Девять лучей света Глава 17 Предательство

Глава 17
Предательство

1.

 – Кто здесь? – рука росича скользнула на эфес лежавшего рядом меча.
 – Что, юнец, не спится?
 Ладонь Хранителя сжала клинок со страшной силой. Пальцы ее побелели и громко хрустнули в тишине палатки: голос непрошеного гостя был ненавистен Лесославу не меньше, чем его обладатель.
 – Ну-ну, стоит ли хвататься за оружие. Я к тебе с миром.
 Сон к юноше действительно не шел, да и можно ли было заснуть накануне того, что предстояло им всем с наступлением подземельного утра. Тем более что там, под стенами Даркнесса, неподвижно застыла армада мертвых тел, грозных в своем безмолвии, безразличных к любым переживаниям, неспособных ощутить ни боль предстоящих потерь, ни физическую боль. Сумерки подземного мира не скрывали врага, и глаза живых вынуждено наблюдали своего будущего противника, и страх леденил сердца многих, хотя не многие согласились бы признать это. Сегодня все вокруг замерло, чтобы завтра взорваться волнующей музыкой сражения.
 – Не спится не мне одному, но это совсем не значит, что я готов разделить свою бессонницу с тобою, ваше величество.
 – И все же, – в голосе Хенрика послышались едва различимые нотки душевной теплоты. – Прошу, не гони меня прочь, не выслушав хотя бы части того, что терзает мою совесть.
 – Совесть? – Лесослав горько усмехнулся, привстав с расстеленной на камнях волчьей шкуры. Ладонь его по-прежнему покоилась на рукояти меча, однако, объятия ее были уже не столь крепкими, а настроение Хранителя – не столь решительным. В нем пробудилась исконная славянская черта: поговорить, а уж после рубить сплеча. Это хитрый Восток и коварный Запад, не тратя времени на пустые разговоры, бьют в спину и поет победные песни над телом поверженного противника; широкая натура русского человека хочет задушевной беседы, ищет ее, да и врага-то своего готова простить без оглядки ради выбивающего слезу, вовремя сказанного красного слова. А ведь сколько великих героев, подкупленных простым выражением «а поговорить», потеряла земля наша! Несть числа им, но неисправимы славянские души.
 – Да, совесть, – ответил король, проходя внутрь палатки и опуская за собой полог. – Не думай, что я готов забыть предмет нашего спора, однако не продолжать его я пришел, а просить прощения. Прав Великий волшебник. Завтра нам предстоит смертный бой, и, как распорядится фортуна воинская, неведомо: то ли мне выжить удастся, то ли тебе, то ли никому из нас. А умирать с тяжелым грузом на сердце мне не хочется. Так что, давай, простим, друг другу все обиды, разопьем чашу мировую, да поклянемся один другому в том, что оставшийся в живых целью существования своего заботу о самом дорогом для нас, о Весёлке-девице, поставит.
 – А как оба невредимыми с поля ратного воротимся? – спросил Лесослав, не замечая, как вспыхнули ненавистью приспущенные веки королевские.
 – И тогда пусть мир в нас сохранится, а судьей в споре нашем пускай сама краса ненаглядная выступит. По рукам? – с этими словами Хенрик достал из-под длинного плаща небольшой изящный сосуд черненого серебра.
 – По рукам, – согласился росич, взглянувший все же на дар, предлагаемый соперником в делах сердечных, с некоторым сомнением.
 – Прочь подозрения! Чтобы ты убедился, что вино не отравлено, я выпью первым!
 Король откинул крышку фиала, припал губами к горлышку и сделал несколько жадных глотков. Устыдившийся собственных подозрений Хранитель смущенно потупил взор.
 – Теперь ты, мой боевой друг, – передавая вино, Хенрик захлопнул крышку, надавив на овальный выступ на ее верхушке: донышко крышки раскрылось, сонный порошок растворился в вине без остатка.
 Глоток, еще глоток. С третьим глотком веки Лесослава отяжелели, тело Хранителя медленно опустилось рядом с Мечом Четырех Стихий.
 Предательство не тратит времени зря. Король Аллемании бесшумно вынул из ножен первую из сотворенных Гаудой копий волшебного клинка. Подмена состоялась. Воровато оглянувшись, Хенрик покинул палатку предводителя армии Заповедного леса с чувством злорадного удовлетворения: – Посмотрим, сопляк, как-то ты теперь справишься, без своей магической силы. Обещаю: я сам положу цветочки на твою свежевырытую могилку.
 – Доблестный воин просил не тревожить его сон до самого утра, – небрежно бросил Хенрик двум застывшим у входа в шатер лесовикам и зашагал дальше.

