Последняя индульгенция

   
                *****

Как обычно, они сидели за столом вдвоём, одни - отец и дочь. Так было всегда. По крайней мере, Лукреция не помнила того времени, когда за столом рядом с ними сидела мама. Лукреции было чуть больше года, когда её мать умерла во время родов. Повитуха не смогла спасти ни её, ни ребёнка. Родители уже придумали и имя для малыша. С первых же дней они были уверены, что родиться мальчик. Пьетро Моретти, отец Лукреции хотел назвать сына Бартоломео, но к его большому несчастью, ребёнок родился мёртвым, а его любимая Фэбразия умерла через несколько часов вслед за своим малышом.
- Это уже пятнадцатая Пасха без моей дорогой Фэбразии, - с грустью произнёс Пьетро, как бы себе самому.
Он очень любил свою покойную жену, поэтому так и не женился после её смерти. В Лукреции он хранил память о той, кто ушёл. Девочка унаследовала не только тонкие черты матери, но и ее тихий нрав. Пьетро оберегал дочь трогательной заботой, на которую способен только тот, кто потерял всё.
Он заботился о дочери как мог. Пьетро был плотником, а Лукреция с двенадцати лет подрабатывала, помогая прачкам по соседству. Никогда она не жаловалась ни на худую одежду, ни на стоптанные башмаки. Лукреция понимала, что отец живёт лишь для неё, и старалась всегда и во всём его поддерживать.
- Отец, женщины в прачечной говорили, что на следующей неделе к нам приедет сам Папа Римский, и герцог устраивает праздник. Можно, я тоже пойду? - заговорила Лукреция, убирая со стола остатки скудного праздничного ужина.
Лукреция была очень красива, и Пьетро старался ограждать её от подобных многолюдных мест. Хотя флорентийцы и были рьяными католиками, всё же юные парни, а в особенности парни из богатых семей, позволяли себе много вольностей по отношению к красивым девушкам из бедных кварталов.
- Ты же знаешь, дорогая, я не люблю такие шумные места. А одну тебя отпускать мне как-то тревожно, - заботливо ответил Пьетро.
- Я же не одна пойду. Все девушки из прачечной собираются на праздник. Папа, ну пожалуйста, - произнесла Лукреция, молитвенно сложив ладони.
После долгих уговоров Пьетро не хотя согласился. Потом встал и ушёл в свою комнату. Через несколько минут он вернулся, бережно держа в руках платье покойной жены. Лукреция не верила своим глазам. Все эти годы отец даже не позволял ей примерять это платье. Скудный гардероб Фэбразии Пьетро держал в своей комнате в сундуке, а ключ всегда носил с собой. Иногда вечерами он открывал сундук и рассматривал вещи своей любимой, вспоминая то короткое время, которое им было отведено провести вместе.
- Оно тебе подойдёт, - сказал Пьетро, протягивая дочери платье покойной жены.

