Сияние Софи. Часть 1. Глава 1, 2

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

                Глава 1.
   Тёплый августовский полдень. К одноэтажному бревенчатому зданию на самой окраине небольшого таежного посёлка Почель не спеша подходят трое весёлых, слегка подвыпивших мужчин средних лет. Над входом прибита небольшая вывеска: "ПОЧЕЛЬСКАЯ ПОСЕЛКОВАЯ БОЛЬНИЦА", а чуть выше висит поблёкший портрет И.В. Сталина. Краска на нём местами облупилась, но взгляд вождя всё так же сурово устремлён вдаль.
   В руках у одного из мужчин бутылка шампанского, скромный, но яркий букет лесных цветов, а из-под мышки выглядывает коробка конфет в пёстрой обёртке.
   Мужчины останавливаются у невысокого крыльца, оживлённо переговариваются, изредка оглядываясь на дверь больницы.
  Внезапно их ярко освещённые полуденным солнцем фигуры накрывает тень. Мужчины одновременно поднимают головы вверх —  над посёлком нависла тёмно-голубая туча, заслонившая собой солнце, висевшее в зените.

   Словно обрадовавшись наступившему мягкому полумраку, откуда-то из центра посёлка взмывают в небо голуби. Они резко закладывают виражи над домами, их крылья мелькают белыми вспышками на фоне потемневшего неба.
   Один из мужчин поправляет кепку и довольно произносит:
   — Моя стая поднялась!
   Остальные одобрительно кивают, глядя, как голуби растворяются в высоте. Ещё раз окинув взором потемневшее небо, мужчины возвращаются к прерванному разговору.
   Покружив в вышине, стая стремительно снижается, и от неё отделяется белая голубка. Изящно и плавно махая крылышками, она летит к больнице и садится на крышу. Походив немного по коньку, птица замирает и начинает тщательно чистить пёрышки.

   Внезапно раздаётся лёгкий скрип входной двери, и на крыльцо
выходят две женщины в белых халатах. Одна из них, старшая,  бережно прижимает к груди свёрток — младенца, завёрнутого в белоснежное одеяльце, перевязанное широкой алой лентой. Следом за ними появляется молодая мать, одетая в простенькое ситцевое платьице. Её лицо светится от счастья.
   Заметив их, мужчина с подарками в руках радостно улыбается и начинает подниматься к ним по ступенькам, поскрипывая начищенными до блеска хромовыми сапогами.
   — Ну, Борис, поздравляем тебя! – приветливо говорит старшая из работниц больницы, протягивая ребёнка такому же счастливому, как и мать, отцу. – У твоей Светланы такая славная звёздочка народилась, просто прелесть! Подходи, принимай свою долгожданную дочку.
   Вручив второй из сотрудниц больницы привезённое с оказией ради такого случая из далёкого города шампанское и конфеты, а жене – цветы, Борис тщательно обтирает влажные ладони о фартовые галифе и бережно принимает из протянутых рук своё несказанное богатство.
  Аккуратно, буквально кончиками пальцев, откинув уголок одеяльца, он сразу видит маленькое, прелестное личико. Ребёнок тихо спит, едва заметно шевеля крохотными пальчиками.
   — Так вот ты какая, Танюшенька, красавица моя маленькая! – нежно шепчет Борис, наклоняясь ближе. — Ну?.. Открывай глазки, посмотри на своего папу.
   Но вместо этого девочка недовольно сморщивает крохотный носик и начинает вертеть головкой из стороны в сторону, готовая вот-вот расплакаться.

  Друзья подходят ближе и с интересом разглядывают  новорожденную. В их грубоватых, привычных к труду и суровой жизни чертах появляется что-то мягкое, почти детское.
  Первый друг, отведя взгляд от малышки, непоколебимо  заявляет:
   — Боря, за такую принцессу ты теперь просто обязан нас поить…
    — Целую неделю! — тут же подхватывает второй. — Не меньше!
   — Не с недельку, но погуляем! – с доброй улыбкой отвечает Борис.
   Ещё раз взглянув на личико спящей дочки, Борис начинает осторожно спускаться по ступенькам. С обеих сторон за ним следуют его друзья, готовые в любой момент подхватить его.