* * *

 – Ну, и? – кривая ухмылка Деза свидетельствовала о том, что варлок пребывает в весьма сносном расположении духа.
 – Не изволь сомневаться, повелитель, исполнил все, как приказано: в красную материю завернул настоящий меч, в синюю – поддельный. Королек не подвел, – притащил оружие в лучшем виде, чуть не сам в руки совал, предатель паскудный, – в голосе Бэддила зазвучали нотки презрения.
 – Не скажи, не скажи, мой исполнительный тролль. Сколь скучной, предсказуемой и пресной выглядела бы жизнь, не будь в ней подлецов и предателей. Только представь на мгновение, задумал, например, хороший человек доброе дело, а вокруг него тоже – одни честные и порядочные люди: и помогут, и подскажут, если что не так, и поддержат в трудную минуту. Тьфу, противно все, и очень просто. Никаких препятствий, никаких неожиданностей, любые планы выполняются, притом без проблем. Хорошо? Отвратительно! Интрига-то где?! А жизнь, мой дорогой, это сплошная улыбка фортуны, полный мерзостей колодец, ошибка на ошибке, глупость на глупости. И самая большая глупость – доверие себе подобным. Вот на чем рушится большинство благих начинаний, именно на нем – на милейшем, добродушнейшем, внешне таком благородном и даже красивом в показной честности предательстве! Ты неудержимо стремишься вперед, помня о том, что где-то рядом плечо друга, оборачиваешься: раз, а плеча-то и не видно, – одна лишь бездонная пропасть. Красотища! И не на что тут пенять. Скажи еще спасибо, что друг не подставил тебе подножку или, чего чище, не вонзил ножик в спину. Ну, да ладно, заболтался я с вами. А что же Гауда, о подмене тебя так и не спросила?
 – Повелитель, твоя мудрость не знает границ! О втором мече она спросила в самую первую голову. Так и сказала: «А что же, кровник, разве Дез не просил тебя (меня, значит) настоящий меч поддельным заменить?» «Просил, – отвечаю. – И не просил, а приказывал. Видишь тут два клинка: один в синей, другой в красной тряпке!» «И который же мой, – говорит змеища, вкрадчиво так говорит, что даже у меня мертвого все в теле застыло».
 – Так-так, и что же дальше?
 – Ничего. «В синей, – говорю. – Настоящий меч. А в красную материю Дез велел поддельный спрятать и тебе отдать». А она еще вкрадчивее: «Ты же не подведешь меня, кровник, отдашь то, что в синий цвет завернуто?» Тут я совсем под дурака
сыграл.
 При последних словах горного тролля Раттин не преминула ехидно ухмыльнуться в седые усы:
 – Дурню дурня играть – только дело портить!
 Однако захваченный повествованием о блестяще выполненном поручении своего господина Бэддил продолжал с прежним упоением.
 – Я ей и отвечаю: «Не-е, так нельзя. Если я пустой приду, варлок меня на полоски застругает. Не могу ж я ему его же подделку возвращать?! Тотчас узнает» «Не можешь, – соглашается и тут же из-под юбки еще один меч достает. – Вот это ему отдашь: он тоже с магическими свойствами. Правда не с такими сильными, но за настоящий вполне сойдет!»
 – Вот стерва! Но и я хорош, – все предвидел! – восхищенно вставил Дез.
 – Само собой, повелитель! – поддакнул горный король. – А дальше уже не интересно. Как ты и велел, я тот меч, синий, отдал, подмену назад в тряпицу завернул и спросил только на прощание, чего ж с клинком в красной материи теперь делать. «Выбрасывай, да подальше» – смеется. Я его для виду забросил за камни, а потом, когда она за холмами скрылась, снова подобрал, и оба тебе принес.
 – И эта хитрая бестия поверила?!
 – Не беспокойся, хозяин, поверила и очень даже: с довольной рожей упорхнула, будто бабочка. Ха-ха-ха! – Бэддил раскрыл пасть и громко заржал собственной глупой шутке.
 – Ха, – вяло поддержал слугу варлок и протянул руку. – Ну, давай сюда.
 Некромант долго рассматривал освобожденное от бархата острие, пробуя его на свет, на ощупь, на запах и даже на замах. С каждым мгновением и без того прищуренные глаза мага становились все уже и уже. «Наигравшись», он осторожно положил клинок к подножью трона и взялся за синий атлас. Со вторым мечом варлок провозился намного меньше, после чего спокойно переломил лезвие об колено.
 – Весьма посредственно. Подобное колдовство в состоянии обмануть разве что человека, но не волшебника, тем более не волшебника Одинокой башни. А вот он постарался на славу, как, впрочем, и я.
 Дез наклонился, медленно поднял первый клинок и внезапно хрустнул его о подлокотник трона. Тишину зала прорезал звон разлетевшихся осколков. Собравшиеся застыли. Из разинутых ртов донеслось дружное «а-ах!».
 – Поверь, сомневайся я в тебе хотя бы одно мгновение, – сухие жилистые пальцы варлока сдавили подбородок Бэддила стальной хваткой. – Твои останки уже дожирали бы крысы Раттин! Ты принес мне две подделки.
 – Как?! – всем показалось, глаза горного тролля выкатятся из орбит, не то от изумления, не то от ужаса.
 – Но ты не виноват, мой бедный глупый друг; ты попался на обман, на очень хороший обман, качественный и различимый далеко не сразу. Наш противник оказался не столь уж беспечным: видимо, Кукиш предвидел аферу с мечами и успел подменить их еще до кражи. Предательство аллеманского короля оказалось бессмысленным, как, впрочем, и большинство предательств в этом мире. Ведь предатели не делают погоды, они лишь «изящно украшают» то, что давно предопределено судьбой, только иногда подталкивая фортуну в нужную сторону. Горе предателям! Их судьба незавидна: их презирают, ненавидят, в них плюют, их даже убивают, правда, в утешение предварительно заплатив за подлость звонкой полновесной монетой. Что ж в этой игре проиграют двое. Эгон, которого ждет весьма неприятный сюрприз: мое волшебство Повелителю Зла не по зубам; не сомневаюсь, он поверит в подлинность моей подделки. И Хенрик, поскольку предателей не прощает никто, тем более обманувшийся в дружбе и преданности. Что ж, подождем, ибо ждать нам осталось совсем недолго.