                *****

Праздник в честь приезда Великого Понтифика должен был состояться в последнее воскресенье мая. Герцог Джулиано II ди Лоренцо де Медичи1 визит главы католической церкви отмечал с поистине королевским размахом. Это было не только из желания угодить Святому Престолу, Папа Лев Х2 был родным братом герцога.
После воскресной мессы Джулиано Медичи устроил пышный пир в честь Преемника Святого Петра. Затем Папа Лев Х вместе со своей свитой вышел на площадь Синьории перед дворцом Палаццо Веккьо. Вся Флоренция собралась, чтобы увидеть Папу Римского. Люди в толпе поднимались на цыпочки, подпрыгивали, чтобы хоть краем глаза узреть Викария Христа. Его Святейшество произнёс короткую речь, благословив Флоренцию и флорентийцев.
Лукреции с подругами удалось протиснуться вперёд, чтобы увидеть Папу как можно ближе. Ей даже показалось, что он взглянул на неё.
- Он посмотрел на меня, - радостно произнесла Лукреция.
- Тебе не стоит этому так радоваться, - безучастно ответила Виола.
Виола, дочь владельца прачечной, в которой работала Лукреция, была не очень красивой девушкой. Но, несмотря на это, вокруг неё всегда были юноши, желающие добиться её внимания. Наверное, главной, а может и единственной причиной этого являлось то, что у Виолы не был ни братьев, ни сестёр и после смерти родителей самая большая прачечная Флоренции досталась бы ей, а следовательно, и её мужу.
- А почему не радоваться? Это же Папа Римский. Кажется, он одним взглядом может очистить все грехи, - ответила Лукреция, и нежная улыбка озарила её прекрасное лицо.
Юная Лукреция даже не подозревала, что Святой престол давно погряз в грехе и пороке.
- О, Пресвятая Дева Мария. Какая же ты наивная, Лукреция. Лучше взгляни вон туда, - сказала Виола, указывая в сторону фонтана. - Там Стефано со своими друзьями. Я вижу среди них новые лица, - потом оценивающим взглядом посмотрела на Лукрецию и добавила. - Выглядишь прекрасно. Может тебе сегодня и жениха найдем.
- Какой жених? На кого я папу оставлю, - запротестовала Лукреция.
- Послушай меня, отец твой человек хоть и хороший, но бедный. Он выдаст тебя за кого-нибудь бедняка, а тебе с твоей красотой грех жить в нужде. Познакомься с красивым и богатым, можно просто богатым сеньором. Если он в тебя влюбится, вполне возможно, что жениться на тебе, - наставляла Виола Лукрецию.
Спустя немного времени, протискиваясь через толпу, к ним подошёл Стефано с друзьями.
- Чезаре, это самые красивые девушки Флоренции, - сказал Стефано, обращаясь к своему новому спутнику.
Чезаре Джиротти, сын купца из Пизы, был очень хорош собою. На вид ему было лет двадцать. Чёрные, словно смоль, волосы, синие глаза, а на фоне загорелой кожи его белоснежная улыбка казалась ещё более ослепительной. Чезаре смотрел на Лукрецию с такой страстью, что она чувствовала, как тонет в его, как море бездонных глазах.
Когда Стефано представил своих друзей, Чезаре на правах самого богатого и соответственно главного в этой компании, покровительственно положив руку ему на плечо, сказал:
- Мой друг, почему вы мне солгали, сказав, что это самые красивые девушки Флоренции? - с притворной обидой сказал Чезаре.
От его слов всем стало как-то неловко. Но он, не обращая на это внимание, продолжил:
- Мне кажется, небеса разверзлись, и ангелы спустились во Флоренцию, дабы приветствовать Его Святейшество Папу.
Напряжение спало. Молодые люди рассмеялись и, смешавшись с толпой, присоединились к всеобщему торжеству.
Лукреция была очень красивой, сегодня же она была особенно прекрасна. Новый друг Стефано не сводил с неё глаз, постоянно осыпая комплиментами. Иногда Чезаре едва заметно прикасался к её руке или стоял так близко, что она кожей чувствовала его дыхание. Было уже довольно темно, и в общей суматохе никто даже не обращал на них внимания. Никто, кроме Виолы, которая, как охотничий сокол, бдительно наблюдала за ними.
Лукреция испытывала непонятные для неё чувства. Сердце её билось быстро и волнительно. Ей нравились эти новые ощущения. Сейчас слова Виолы о женихе казались ей вполне к месту. Праздник уже подходил к концу. Горожане начали понемногу расходиться. Чезаре предложил пойти к нему.
- Мне достался дом от покойной тётушки. Здесь совсем недалеко, возле церкви Святой Марии, - сказал Чезаре, подмигнув Стефано, чтобы тот поддержал его. - Пойдёмте и продолжим праздник там.
- Прекрасная мысль, мой друг, - подхватил Стефано. - Чезаре, надеюсь, для нас там найдётся хорошее вино.
- Вина в доме тётушки хватит, чтобы напоить всю Флоренцию, - ответил Чезаре и устремил свой взгляд на Лукрецию. - Ну так, что, идём?
Хотя в такие праздничные дни многие гуляли допоздна, Лукреции хотелось вернуться домой пораньше, чтобы не тревожить отца. Но Виоле всё же удалось уговорить её остаться.
- Не беспокойся Лукреция, сеньор Моретти знает, что ты не одна, - а затем обратившись к юношам добавила. - Уверена, что Стефано и его благородные друзья не откажутся проводить нас.
Но Лукреции не хотела, чтобы Чезаро провожал её. Тогда бы он увидел, как они бедно живут. Впервые ей стало стыдно за отца, за дом в котором она жила и вообще за окружающую её бедность.