   Но вдруг их останавливает в шутку расстроенный голос матери девочки:
   — Вы только посмотрите на этих мужиков! Уже и пошли! А про меня что, забыли?!
   Мужчины в замешательстве замирают.
   Светлана, слегка улыбаясь, подходит ближе, берёт мужа под руку и, нежно, но уверенно оттесняя его друзей в сторону, с лёгкой ревностью говорит:
   — Ну всё, посмотрели — и хватит. А то ещё разбудите! Только что уснула как покормила её.
  Борис прикрывает уголок одеяльца, и они, не торопясь, направляются к своему дому, который находится всего в каких-то пятнадцати минутах ходьбы от больницы.

   Светлана, Борис с ребёнком на руках и двое их друзей не спеша идут по улице. Навстречу им катит детскую коляску молодая женщина.
   Они поравнялись. Женщина останавливается и добрым голосом, с небольшой игривостью, говорит:
   — Здравствуйте, Веснины! Невесту моему Антону несёте?
   Борис добродушно улыбается и важно отвечает:
   — Это как они решат, когда вырастут!
   Вдруг девочка в его руках открывает глазки, вертит головкой и заливается громким плачем. Тут же, как в знак солидарности, расплакался и маленький Антон, до этого мирно дремавший в  коляске.
   Родители начинают успокаивать малышей. Светлана бережно принимает дочь из рук Бориса и, нежно покачивая, приговаривает:
   — Тише-тише… Не плачь, радость моя! Мы не отдадим тебя за него замуж!
   Женщина с коляской склоняется над ребёнком и ласково говорит:
   — Успокойся, солнышко, успокойся. И я не отдам тебя за неё!
   Как по волшебству, дети тут же затихают.
  Взрослые переглядываются, весело смеются и, пожелав друг другу доброго дня, расходятся каждый в свою сторону.

   Светлана с ребёнком на руках, Борис и двое их друзей не торопясь подходят к зданию почты. Светлана останавливается и протягивает дочь Борису.
   — Боря, возьми Танечку и подождите меня здесь. Я на почту зайду. Сестре Люде в Киткан позвоню. Скажу, как всё прошло.
   — Не ходи, — отвечает Борис, забирая дочь. — Я звонил им, перед тем, как к тебе идти. На работе она, в больнице, роды помогает принимать.
   Светлана досадно смотрит на распахнутую дверь почты.
   — Тогда придётся вечером от соседей позвонить.
   Компания трогается с места, и неторопливо продолжает свой путь.

   Белая голубка, сидевшая на крыше больницы, встрепенулась и начала тревожно ходить в разные стороны. Повертев маленькой головкой, словно выбирая направление, она решительно взмахивает крыльями и стремительно взмывает ввысь, исчезая в бескрайней синеве неба.

                * * *
   Киткан.
   Из двери больницы, расположенной в самом конце одной из улиц посёлка, выходит крепкий, коренастый мужчин лет сорока с небольшим, одетый в рабочую спецовку. Его лицо светится радостным волнением. Не задерживаясь на пороге и не глядя по сторонам, он быстрым шагом уходит по дороге.
   Минут через пятнадцать, обогнув острый выступ сопки, он выходит на противоположную улицу.

   Эта улица называлась Клубной, так как в самом её начале стоял клуб. Она тянулась далеко за посёлок в тайгу — примерно километров на пятнадцать, ведя к самым отдалённым участкам по добыче золота и лесоделянам. С другой приисковой улицей, откуда он только что пришёл, её разделяла не высокая, но длинная сопка, уходящая к дальним хребтам. В своём основании, сужаясь, она заканчивалась прямо в центре прииска, и потому местные жители называли это место Горкой, или Центром.
   От Горки расходилось ещё несколько улиц, но они уже пролегали по широкой равнине, которая представляла собой изрытую драгами маристую низменность, языками петляющую среди гор. Там же располагался и небольшой аэродром.

