрт ты однорогий! Если б встал, безрогий был бы!

-Чего ж ты, Илюша, в недостатки взор бросаешь? – произнёс однорогий, но уже другим, более грубым и низким голосом, - ты глянь, какой я золотой весь, под стать солнцу закатному. Хорошие у тебя окна в доме, света много в них умещается. У меня таких окошек нету.

-Ты, чёрт поганый и свет любишь? – удивился Илья, - я - то думал, все вы его клянёте, свет то,
а ты, оказывается, любишь! Подумай ка, чёрт и свет любит, караул!

-От чего ж караул? – сказал однорогий, - в любви к свету караула нету! Я и сам из света соткан. Правда, из закатного, вечернего, но, какой бы, ни был, а он всё равно свет. Так что караулом тут и не пахнет, ведь это ж смех один, да радость, свет то! Радость же, ну! Радуйся!

Илья засмеялся, но, вспомнив, кто его довёл до смеха, сразу, же перестал, сказав, уже с серьёзным видом:

-А ты чего пришёл? Посмеятся? Так посмеялись. Уходи, давай, ато…

-Чего ато? – улыбнулся однорогий, - ведь не встанешь же, Илья, не встанешь.

-Не встану… - тоскливо протянул мужик, - а ты и рад поржать…

-Где ж это я ржу, Илюш? – удивился однорогий, - я тебе об окнах толкую, нахваливаю их, что хорошие они у тебя, большие. Вон сколько закатного солнца в зал за уши приводят. Не об одном твоём недостатке и не упомянул. Только о хорошем с люстры тебе толкую, а ты сразу рог мой обломанный узрел, не хорошо это, аж какая - то горьковина на сердце образовалось с этих твоих слов.

-Ты ж безбожник, вот и горьковина, - усмехнулся Илья, - бог то всех вас нечистых пепелить будет! Такая горьковина пойдёт, что ай яй!

-Ну, ты это, не пугай, давай, - с грустью произнёс однорогий, - я не со злом прибыл.

-Чего?! – возмутился мужик, - черти - то, как раз только с ним и прибывают, со злом, Видел ты добрых чертей - то? Не думаю. Только злые они и бывают. Да вот зла то их я не боюсь, под богом хожу, вот чего!

-Тогда уж лежишь, а не ходишь, - засмеялся однорогий, - лежишь да лаешься, а я ведь и, правда, с добром пришёл.

-Сейчас - то лежу, да завтра встану! – гневно огрызнулся мужик, - встану да перекрещусь, ничего ты мне не сделаешь, не боюсь я тебя!

-А чего завтра, давай сейчас крестись! –заявил чертёнок, - а давай ка вместе креститься будем! – однорогий принялся неистово креститься, сидя на люстре, - чего ж ты, Илья, не крестишься? Ну, повторяй, раз - два, сложно, что ли?

-Рад бы перекреститься, да руки не чувствую, как будто мыши её отгрызли, пока я спал. Ни ног, ни рук не чувствую. Но всё равно тебя не боюсь, чёрт!

-А меня бояться не надо, - сказал однорогий, перестав креститься, - я с добром к тебе.

-Ну и где твоё добро?

Тут же у чёртика в ручонках появилась большая, запотевшая бутылка. Он незамедлительно открыл её и капнул Илье на лицо. Капля как раз угодила на его сухие губы, и Илья узнал знакомый до одурения вкус холодной водочки. На душе немного посветлело и даже руки отошли от онемения.

-Моторный катер, - улыбнулся он, - насыпь ещё маленько, чего ты там каплю - то дал. С неё толку разве будет, с капли - то?

-И теперь скажешь, что со злом я к тебе? – усмехнулся чёртик.

-Не, - радостно протянул Илья, - не скажу. У меня аж руки отошли, сейчас хоть пальцами шевелить могу. Мне бы ещё маленько, может и ноги отойдут. Брат, выручи, ради бога, капни ещё, только по боле, чего ты мне, как котёнку брызнул, жалко, что ли?

-Да нет, не жалко.

-Ну, чего тогда ждёшь - то? Лей!

-А ты отрекись, я и налью. Всю бутылку тебе отдам, всю! Вся она твоя будет! Будешь делать с ней, чего захочется, хоть пей, хоть лакай, ты только отрекись а уж я напою, напою, Илюша!

-От чего отрекись? – Испугался Илья.

-От своего.

-Чего своего?

-Под кем лежишь, от того и отрекись!

-Да я сейчас под тобой лежу, от тебя, что - ли отречься - то? – засмеялся мужик.

-А ты, Илья, не смейся, - засерьёзничал чёртик, - понял ты всё, и под кем лежишь, понял, и от кого отречься надобно тоже понял. Один это и тот же, один. Вот от этого одного и отрекайся, тогда будет, что пить тебе, и ноженьки вслед за рученьками, глядишь, и отойдут.

Илья подумал, помолчал и выдал:

-Отрекаюсь!

Радостный однорогий чёртик выпустил из своих тёмных лап бутылку и та упала прямо на перекошенное похмельем лицо алкоголика. Но не разбилась она об лицо его, а за секунду, сделалась фыркающим, да разьярённым котом и кот этот рыжий, взъерошенный принялся похмельную Илюшину морду драть.