* * *

 – Ты уверена, что он настоящий, – Эгон осторожно взял в руку принесенный Гаудой меч.
 – Да ты что, – демонесса едва не задохнулась от возмущения. – Всмотрись получше: от него так прет магией, что ощущается за милю.
 Действительно, лежавший на ладони Повелителя Зла клинок светился серебристым внутренним сиянием, причем вдоль лезвия то и дело скользили искры яркого огня. Эгон бережно погладил украденное оружие и, перехватив меч за рукоять, сделал несколько рубящих движений. В воздухе зависла полоса пламени, по сторонам которого разошлись волны горячего воздуха. Запахло грозой.
 – Осторожнее, – все девять грудей Гауды колыхнулись, возмущенные беспечностью ее воспитанника. – Не разбуди стихии раньше времени: нам здесь катаклизмы ни к чему.
 – Великолепно! – Повелитель Зла посмотрел на старую ведьму с неподдельным восхищением. – Ты на самом деле умнее и хитрее всех на свете! Да, завтра кому-то придется пожать богатый урожай разочарований!
 – Уже сегодня, – поправила Гауда. – И еще. Я просила Бэддила узнать о планах Кукиша, чтобы заранее определить, где будет находиться армия предателя Хенрика. Я просила кровника, чтобы он заручился словом аллеманского короля пропустить наши отряды беспрепятственно, обещая тому помимо подружки и ее хахаля безраздельную власть над Наземьем. Так вот, тролль выполнил мое поручение. И хотя к заверениям предателя следует относиться осторожно, все же единожды ступивший на стезю подлости творить ее не перестанет.
 Бородавчатое лицо старухи собралось в довольной ухмылке:
 – И знаешь, мой дорогой, после рассказа Бэддила, я почти уверилась в том, что ты одержишь желаемый верх, ибо о таком подарке фортуны нельзя было и мечтать. Как думаешь, где будут находиться воины Хенрика?
 – Где? – вопрос был задан скорее из вежливости, нежели любопытства: все мысли Повелителя Зла были заняты волшебным клинком.
 – Им предписано охранять тылы! А, каково?!
 Эгон ничего не ответил, однако в глазах его явственно читалось предвкушение будущей победы.

2.

 Серое подземельное утро мало чем отличалось от такого же серого дня и чуть более темной ночи. Его можно было определить лишь по тому, что воины в стане Добра пришли в движение: послушные приказам командиров они занимали отведенные им планами Великого волшебника Одинокой башни места. Первым рядом боевого каре гномов Кукиш хотел поставить великанов фенке, чему рудокопы воспротивились с непередаваемым упрямством. В целом мирные добытчики драгоценных камней и металлов не утратили воинственного пыла своих грозных предков: они рвались в бой и не желали прятаться за чужими спинами. Несмотря на все запреты домового, Фастфут занял место в передовом строе своих воинов, бок о бок с ним находился Акс со своей огромной обоюдоострой секирой. За второй и третьей линией гномов-кнехтов несколькими шеренгами стали гномы-лучники и стрелки Апфельгарта. Помимо колчана на боку каждый вкопал еще один возле правой ноги. Наконечники стрел были обернуты промасленной паклей, и все до единого воины заботливо установили перед собой плошки с горючим составом: если металл для мертвяков Деза был практически безвреден, то огонь представлял собой непреодолимую угрозу. Великанам Деборуса пришлось занять места по бокам гномовского построения.
 Сородичи Озгуда прикрыли тысячу огненнострелых фавнов на левом фланге. Там же Кукиш сосредоточил кошачье войско Барсёмона, справедливо полагая, что именно этот участок его армии может оказаться самым уязвимым. Не потому, что он сомневался в героизме троллей или непоколебимости курчавобородых обитателей волшебного леса, нет, просто и те и другие по сути своей никогда солдатами не были. Для одних являлись привычными сбор урожая, обустройство жилища, жизнь мирная и спокойная. Другие вообще предпочитали веселую беготню с нимфами и дриадами на тайных полянах вперемешку с любовными играми и поцелуями под развесистыми кустами сирени и жимолости. Мир и война – две противоположности, и склонный к миру настоящим бойцом не станет никогда: героем – может быть, в силу тех или иных складывающихся обстоятельств, но познавшим искусство и упоение войны, ее страсть, ее жажду убийства – без сомнения нет. Именно поэтому волшебник решил укрепить левый фланг войска, и именно туда решил устремить свои взгляды во время грядущего сражения.
 За правый фланг он опасался куда меньше. Опытные лесовики во главе с Лесославом, Радовидом и Оттином, которого отец не отпускал от себя ни на шаг, внушали уважение. Проверенные защитники Заповедного леса готовились к битве степенно и неторопливо, без лишних слов осматривая запасы трута и пробуя крепость суковатых дубин. Берегини за их спинами хотя и не молчали, то и дело взрываясь веселым девичьим щебетанием, однако задачу свою знали не хуже лесовиков. Богэн готовил отряд к стрелковому поединку с инчами, а потому заранее спешил наездниц, составив из медведей дополнительную боевую единицу: освобожденные от намордников оскаленные пасти брызгали слюной, заостренные когти нетерпеливо рыли каменистую землю, грозное рычание косолапых внушало страх и уважение.
 Во всех отрядах ощущалось напряжение и особый драчливый кураж, только аллеманцы недовольно ворчали. Позиции в тылу казались солдатам Хенрика чуть ли не оскорбительными: они не ведали того, о чем давным-давно знал Кукиш, и о чем со вчерашнего вечера узнал их повелитель.
 Последним напутствием волшебника Одинокой башни командирам отрядов были слова:
 – Держаться, во что бы то ни стало. Помните, от каждого из вас зависит судьба товарищей. Сомнете строй, погубите многих. И еще. Горячность боя засасывает похлеще омута на полноводной реке. А потому, слушать мои команды беспрекословно, ибо мне сверху виднее!
 Злыдень действительно занял позицию на вершине холма, откуда открывалась широкая панорама предстоящего противостояния и за которым расположились полки Хенрика. Домовой построил их так, чтобы не видеть воочию. Желая усыпить бдительность Эгона, он играл в беспечность. О приближении Повелителя Зла Кукиш рассчитывал узнать по шуму начала сражения аллеманцев с одноглазыми демонами. Проснувшийся в мирном обитателе Змеиной балки стратег говорил ему так: «Пускай увязнет плотнее, пусть потеряет всякую осторожность, – вот тогда-то хозяин страны Мрака и станет легкой добычей трех волшебных клинков». Меч Четырех Стихий, Меч Четырех Сторон Света и Меч Четырех Ветров волшебник предусмотрительно врыл в землю у самых ног.
 Почти оправившаяся от ранения Весёлка находилась в палаточном лагере: ее бедное сердце разрывалось между двумя самыми любимыми людьми – Лесославом и Хенриком.

