Эпиграммы

МИХАИЛ МЕКЛЕР

Рифмую стопу без правил почти верлибром,
слоги заряжаю в обойму разным калибром.
Мыслями стихи называю, не ставлю точку,
до сих пор не понимаю, как вмещаюсь в строчку.
То, что видел глазами, в память вонзилось,
то, что услышал, наверно, во сне приснилось.
Проблемы оставляю в прошлом без остатка, цельно,
ту боль, что осязал слезами, храню отдельно.
У меня от Бродского – мысли остры,
строфу за строфой перманентно кладу как пласты.
Метафоричность – всегда гиперболична,
куски своей жизни пишу постранично.
Любовь и вера мной созданных строк –
от Ахматовой Анны дыхания глоток,
хватает наполнить стихи её лирой,
чтобы они истекали в уста блаженного мира.
Не пою, как Серёга Есенин,
и не стану, как Пушкин, гением,
и не буду чеканить Маяковского стиль.
Я просто рифмую Российскую быль.

ИЛЬЯ ЭРЕНБУРГ

Он жил здесь и там,
писал там и тут.
Людей и жизнь – всех по годам
расставил мудрый Эренбург.

АННА АХМАТОВА

Любовью измучена до слёз
её жизни струнная лира.
Храм поэзии скрупулёзно
воздвигла поэтесса мира.

АЛЬБЕРТ ЭЙНШТЕЙН

Всему миру язык, как привет,
показал великий Альберт.
О том, как энергию переносит свет,
только ему известен ответ.

ИОСИФ БРОДСКИЙ

Он на вершину русской кириллицы
вознёс зарифмованные части речи.
Острые мысли не дают заблудиться,
око жизни раскрывают при встрече.

ВИКТОР ЦОЙ

Аккордом и строфой хрипел до боли,
заражённый мечтой о вольнице.
Так пел нам Виктор Цой про группу крови
под звездой по имени Солнце.

Н. НОСОВ

Здесь из тюля и повязок,
ниток свитера из пестроты
соткана изнанка сказок,
опахало доброты.
И сопит, перебирая,
ветер тень, как плечики,
а из свиста вырезает
Носов человечков.

М. Х.

На четверть – он атеист и физик.
На половину – не еврей.
На треть – в нём прижился лирик.
Перед собой не видит замкнутых дверей.

КАПРИЗНЫЙ ГЕНОМ

Жизнь свою обтесал, как полено,
нога в ногу шёл и не встал на колено,
оставляя свой след на страницах вселенной.
Твой образ в Геноме выглядит совершенно.