   Дом мужчины стоял  почти в конце этой улицы. Дальше за ним располагались лишь длинный жилой барак, отдельно стоящий дом и приисковая пилорама. Дома вдоль дороги, как с одной, так и с другой стороны, тянулись в один ряд до самого центра, расположившись на невысоком взгорке.
   Понизу этого взгорка, среди узкой полосы первозданного леса, которого не коснулись золоторазработки, извивалась мелководная речушка Китканка. Она огибала дом петлёй и почти вплотную подступала к огороду — это было весьма удобно: вода для полива всегда под рукой, а в жаркие дни можно было освежиться прямо в реке. Зимой же, когда её тихие заводи покрывались льдом, детвора устраивала на них катания на коньках или игры в хоккей.
   Дойдя до своего дома, мужчина сворачивает к калитке и входит во двор.

                * * *

   В это время в больнице посёлка, у распахнутого окна, за рабочим столом сидит медсестра простоватого вида лет двадцати пяти. Перед ней развёрнут толстый журнал, в который она что-то старательно записывает.
   Отвлекшись от письма, она поворачивает голову:
   — Тётя Люда, Анастасия с одной "с" пишется или двумя?
   — С одной! — доносится из-за ширмы женский голос.
   Медсестра макает ручку в чернильницу и снова склоняется над журналом.
   — Анастасия Ивановна… — тихонько нашёптывает она. — Мальчик… Вес…
   Бросив взгляд на лежащий рядом листок бумаги, добавляет:
   — Три килограмма шестьсот граммов… Тётя Люда! — вновь оборачивается она. — А рост какой?
   — Сейчас измерю! — отвечает тот же голос.
   Медсестра вставляет ручку в чернильницу и откусывает большой кусок булочки, запивая чаем из гранёного стакана. Наконец, не выдержав, недовольно кричит:
   — Ну что вы так долго? Он что, с больницу нашу длиной?
   — Да брыкается ножками! — доносится из-за ширмы всё тот же женский голос. — Не даёт измерить!
   Медсестра устало откидывается на спинку стула, кладёт руку на округлившейся живот и с улыбкой приговаривает.
   — А ты сиди там и не брыкайся, понял? Или поняла?.. Ладно, скоро узнаю.
   Она задумчиво поглаживает живот и добавляет:
  — Если ты — она, назову тебя Еленой! Умная будешь, гордая и скромная… как я!
   Сказав это, медсестра ставит стакан на стол.

                * * *

   Покинув прииск Почель, белая голубка долго парила над бескрайней тайгой. Её крылья устали, но она продолжает путь. И вот, наконец, среди невысоких лесистый сопок показался большой  таёжный посёлок.
  Она начинает снижается, плавно скользя над островерхими макушками деревьев. Но тут с макушки высокой лиственницы стремительно срывается ястреб. Распахнув крылья, он стремительно бросается наперерез голубке.
   Голубка устала, но у неё хватает сил на то, чтобы оторваться от хищника и достичь окраины посёлка. Сделав хитроумный вираж и очередной обманный маневр, она резко отворачивает в сторону от преследователя и камнем падает в чей-то двор, очутившись почти у самых ног сидевшей на крылечки молодой белокурой женщины. Она довольно приятна собой и шьёт что-то для ребёнка.

   Убрав руки с уже довольно заметного  живота, женщина смотрит на голубку, затем — на ястреба, который к тому времени уселся на берёзу, росшую под окнами дома. Медленно привстав со ступеньки, она что-то кричит ему, замахнувшись рукой. Испуганный ястреб срывается с дерева и исчезает за близлежащими крышами.
   Хозяйка дома снова смотрит на голубку и осторожно наклоняется, намереваясь погладить её. Но та, искоса посматривая на женщину рубиновыми глазками, чуть отступает в сторону и с места взмывает вверх. Нечаянно выпавшее из её крыла беленькое пёрышко, медленно кружась, опускается на плечо женщины, всё ещё стоящей и задумчиво смотрящей ей вслед. Набежавший лёгкий ветерок сдувает его. Женщина машинально чешет это место рукой.
   Но тут с улицы доносится женский голос:
   — Маргарита, ты дома?
   Она поворачивается на зов…

