de omnibus dubitandum 1. 130

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

Глава 1.130. МОСКОВСКОЕ КНЯЖЕСТВО - ОБЫЧНОЕ СЕВЕРОЕВРОПЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО…

    Оригинальное и сугубо российское явление опричнины при самом известном и наиболее спорном персонаже на российском троне в лице Ивана IV (на самом деле 11-летнего Ивана V Ивановича «Молодого» в окружении своих родственников со стороны матери Захарьиных-Романовых – Л.С.) многие исследователи и историки считают первой попыткой создания единой службы политического сыска в России. Поэтому многие ведут отсчет истории спецслужб Российского государства именно с момента образования опричнины в 1565 году.

    На самом же деле это учреждение вряд ли можно по какому-либо признаку причислить к спецслужбам. Специально собранные в отдельные отряды царские слуги, именовавшиеся опричниками, вели розыск неугодных власти людей, организовывали их аресты, а чаще убивали на месте, участвовали в массовых пытках и казнях этого периода, как сказали бы сейчас, «массовых репрессий» против внутренней оппозиции царской власти в стране. Даже вырезали при своих набегах целые села и почти опустошали города по обвинению в «государевой измене». Часто во главе этой карательной конницы скакал сам руский царь.

    Но никакой серьезной разведывательной и контрразведывательной работы опричники не вели, оперативной работой в нашем нынешнем понимании не занимались, постоянной тайной агентурой не обзаводились. А всего лишь массово разъезжали по российским городам и весям, приторочив к седлам в качестве опознавательного знака собачью голову и метлу (символ чистки страны от измены), хватая и, изничтожая недовольных по указу местных воевод, честным или ложным доносам, вырванным под пытками признаниям предшествующих жертв либо вообще по собственному усмотрению.

    Это был в нашем современном понимании особый спецназ, или даже армейская гвардия, получившая вдруг карательные функции внутри страны. Как, заметим, следует это и из самого устаревшего слова «опричь», от которого пошло название явления. Оно означало «отдельно» или «особо» («опричь души», например). Опричнина была частью особого назначения, говоря современным языком. Правда, при этом в политическом терроре опричников проглядывались некоторые черты, свойственные будущим спецслужбам. Например, в штабе опричников в Александровской слободе под Москвой имелся первый в России архив политических дел и, велись списки репрессированных, так называемые синодики для последующих поминаний за упокой душ убитых.

    Некоторые эти синодики приравнивали затем к реабилитации, казненных ранее.

    Но, увы, это не так, синодики писали практически на всех убиенных опричниками, у нас же даже при Хрущеве (Перлмуттере) стопроцентной реабилитации пострадавших при Сталине (Джугашвили) не было. Это была лишь отчасти снисходительная к уже убитым, отчасти циничная традиция помина казненных их же палачами. Так в те суровые времена было заведено.

    В самые мрачные годы инквизиции в средневековой Фландрии палачи перед казнью устраивали пир, на который в знак высшей милости приводили и приговоренного, чтобы он последний раз в жизни хорошо покушал. В той же Александровской слободе работало нечто вроде следственной комиссии опричнины, записывавшей показания арестованных, ее возглавляли Алексей Басманов и князь Вяземский [до тех пор, пока в 1570 году (при 16-летнем Иване V Ивановиче «Молодом» 28 марта 1554 г.р. – Л.С.) в такой же подвал для допроса притащили их самих]. Хотя, разумеется, одних лишь записей синодиков опричниками, следственной палаты и постоянного штаба Опричного двора в Александровской слободе явно недостаточно, чтобы назвать это явление первой спецслужбой нашего государства.

    При этом сам царь Иван Грозный (на самом деле 11-летний Иван V Иванович «Молодой» в окружении своих родственников со стороны матери Захарьиных-Романовых – Л.С.) в той же Александровской слободе имел свою загородную резиденцию, так что опричники заодно исполняли при нем роль охранников и гвардии. Всего в опричнину набрали шесть тысяч молодых людей из самых разных слоев тогдашнего общества. В целом уже из этого ясно, что их обязанности были намного шире обычного понимания тайного сыска в государстве.

    Это явление до сих пор является предметом пристального изучения историками в силу именно уникальности созданного органа-войска для внутренних репрессий. Образ Ивана IV Грозного в российской историй в зависимости от ситуации то возвышался, то предельно демонизировался, но всегда опричнина и осуществленные ею репрессии в 60—70-х годах XVI века оставались главным обвинением ивановскому правлению. А приверженцы либеральной и западной школы истории и вовсе считают страницу опричного террора уникальным пятном позора в российской истории. Масштаб репрессий действительно поражает: в ходе натуральной резни по всей стране уничтожалось население целых поселков и городов.