                *****

Дом был не очень большой, но красивый. Обвитый виноградной лозой он казался сказочным. Тётушка Чезаре, Бонфилия Гоцци была бездетной вдовой. Поэтому он, как старший племянник, и стал её наследником.
- Стефано, пойдём принесём вина нашим гостям.
Молодые люди вернулись из погреба и праздник продолжился. Они пили и шутили. Не пил лишь Чезаре. Он наблюдал за каждым движением Лукреции, как хищник наблюдает за своей жертвой. При этом Чезаре все время теребил серебряную пуговицу на лиловом дублете3.
- Ой, пуговица оторвалась. Лукреция, вы не поможете мне? Можете пришить её? - почти умоляющим голосом сказал Чезаре.
Лукреция неуверенно взглянула на Виолу, та одобрительно кивнула.
- Да, сеньор Джиротти, - ответила Лукреция, пытаясь скрыть волнение в голосе.
- Милое создание, просто Чезаре. Че-за-ре, - почти нараспев произнёс он своё имя. - Не называйте меня сеньор Джиротти, иначе я чувствую себя древним стариком.
Подойдя к Лукреции, он вежливо взял её за руку и предложил пройти в комнату покойной тёти. От этого прикосновения по всему изящному телу Лукреции прошла такая сильная дрожь, что Чезаре тоже это почувствовал. И так, достаточно уверенному в себе юноше это придало ещё больше решительности. Смущённая Лукреция послушно последовала за красавцем Чезаре.
- Тётушка Бонфилия любила вышивать. Уверен, в её комнате найдётся иголка с ниткой. Вы же не допустите, чтобы я ходил с оборванной пуговицей на дублете. Спасите меня, мой ангел, - сказав это, Чезаре распахнул дверь и пропустил Лукрецию вперёд.
Комната бывшей хозяйки дома располагалась на втором этаже. Большая кровать с пышными подушками и одеялами была покрыта красиво вышитым покрывалом. Из окна была видна церковь Санта-Мария-дель-Фьоре. Небольшой сундук в левом углу являлся хранилищем рукоделий сеньоры Гоцци.
Когда Лукреция выбрала подходящий цвет ниток, подошёл Чезаре и положил в её ладонь пуговицу. В правой руке он держал подсвечник. В мерцающем пламени свечи Чезаре выглядел ещё более очаровательным. Казалось, сам Аполлон сошёл с Олимпа, чтобы соблазнить юную девушку.
Нарушив все правила приличия, он подошёл к ней так близко, дав понять, что не собирается снимать дублет, и Лукреции придётся пришивать пуговицу прямо на нём. Во внутреннем кармане он всегда хранил палочку корицы, и этот пряный горько-сладковатый запах добавлял ещё больше чувственности каждому его движению. Никогда прежде Лукреция не находилась наедине с мужчиной. Больше всего её пугало то, что он ей очень нравился. Лукрецию влекло к Чезаре, как маленького мотылька влечёт к огню.
Когда она пришила пуговицу, Чезаре протянул ей маленький кинжал, чтобы та смогла отрезать нитку.
- Не бойтесь поранить меня, - почти шёпотом сказал Чезаре. - Моё сердце так изранено вашим взглядом, что кинжал мне уже совсем не страшен.
От волнения она уронила иголку. Лукреция хотела поднять, но Чезаре, нежно взял её руку и приложив к своей груди, сказал:
- Послушайте, как бьётся мое раненное сердце.
Слушать его бархатный голос дальше уже было выше её сил, и Лукреция поспешила покинуть комнату. Но Чезаре, предвидя попытку побега, прижал её к себе. Она не могла решить, идти - за разумом или за сердцем. Умом Лукреция понимала, что нужно бежать, но сердце велело оставаться в объятьях Чезаре.
Хорошее вино сделало своё дело. Вернувшись к гостям, Чезаре убедился, что все были достаточно пьяны и их отсутствие никто не заметил.
Спустя немного времени Виола поторопила девушек:
- Собирайтесь, нам пора. Скоро рассвет.
И они ушли в сопровождении Стефано и ещё нескольких его друзей. Они ушли, и ночь скрыла их шаги, но случившееся скрыть было ей не под силу.