* * *

 Противник, казалось, только и ждал, когда воители Добра встанут на заранее продуманные позиции. Едва движение в лагере Кукиша завершилось, молча переминавшиеся с ноги на ногу толпы мертвяков двинулись вперед. Без единого звука, только скрип сухожилий, постукивание костей да бряцание металла. Ни сигнального рожка, ни удара барабана: ожившие трупы следовали приказам неведомой и незримой силы. Лавина катилась вначале медленно, наводя ужас самой своей неторопливостью, однако ее движение убыстрялось с каждым шагом, и вскоре первые шеренги мертвяков уже неслись, подпрыгивая на камнях, будто скаковые лошади. И снова ни гомона, ни вскрика.
 Первыми не выдержали люди. Не дожидаясь команды, стоящие за спинами гномов лучники Апфельгарта открыли беспорядочную стрельбу, пуская стрелы с горящей паклей на концах. Часть выстрелов легла в цель, озарив поле боя движущимися факелами, – кверху потянулся густой смрадный чад, – и в то же время ряд стрел бесполезно ушел в землю, а некоторые попали в одного и того же солдата по две, три, а то и четыре сразу. Залп фавнов выглядел намного внушительнее. Практически каждый из курчавобородых четко выбрал своего противника, да и огненные стрелы оказались куда более серьезным оружием, чем промасленная ветошь: мертвяки по инерции еще продолжали движение вперед, прямо на глазах превращаясь в оседающий на землю пепел. Сложнее пришлось правому флангу. Лесовики метнули трут лишь тогда, когда первый ряд неприятеля находился от них на расстоянии не более двадцати саженей, – добросить его дальше не смог бы даже самый сильный из них, а потому воинам Лесослава пришлось столкнуться с догоравшим, но еще весьма прытким противником.
 – Гномы, готовься! – Фастфут взял на себя командование боем. Обнажая подобие Меча Четырех Ветров, король чуть дрогнул, но взял себя в руки, особенно, когда услышал довольное ворчание подданных, безоглядно веривших в сверкнувший в его руках символ непобедимости подземных рудокопов. – Лучникам, целится метче! Бить в задние шеренги!
 Больше возлюбленный Лиз не успел произнести ни единого слова. Горячность боя завертела его из стороны в сторону, не давая даже подумать о ситуации, не то, что трезво оценить ее. Кукиш не обманул, новый клинок резал доспехи как воск, рассекая тела мертвяков на ровные части. Там, где не успевал обернуться король, не давал спуску обоюдоострый топор Акса. Разрубленные части мертвых тел тут же вминались в камни, мешая мертвой плоти соединиться вновь. Подобная каша заварилась и на обоих флангах. Лесовики и лесные тролли пожинали своими крепкими дубинами обильную жатву. Стрелки тоже не теряли времени даром. Несколько передних рядов наступавших были отсечены от остальной армады взметнувшейся к подземельной выси стеной жаркого пламени. В бою «скучали» лишь берегини, – добычи для их стрел пока что видно не было, да великаны фенке, которым приказ Кукиша предписывал оставаться на месте до определенного момента сражения.
 И снова не прозвучало ни одного сигнала, однако, лавина мертвяков отхлынула назад, давая возможность привести в порядок доспехи и оттащить в тыл раненых и убитых. Двадцать шесть тысяч солдат Деза так и не вернулись к основной массе армии Смерти, но и потери воинов Добра оказались довольно ощутимыми: около пятидесяти троллей Озгуда, полторы сотни гномов и десяток лесовиков Заповедного леса. Один к ста тридцати, – соотношение хотя и не самое плохое, однако, явно недостаточное, тем более, что колчаны со стрелами у лучников изрядно опустели. Хуже было другое. Раненых после первого столкновения почти не осталось: живые трупы хозяина Даркнесса разили наверняка.

