Я все еще люблю тебя! Глава Тридцать Четвертая

Глава Тридцать Четвертая. Родные люди.


Вопреки ранее данным объявлениям, на Ярославский вокзал поезд прибыл где-то около полуночи. С чем была связана задержка состава, оставалось неизвестным, что создавало обстановку нервозности среди встречавших. 
Порой казалось, недовольные реплики встречающих даже заглушали монотонный, полный абсолютного равнодушия голос, доносящийся из колонок.
— Дим, сколько это еще может продолжаться!?! – спрашивала мужа заметно нервничавшая Людмила. - Уже три часа прошло, а новостей никаких нет. 
— Люда, да, успокойся ты, в конце-то концов! Понимаешь, поездам свойственно иногда опаздывать. Тут уж ничего не поделаешь.               
Дмитрий и сам находился в недоумении. Беспокойство за сестру не покидало его с того дня, когда Лена уехала из Москвы. Что из себя представлял бывший, несостоявшийся Ленин жених, он хорошо понимал, и от этого чувство тревоги не покидало его. 
Наконец, послышалось долгожданное объявление о прибытии поезда. За одну минуту зал ожидания опустел, а все люди, находившиеся в нем, переместились на перрон. Из далека появившийся ослепляющий свет фар  оповестил о прибытии долгожданного состава. Только в этот момент у Людмилы отлегло на сердце.
Радости от встречи с сестрой не было предела. Пребывание в монастыре явно пошло Лене на пользу. Вид у девушки был гораздо лучше, чем до того, как она уехала из Москвы. Кроме того, счастье, по всей видимости, дополнял маленький мальчик, которого Лена держала на руках.
— Ой, а это у нас кто такой? – спросила улыбающаяся Людмила.
Вид малыша не мог её не подкупать, а, зная прирожденное чадолюбие Людмилы, можно было сделать однозначный вывод: не проникнуться к этому ребенку она не могла по определению.
— Это – Алёшенька! – не без гордости ответила Лена. – Наш с Антошкой сыночек.               
При этих словах сестры на лице Людмилы появилось нескрываемое удивление. С Леной, пока та была в монастыре, она связывалась периодически, и речи о каком-либо ребенке не шло. О том, что произошло за это время, можно было только догадываться, и от этого Людмила пребывала в полном недоумении.   
— Погоди, Лен. Я ничего не понимаю. Что значит -  ваш сыночек? Я когда тебе звонила, ты мне ничего такого не говорила.
— Люсь, у Алёшеньки умерла мама. Со дня на день его должны были отправить в детский дом. Естественно, мы с Антоном этого допустить не могли. Поэтому он с нами.
Объяснение показалось Людмиле несколько слабым, но приводить какие-либо контраргументы в данный момент ей тоже показалось неуместным.               
— Ладно. Сейчас поедем домой, а там во всем разберемся, – все, что она могла сказать сестре.   
От вокзала путь домой много времени не занял. До места жительства Лены с Антоном ночное такси домчало их минут за пятнадцать – двадцать. В квартире за время отсутствия хозяев никаких изменений не произошло. Все вещи были аккуратно расставлены и разложены по своим местам, и, казалось, ничего не напоминало о долгом отсутствии обитателей жилища. 
— Ты решила, где положишь спать малыша? – спросила Лену Людмила.               
— Пока с нами поспит, а завтра купим ему кроватку.   
—  Лен, вы с Антоном вполне отдаете отчет в своих действиях? Дети -  это ведь не игрушки.      
 —  Люд, я, примерно, понимаю, что ты имеешь в виду, – перебила сестру Лена. – Уверяю тебя: об Алёшеньке мы с Антоном сможем  позаботиться вполне.   
— Хорошо. Давай отложим этот разговор до завтра. Сейчас всем, как следует, выспаться надо, а утро вечера мудренее.
По утру, во время завтрака, допрос Лены почти с пристрастием старшей сестрой был продолжен.   
— Антон, Лена, расскажите мне, пожалуйста, каким вы видите свое будущее? – спросила Людмила.
— Люд, Антон в этом году заканчивает институт, получает диплом, – начала отвечать Лена. Ему уже предложили хорошую работу в одной детской клинике. Так что за наше материальное будущее ты можешь не переживать. Я, естественно, дома с малышом сидеть буду. Так что за нас можешь не переживать.
Слова Лены были наполнены наивностью, чего Людмила для себя не отметить, конечно же, не могла.
— Слушайте, ребят, а насколько все это точно? – спросила она. – В хорошую клинику кого попало не возьмут, а у Антона-то опыта – кот наплакал. С ним что, будет кто-нибудь серьезно разговаривать? 
— Будут, Люда! Будут! – раздался голос вошедшего в комнату Дмитрия. – С преподавателями Антона в институте я разговаривал. Они на него нахвалиться не могут. А у меня есть один знакомый. Он в НИИ клинической педиатрии работает. В общем, после того, как Антон защитит диплом, его там ждут. 
Оптимизм Серковского был  наигранно наивен, и не отражал объективной реальности. Охота, однажды объявленная на Лену, никем не отменялась, а значит, девушка подвергалась постоянной опасности. Кроме того, постоянное чувство опасности должна была испытывать еще и Полина, жизнь которой тоже находилась под прицелом.      
— Хоть убей, не могу понять: ты почему вопрос со своей первой женой не решил радикально? -  спрашивал Германа Артамонов. – Только представь, что будет, если хозяйка узнает, что её родная дочь не почила в бозе, а провела все это время в психушке? Тебе ведь тогда мало не покажется.   
— Игорек, ну, а ты тогда зачем здесь? Для чего тебя сюда «Гроссмейстер» поставил? Чтобы ты ограждал меня от возможных притязаний моей бывшей тещи. Вот и позаботься, чтобы она о Полине никогда ничего не узнала.
Подробности этого разговора очень быстро стали известны Разумовскому, чем вызвали бурю возмущения с его стороны.

