Смерть Троцкого

***

Скорее закончатся в магазине бритвенные станки, чем исчезнет мода на Троцкого. Злые кремлевские языки утверждают, что Троцкий не только приклеивал очки к носу, чтобы те не спадали во время его бурных ораторий и мимикрий на антиправительственных митингах, но и характерные только для лиц еврейской национальности нос и уши, которые тоже имели обыкновение отваливаться, как отваливается от стен старая штукатурка. А свой пенис, как утверждают те же самые языки, он носил в кобуре вместо револьвера, – привычка, подсказанная якобы самой жизнью и хорошо откомментированная Зигмундом Фрейдом, с которым Троцкий имел честь познакомиться в Вене в период своей второй по счету эмиграции. (По неопубликованным воспоминаниям художницы Фриды Кало, револьвер Льва Давидовича осечек не давал, перезаряжался быстро и убивал ее прямо-таки наповал. Убивал, добавим от себя, под бурные аплодисменты не кого-нибудь, а ее мужа, тоже художника, Диего Риверы.) Что касается его растрепанных волос, этой иссиня-черной метлы Октябрьской революции, лишь по чистой случайности не оказавшейся факелом её, трудно сказать, кто тут кому подражал: Троцкий – классу трудящихся, или класс трудящихся – Троцкому. Может статься, что Троцкий подражал европейской интеллигенции в лице его умнейшего представителя Альберта Эйнштейна; не исключено все же, что последний пародировал первого. Впрочем, это все только предположения, не основанные на научно доказанных фактах. Выражаясь образно, Лев Троцкий – это сферический ледник в вакууме. Это что-то непостижимое и неподдающееся ни анатомическому препарированию, ни философскому обсуждению, ни математическому анализу.  Это не человек в классическом смысле слова. Хотя ничто человеческое ему не чуждо. Его не перешибить каким-то там классическим ледорубом, изготовленным гиперборейскими кузнецами по заказу чекистов из НКВД, как те же самые широко разрекламированные финки, предназначенные не столько для игры в ножички с карело-финскими лыжниками, сколько для ликвидации идейных врагов по лазерной указке вышестоящих инстанций.  Сей ледоруб, вырванный из рук Рамона Меркадера ветром исторического прагматизма, скорее увенчает вершину пирамиды Кукулькана на полуострове Юкатан, чем расколет пополам несокрушимый цельнолитой череп последнего «демона революции». Сталин нервически курит в сторонке новомодные курительные жидкости, слушая донесение разведчика Шпигельглаза о том, как Троцкий, этот «Красный Бонапартишка», этот «Иудушка» в очередной, уже тысяча первый раз уклонился от удара карающего кровосмесительного жезла ВЧК, тяжелого, как бронебойный таран с обедненным ураном, и смертоносного, как укус мифического Уробороса. Он уже испробовал все средства из арсенала политического душегубства и садистического мироедства. Всё без толку. «Мало было выслать Троцкого за пределы СССР, – размышлял Иосиф, мало. – Надо было выслать его за пределы Солнечной системы». Но и этого оказалось бы недостаточно. Пламенная душа Льва Давидовича распространила бы идеи своего Четвертого (в десятой степени) интернационала на всю Мультивселенную, и даже каменноликие Маркс и Энгельс затруднились бы ответить, чем бы закончилась сия красная космическая одиссея для всего мироздания в целом и для планеты Земля в частности. Голову ему не отрубишь. Его шея – это газопровод, проложенный по дну архаического океана Тетис, между древними континентами Гондвана и Лавразия. Его не получится расстрелять. Пули отскакивают от него, как пинг-понговые мячики от теннисной ракетки японского лилипута. Его нереально колесовать. Он колесит по всему миру, как колоссальное колесо обозрения, вправленное в кармический велосипед сансары. Тем более его невозможно четвертовать. Ведь Троцкий – это своеобразное такое Четвероевангелие для всех бывших, настоящих и будущих представителей левых оппозиционных партий, число которых растет по экспоненте, как бы активно ни избавлялись от членов этих партий правящие и верховодящие мировые прерафаэлиты. Влить раскаленный рок-металл в рупор его огнедышащей глотки? Он извергнет его назад, как проснувшийся вулкан извергает лаву, чтобы похоронить под ней целые стадионы советских шпионов. Распять его на супрематическом кресте? Да, возможно, он ненадолго умрет. Но ведь умрет лишь затем, чтоб на третий день воскреснуть, как Крестный отец новой нации униженных и оскорбленных, и тем самым укрепить свою власть над ними еще больше. Попробовать заклеймить его каким-нибудь позорным поступком? Так он вам ответит на то первой строчкой канонического гимна голодных и рабов.  