                *****

Прошло несколько дней, а Чезаре словно и не было. В воскресенье в церкви Лукреция встретила Стефано. Он вежливо поздоровался, они перекинулись парой фраз, и она решилась спросить, как поживает его друг.
- О, вы про Чезаре? Он продал домик тётушки и уехал. Ему никогда не нравилась Флоренция. Не будь этого наследства, он даже и не приехал бы сюда.
- Значит он больше не приедет? - голос Лукреции предательски задрожал.
- Ну если только ему кто-то вновь оставит наследство, - затем, поправив шляпу, он добавил. - Хотя это навряд ли. У Чезаре нет здесь других родственников.
- Больше не приедет, - едва слышно прошептала Лукреция.
Ей не хотелось верить в то, что она больше никогда не увидит Чезаре.
- Да на вас лица нет? Не больны ли вы? - спросил Стефано.
Но Лукреция уже ничего не слышала. Прав был отец, когда говорил, что от богатых сеньоров только одни беды. Но было уже поздно. Слишком поздно.
Прошло два месяца. Лукреция с каждым днём становилась всё более мрачной и выглядела очень болезненной. Её нежное лицо осунулось, а чёрные жгучие глаза совсем потускнели.
Постирав очередную кучу белья, Лукреция взяла корзину, чтобы развесить. Но едва она наклонилась, как кругом всё завертелось, и она упала, потеряв сознание. Женщины из прачечной столпились вокруг, пытаясь привести её в чувства.
- Не будь Лукреция девицей, я подумала бы, что она беременна. Уже второй месяц она себя странно ведёт. Ничего не ест, плачет, жалуется на тошноту, а вот теперь и чувств лишилась, - произнесла одна из женщин.
Никто ни придал значения её словам, кроме пришедшей в себя Лукреции. Это был её приговор. Как она могла так опозорить отца. Отца, который всю свою жизнь посвятил ей, а она отплатила такой неблагодарностью за его заботу. Всю ночь она думала лишь о том, как избавиться от ребёнка. Ещё немного, и её позор уже нельзя будет скрыть. Лукреция слышала, как дочь одного богатого сеньора ходила к повитухе, и та помогла ей. Но повитуха брала за подобные услуги не мало денег, а у Лукреции не было своих сбережений. Все деньги, вырученные за стирку белья, она отдавала отцу. Единственной драгоценностью был золотой крестик, доставшийся ей в наследство от матери.
Всю последующую неделю Лукреция посвятила поискам повитухи. Наконец-то она уже знала, где живёт женщина, которая сможет ей помочь.

                *****

Это был самый обычный жаркий день. Лукреция стояла на пороге и рука, поднявшаяся, чтобы постучать, на мгновение замерла в воздухе.
- Я должна это сделать, - тихо произнесла она и дрожащей рукой постучалась.
За дверью была гробовая тишина. Затем послышался шорох, потом неторопливые шаги и скрип замка. Дверь отворила высокая женщина с мужскими чертами лица.
- Чего тебе надо? - спросила она хриплым голосом.
Одним своим видом женщина наводила ужас, но назад пути не было.
- Мне нужно... - начала Лукреция и осеклась.
Сгорая от стыда, она попросила повитуху о помощи.
- Тётушка Серафима всем помогает и тебе поможет, - затем, словно их кто-то может услышать, тихонько спросила. - Деньги то у тебя есть?
Лукреция протянула золотой крестик.
- Это всё, что у меня есть.
Серафима, рассмотрев крестик, положила его в карман и велела Лукреции следовать за ней. Она вошла в тёмную комнату. Воздух был спёртым, пахло пылью и лекарствами.
- Вы прямо сейчас это сделаете?
- А что откладывать? В этом деле чем раньше, тем лучше.
Оставив Лукрецию одну, Серафима вышла. Вернувшись, она принесла инструменты в льняном мешочке, кувшин горячей воды и несколько чистых тряпок.
- Скажу сразу, будет больно. Возможно, очень больно, но надо потерпеть. Старайся не дёргаться, а то я могу тебя поранить.
Слова повитухи не на шутку напугали Лукрецию. Зажмурив от страха глаза, она начала молиться Пресвятой Деве Марии. Как и предупреждала Серафима, это было довольно больно. Лукреция не знала, сколько времени прошло. Когда всё закончилось, она чувствовала себя слабой и сильно кружилась голова.
- Два дня пей вот эту настойку. Горькая, но помогает, - сказала Серафима протягивая небольшой пузырёк с тёмной жидкостью. - И больше никогда не доверяй незнакомым сеньорам.