                * * *

   Со двора дома, в который совсем недавно зашёл мужчины в рабочей спецовке, доносится громкий выстрел.
   — Григорий?! – раздаётся недовольный женский возглас. – Ты что расстрелялся на весь Киткан, птицу пугаешь?
   — Ну, Аннушка-сердце! Готовь уху с перцем! – отвечает он, перезаряжая свою охотничью одностволку.
   — Это с какой радости? – вновь доносится возмущённый голос Анны. – Ухи ему, видишь ли, захотелось.
   — Ещё один сын у меня родился! Слышишь? Третий сын! – громче прежнего отвечает Григорий и, снова подняв вверх ружьё, нажимает на курок.
   — Ох! Батюшки же вы мои, – только и промолвила Анна, соседка Григория — не совсем ещё располневшая, крупная женщина лет пятидесяти, живущая через дорогу.
   Бросив свои дела (она только-только пристроилась на табурете под раскидистой черемухой за летней кухней, намереваясь обобрать спелые ягоды), Анна быстро направляется к калитке ведущей в двор своего соседа.

   Раскрыв её и подходя к нему, она радостно спрашивает:
   Да неужели твоя Анастасия уже разродилась?
  — Полчаса назад, – гордо отвечает Григорий, перезаряжая ружье. – А что тут ждать? С самого утра там сидел!
   — Вот и хорошо, вот и ещё одна радость в дом, – одобрительно произносит Анна.
   Поправив на голове выцветшую косынку, она продолжает:
   — Ты посмотри, как наши бабы в этом году расхрабрились — через двор на сносях! Вот и почтальонша наша, Маргарита, тоже ребёнка ждёт. Сказала, что если родится девочка, назовут её Верой. А вы уже дали имя своему сыну?
   — Ну, а как без этого…
  — И какое, если не секрет? – с любопытством спрашивает соседка.
   — Александр! – довольным голосом отвечает Григорий.
   Анна улыбается:
   — Красивое имя. А ты хоть знаешь, что оно означает?
   — Нет. А что? – заинтересованно переспрашивает Григорий.
  — А оно означает "спаситель, защитник"! – с важностью поясняет она, как бы вразумляя соседа.
   — Вот, самое то, что и надо! Будет Родину защищать и нас в старости, – радостно отвечает Григорий, сам бывший фронтовик.
   Он поднимает ружьё вверх и нажимает на курок.

                Глава 2.

   Киткан. Конец мая.
   У дома Григория буйно цветёт черёмуха, её белые соцветия почти полностью заслоняют зелень листвы.
   Из глубины двора к калитке направляется женщина лет сорока пяти — худощавая, среднего роста с ещё сохранившимися приятными чертами лица. В руках она держит сумку.
   Открыв калитку, женщина торопливо выходит на дорогу, но, не успев сделать и шага в сторону Центра, замирает от громкого женского оклика:
   – Анастасия?
   Анастасия поворачивает голову на голос и видит, как к забору подходит соседка:
   – Что тебе, Анна? — так же громко спрашивает она. — Я в ясельки на работу спешу!
   — Ты не видела моего внучка, Кольку?
   — Так он с моими старшими на рыбалку убежали!
   Анна досадно всплёскивает руками.
   — Ну вот, я так и знала! Ладно… А как там Сашка твой, болеет ещё?
   — Сегодня уже лучше!
  – Я курицу буду рубить! Ты зайди чуть позже — дам немного мяса, бульон ему сваришь!
   – Хорошо, зайду!
   Махнув Анне на прощание рукой, Анастасия торопливо уходит по дороге.
  Анна отходит от забора и, как бы напоминая себе, тихо бормочет:
   — Не забыть бы ещё пирожки с брусничным вареньем ему положить. А то снова учудит мне. Одно горе с этим защитником живности. И послал же мне Бог соседа.
   Она поворачивает голову, смотрит на дом Григория и добродушно улыбается.