    Опричнину многие западники считают не просто первой российской спецслужбой, давшей толчок постоянным затем политическим репрессиям в Российском государстве, но и своеобразным символом этих репрессий на многие века, задавшим тон всем спецслужбам-последователям и создававшим их режимам. Так, известный своей особо западнической позицией политолог А. Янов*, сравнивая ивановские репрессии со сталинскими, полагал, что опричнина стала образцом, который раз за разом под новыми именами возрождался затем в нашем отечестве. И все последующие эпохи «заморозков» в российской политике Янов уподоблял возрождению опричного времени, проводя постоянные исторические параллели, считая: первый глава опричнины (убитый позднее наследниками) Алексей Басманов — это Николай Ежов нашего Средневековья, а сменивший его на посту Малюта Скуратов — средневековый Берия, естественно. Противники западников из тех ярых патриотов, кто все готов Ивану Грозному простить за его усилия по созданию сильного и единого Российского государства, возражают Янову и его сторонникам: Басманов, Скуратов и другие вожди опричников являлись при этом талантливыми полководцами и государственными мужами, не в пример партаппаратчикам коммунистической поры Ежову с Берией.

*) Янов  Александр Львович (евр.)(18 апреля 1930, Одесса [Александр Янов на «Снобе»: «Про меня» // Международный проект «Сноб». — Раздел «Снобщество»] — 18 февраля 2022, Куинс, Нью-Йорк, США [Умер Александр Янов][ALEXANDER YANOV'S MEMORIAL SITE / САЙТ-АРХИВ ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ЯНОВА (1930-2022) (англ.)]) — ярый русофоб, советский и американский историк, политолог и публицист. Доктор исторических наук, профессор.

Илл. см. фото. Никто так не понимает русскую идею, как еврей живущий в США

Окончил исторический факультет МГУ в 1953 году. По распределению работал директором средней школы в городе Сталинск (совр. Новокузнецк). Был разъездным спецкором «Литературной газеты» и «Комсомольской правды». Объехал полстраны. Публиковался в журналах «Новый мир», «Молодой коммунист», «Вопросы литературы» и «Вопросы философии». Занимался историей славянофильства. Защитил диссертацию «Славянофилы и Константин Леонтьев. Вырождение русского национализма. 1839-1891». Написал 2000-страничную работу «История политической оппозиции в России», которая, несмотря на объём, широко разошлась в самиздате [Трилогия Александра Янова «Россия и Европа: 1462-1921»][Ушёл из жизни историк, политолог и публицист Александр Янов].
Эмигрировал в США, где с 1975 года преподавал как еврей РУССКУЮ (выделено мною - Л.С.) историю и политические науки в Техасском университете, Калифорнийском университете, Мичиганском университете, а также Городском университете Нью-Йорка [Интервью Александра Янова автору «Независимой газеты» Михаилу Тульскому // Независимая газета. — 2001. — 2 ноября]. Прошёл всю американскую академическую лестницу — от инструктора до полного профессора [Профессор Александр Львович Янов: сведения об авторе  // Журнал «Полис: Политические исследования»]. Доктор исторических наук [Александр Янов на «Снобе»: «Про меня» // Международный проект «Сноб». — Раздел «Снобщество»].
Последняя должность — профессор политических наук в аспирантуре Городского университета Нью-Йорка.
Опубликовал около 900 статей и эссе в советской, американской, английской, канадской, итальянской, российской, израильской, польской, японской и украинской прессе, а также около 20 книг в пяти странах на четырёх языках [Ушёл из жизни историк, политолог и публицист Александр Янов].
Янов опровергал широко распространённую со времён Н.М. Карамзина точку зрения, что с самого начала Московское княжество, в отличие от европейских государств, было самодержавным. Он считал, что после татаро-монгольского ига (которого в реальности не существовало - Л.С.) Московское княжество было обычным североевропейским государством с ограниченной монархией. Более того, он полагал, что Реформацию государство Ивана III начало первым в Европе: в руском обществе развернулась широкая критика всевластия церкви, возникло движение нестяжателей, началось изъятие монастырских земель в пользу государства. При Иване IV, во время деятельности Избранной рады, были созданы социальные институты [Земский собор, замена наместников-«кормленщиков» местным крестьянским самоуправлением (Земщиной - Л.С.)], которые обеспечивали основы европеизации страны. Янов противопоставлял самодержавной, евразийской традиции России её собственную европейскую традицию, «ничуть не менее древнюю и легитимную». Янов считал, что только потом Иван Грозный прервал развитие Московии в направлении европеизации, которое было продолжено лишь со времени лютеранина клона лжеПетра [Исаакия Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], получившего  впоследствии (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I.
Рассматривая славянофильские и евразийские (А.Н. Аксаков, Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий и др.), а также западнические (К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин и др.) взгляды на культуру России, Янов пришёл к выводу, что и славянофилы, и западники исходят из одинаково неверной предпосылки. Славянофилы говорят о необходимости развивать евразийское начало, а западники — прививать западный либерализм. Однако при этом не замечается европейская традиция, изначально существовавшая в русской культуре.
В долгосрочной исторической концепции Янова центральную роль играла «лестница Соловьёва» — усмотренная В.С. Соловьёвым трансформация естественного чувства любви к Родине в её гибельный культ, национальную гордыню. Так, Янов отмечал: «Соловьёв, единственный в своё время, отчётливо понимал: национализм смертельно опасен для России. „Национальное самосознание, — писал он, — великое дело, но когда самосознание доходит до самодовольства, а самодовольство до самообожания, то естественный конец для него есть самоуничтожение“. … национализм в России имеет коварное свойство вырождаться и убивать породившую его нацию. Напоминать ли, что блистательное — и страшное — пророчество Соловьёва сбылось буквально? Что империя царей, так до конца и не сумевшая освободиться от убийственного для неё национализма, и впрямь, как он предсказал, самоуничтожилась?» [Янов-ответ]
В статьях и книгах про Веймарскую Россию, Янов, рассматривая свой концепт цикличности российской истории (реформа/антиреформа), предугадал приход антирефоматора Путина [Неизбежный Путин. Андрей Мальгин — о «Веймарской России»].
А.И. Миллер полагал, что концепция Янова, заключающаяся в том, что в России была многовековая либеральная традиция, которая всё время боролась с патерналистской традицией, — это воспроизведение мифических категорий: европейскость как средоточие всего хорошего и российский патерналистский опыт как средоточие всего плохого. При этом забывается, что либеральная традиция вообще, а не только в России, не насчитывает больше двух с половиной веков, и что в европейском опыте также присутствовал патернализм [Интервью с Алексеем Миллером].
Острые политические разногласия между А.Л. Яновым и А.И. Солженицыным отразились в их полемических отзывах друг о друге. А.И. Солженицын в интервью с И.И. Сапиэтом (Би-би-си), февраль 1979:
"Вот — Янов. Был он коммунистический журналист, 17 лет подряд, никому не известный. А тут — с профессорской кафедры напечатал уже две книги с разбором СССР и самым враждебным отношением ко всему русскому. В «Вашингтон Пост» на целую полосу статью, что: Брежнев — миролюбец. Смысл его книг: держитесь, мол, за Брежнева всеми силами, поддерживайте коммунистический режим — и торговлей, и дипломатически, укрепляйте его, это вам, американцам, выгодно! А внутри СССР его поддержат … все покупатели магазинов «берёзки». А всякая другая власть в России будет вам хуже. Он даже не ставит коммунистическому режиму в упрёк уничтожение 60 миллионов человек. Словечко «Гулаг» подхватил, но применяет его к старой России — мол, там был Гулаг … И вот такие уста истолковывают здесь Россию. Вот такие … цветки выращены коммунизмом на нашем забвении и растоптании".

