А шарик вернулся

Сергей сидел на скамейке и курил. Он наслаждался ярким весенним солнцем, разлитым в воздухе обещанием скорого и стабильного тепла и ни о чём не думал. Вернее, как и бывает в состоянии лёгкой расслабленности, его сознание самопроизвольно прокручивало праздные мысли. Или не такие уж праздные. Например, об инопланетянах. Ведь представления о тарелках и прочей дребедени, обо всём, что мы приписываем непознаваемому, вполне могут быть максимально далеки от того, как соотносятся с миропорядком далёкие (в нашем понимании) цивилизации. Что, если инопланетяне запросто обитают среди нас, никак или практически никак себя не проявляя? Сергей глубоко затянулся и уловил на себе чей-то взгляд. Повернув голову, увидел человека в старомодном плаще – в его облике не было ничего необычного, но Сергея кольнула сладостная тревога. В глазах незнакомца проскальзывало что-то даже неприличное – но совсем не в том смысле. Просто какое-то несоответствие налаженной веками рутине на мгновение выбило Сергея из блаженного полузабытья. Но он тут же вернулся на прежнюю волну, списав все странности на табачный дымок и солнечные блики, быстро докурил сигарету и стал любоваться разнообразием облаков.

Только этого не хватало! Усталость после самолёта мешала вспомнить что-то важное. Не помогало и то, что на него пялились люди. Или так только казалось с недосыпа. Он вздрогнул от громко зазвеневшего телефона, оглянулся (опять мелькнул тот тип с сигаретой на скамейке), удивился – воображение нарисовало массивный чёрный аппарат на дубовом столе – и сообразил, что недавно поставил себе новый рингтон. Достал мобильный из старомодного плаща и услышал: Кеша, ты где? Ответил – я не мог не поехать, от командировки зависела моя карьера. И вскрикнул – вчера вечером отвезли в роддом? И выдохнул – спасибо, лечу. Зажёгся красный свет, он рванул по переходу и ощутил, как рядом грохнулось что-то тяжёлое, гулко и увесисто. Откуда? Хотел было об этом подумать, но не додумал, не взглянул, забыл. Запыхавшись, Иннокентий подбежал к цветочному рыночку, не торгуясь, заплатил за аляповатый букет и застыл, поймав себя на том, что держит его как одушевлённое существо. Принялся искать телефон, чтобы вызвать такси. Свободной от цветов рукой суетливо и картинно хлопал себя по карманам, вычерчивая в пространстве размашистую траекторию. И, конечно, кого-то задел. Ох, девушка чуть не упала! Он бормотал извинения, почти не глядя на неё. Но успел оценить молодость и красоту, тут же себя остановив – сейчас это неправильно!

А молодость и красота – банальное и всякий раз уникальное сочетание – были даны не заметившей инцидента девушке, даны здесь и сейчас, как нечто, что вписано в самодостаточность бытия, не скованного временем. Она радостно прогуливалась, тайком впитывая своё родство с эстетической дерзостью цветов, заслонявших продавщиц. Размышляла о своём имени: Полина – по-моему, довольно стандартно. Но вчера в этих звуках – по-ли-на – он обнаружил столько неожиданного и приятного! Интересно, какими сегодня будут его первые слова? Свернула в парк – можно чуть-чуть опоздать. Звякнуло сообщение. Текст разорвал в клочья благостную картину дня. Полина смотрела на дисплей телефона и сомнамбулически, по инерции продолжала движение. Прислонилась к старой липе и дала волю слезам. Так внезапный майский дождь легко сбрасывает напряжение. Полина плакала безутешно – как плачут в юности, как плачут в моменты преданной влюблённости. Наконец она побрела по направлению к дому, отмечая радужную размытость окружения. Так что, покинув тротуар, не обратила внимания на приближающуюся машину. Тормоза взвизгнули в нескольких сантиметрах. Через лобовое стекло Полина увидела сидящую за рулём женщину, белую от испуга, и мужчину рядом, который что-то оживлённо ей говорил.