* * *

 – Цел? – Радовид заботливо осмотрел доспехи Оттина и вздохнул спокойно: вмятины, царапины, отколотые пластины, но ничего больше.
 – Ну что со мной может случиться?! – отмахнулся сын от настойчивого взгляда отца. – Ты же в бою не своего противника видишь, а моего, да следишь, как бы чего не вышло!
 – И правильно, – упрямо нагнул голову Радовид. – Во-первых, нам всем до решающего момента дожить надо, а, во-вторых, если с тобой что случится, чего я тогда матери скажу?! Что, и возразить нечего? То-то. Ничего, ничего, милый, – суковатая ладонь лесовика ласково опустилась на наплечник Оттина. – Родителю завсегда о чаде своем печься следует. Так и богами нам свыше предписано. Ибо не выбирает дитя, от кого и когда на свет народиться, а отцу его с матерью всенепременно заранее ведать положено, зачем ребенка на свет плодят; и холить они его должны, и лелеять, и заботиться о воспитании и судьбе его тоже должны. А если не продумали что к чему предки по неразумению своему, то забота такая вдвойне должна присутствовать. Отчего, спросишь? Отвечу. Оттого, что по недомыслию рожденный или от ласки-внимания отринутый черствеет, и растет как чертополох придорожный: ни себе, ни людям. Только зло плодит, сперва на родителях его вымещая, а после и на других человеках.
 – Эгей, други милые! – к отцу с сыном подбежал запыхавшийся, но радостный Лесослав. – Наши, кажись, все в целости и сохранности, даже царапины, похоже, ни на ком нет.
 – Рано радуешься, – осадил пыл Хранителя Радовид. – Это только начало. Что-то будет после!
 Слова опытного воина оказались пророческими. Молчаливые ряды противника разомкнулись, и на свободное пространство между двумя армиями вылетела сотня инчей на прыгающих большими скачками крысах. Первый залп оказался настолько неожиданным, что практически каждая из стрел достигла своей цели. Выпустив смертоносные острия, всадники снова растворились в сомкнувшейся массе мертвяков. К палаточному лагерю потянулись раненые. Теперь ими оказались те, кто не вступал в прямое соприкосновение в первом эпизоде сражения, а потому и не понес тогда никаких потерь, – фавны и лучники Апфельгарта.
 – Смотреть в оба, – пронеслось по шеренгам, однако второй рейд инчей оказался не менее неожиданным, хотя и не столь кровавым. Кроме того, в бой наконец-то вступили берегини. Посланные ими оперенные острия пробивали насквозь и наездников и их хвостатых скакунов. Теперь за спины живых покойников вернулось немногим более десяти подземных стрелков.
 С переменным успехом перестрелка продолжалась еще некоторое время, принося потери обеим сторонам до тех пор, пока кавалерист не принес приказ Кукиша выдвинуться вперед великанам фенке. Прикрывавшие фланги центрового отряда гномов гиганты грузно тронулись с места, полностью перекрывая юрким стрелкам возможность любого маневра. На мгновение над полем боя снова воцарилась тишина, но только на мгновение. Послушные неразличимой команде варлока мертвяки ринулись вперед. Они нападали на великанов по сто, двести, триста солдат, опрокидывая мощные фигуры навзничь и буквально разрывая крепкие доспехи на мелкие щепки. Вздымаемые ввысь устоявшими на ногах великанами стволы деревьев выкашивали, превращая в месиво, десятки воинов Деза; павшие на землю фенке катались из стороны в сторону, давя живых мертвецов сотнями, однако на смену уничтоженным вставали все новые и новые враги.
 Кавалеристы примчали командирам следующий приказ – медленно выдвигаться вперед для спасения лесных гигантов. С первым же шагом строя все поле пришло в движение. Поднятые к жизни искусством некроманта скелеты снова вступили в рукопашный бой, но теперь из-за их спин в атакующих летели смертоносные стрелы инчей. Ответные выстрелы не заставили себя ждать. Небо над сражающимися практически почернело от свистящей и брызгающей огнем смерти. Довершая общую неразбериху, в битву вступила волна серых крыс. Летучие отряды «бархатных лапок» Барсёмона ответили без малейшего размышления. Тишина над полем взорвалась истошными криками, писком и визгом, звоном и скрежетом, стонами и хрипами. Круговорот сражения смешал центры и фланги, командиров и рядовых, живых и мертвых. Кукиш на вершине холма схватился за голову:
 – Поубивают! Как есть, всех угробят!

3.

 – Мы одерживаем верх, мой повелитель? – Раттин задала вопрос скорее из любопытства, нежели страха за свое будущее: на крайний случай в одной из самых отдаленных комнат Даркнесса ее ждал потайной лаз, который и должен был вернуть королеву ее бесчисленным серым подданным. Не испытывали ни малейшего беспокойства утратившие жизнь Дейм и Бэддил. У отражения Кукиша подобного чувства не существовало в принципе. И только Эг не находил места. Чтобы не выдать себя неосторожным движением, скелет замер позади трона Деза, однако костяшки его пальцев против воли хозяина то и дело скрипели и щелкали суставами.
 – Да, повелитель? – повторила вопрос крыса.
 Варлок молчал. Казалось, будто он вслушивается и вглядывается в события, происходящие за пределами замка. А может быть, так оно и было. Открывать рот еще раз Раттин не посмела, однако апологет Смерти заговорил вдруг сам.
 – До победы еще далеко, да и определяется она вовсе не там, но пока что все идет так, как было задумано, – голос некроманта звучал хрипло, суше обычного. Некоторые изменения произошли с самим Дезом: удлинилась нижняя челюсть, жестче обрисовались и без того выступавшие скулы, тонкая кожа стала казаться пергаментной, а на некоторых местах она и вовсе исчезла. Наблюдаемая трансформация королеву крыс отнюдь не обрадовала, ибо довольно неприятный вид хозяина приобрел вдруг угрожающе кошмарные оттенки. От страха и омерзения старуха передернула плечами, но рискнула прошипеть:
 – Не пора ли нам, наконец-то, заняться пленницами?
 – Пора. Эг, – скелет мгновенно вскочил со своего места и предстал перед лицом Деза. – Возьми десяток троллей и перережь им глотки. Эти гордячки мне больше не нужны: волшебник Одинокой башни и так придет сюда. Ступай.
 – Нет! – хищный крик Раттин остановил Эга, заставив его вздрогнуть от неожиданности. – Дозволь, повелитель, выполнить твое приказание мне. Разве преданная Раттин не заслужила подобной милости?! Скелету и так было доверено слишком много: и твое оживление, и Мертвый рыцарь, и передача послания Кукишу. Пора и мне сделать что-нибудь.
 – Ты уже пыталась наблюдать за пленницами, – попробовал возразить Эг. – И что из этого вышло? Ничего хорошего, только хвост потеряла.
 – Кормить, не убивать! – завизжала, чуть не выпрыгнув из мантии, Раттин: напоминание об утрате королевского достоинства мгновенно вывело старуху из себя. – Дозволь, повелитель, и я не просто перережу им горло, я перекушу его каждой, медленно, очень медленно! Я заставлю их перед смертью изойти ужасом, их бедные сердечки будут трепетать и съеживаться! Да, мой несравненный и справедливый повелитель, ты разрешаешь мне сделать это?!
 При последних словах крыса бросилась вперед, оттолкнув Эга в сторону. Кости бедняги загрохотали по мраморному полу тронного зала.
 
