Старое кафе

Егорыч встал со своей табуретки на кухне и подошёл к телевизору, установленному на холодильнике. Новости, давно превратившиеся в бессмысленное бурчание, даже в виде фона начинали раздражать, а что либо другое его старенький телевизор не хотел показывать. Иногда приходилось немного пристукнуть кухонного пузана, чтобы он начал показывать, когда появлялись помехи, но в основном претензий к работе не возникало. Прокуренная кухонька в старой хрущевке старику нравилась — можно было смотреть телевизор, помешивать макароны, стоявшие на плите, курить и вдобавок смотреть в окно на проезжающие мимо машины. К нему никто не приезжал. Как умерла жена, так и гости забыли дорогу на его невысокий второй этаж. Детей не было, внуков, получается тоже. Лишь длинные вечера в непонятной тоске да сигаретный дым. Были еще непродолжительные походы в магазин, но как соседские дети подросли, они периодически ходили для старика взять чего по мелочи. Конечно за его пенсию. К старости накопить получилось немного, немного гробовых, немного на непредвиденные обстоятельства и немного на сигареты. Егорыч курил то больше, то меньше, все зависело от того, насколько сильно у него заскребет под ложечкой и почти чистый воздух старенькой квартиры сменялся пароходными выхлопами. Непредвиденные обстоятельства… В этой стране вся жизнь была одим сплошным непредвиденным обстоятельством. Старик вздохнул и открыл новую пачку. В молодости меньше всего ему хотелось быть затворником, но чем дольше жил, тем меньше понимал, что происходит вокруг. Росли дома, магазины, застраивался его некогда тихий район и вот уже все начинало выглядеть, как по телевизору в передаче про Америку, где во все стороны, закрывая горизонт, тянутся одни небоскребы. Это и пугало и лишний раз бродить по лабиринту из бетонных стен желаний не вызывало. Смиренно он ждал своего конца. В один из таких скучных и однообразных дней соседский сын Семен позвонил в дверь старика.
— Знает ведь, как мне тяжело ходить, — пробурчал старик и медленно встал со старой табуретки.
-Иду, иду, — он прокряхтел на нетерпеливый стук по облезлой, некогда крашеной синим двери.
Скрипнула, открывшись, дверь и на деда смотрел высокий розовощекий здоровяк.
— Егорыч, ну сколько можно ?! — недовольство было наигранным и Егорыч это знал.
-Сколько можно, столько и нужно, сигареты принес?
-Да вот твои сигареты… Макароны, а картошка вся гнилая на лотке оказалась, как ты ее вообще выбираешь?
— Не выбираю, с кожурой ем, -буркнул дед то ли в шутку, то ли всерьез.
Детина заржал и всунул старику пакет с продуктами, где сверху лежало несколько пачек сигарет, самых дешевых, как и заказывал.
-А что там, Семен, все за стройка на соседней улице? Ты везде ходишь, а я пока дойду уже и забуду, зачем шел.
— Да это ж ваш старый кафетерий перестраивают в ресторан, точнее перестраивали, куда вы еще с бабкой своей ходили, ну тот, где вы когда-то и познакомились. Сам жешь рассказывал.
— И что, хороший ресторан будет?
-Да неплохой, говорят только для шишек да барыг, там такие цены, что простому человеку и рядом проходить не стоит.
-Да ктож в такой ходить то будет?- дед недоверчиво прищурился
— Известно кто, кто тебе пенсию два года не повышает, да и не планирует, да и друзья его из соседних ведомств. Сам знаешь, откуда они вылезли…
-Знаю, -прокряхтел дед и поблагодарив кивком Семена, закрыл дверь и пошаркал на кухню. Старый линолеум выгорел, где то разлохматился, где-то вздулся пузырями, но у старика и в планах не было его менять.
-На мой век хватит, -такой его был разговор, а теперь и менять ни к чему. Зинаида все ворчала, да где было денег взять, коль все уходило на лекарства да коммуналку. Егорыч и гниль эту с прилавков собирал, потому что не мог себе больше ничего позволить.
Открыв очередную пачку дрянного табака он опять сел на свою табуретку, которая последнее время все угрожала его уронить, но никак не роняла, затянулся и задумался.