                *****

Пьетро был сильно удивлён, когда, вернувшись домой, обнаружил, что Лукреция, несмотря на жару, лежала, укутавшись в тёплое одеяло. Её сильно знобило. Он хотел разбудить дочь.
- Просыпайся, девочка моя, - с этими словами он погладил её и когда поцеловал в лоб, заметил, что у неё сильный жар. - Где же ты могла в эту жару так простудиться? Просыпайся, а я позову лекаря.
Поспешно выйдя на крыльцо, Пьетро подозвал соседского мальчика и попросил его сбегать за лекарем, а сам вернулся к дочери. Минут через тридцать пришёл и лекарь. Его звали сеньор Антонио Барези. Это был высокий грузный мужчина средних лет. Внимательно осмотрев Лукрецию, сеньор Барези сказал такое, после чего несчастный отец, схватившись за голову, зарыдал со словами:
- Этого не может быть. Моё невинное, несчастное дитя. Кто мог с ней это сделать?
Лекарь оставил микстуру из трав и велел Пьетро поить дочь три раза в день. Под утро Лукреция пришла в себя, но он ничего не сказал ей о словах лекаря. Он настолько сильно любил свою дочь, что готов был простить ей всё.
- Господь услышал мои молитвы, и ты пришла в себя, дитя моё, - слабым голосом произнёс сеньор Пьетро.
Когда Лукреция узнала, что вечером приходил сеньор Барези, у неё от страха сжалось сердце. Она боялась, что отец узнает о её позоре.
- Сеньор Барези сказал, что ты простудилась. Пей эту микстуру, и всё пройдёт - сказал Пьетро, налив в чашку немного настойки.
Через несколько дней Лукреции стало лучше, и она решила вновь пойти работать в прачечную. Прошёл почти месяц. Жизнь текла своим чередом. Но Лукреция стала замечать, что отец сильно сдал в последнее время. Однажды вечером, по дороге домой она встретила лекаря и попросила его зайти как-нибудь к ним.
- Сеньор Барези, папа в последнее время меня очень беспокоит. Мне кажется, он чем-то болен.
- Не удивительно. Хорошо, что Пьетро не лишился рассудка после того, что узнал.
На вопрос Лукреции, что узнал её отец, сеньор Барези с презрительной улыбкой произнёс:
- Ты ещё спрашиваешь, бесстыжая девчонка? К кому ходила? К Серафиме или к старушке Грете?
- Неужели отец всё знает, - в ужасе произнесла Лукреция и, закрыв лицо ладонями, побежала прочь.
А сеньор Барези всё с той же презрительной улыбкой смотрел ей вслед.
За всё это время Пьетро ни разу не упрекнул дочь. Он вёл себя так, словно ничего и не случилось. Чувство стыда и вины, как адский огонь, сжигало её изнутри.
Бродя по улочкам города, Лукреция оказалась на мосту Санта-Тринита. Тёплый свет заката окутывал старинные дома, отражающиеся в спокойных водах реки Арно. Вдали виднелся мост Понте Веккьо, а над городом возвышался купол церкви Санта-Мария-дель-Фьоре. Она стояла на мосту устремив задумчивый взгляд на реку, воды которой были неподвижны, как зеркало. Лукреция, словно минувший день, растворялась в закате, окружённая великолепием города, который не хотел замечать её страданий. Она ещё долго вглядывалась в своё отражение в водах реки, и оно казалось ей чужим и безобразным.
Было поздно. Ночь уже окутала Флоренцию чёрной вуалью, а сквозь перистые облака бледным серебром пробивался лунный свет. И лишь одна река была свидетельницей её душевных терзаний. Лукреции было стыдно возвращаться домой. После того как сеньор Барези сказал, что отцу всё известно, она не знала, как сможет смотреть ему в глаза. Стоя на мосту, она проливала горькие слёзы отчаяния.

                *****

Пьетро обошёл всех соседей в поисках Лукреции, но никто её не видел. Было уже очень поздно, но он продолжал искать свою дочь.
Прошло два дня. Лукреция так и не появилась. Он пошёл в церковь, чтобы помолиться за дочь. Несчастный отец даже не знал, за что молиться: за спасение или за упокой. На третий день исчезновения Лукреции Пьетро услышал, как соседи говорят, что у реки нашли утопленницу. Все побежали на берег. Он тоже хотел присоединиться к толпе любопытных зевак, но ноги не послушались его. Пьетро не смог сделать и шагу. Так и простоял, онемев от страха.

