Псих

Этот пациент был в клинике давно. Во всяком случае когда Геннадий пришёл сюда на практику, он уже был здесь. Тогда много кто был здесь. Пациентов человек пятнадцать. Главврач, психолог, две медсестры, два санитара, повар, кухонная работница, мастер чистоты, как теперь принято называть уборщиц. Персонала было практически столько же, сколько и пациентов. А потом пришёл Геннадий, со своими идеями и нетрадиционными подходами к лечению душевнобольных.
 

Для начала он им уменьшил количество лекарств, научив пациентов, как себя вести, не вызывая подозрений у персонала. А потом начал с ними разговаривать, выясняя причины, по которым они оказались здесь. Сначала они от него закрывались, не доверяя так же, как и остальным врачам. А потом стало происходить чудо. Один за одним они стали исцеляться, а приезжающие комиссии поздравляли главврача, трясли ему руку и выписывали полностью излечившихся пациентов. И только пациенты и Геннадий знали, кто во всём этом «повинен».
А потом пришли они. Нет. Сначала это были не глюки. Это были сокращения. Количество пациентов стремительно сокращалось, новых не поступало. Ведь, как давно всем известно, психи все... В больницах только те, что спалились. Видимо, палиться стали меньше. Так или иначе. Но сначала вышестоящее руководство решило, что для трёх оставшихся пациентов девять человек персонала — непозволительная роскошь.
Первым сократили «лишнего» санитара, потом медсестру, кухонного работника. Пока в итоге не остались главврач, Геннадий, чисто из-за того, что он не числился в основных, а был на практике. И психолог, который от бездействия запирался в кабинете главврача, где они бухали медицинский спирт, зачастую даже не разбавляя, и вспоминая прошедшие времена. А пациент остался один. Иван Иванович, который упорно не хотел выздоравливать. С диагнозом paranoid dementia (praecox) — шизофрения ярко выраженного параноидного типа. В этом случае больного преследуют галлюцинации, и ему кажется, что его мысли контролируют извне, отдавая Ивану Ивановичу мысленные приказы. Впрочем, конкретно он их не называл, предпочитая обобщённое — Они.
И если раньше Они посещали его один раз в неделю, то теперь их приходы становились всё чаще и чаще. Особенно обострилась ситуация, когда Иван Иванович остался в палате номер тринадцать один. Когда-то их было двенадцать. Палата номер шесть служила чем-то вроде сестринской, для отдыха медсестёр. Над этим ещё любил подшучивать персонал, в частности санитары, да и главврач, особенно над новенькими. Перед этим конкретно их напугав, что в палате номер шесть держат особо буйных с манией переодевания. Естественно, медсестры были в курсе.
Правда, один раз едва не дошутились. Практикант, что называется, повёлся, а когда увидел выходящую из шестой палаты медсестру, буквально набросился на неё, пытаясь связать ей руки за спиной. По счастью, это была Глаша... Деревенская баба, что называется кровь с молоком, причём не робкого десятка. К тому же со спины ей было не видно, кто на неё набросился... Насчёт студента её предупредить не успели. Вот и припечатала она бедолагу к стенке, до потери памяти... Хорошо хоть не рассудка.
Был скандал, мамаша этого практиканта была какой-то шишкой, а здесь едва не прибили её родного и единственного сынулю. В общем, шутки прекратились, а номера палат так и остались. Пациенты с 1 по 13, кроме 6-й. А в 6-й медсёстры. Но то было раньше. Теперь пациент остался один, к нему и зашёл Евгений, поговорить по душам.
— Как ты, Иваныч? — спросил Геннадий глядя на пациента, который безучастно смотрел в стену, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Они идут, они идут, они идут. — монотонно повторял он. — Они идут. — повторил он смотря на практиканта.
— Вот смотри, Иваныч. Ты постоянно говоришь, что они идут. Раньше реже, сейчас чаще. А кто они — не говоришь. И когда придут тоже, наверное, неизвестно.
— Известно, — ответил Иваныч, причём это был уже другой голос. Более грубый, более резкий и с эффектом эха. — Мы уже здесь. И мы пришли. — добавил тот же голос. Глаза Иваныча неестественно закатились и он упал к ногам Геннадия. Причём его бездыханное тело начало буквально на глазах истончаться, от него пошёл едкий, зловонный дымок и буквально через несколько минут на полу остался лишь ворох больничной одежды.
В это же время раздался душераздирающий крик. Кричали из коридора, и это был главврач. Он буквально завывал. Вдобавок везде, включая эту палату, начал мигать свет. С интервалом в пару секунд. Выключится в палате, включится в коридоре и наоборот. И если до этого, после того как «сдулся» Иваныч, Геннадию было не по себе, то теперь тем более. Главный уже не орал, теперь слышался лишь его стон и Гена, набравшись храбрости, решил выглянуть.
Мигающий светом коридор был пустым. Разве что все закрытые двери палат теперь то открывались, то закрывались в хаотичном порядке, одни медленно, вторые быстро. При этом скрип их петель создавал воистину какофонию звуков, от которых кровь стыла в жилах и выворачивало наизнанку. А ещё откуда-то фоном появился звук метронома, начавший монотонно отсчитывать удары, вторя стуку сердца Геннадия, готового вот-вот выскочить из груди.
Последней каплей стало что-то мокрое и липкое попавшее ему одновременно и на голову и на шею, медленно скатившись по затылку. Когда Гена машинально это вытер, то увидел, что его руки испачканы красной тягучей жидкостью напоминающей кровь. Когда практикант поднял голову, то увидел что над ним потолок буквально сочится кровью, которая в силу земного притяжения падает вниз. В этот раз одна из тягучих капель из разрасиающегося на потолке пятна попала ему в глаз, вызвав нестерпимую боль.
Заорав от ужаса Геннадий рванул по коридору, лавируя между открывающимися настежь дверями. Некоторые открывались настолько внезапно и неожиданно, что одна из них буквально прилетела Гене в лоб, довольно ощутимо его ударив. Последнее, что он увидел прежде чем потерять сознание, это приближающиеся к нему, не касающиеся пола, несколько фигур в балахонах от которых тянуло могильным холодом. И во внезапно наступившей тишине слышался лишь звук метронома который наконец замолчал.
.