Сколько времени назад этот кафетерий открыли? Не помнил, зато помнил, как свою будущую и уже безвозвратно ушедшую жену поджидал у дверей, пока не решился подойти и поздороваться. Простой деревенский парень, как и многие другие, не избалованный комфортными условиями он решил наконец то вырваться из под крыла своих родителей, забыть колхоз и бескрайние поля черноземов и попробовать себя в городе. И не прогадал. Ему повезло устроиться на хороший завод по производству радиоэлектроники, пока работал — учился, пока учился женился. Жизнь удалась. Жаль детей не получилось завести, но тут уж как судьба сложилась. Старик не жаловался, все у него было хорошо, пока страна, которой он отдал большую часть единственной, а потому лучшей части жизни не развалилась. Потом 90-е, нищие, голодные, до сих пор пугающие своей дикостью и непредсказуемостью и, наконец, нынешнее время. Чуть получше, но все равно не то. И время не то, люди не те, все как то стало холодно и одиноко. Жить стали лучше, появились дорогие машины и телефоны, другие диковинные средства, которые Егорыч только у фантастов мог почитать, но люди как то стали наиболее холодны друг к другу да злее. Как будто печать зла, что оставили 90 — е по прежнему довлела над ними, продолжая делать из людей зверей.
Старик встал и , роняя пепел на вытертый и выцветший линолеум, подошел к старому полированному шкафу. Положил руку на дверцу и как будто преодолевая внутреннее сопротивление открыл ее. На вешалке, прямо перед глазами , висел старенький, но видно, еще сохранивший свою былую красоту пиджак с небольшой медалью, приколотой у нагрудного кармана. Выданная старику в начале 80 — х, она проносила его через все годы за несколько секунд. Олицетворяя честный и добросовестный труд, хотя и была дорога, но не раз становилась желанием продать ее коллекционерам и немного порадовать себя на старости. Хотя бы один день. Ведь мне много и не надо, застенчиво думал старик, все так же оставаясь скромным деревенским пареньком.
Но потом его рука, как будто испугавшись, отдергивалась назад и полированная дверь старого шкафа захлопывалась.
Нет, нельзя, только не так… — бормотал испуганно дед, как будто был готов совершить что-то страшное, руки нервно нащупывали очередную сигарету и едкий дым заполнял однокомнатную квартиру.
В одно из последующих дней старик решился. Всю ночь накануне он не спал, ворочался, мысли все уносили его в прошлое. Он регулярно скучал по жене, он постоянно видел ее во сне, хотя сны приходили реже, чем хотелось бы. И мысль о том, что то кафе, где они сидели вместе у окна, глядя и на летнее солнце, играющее бликами на детской площадке, и капли дождя, с силой лупившие по подоконнику, и снег, засыпавший улицы и бивший крупой в стекла, того кафе больше нет. Одна из тех немногих нитей, которая связывала его с прошлым, оборвалась. Надо идти на улицу. В люди. Теперь уже пора. Дверь старого шкафа настежь открыта, пиджак, столько лет там висевший, лег на усталые плечи, закрывая последнюю приличную рубашку. Пора.
Обшарпанные ступени старого подъезда до боли знакомы. Окна, на которых встречаются банки с окурками, расписаные фломастерами стены, кое-где пару горшков с цветами на подоконниках, обычно те, которым не находится дома места, знакомые и не очень двери квартир — все это старик видел много раз, но сейчас что-то добавлялось новое. Что именно, он пока не мог сам себе объяснить. Какое чувство волнения, будто идет на свидание с тем, кого нельзя было долго позвать. Скрипнула несмазанная дверь подъезда и затхлый запах сменился свежим воздухом, солнце резануло по глазам, а ветерок запутался остатках волос на голове Егорыча.