                * * *

   А Сашка, белобрысый мальчишка лет пяти-шести, одетый лишь в короткие штанишки с лямкой через левое плечо, стоит в это время на табурете у жарко натопленной печки и жарит на плите картошку, нарезанную кружочками. Время от времени, пыхтя и отмахиваясь от дыма, он переворачивает её острием длинного кухонного ножа.
   Когда, по его мнению, картошка была готова, он сгребает её к краю плиты и, обжигая пальцы, скидывает в ладошку. Сунув  ломтик в рот, он соскакивает на пол и бежит в свою комнату.


  Вбежав туда, он усаживается на голый дощатый пол, выкрашенный тёмно-коричневой краской, и принимается тем же ножом выстругивать большую, несуразную стрелу.
   В этот момент из висящего на стене репродуктора, похожего на большую тарелку, раздаются шипение и потрескивание, а затем прорывается ровный, спокойный голос диктора:
   — … но учёные до сих пор не могут прийти к единому мнению, почему китообразные обитатели морских глубин выбрасываются из воды на сушу, и никакие попытки людей вернуть их обратно в море не приносят успеха.
   Сашка вскакивает с пола, подбегает к радио и кричит в него:
   — Потому что им страшно там! Вот! Дяденька!
  Сашка внимательно смотрит в чёрный зев тарелки, ожидая ответа. Но из динамика снова раздаются только шум и треск. Досадно поморщившись, он вновь усаживается на пол и, вытирая текущие из носа сопли, принимается за работу.
   — Вот сделаю себе ещё лук, так! стрельну в тебя — тогда будешь знать! — тихо шепчет он, угрожая кому-то невидимому.

   Внезапно с улицы доносится громкий, отчаянный крик курицы — пронзительный, безнадёжный.
   Сашка вскакивает, бросается к столу и залезает на него. Распахнув форточку, высовывает в неё голову.
   Видно было хорошо: через дорогу, в соседском дворе, идёт Анна. Одной рукой она крепко держит за ноги вырывающуюся курицу, а в другой сжимает топор. Направляется к большой колоде, стоящей посреди просторного двора.
   Глаза Сашки тут же наполняются слезами. Жалобно шмыгнул носом и размазав ручонкой слёзы по щекам, он соскакивает на пол и бросается к старенькому деревянному шифоньеру, притулившемуся в углу комнаты.
   Распахнув дверцу, достаёт оттуда отцовскую одностволку и тащит её к столу. С большим трудом втаскивает ружьё наверх, просовывает ствол в форточку и, чуть пошатываясь от тяжести, пытается пристроить его к своему маленькому плечу.

   В это время Анна уже занесла топор над головой лежащей на колоде курицы, приноровляясь, как удобнее завершить дело.
   Сашка наводит на неё ружье и, вкладывая в крик весь свой страх и обиду за несчастную птицу, во всю свою маленькую мощь вопит:
   — Пусти её, а то застрелю!
  Анна резко оборачивается, на секунду застывает, а затем вскрикнув от испуга, роняет и топор и курицу, после чего юркает  в летнюю кухню.
   Сашка, выронив ружьё, спрыгивает на пол и прячется под стол.
   Проходит две-три напряжённые минуты…
   Наконец, Анна осторожно выглядывает из кухни. Убедившись, что опасности больше нет, она резво припускает к дому Григория, на бегу опасливо пригибаясь.

   Не закрывая за собой калитку, Анна, тяжело дыша, подбегает к ничего не подозревающему Григорию, который в это время колол дрова.
   — Ох, Гриша, да что же такое творится? – с трудом опускаясь на  кучку поленьев и хватаясь за сердце, произносит она.
  — Что, Анна? Что случилось? – встревоженно спрашивает Григорий.
   - Что твой сорванец, Сашка, учудил? — едва переводя дыхание говорит она. — А?.. Мало того что в прошлый раз, когда мы кабанчика кололи, он чуть ногу мне не откусил… Вот…
   Она задирает подол и демонстрирует щиколотку.
   — Смотри, до  сих пор шрам остался. А это, – она показывает и другую ногу, – за что?! За то, что я козу хворостиной шлёпала. Так нет, он еще…
   Не отпуская руку от сердца, Анна снова начинает причитать.
   — Да что такое? – подступает к ней Григорий. – Говори скорее!
   — Он…  он меня чуть не застрелил! – как перед скорой кончиной закатывая глаза, едва слышно прошептала Анна.
   — Как?!
   — Я… — снова сбивчиво продолжает свой рассказ Анна. — Я, было, курицу собралась на суп зарубить. Только положила её на колоду, а он как закричит из окна: "Брось её, а то убью тебя со всех стволов!" и целится в меня, представляешь? Из двустволки! Я едва успела увернуться!