    Янов, высоко оценивая гражданское мужество и писательский талант Солженицына, видел в его политических взглядах продолжение гибельной для России идеи клерикальной автократии. Так, в интервью «Голосу Америки» на годовщину смерти Солженицына Янов говорил:
"Думаю, что Солженицын останется в русской истории как фигура двойственная: тогда, в начале шестидесятых, он был для всех нас символом того, на что мы сами были неспособны. Он бросил вызов системе — всей системе чекистского контроля. И вот это время как раз и дало расцвет его литературного таланта. «Иван Денисович», «Матрёнин двор» — как и многие другие, я принял всё это, как знамение Божие. Вот, говорили мы себе, сохранилась классическая русская литература — и вынесла приговор этой бесчеловечной системе. Таково было моё отношение к Солженицыну — до тех пор, пока не появилось его письмо к вождям СССР …".

    "Уже в середине семидесятых — в сборнике «Из-под глыб» — он уже прямо скажет, что демократия — это очень плохо. … по убеждению Солженицына, авторитаризм — это судьба России. И что о разных там плюралистах надо забыть, что это всё — образованщина, что все они нерусские, русской истории не знают и говорят чепуху. Подразумевалось, что сам-то он её знает … . И характерно, что Солженицын-романист на каждом шагу противоречил Солженицыну-пропагандисту".

    И.Н. Данилевский в интервью журналу «Профиль» отметил:
Масштабные обобщения страдают тем, что автор просто не в силах освоить весь массив информации, который накопила наука даже за последнее десятилетие. А раз не может, неизбежны лакуны или прямые натяжки. Яркий пример — трилогия американского историка Александра Янова «Россия и Европа». Очень интересная концепция, но в фактическом материале есть явные пробои. И это не его вина, это объективная ситуация, связанная с колоссальными объёмами научной информации [Данилевский И.Н. Преданья старины глубокой. Новый труд Бориса Акунина «История российского государства» стал одной из самых обсуждаемых книг последнего времени. Удалось ли писателю стать новым Карамзиным? // «Профиль»: журнал. — 2014].