* * *

 Фастфута вырвало из рядов гномовского построения, отшвырнув на левый фланг. И уже не привычные лица рудокопов, но золотистые латы фавнов и серые массивные тела троллей окружали короля со всех сторон, поддерживая и защищая от наползающих муравьиных полчищ скелетов и оживших мертвецов. Гном рубил не переставая. Те из курчавобородых, у кого сохранились огненные стрелы, пускали их в упор; остальные давно обнажили короткие мечи и вступили в рукопашную схватку. Смрад горящих тел застил глаза. Гулко ухали лесные тролли, вздымая кверху и опуская на гладкие черепа свои тяжеловесные палицы. Звенел и искрился сталкивающийся в противостоянии металл.
 Краем глаза Фастфут уловил справа сразу три устремленных к нему секиры на длинных рукоятках. Обернуться он не успевал, потому что спереди наседали еще четыре скелета. Король явственно представил, как острые лезвия распарывают броню и с чавканьем впиваются в его плоть, неся смерть. «Лиз! Моя бедная Лиз!» – успело пронестись в голове монарха, прежде чем грузное тело защитившего гнома лесного тролля рухнуло на Фастфута, плотно придавив его к земле.

* * *

 Пот заливал глаза Акса, его ладони еще крепко сжимали секиру, но руки поднимались для замаха все с меньшей и меньшей скоростью, и опускались с меньшей силой. Да и у самой секиры давно отсутствовало одно из лезвий, треснувшее от коварного бокового удара при попытке извлечь его из груды поваленных тел. Акс дрался с неистовством, а рядом один за другим падали тела погибающих гномов, и все короче становился боевой порядок подземных рудокопов, все беззащитнее остававшиеся в строю.
 Акс даже не заметил, как пропустил очередной выпад. Меч мертвяка выскочил справа, неудержимо устремившись к шлему воина. И только в самый последний момент, инстинктивно отклонив голову, брат Лиз принял этот смертельный удар по касательной. В голове сверкнула молния, громом отозвавшийся шум битвы усилился до непереносимого, перед глазами поплыли ярко-алые круги, сознание покинуло бойца. Он не видел, как безжалостная сталь снова поднялась для сокрушительного удара, и как принял ее оказавшийся рядом Озгуд. Палица короля вмяла мертвеца в камни, однако, левая рука предводителя лесных троллей безжизненно обвисла вдоль туловища.

* * *

 Оттин искал смерти. Он кидался в гущу боя сначала с обоюдоострым мечом. После того, как клинок переломился при ударе о чей-то подставленный щит, бывший сельк подобрал оброненный убитым гномом топор, чтобы с новой силой мстить за поруганную честь матери и за свою загубленную жизнь. Солдаты варлока устроили за ним настоящую охоту, однако, хотя Оттин больше и не являлся морским жителем, врожденная ловкость и способность ускользать от опасности оставили его еще не совсем.
 Отец еле догонял его. В теле Радовида застряло больше трех десятков стрел. Сражаясь с напиравшими вояками Деза, он всячески старался прикрыть Оттина от меткости инчей. Впившись в дубовую кожу, острия боли не причиняли, скорее зуд, и особенно мешали рукопашному бою, поэтому лесовик обламывал древки у самого кончика, оставляя ровно столько, сколько могло понадобиться, чтобы извлечь их наружу. Не упуская сына из виду, Радовид успевал раздавать направо и налево тяжелые удары крепкой палицы. Чадящий дым над рядами нападавших давно рассеялся: лесовики израсходовали весь волшебный трут, и теперь вели отчаянную схватку с превосходящими силами мертвяков. В отличие от гномов строя своего они не потеряли. Напротив, сплотились еще теснее, не давая врагу причинить деревянной стене сколько-нибудь существенный урон. За одну отрубленную у лесовика руку порождения черной магии платили двумя-тремя дюжинами искромсанных в клочья мертвых тел. Островок в океане держался до последнего.
 Лесослав осторожничал больше всех. Нет, он не трусил и не боялся, что подведет сотворенный Кукишем меч, он и не догадывался, что держит в руках вовсе не тот клинок, а всего-навсего подлую предательскую подмену. Но, во-первых, Хранитель хорошо помнил слова волшебника о том, что этот бой – только начало, лишь подготовка к решающему столкновению в цитадели Смерти, и им надлежит остаться в живых всем девятерым. А, во-вторых, он проснулся по утру с тяжелой как после похмелья головой и до сих пор не мог полностью сбросить с себя некую дремотную медлительность движений и мыслей.
 И даже при такой осторожности именно Лесослав чуть не поплатился жизнью. Круговорот сражения унес его настолько далеко от остальных, что вскоре Хранителя и армию Добра разделяли не одна, а несколько шеренг мертвяков. От удара в спину юношу спасала тупость и неразворотливость живых трупов: послушные команде некроманта они двигались только вперед. Однако Лесослава с каждым шагом относило все дальше и дальше, и если бы не Богэн, «лучи Света» могли остаться ввосьмером. Выбив из седла очередного инча, брат Лиз острым взором едва разглядел среди желтеющей мертвой плоти соломенные волосы друга. Он оглянулся: три-четыре десятка берегинь – вот и все воины, что остались под командованием лучника. Воины – да, но там, за его спиной грозно ворчали пять сотен свирепых медведей.
 – Вперед! За Хранителем вашего леса! – махнул рукой Богэн, и коричневая лавина буквально смяла мертвое воинство. Не обращая внимания на кровавые раны, косолапые кромсали на части, рвали и давили солдат Деза.
 