   Григорий матюгается сквозь зубы, швыряет топор на землю и почти бегом направляется в дом.
   Анна приподнимается с поленьев и напряжённо смотрит на закрытую входную дверь.
   Не проходит и минуты, как Григорий вытаскивает за руку на крыльцо громко плачущего Сашку, пару раз шлёпая его по заднице.
  Анна бросается к нему, вырывает мальчика и с негодованием напускается на Григория:
   — А ну, отдай его! — требовательно и властно говорит она. -Разошелся тут совсем, изверг! Вон как ребенка напугал! Что тут бить у него?
   Она начинает гладить по головке уткнувшегося в её подол Сашку, худенькие плечики которого продолжают беспрерывно вздрагивать.

   Продолжая крепко прижимать Сашку к себе, Анна уже спокойно и с какой-то нежностью в голосе говорит:
   — Я ведь это так сказала, без всякой злобы! Хороший он у вас мальчишечка, добрый. Ему ведь душу живую стало жалко. Это нам, дуракам, не надо делать так, чтобы маленькие дети видели такое.
   Анна берёт Сашку на руки. Грозя Григорию пальцем, она говорит с расстановкой:
   — А если ты, ещё раз, его хоть пальцем тронешь… Ну, Григорий, ты меня знаешь! И ружьё своё убери от греха подальше.
   Григорий досадливо сплёвывает себе под ноги и заходит в дом, громко хлопнув дверью.
   Анна гладит Сашку по головке.
   — Пойдём ко мне, мой мальчик, — ласково говорит она. — Я тебя пирожками угощу. С брусничным вареньем! А знаешь, кто тебе их принёс?
   Сашка отрицательно мотает головой.
   — Зайчик! — с улыбкой говорит Анна.
   Глаза у Сашки засветились радостным блеском.
   — Зайчик? — не веря своим ушам, радостно восклицает он.
   — Да! — важно произносит Анна. — Так и сказал: "Мне самому некогда, а ты передай их Сашке! Только обязательно передай!"
   Анна, продолжая держать на руках мальчика, подходит к калитке.

                * * *

   Почель. Середина августа.
   В зале дома Бориса находятся Светлана и её дочь Таня.
   Ещё раз поправив синий бантик, заплетённый в косичку Тани, Светлана нежно гладит её по головке и ласково говорит:
   — Всё, доченька, теперь красиво! Можешь идти погулять. Но будь аккуратной и долго на улице не задерживайся. Нам с тобой ещё надо немного азбукой позаниматься. Ты не забыла, что тебе через месяц в первый класс идти?
   Таня, глянув на мать чистым, самым невинным детским взглядом, так же ласково отвечает:
   — Я буду учиться на одни пятёрки, правда, мамочка?
  — Ну конечно, радость моя, – нежно улыбается Светлана и целует её в макушку. – Ведь ты у меня такая славная!
   Затем Светлана аккуратно поправляет полоску лейкопластыря над бровью Тани и добавляет:
   - А с мальчишками больше не связывайся, поняла?
   — Хорошо, мамочка, – отвечает Таня ангельским голоском. – Я буду с Иринкой в куколки играть.
    — Ну, вот и хорошо! Иди…
   Светлана осторожно подталкивает её к двери.

   Таня выходит из дома на крылечко. На миг задержавшись, она поправляет нарядное платьице и, крепко прижав к себе куклу, начинает аккуратно, как истинная леди, спускаться по ступенькам.
  Выйдя за калитку на дорогу, она снова останавливается и внимательно смотрит по сторонам, прищурив глаза…

  На футбольном поле, устроенном на одном из заброшенных огородов, проходит очередной футбольный матч местной детворы. Играют в одни ворота. От стоящего крика и шума казалось, что можно оглохнуть. В азарте кричат и сами игроки, и ребятня, рассевшаяся в качестве болельщиков прямо по траве у условной границы импровизированного футбольного поля. Ко всему добавляется громкий лай дворняги, которая то и дело пытается вырваться из рук у одного из мальчишек и выбежать на поле. Матч длится уже давно, и трудно было определить, соблюдаются ли в нём какие-либо правила.