– Оль, давай, я сяду за руль! Ты вообще меня слышишь? Оля исхудала и побледнела от свалившихся за последние дни невзгод, от бессонных ночей, а тут ещё выскочила на дорогу эта дурёха. Она сидела, вцепившись в руль и уставившись в несуществующую точку перед собой. Когда смогла оторвать руки от руля, разобрала его слова, тихо ответила: Да, Саша. Сняла ногу с тормоза и молча открыла дверь. Саша поехал аккуратно, но быстро, он уже не сердился, однако свою нервозность скрывал плохо. – На сколько назначена операция? – Уже идёт. Оля с Сашей тревожно молчали, по радио играла инструментальная музыка. Показались здания больницы. Впереди последний светофор. Естественно, зелёный сменился жёлтым, и Саша начал потихоньку сбавлять ход, разглядывая пешеходов на «зебре». Мужчина, видимо, папа вёл за руку дочурку лет трёх. Трогательность сцены усиливалась розовым комбинезоном девочки. Саша даже выключил радио. В тишине до него донеслись близкие злобные смешки. Пара злобных смешков. Саша с Олей синхронно оглянулись, но на заднем сиденье никого не было. Да и не могло быть. Саша снова включил радио, где диктор читала новости, и вдавил педаль акселератора.

Алексей счищал с розового комбинезона маленькой Анюты загрязнение непонятного происхождения. Анюта стояла смирно, но чувствовалось, что она так простоит ещё несколько секунд и опять примется подпрыгивать, веселиться, задавать вопросы. Алексей удерживал за руку это несносное любимое создание. Подошли к ларьку с мороженым. Пока Алексей рассчитывался, дочка, только что азартно перебиравшая все сорта лакомства, переключила своё внимание на небо и активно дёргала папу за рукав. Он дал мороженое Анюте, та бесстрастно лизнула и спросила – что это? Над ними даже не кружил, а зависал вертолёт. Непонятно, что он тут делал и какое задание мог выполнять. Вертолёт был красивый – серебристой окраски, футуристичной формы, словом, совершенно нездешний. Его жужжание, как ни странно, ласкало слух. – Тебе вкусно? – Ага! А почему эта штука не падает? – Пойдём, Анюта. Через два квартала вопросы всё не кончались, а Алексей доедал остатки мороженого. И как раз у фонтана в сквере продавали надутые гелием шарики. Вручённый Анюте шарик с надписью «Необычный шарик» был большой, наверное, в треть её роста. Девочка несла его очень степенно. И остановилась. На бордюре сидел рыжий кот и глядел на Анюту. Та замерла, ладонь сама разжалась, и шарик полетел вверх. – Папа! Папа! Анюта захныкала, показывая пальчиком на удаляющийся шарик. Алексей подхватил её на руки, утешая и приговаривая – ничего, ничего.

Представим взгляд сверху на город и его обитателей. Взгляд всепроникающий и фрагментарный. Взгляд, фиксирующий данности и непреложности. Взгляд, посредством которого мы получаем возможность посмотреть на отдельные проявления логики, подчинённой промыслу, умыслу, замыслу или воле. Чьим бы то ни было. Мы видим: Оля с Сашей сидят на стульях больничного коридора, взявшись за руки. Распахиваются широкие двери операционного блока, выходит хирург. Оля вскакивает, Саша поднимается следом. Лицо хирурга выглядит слишком спокойным и слишком понимающим. Оля утыкается Саше в грудь. Он растерянно её обнимает. Мы видим: Полина сидит дома перед ноутбуком, экран которого транслирует интервью с уфологом, и пьёт кофе. Диковинные предположения и цифры отвлекают. По крайней мере Полина пытается себя в этом убедить. Раздаётся знакомый звук. Полина хватает телефон и ненадолго прекращает дышать. Подходит к окну. Её глаза светятся незамутнённым счастьем. Мы видим: Иннокентий выходит из роддома. На крыльце его шумно встречают друзья, кто-то аплодирует. В руках Иннокентий держит конверт с младенцем. Вряд ли он осознаёт произошедшее, вряд ли слышит поздравления в свой адрес, вряд ли различает протянутый ему пластиковый стаканчик с шампанским. Мы видим: Сергей собирается подниматься со скамейки – ждут дела, на сегодня хватит предаваться фантазиям. Напоследок поднимает голову и с благоговейным изумлением обнаруживает, что прямо на него опускается шарик. Читает надпись «Необычный шарик» и бережно берёт его за хвостик, словно на него возложена некая миссия, словно он исполняет некий ритуал. Скамейка с Сергеем и шариком образуют что-то вроде статичного объекта или знака препинания, завершающего повествование. К объекту, растопырив ручки, неуклюже и забавно бежит Анюта и заливисто смеётся.