* * *

 Такой численности противника Барсёмон не мог себе представить даже в кошмарном сне. На острове, где крысы водились лишь в виде диковинных игрушек принцессы Мяото, котята в селах могли дожить до глубокой старости, но так и не увидеть серых разбойниц. Здесь же на усеянном камнями голом поле их были тысячи, десятки тысяч. Каждый воин кошачьего войска стоил десяти, а может быть и двадцати кладбищенских крыс, но это в честном поединке, а не в отчаянном круговороте, где смерть подстерегала отовсюду: снизу, сверху, спереди, сзади, со всех сторон. «Бархатные лапки» сражались, как никогда в жизни, становясь героями: падали на горах обагренных кровью серых трупов, ломали клинки кривых самурайских мечей и древка пик, царапались и кусались, рыча непонятный окружающим, но грозный крик «кийя!».
 И хотя сверху им помогали совы и филины, полководец императора вскоре понял: если ему удастся вернуть ко двору Кисато хотя бы сотню из приведенных пяти тысяч кошек, это можно будет считать самой замечательной удачей в череде отведенных богами дней жизни.
 Враг наступал столь решительно, что, смяв ряды защитников Добра, опрокинул их, но принялся теснить не к холмистой гряде, а к располагавшемуся слева широкому мосту над Огненной рекой. Крысы усердствовали в этом натиске больше всего. Волна за волной они набрасывались на армию героев, заставляя их отступать к гостеприимно раскинувшейся переправе.
 Мысль о том, что это засада, пришла в кошачью голову внезапно. Барсёмон представил вдруг, как остатки их несгибаемой армии вступят на широкий настил моста, и тот растворится в жарком, наполненном серными испарениями воздухе без остатка.
 – Это конец! – пронеслось в мозгу самурая. – Но где же, где наши резервы?! Где аллеманская кавалерия?!
 Барсёмон повернул голову. Ряды тяжелых, закованных в броню рыцарей шаг за шагом быстро спускалась по склону холма. Но они были еще так далеко!
 – Эх, волшебник, волшебник, – скрипнул зубами воин Страны тысячи островов. – Пораньше бы. Чародей и маг ты может быть неплохой, но вот стратег из тебя слабоватый!
 Он взглянул на свой запасной отряд, на сотню одетых в расшитые серебром черные одежды самураев-смертников – отборную гвардию императора.
 – Нет, вряд ли, – сказал Барсёмон сам себе: «Вряд ли возвратится и сотня» и скомандовал. – Вперед! Остановить наступление!
 Это было красиво. Представьте сто размахивающих крыльями ветряных мельниц, только вместо крыльев слегка изогнутые обоюдоострые мечи, которые на замахе косят все подряд. Они продержались до подхода кавалерии. И враг снова отступил, послушный воле невидимого повелителя. Теперь можно было подсчитать потери. Около пятидесяти лесных троллей, три великана-фенке, сто тридцать израненных гномов, триста фавнов без единой стрелы в колчане, одиннадцать лучников Апфельгарта, полтора десятка лесовиков, тридцать семь берегинь, шестьдесят четыре простых самурая и двести так и не вступивших в столкновение рыцарей Аллемании – вот и все, что осталось от армии Добра. Под стены же Даркнесса отошло только семь тысяч живых мертвецов, среди которых не было ни одного инча и только полторы тысячи серых крыс. На поле боя осталось кровавое месиво войны, среди которого шевелились отсеченные конечности мертвяков, искавшие своих хозяев, и затихавшие, так и не найдя их. Силы обеих армий практически сравнялись.
 Когда полузадохнувшихся, но живых и невредимых Фастфута и Акса достали из-под груды тел, придерживавший искалеченную левую руку Озгуд не сумел скрыть слез радости. Богэн в это время обнимал слегка покачивающегося от навалившейся усталости Лесослава. Оттин зло стирал кровь с ладоней и острия топора. Сидя рядом с сыном, Радовид упорно выковыривал из коры острия стрел. Им приказали остаться в живых, и они выжили.
 Барсёмон молча стоял у кромки поля, почти у самого моста, по пояс в безжизненных тушках уничтоженных крыс. Его сотня в черных доспехах полегла вся до единого воина – сто черных островков посреди огромного моря.
 – Эй, Барсёмон-сан! – окликнул военачальника «бархатных лапок» Акс, но спина старого солдата осталась неподвижной, а голова склоненной на грудь. Уважая чужую скорбь, брат Лиз, осторожно ступая, медленно приблизился к самураю и тронул его за плечо. Воин не шелохнулся. Он был мертв: уходя под груду наваленных крысиных трупов, от подбородка до пояса тело героя пересекала широкая рваная рана.

4.