Вот уже и смутно знакомые места. Перестроенный парк, переделанная детская площадка, заново выстроенный дом. А вот и то самое кафе… Или не то. Старик долго не мог понять, что же это такое выстроили на когда-то знакомом месте. Какие то огромные в хроме окна невероятной высоты, большое крыльцо, упирающееся в не менее огромную, массивную дверь. Перед дверью молодой человек с приклеенной улыбкой в нелепом костюме, услужливо открывающий эту самую дверь перед посетителями. Ничего. Ничего не осталось. Старик почувствовал, как еще одна струна оборвалась в его уставшей измученной душе. Ноги предательски подкашивались и чтобы как то успокоится, он облокотился на стенку и жадно закурил. Никотин, как и требовалось от него, постепенно успокаивал и отвлекал. Жена категорически запрещала курить, но теперь запретов не было и дымил Егорыч как паровоз.
Через какое то время он пришел в себя от нахлынувших чувств, волнение улеглось, но сердце немного колотилось и подташнивало. Волнение старика легко можно было понять — это место было местом его силы, здесь все начиналось, здесь все продолжалось, здесь все и должно было закончиться. Это кафе было сродни какому-то храму даже после того, как случилось непоправимое и жену отсюда в первый раз увезли на скорой. Он приходил и молча сидел у окна, иногда кивком здороваясь с знакомыми, которые проходили мимо и которых становилось все меньше. А потом, когда кивать стало некому а кафе решили закрыть на ремонт, он и ходить сюда перестал, но чувства к этому месту у него были как к живому существу. И поэтому когда он увидел, что от того старого знакомого, почти родственника стоит совсем незнакомый, через чур вычурный, а оттого пугающий чужак, его шаткое душевное равновесие дало очередной предвиденный сбой.
Наконец эмоции прошли.
-Это только помещение, -шептал он себе, — что в нем такого? Пойду, посмотрю, да ничего не случиться, надо же узнать, во что они превратили наше кафе?
Уже успокоенный сам собой старик неспеша поднялся на самый верх. Лицо молодого человека, одетого в какую то ливрею слишком ярких цветов недоуменно исказилось. Дескать, что он забыл? Заблудился? Но поскольку думать не входило в работу привратника, он сделал то, что умел лучше всего — открыл дверь.
Егорыч вошел вовнутрь. За столиками сидели незнакомые в жизни, но видимые иногда по телевизору люди города. Занято было немного столов, все таки рабочий день был в разгаре, а приехать в это время мог не каждый. Кто то сосредоточенно смотрел то в свою тарелку, то в телефон, умудряясь и есть и переписываться, кто-то скользнув по старику равнодушным взглядом смотрел в окно, изнывая от скуки.
-Вам что то подсказать? — улыбчивый помощник подскочил к старику,.
-Да я так, зайти, посмотреть, может и съел бы чего. -У Егорыча еле слышно урчало от всех этих запахов в желудке. Уж булочку с чаем он может себе позволить, все-таки не столько он и тратит и может отложить.
-Да, конечно, столик у окна? — молодой человек взглянув на медаль и не совсем поняв кто перед ним ( видать в школе плохо учился) — у нас скидка ветеранам и участникам.
-Скидка? Это хорошо, вот тогда давай за этим вот — старик подошел к столику, который смотрел на самое красиое окно с видом на солнечный проспект и сел за него.
Стул… нет, не стул, полукресло было слишком удобным, он даже не помнил сидел ли он на чем либо похожем. Сразу захотелось откинуться и подумать о чем то приятном.
Принесли меню, похожее на книгу в дорогом оплете, открыв которую Егорыч в старых очках углядел совсем дикие цены, но не приметил правильно понятых названий. Нет, старик не был дикарем, жившим в лесу и вышедшим первый раз в город, но ему было сложно понять, за что столько платить и посещать такие места если можно обходиться удовольствиями и попроще. Еда ведь в основном для чего — чтоб не умереть, вода так же, все для здоровья и хорошего самочувствия.
Назойливый официант бубнил — Подсказать что-нибудь? Или так сидеть будете? — нетерпение засквозило в его голосе.
Старик вздрогнул. Что ж он несколько минут за спиной стоял, пока я о своем думал? Ладно, не важно.
— Ты не торопи, не торопи, у тебя своя работа, у меня свое место .
Голос Егорыча захрипел и предательски задрожал.