   Вот одному из нападающих всё же удаётся пробиться к воротам, и гол почти неминуем Но внезапно у ворот образуется свалка, которая чуть не переходит в потасовку между игроками. Спустя короткое время она начинает рассыпаться, и из-под самого её низа с трудом выбирается Таня. В руках она крепко сжимает мяч. Сегодня ей доверили быть вратарём. Но узнать её теперь совершенно невозможно: платье, которое было чистым и выглаженным, сплошь покрыто тёмными пятнами, бантик развязался, туфля с одной ноги слетел и валяется где-то в стороне. Руки, колени и лицо покрыты слоем грязи, и они совсем не напоминают ту милую и очаровательную девочку, которая была всего час назад.

   Она отчаянно кричит на одного из мальчишек:
   - Антон, ты зачем по моим воротам бил? У тебя рука была!
   - У меня? Рука?! – вскипает тот. – А ты видела?
   — Да-да, я сама видела, как ты рукой мяч ударил!
   — Я?! Ударил?! Что ты врёшь при всех?
   У Тани от такой наглости перехватывает дыхание:
   — Это я вру?.. Ах, ты так на меня! – Таня роняет мяч на землю. – Сейчас получишь за это, Антошка-картошка!
   Таня сжимает кулачки и принимает боевую стойку.
  — Ой-ой, – кривится Антон, насмешливо склонив голову набок.– Так я и испугался твоей левой! Думаешь, испугался?
   Удар в лоб был чёткий и быстрый — и в ту же секунду обидчик растянулся на земле.
   — Насих бьют! – раздаётся чей-то писклявый крик, и у ворот снова завязывается свалка.

   Футбол уже минут десять-пятнадцать как закончился, и детвора разбежалась по своим делам.
   На краю опустевшего поля, сидя на траве, скучают Таня, Антон и трое мальчишек. Таня лениво вертит за ногу свою куклу — та выглядит чуть приличнее, чем ее растрепанная хозяйка.
  — Эх, поесть бы сейчас чего-нибудь… — протяжно говорит черноголовый мальчишка, поглаживая живот.
   Таня на мгновение замирает, и в её глазах мелькают озорные огоньки. Она кладёт куклу к себе на колени и подзывает мальчишек поближе.
   — А давайте… — она начинает что-то таинственно шептать им.
   Антон, немного отодвинувшись, недовольно протягивает:
   — Да ну! Лучше гольянов наловить и нажарить на костре!
   Таня тут же суёт ему под нос кулак:
   — Видел?! Мы вчера их ели! От твоих гольянов меня уже тошнит! Я вчера их сто штук поймала!
   Таня решительно встаёт и командным голосом отдаёт короткий приказ:
   — Пошли! Антон, будешь сторожить!
   — А почему я? — недовольно восклицает он.
  — Пошёл с нами, так мои команды слушай! — твёрдо отвечает Таня и призывно машет рукой.
  Мальчишки нехотя встают, но спорить не решаются. Через несколько мгновений их фигуры скрываются в придорожных кустах.

   На самой окраине посёлка стоит добротный дом, окружённый высоким забором из ровных строганных досок. С тыльной стороны к нему прилегает просторный, ухоженный огород, огороженный с трёх сторон забором из длинных жердей. За изгородью начинается девственный лес, состоящий в основном из стройных берёз и разросшихся кустарников.

  Огород раскинулся аккуратными рядами: зелёная ботва картофеля ровными линиями тянется к солнцу, а по краям горделиво высятся златоглавые подсолнухи. Подвязанные на воткнутые палки помидоры уже начинают наливаться ярко-красным цветом, обещая богатый урожай. Из рядком стоящих парников выбросили гибкие побеги огурцы тянущие к соседствующей кукурузе.