                *****

Пьетро на коленях умолял священника провести заупокойную мессу, но тот был непреклонен:
- Я понимаю ваше горе, сын мой, но нельзя отпевать самоубийц. Ваша дочь большая грешница. Молитесь, хотя я не уверен, что Господь простит её.
Несчастный отец старался убедить священника, что его дочь наверняка поскользнулась. Или, может, какие-то бандиты столкнули её. Но всё было бесполезно. Ему даже не позволили похоронить Лукрецию рядом с матерью.
После похорон Лукреции Пьетро совсем сник. Двадцать первого октября на воскресной мессе кардинал Флоренции торжественно объявил, что его Святейшество Папа Лев Х дарует грешникам индульгенцию4. Через две недели из Рима прибыл монах. Его звали Марк. Так как Он вёл затворническую жизнь, о продаже индульгенций узнал очень поздно.
Когда он трясущейся рукой протянул несколько флоринов одному из монахов, тот ответил, что все индульгенции проданы. Осталась последняя, и Марк обещал её бакалейщику Фабрицио Грассо. Сеньор Грассо должен был забрать её утром. Как ни просил Пьетро продать ему эту последнюю спасительную индульгенцию, но монах были непреклонен.
Пьетро поспешно вернулся домой, взял все свои сбережения и вышел. Через двадцать минут он уже стоял возле дома Серджио Скальфаро. Сеньор Скальфаро был очень набожным человеком и всегда давал приют странствующим монахам. Марк тоже жил у него. Его комната располагалась на первом этаже. Когда в окне появилась тень, Пьетро узнал в этом неуклюжем силуэте Марка. Дождавшись, когда монах уснёт, он забрался в его комнату и начал искать индульгенцию. Но от волнения был так нерасторопен, что уронил подсвечник и монах проснулся.
- Господь, милосердный, - крестясь, Марк обратился к Пьетро, - Сеньор, что вы делаете в моей комнате?
Несчастный отец бросился вновь молить Марка, чтобы тот отдал ему индульгенцию. Он достал из карманы свои сбережения и протянул их монаху.
- Вот, возьмите. Здесь не так мало денег. Я знаю это больше, чем цена одной индульгенции.
- Ты не понимаешь, сын мой. Я обещал. Если Божий служитель лжёт и нарушает данное обещание, то как он может проповедовать.
- Я тоже обещал. Обещал своей дочери. Она не может так долго ждать, - умолял Пьетро монаха.
Но Марк был непреклонен. Пьетро в ярости бросился на монаха. Он колотил его изо всех сил. Наконец-то Марку удалось его оттолкнуть. Ударившись о стол, Пьетро заметил на нём небольшой нож. Не задумываясь, он схватил его и вновь бросился на монаха. Пьетро вонзил нож Марку в шею. Судорожно задёргавшись, несчастный монах упал замертво, обеими руками схватившись за окровавленное горло. Убив Марка, Пьетро продолжил поиски спасительного клочка бумаги, но никак не мог найти. Отчаявшись, он сел на кровать. У изголовья на стуле лежала Библия. Пьетро бережно открыл Святое Писание. Оказалось, что последнюю индульгенцию Марк хранил в ней. Он взял свиток и его взгляд остановился на первом стихе открывшейся странице:
И не бойтесь убивающих тело,
души; же не могущих убить;
а бойтесь более Того,
Кто может и душу, и тело погубить в геенне.
Это было Откровение от Матфея, двадцать восьмой стих десятой главы. Пьетро ушел, оставив Библию открытой на этой же странице.
Ещё не рассвело. Казалось, даже Солнце не хочет освещать город, в котором Пьетро потерял всех кого он любил. Он поспешил на кладбище к своей дочери. Здесь было тихо, лишь крики ранних птиц нарушали вечный покой усопших. Вырыв маленькую яму, возле могилы Лукреции, Пьетро положил туда индульгенцию. Было прохладно, но он не хотел возвращаться в пустой дом. Жизнь без дочери была невыносима для него. Он так и уснул, оплакивая свою несчастную девочку. Ему снилась его жена Фебразия, малыш Бартоломео и Лукреция. Они сидели в лодке и звали его.
- Наконец-то мы будем вместе, - прошептал Пьетро, и его истерзанное горем сердце перестало биться.