-Может мы и стали медлительны, может мы не успеваем за переменами, может мы часто переспрашиваем, мы многого не понимаем и нам многое не нравится. Ты не серчай. Уже осталось недолго. Скоро мы уйдем и вы сможете спокойно и с чистой совестью занять наше место. — Голос старика шелестел и понемногу увядал, грозя исчезнуть насовсем.
Официанту стало стыдно. Это было видно по покрасневшему лицу и опущенным вниз глазам. Все таки остатки воспитания дали о себе знать.
— Вот это — старик наугад ткнул какой то десерт, не планируя здесь долго рассиживаться.
— Хороший выбор! — обрадовался официант, -Чай какой-нибудь? Черный, зеленый авторский? — Видно было, что речь старика пробрала, вот и голос стал мягче.
— Еще и с чаем заморачиваться! — про себя рассердился старик, -неси авторский, будем автора пробовать. Получше!
— Я вас понял, скоро принесу, — и наконец Егорыч остался один.
Егорыч вспомнил о том, как он шел на штурм лестницы как его отец штурмовал Берлин. С таким же усилием и упорством. Он едва заметно усмехнулся и нащупал в кармане сигареты. Выложив их на стол перед собой он стал оглядываться по сторонам. За окном ничего интересного не происходило и он решительно не знал, чем себя занять. Начали накатывать мысли, что зря он сюда пришел, надо было с улицы посмотреть и все. Проедать месячную пенсию он не собирался, но понимал, что просто так отсюда не уйдет. Медаль тускло блестела на его груди, отражая блики вечно прекрасного и вечно юного солнца. Сколько оно уже видело? Здешние посетители просто не знали цену этой медали, да и зная за что выдана, просто посчитали бы деда идиотом, не понимая как можно потратить всю жизнь просто работая? Стало немного грустно, несмотря на кажущуюся красоту вокруг все было пустым, неискренним. В нынешнее время люди из-за желания понравится другим опошлились и обмельчали. Обмельчали люди, выставляющие себя на показ, как товар. Прически, внешний вид, татуировки, тряпки, телефоны — это все не делало человека индивидуальным, а просто прятало его за ворохом ненужного налета, который с таким трудом надо было счистить, чтобы увидеть хоть немного искренности. А с некоторыми и этого не получается. Внезапно в груди кольнуло, потом еще сильнее.
— «Наверное невралгия, как один доктор по телевизору сказал » -подумал старик. Покряхтев он поднялся, взял мятую пачку «донского» и направился к выходу. Боль усиливалась.
-Ничего, разомнусь, расхожусь, будет легче,- продолжал думать старый.
Еле открыв дверь (услуги привратника на выходящих пенсионеров видимо не распространялись) он прислонился к стене. Стараясь не смотреть на холодные равнодушные взгляды курящих рядом он засунул сигарету в рот и вспомнил, что зажигалку забыл дома, на кухне,рядом с пузатым телевизором. С отчаянием он огляделся вокруг и один из курящих протянул свою. Поблагодарив кивком старик затянулся и … время замерло. Замерли люди, стоящие рядом, замер кот, перелезавший через забор. Замерли птицы в небе и листья на деревьях. Замер весь мир и пришла темнота.
-Хоть так, — подумал старик, оседая наземь, -хоть так.
— Зинаида, я иду к тебе, — последние слова старик произнес уже не понимая, вслух или про себя.
— Что с ним? — брезгливо и недовольно спросил краснорылый управитель у такого же стоящего рядом директора платной клиники, недовольно глядя на оседающего человека.
— Не знаю, получил психотравму несовместимую с жизнью?
Рядом заржал начальник местного отдела полиции, оценив шутку.
Все трое поглядели на тело, одетое в невзрачный пиджак и такие же брюки, рядом с которым суетились официанты и зашли вовнутрь.
Вдалеке включила сигнал скорая, несясь на вызов, а солнце продолжало так же ярко светить. И мир не остановился, и так же пели птицы, а пробегавших рядом кот все так
же пометил забор, как и делал это всегда.
Двое молодых санитара в масках долго пытались выяснить имя человека, лежавшего перед ними. Но люди не хотели или не могли дать ответ, считая, что это их не касается. Единственный документ, лежавший в нагрудном кармане пиджака оказался запиской, в которой значилось : «В моей смерти прошу никого не винить.»