-Бутылка в кота! Бутылка в кота! – кричал возбуждённый чёрт, а кот царапал щёки мужику, да лоб с подбородком.

Илья вопил, кот царапал, а чёртик хохотал. Вскоре кот кончился на лице у похмельного. Чёртик удрал в форточку, а Илья, лёжа на спине, еле шепелявил:

-Кота ловите, моторный катер! Дочь, Убегай! Он на тебя пошёл! В окно бросайся, за чёртом! В окне спасёшься…

Спустя некоторое время Илья захрапел. С работы вернулась жена, посмотрела в зал на спящего мужа и вошла к дочке в комнату.

-Мам, папа сегодня с люстрой разговаривал, потом начал лицо себе расцарапывать и кричать чего - то непонятное, а потом уснул.

-Допился наш папа, - заплаканным голосом произнесла Наталья.

-А это пройдёт?

-Ой, не знаю, Доченька, не знаю...

Из зала послышался хриплый голос, вновь проснувшегося, главы семейства:

-Мать! Берите пса, кота ловить надо! Пёс умный, он найдёт! Бегите на псовый рынок, моторный катер!

Слушая похмельные бредни своего спившегося мужа, заплаканная женщина обняла свою, дрожащую от всей этой жизни дочку и тихо сказала:

-Всё, развожусь.

В тот же вечер Наталья с дочерью собрали свои вещи и ушли ночевать к одной хорошей знакомой. На утро ноги Илюшины отошли и он, еле поднявшись с пола, отправился за бутылкой, но выпить ему в тот день не удалось. Вызвали его на развод.

Долго и слёзно умолял он Наталью не разводиться с ним, и дочку подговаривал, чтобы она тоже самое матери сказала. Говорил он им, что пить не будет, что новая жизнь у них начнётся, но никто его не слушал и развод был оформлен.

Наталья с Юлей уехали в далёкий город, а Илья до ночи возле дома один просидел на лавочке, и за полночь вспомнил, что бутылка не тронута,дома она его, холодная, ждала. Вошёл он в пустой дом и, сев на пол в зале, начал из горла хлестать.

Опустошил одну, за другой поплёлся и так несколько деньков подряд. Всё, как обычно.
Просыпался он парализованный на полу, да на закате, донимал его вечерами чёртик. Уже не доброе говаривал, сидя на люстре, а всё Илюшу дурным словесным хламом забрасывал, да люсторку раскачивал так, что боялся Илья, как бы на него она не упала да не разбилась об его похмельный лоб.
 
-Дурень! –кричал чёртик, - выпиваешь мало, только до меня одного и допился сегодня. До кота бутылку не добрал, кончился кот, растаял на лице твоём. Больше пить тебе надо, он и опять обьявится. Но у меня и кроме него есть кем тебя попугать! Ты только пей больше, а уж я на тебя таких пугал с люсторки скидану, пей, Илюша, да гостей жди!

Не выдержал Илья чёртовых воплей и, как то раз, собравшись с силой, с умел сесть на пол, нащупал рядом с собой одну из вялявшихся пустых бутылок, и, что есть мочи, запустил в люстру. Та разбилась в мелкие осколки, а чёртик с визгом спрыгнул на подоконник. Илья сидел в осколках на грязном полу и не понимал, что сейчас случилось, и, что это были за звуки бьющегося стекла. А чёртик, сливаясь с летним закатом, радостно восклицал, свесив свои жёлтые копытца с белого подоконника:

-Во везуха тебе, Илья! Во везуха!

-С чего это? – не понимал его мужик, прищурившись, глядя на окна.

-Как с чего? – переспросил однорогий, - ты глянь, сколько на полу пятилистников сирени! Бери да ешь! А ещё желания не забывай загадывать!

Илья посмотрел на пол, где валялись мелкие сиреневые осколки, сказав:

-Ни разу пятилистных не видал, а теперь вон их сколько тут!

-Я и говорю везуха! – празднично повторил чёртик, - бери скорее, да ешь!

Илья обрадовался и принялся собирать руками сиреневые осколки.
В кровь, порезав пальцы, он посмотрел, сначала на руки, потом на, едва заметное очертание, чёртика и удивлённо пробубнил:

-А чего это красное?

-Малина, Илья, малина! – ответил чёртик, - её ветром через форточку вместе с сиренью принесло. Ешь, а ты знай!

-А с ней можно желание - то загадывать? Исполнится ли?

-Ещё быстрей выйдет!

Илья поднёс ладони с осколками ко рту и горестно произнёс:

-Хочу, чтобы Наташка моя с Юленькой обратно домой вернулись.

Сказал он всё это и заплакал, а чёртик на подоконнике успокаивать его принялся:

-Если плакать будешь, то не исполнится желание твоё. Есть надобно, а не плакать, есть!

Илья кивнул, захлёбываясь слезами и разом проглотил окровавленные осколки.
Спустя секунды, раздался стон от жуткой рези в животе и горле.
Илья упал на спину.
Чёртик расхохотался так, что едва смог выбраться на улицу через форточку, после чего полностью слился с вечерним закатным солнцем, из которого сам был соткан, и сгинул.

Да, хоть и слукавил чёртик, на счёт пятилистников сирени, но в одном он не соврал. То желание и правда исполнилось. Наталья с Юленькой вернулись обратно в дом к Илье. Вернулись на его похороны.

2017