 В подземелье Раттин взяла с собой не десять, а сто троллей. Крыса не столько опасалась одурманенную прикованную цепями Эллею, сколько не надеялась с легкостью одолеть Хранительницу Заповедного леса, принцессу маахисов Илленари. Первая неожиданность поджидала старуху у входа в подвал: обитая металлом, дверь была прочно заперта изнутри.
 – Открывайте немедленно! – сухая лапа крысиной королевы настойчиво забарабанила по внезапно возникшей преграде. – Остолопы! Это же мы!
 – А ну! – командир сотни отодвинул беснующуюся Раттин в сторону и приказал толпившимся за спиной солдатам. – Ломайте!
 Массивные тела троллей врезались в проем с такой силой, что посыпалась штукатурка, заскрипели выворачиваемые из стены петли, и тяжелая дверь рухнула, заскользив вниз по ступеням. Тролли посыпались за выбитой дверью как горох из стручка. Объятая ужасом крыса едва успела вжаться плечами в сырой и холодный гранит.
 В это же самое время перед камерами пленниц творилось невообразимое. Единственный защитник Лиз, плененный любовью горный тролль, вступил в неравный поединок с пятнадцатью собратьями у запертой решетки – последней преграды для топавших сверху горных монстров. Удары каменных палиц сыпались со всех сторон, однако, истекающий кровью держался из последних сил.
 Эллея первой догадалась о том, что что-то происходит не по намеченному ею с Эгом плану. Миг, и оковы на руках и ногах лопнули, с треском разлетевшись по углам камеры. Долой ненавистную и унизительную позу. Улетев с ладони волшебницы, волна сжатого воздуха выбила дверь вместе с пытавшимся открыть ее охранником, вмяв его в противоположную стену коридора. В дверном проеме стояла фурия с развевающимися на магическом ветру волосами. Выпад, и морда еще одно тролля распласталась по шершавому граниту подземелья. Один, два, три, четыре солдата один за другим отлетали от решетки, впечатываясь в пол и стены подземелья. И вскоре у запертой преграды осталось одно только окровавленное тело, безжизненное тело защищавшего Лиз тролля.
 Эллея распахнула три оставшиеся двери. Она успела обняться с Илленари, ободряющее коснулась стриженной головы Лиз и, подхватив лишенную сил Тиллу, вместе с подругами вынесла девушку в коридор. Там уже ждали верные подземельной королеве маахисы. Девушка-сельк исчезла в подкопе первой, за ней последовала невеста Фастфута, Илленари спустилась третьей. В застенке оставались подруга Кукиша и Сэвин. Они увидели, как бесноватая толпа троллей с воем и визгом врезалась в толстые прутья решетки. Волшебница приготовилась для замаха, но маахис задержал ее руку:
 – Побереги свои силы: неизвестно, что ждет нас на поверхности. Спускайся в подземный ход и предоставь это дело мне.
 Сэвин дождался, пока каштановые пряди не растворятся в темноте лаза, и, скатав на ладони огненный шарик, с наслаждением запустил его в разъяренные морды почти продавивших решетку троллей. Рассерженный рев мгновенно сменился истошным воем. Бывший начальник королевской стражи удовлетворенно стряхнул руки, спокойно подошел к чернеющей в полу дыре, сложил ладони лодочкой и плеснул огнем на потолок и стены камеры. В раздавшемся грохоте Сэвин едва успел прыгнуть в отверстие; следом обрушились огромные куски гранитной кладки.

* * *

 – Они ушли! Они сбежали, мой повелитель! – ворвавшись в зал, Раттин завертелась подле трона Деза. Больше всего она боялась гнева варлока, однако, последний оставался совершенно спокойным.
 – Далеко не убегут, – лицо Деза сделалось еще более страшным, вытянувшись в длину и потеряв почти все кожу. Черный камзол почти истлел, из многочисленных прорех на нем торчали желтые кости. – Под стенами замка их дожидаются тролли и еще один маленький сюрприз.
 При последних словах некроманта Эг почувствовал, будто на грудь ему навалили огромный тяжелый камень.

* * *

 – Мы выбрались! Мы на свободе! – руки Лиз взметнулись в ликующем замахе.
 – И да, и нет, – голос Илленари звучал пугающе спокойно. – Посмотри.
 К окруженной десятком маахисов горстке девушек прямо от ворот Даркнесса мчалась размахивающая дубинками, орущая и галдящая ватага горных троллей.
 – Ну, с этими-то мы разберемся, – ободряюще улыбнулась Эллея. Тилла ничего не сказала, она просто была без сознания.
 – С этими – да, – все также спокойно произнесла Хранительница. – А как мы поступим с теми?
 Из-за окружающих замок холмов, медленно разворачиваясь в цепь, выходили серые фигуры рогатых демонов Эгона.

* * *

 – Одна, две, три, четыре – все, все живы, – удовлетворенно вздохнул Великий волшебник Одинокой башни: удесятеренная магией острота зрения позволила ему рассмотреть появление пленниц из подземного хода. План Илленари задействовать маахисов, переданный ему Эгом, удался. Кукиш прекрасно видел и толпу троллей и отряды одноглазых шестируких, но не тревожился: он знал, что успеет придти на помощь. Злыдню стало вдруг не по себе от царившей за спиной тишины. Если рогатые поползли спереди, значит им пора появиться сзади. Но почему тогда он не слышит за плечами шума битвы? И где сам Эгон? Зловещее предчувствие беды схватило сердце домового в ледяные объятия. В считанные мгновения он взобрался на вершину холма. Прямо на него в полном молчании катилась серая волна вооруженных до зубов шестируких. Кукиш поискал взглядом тела поверженных аллеманцев. О боги! В полной боевой выправке бравые полки, послушные командам короля Хенрика, расходились в стороны, пропуская врага в тыл собратьям по оружию! Такого предательства волшебник не мог представить себе даже в мыслях!