   Над недавно политыми грядками с морковью, луком и редисом кружат быстрокрылые стрекозы, увлечённо охотясь на мошек и других насекомых. Разноцветные бабочки плавно порхают, перелетая с одного листа на другой, наполняя пространство лёгким, беззаботным движением.
  Царящую на огороде тишину и покой нарушает лишь весёлое, звонкое стрекотание кузнечиков. Их негромкий хор сливается с лёгким шелестом листвы, создавая ощущение уюта и спокойствия.

   За огородом, в метрах десяти, в стоящем безветрии осторожно качнулась ветка раскидистого кустарника. Она мягко опустилась вниз, и из-за листвы мелькнуло настороженное лицо Тани. Она быстро огляделась по сторонам и вновь исчезла среди ветвей.
   Не прошло и половины минуты, как высокая трава негромко зашелестела, её верхушки задрожали, выдавая чьё-то осторожное движение в сторону изгороди. Вот дрожь стихает, и из густой зелени показываются три головы — Тани и двух мальчишек.
  Оставшийся за караульного Антон выглядывает из-за кустарника и тут же испуганно скрывается за его ветвями.

  Троица детей пролезает под нижними жердями и бесшумно рассредотачиваются по огороду, принимаясь за "сбор урожая" — кто что успеет схватить. Один из мальчишек срывает пухлые стручки спелого гороха и прячет их в за пазуху, второй выдёргивает с грядки сочную морковь. В парнике, пригнувшись, Таня ловко шарит руками в густой ботве, доставая упругие, пупырчатые огурцы и складывая их в подол платья.
   Всё бы прошло гладко, но вдруг на край огорода выбегает со двора маленькая собачонка и начинает громко лаять на непрошеных гостей.
   На заливистый лай собачонки следом выбегает пожилая хозяйка. Завидев на своём огороде чужаков, она всплёскивает руками и срывается на крик:
   — Ограбили!!! Ах вы…  Стойте! Ну, я сейчас вам задам…               
  Схватив первую попавшуюся палку, она бросается вглубь огорода. Но догнать проворных озорников ей, конечно, не под силу — их спины уже мелькают далеко за изгородью. Однако одного из беглецов она успевает признать и грозно кричит ему вслед:
   — Ну, погоди у меня! Я всё твоим родителям расскажу! Пусть они всыплют тебе как следует!
   Хозяйка грозно машет палкой вслед.

                * * *

    Двор Тани. Ранний вечер.
   Голова Тани зажата между колен отца, и она, крепко зажмурив глаза, приготовилась, похоже, не к первому такому наказанию.
   — Сознавайся, – строго спрашивает Борис, – сколько огурцов у неё сорвала?
   — Пять! – отчётливо выкрикивает Таня, но тут же торопливо передумывает:
   — Нет, четыре…  Нет-нет, я забыла…  всего два!
  — Два-четыре… – передразнивает Борис. – А сколько голов забила?
   Таня приоткрывает один глаз и замечает, как из-под ноги отца выползает здоровенный жук с яркой, переливающейся перламутром спинкой.
   Она прищуривает глаз, прицеливается и плюёт в него — мимо. Пробует ещё раз — опять неудачно. Слюни заканчиваются. Тогда она пытается достать жука ступнёй.
   — А… — тянет она, собираясь назвать цифру.
   Жук, не обращая на неё внимания, спокойно продолжает свой путь. Таня пытается прихлопнуть его ногой.
   — А… А…
   Жук убегает.
  — Адиннадцать, – выпаливает Таня первое, что приходит в голову.
   — Ах, одиннадцать! – восклицает отец. – Столько не забивают! Так что скидки тебе сегодня не будет!
   Борис наклоняет голову и, чуть улыбаясь, тихо шепчет:
   — Кричи…
   Затем начинает медленно и совсем несильно шлёпать ремнём по её попе, размеренно отсчитывая удары.
   Таня притворно кричит.

   Во дворе дома с высоким забором стоит пожилая хозяйка. Она держит на руках свою верную охранницу, прижимая её к груди, и с довольным выражением на лице прислушивается к доносящимся крикам Тани.