Троцкий вездесущ, как алиментарная дистрофия в блокадном Ленинграде, как дух стяжательства на фондовых биржах современности. Почувствовать, что он где-то рядом, не так уж и сложно. Любой мелькнувший в толпе прохожих какой-нибудь взлохмаченный тип в черном кожаном плаще, носитель козлиной бородки и круглых очков, может оказаться Троцким. А если вам посчастливится попасть в Мексику и испытать на себе чудодейственные чары пейотля, не примените, отрешившись от мира сего, под шум колес мистериального «Поезда председателя Реввоенсовета Республики» перенестись в доколумбову цивилизацию, в донаркомовскую, по сути, эпоху, где, взяв себе псевдоним ацтекского бога Кетцалькоатля, перед вами наконец предстанет Лев Давидович во всем своем воинственном оперенье, в самом зените революционного своего порыва. Стоит отметить, что, как вода, Троцкий мог попеременно, по одной лишь прихоти своей, существовать в трех состояниях: твердом, жидком и газообразном. По этой причине нельзя его ни утопить в Мексиканском заливе, ни сварить в котле с кипящим супом посоле, ни сжечь на костре инквизиции, ни приготовить из него буррито. Помимо этих трех состояний, он мог существовать и в четырех измерениях. Его дом в Койоакане, купленный на средства, вырученные от продажи «цифрового архива революции», являлся настоящей, видите ли, крепостью-гиперкубом. А как иначе объяснить, что после многочисленных на него покушений, будь то пикирующие в крышу бомбардировщики времен второй мировой, будь то распыляемые под дверную щель боевые отравляющие вещества третьей мировой, плюс распространяемые по всей округе смертельные вирусы XXI века и падающие там и сям искусственные метеориты размером с хороший херсонский арбуз его детства, – как, спрашиваю, объяснить, что, несмотря на все это, он как ни в чем не бывало появлялся на улицах Мехико вместе со своей женой Натальей Седовой, в окружении заботливо выращенных им антропоморфных говорящих кактусов, служащих ему дополнительной защитой от враждебных элементов бесчинствующей псевдоистории? Идея с погребением Троцкого заживо тоже неосуществима в нашей альтернативной реальности. Потому что Троцкий сам представляет из себя ходячую Идеологию, погребающую заживо всех опьяненных ею, от которой избавиться так же трудно, как от представления об идеальном мироустройстве, представления, на нашем веку пробудившего к жизни не одного кровавого тираннозавра в доспехах пуленепробиваемого долгожительства. Однако в нейросетях нашей нынешней цивилизации ходят забавные слухи, что Троцкого все-таки настигла смерть. Дескать, умер он не в результате удара лазерным ледорубом по термоядерной головушке. Нет. Его и до этого сотни раз били: били магнитными копьями и радиомечами испанские конквистадоры, били горнолыжными палками сумасшедшие скандинавские викинги, били разводными ключами русские сантехники от сохи, били битами американские безбашенные бейсболисты, били абордажным крюками пираты Карибского моря. Он отмахивался от всех этих напастей, как от надоедливых тропических мух, и продолжал неторопливо писать «Историю этрусской контрреволюции», записывая ход минувших событий не с помощью слов, как это повелось со времен Геродота, а используя для целей повествования говорящие примитивные рисунки, характерные для астекской письменности. Такое подробное летописное живописание не под силу даже Сикейросу и Риверо, скажу я вам. Полистайте исторические комиксы Троцкого в двух томах. Он умер якобы от столкновения с атомным ледоходом «Ленин», вставшим у него на пути к Четвертому (в десятой степени) интернационалу, пути, каким-то необъяснимым образом пролегшим, бог знает почему, через Северный морской путь.


***