— Это что же получается!?! Он нас столько времени просто за нос водил!?! – возмущался «Гроссмейстер».  – Просто страшно представить, что  может быть, если Регина обо всем, об этом узнает.
— Про это лучше вообще не думать. Алик, ты же спокойнее будешь спать, если хозяйка до какого-то времени не будет  ничего знать.
Покой Регины Робертовны – самое важное, что было для «Гроссмейстера», и ради этого он готов был идти на все, что угодно. 
Реакцию хозяйки на известие о её дочери лучше было даже не предугадывать. Ничего хорошего ждать в этом случае не приходилось, а уж участь Германа была бы в высшей степени незавидной. «Черный принц» Разумовскому был нужен, и только это обстоятельство заставляло сохранять  молчание.
День мнимой кончины дочери для хозяйки «Цитадели» всегда был свят и, как правило, сопровождался обильными поминками. Участники этого мероприятия собирались в особняке одного из Краснодарских переулков – излюбленном месте самой Регины Робертовны. Среди приглашенных было мало членов семейства Римашевских, или ближайших родственников самой хозяйки. В основном, были члены организации, из которых саму Полину знало намного меньше половины.   
— Какой-то непонятный мемориал хозяйка каждый год устраивает, – периодически жаловался «Гроссмейстеру» «Скелет». – Ты её дочь вообще хоть раз видел? Почему мы должны здесь ежегодно из себя страдания  выдавливать?
— Евгений, проявляй, в конце концов, уважение к чужому горю. По сути, кроме дочери, у Регины никого и не было.   
— Как никого!?! А ты?
— Ну, а что я? Я, Жень, дополнение к окружающей действительности. Вон, поставлен Региной за порядком в «Цитадели» следить, и не более того.   
Искренности в словах «Гроссмейстера» было немного. Его влияние в организации трудно было переоценить, о чем он сам не знать не мог. Роль Разумовского в «Цитадели» тоже вряд ли можно было назвать завидной. Его функции зачастую сводились к банальной слежке за другими членами организации, от чего всеобщей любви и уважения снискать он, естественно, не мог.
— Если бы не Регина, меня бы здесь уже давно не было, – часто повторял он.               
— Слушай, а ничего, что поднялся ты, только благодаря её супругу? – спросил  «Скелет». 
— Женя, если я кому-то чем-то и обязан, то только «Императору». Сам вспомни, с какого дна он меня поднял.      
— Поэтому ты перед ним так лебезить стал? Только должен тебя предупредить: «Императора» уже давно нет, а все вопросы в организации решают совершенно другие люди. Я, например. Так что, сам видишь: контингент, перед которым следует ходить на цирлах, несколько изменился.
Альберт Михайлович и сам хорошо понимал: времена благоденствия в организации для него давно прошли. Прежний благодетель давно почил в бозе, а его приемник не спешил распахивать свои объятия.
За то время, что прошло с момента смерти Федора Кузьмича, Герман сумел стать в «Цитадели» главным раздражающим фактором. Все правила, установленные его отцом, были попраны, а устанавливаемые новые явно приходились не по душе корифеям организации.
— Слушай, а откуда у нас столько сброда появилось? – спрашивала Регина Робертовна «Гроссмейстера». – Раньше ведь все как-то более чинно  было,  а сейчас все, кому не лень, возле нас отираются.
—  Это, Регин, ты у своего бывшего зятя спроси. Он же решил, что «Цитадель» - его собственность, а поэтому делать он тут может все, что ему заблагорассудится. Вариантов как-то повлиять на него у нас с тобой нет. 
— А нужно, чтоб были. – промолвила хозяйка. – Алик, ну, сколько еще это  будет продолжаться!?! Ты посмотри, во что «Цитадель» превратилась! Да, «Император», наверно, уже сто раз в гробу перевернулся, видя, что его родной сынок здесь вытворяет.
«Гроссмейстеру» уже давно самому претило то положение, которое он занимал в «Цитадели». Душа жаждала много большего, но возможностей для реализации собственных амбиций не было никаких. Хотя была еще одна причина нахождения Альберта Михайловича в организации, о которой он  предпочитал не распространяться.
Чувства, выходящие за рамки официально-деловых, Разумовский уже давно испытывал к Регине Робертовне.
Рассчитывать на какую-либо взаимность с её стороны было бы абсолютно бессмысленно, но постоянство и целеустремленность Альберта Михайловича позволяли ему не терять надежды.
Информация, оказавшаяся в руках «Гроссмейстера», кардинально переворачивала всю шахматную доску. Получалось, Регину Робертовну просто обманывали. Причем, обманывали жестоко, на протяжении долгого времени. Что ждало бы Германа в случае обнаружения этой его неправды, даже трудно было представить.
Как человек в высшей степени практичный и стремящийся из всего извлечь выгоду, «Гроссмейстер» решил полученную информацию пока придержать при себе. Выгода при правильном обращении с этой  информацией обещала быть немалой, упустить которую Альберт Михайлович, естественно, не мог.
— Слушай, а  ты бы не мог приглядывать за «Черным принцем» круглосуточно? – спросил он Артамонова во время телефонного разговора. 
— «Гроссмейстер», как ты это себе представляешь? Я ж в Москву послан не только за тем, чтобы по пятам за Сапрановым ходить. Других дел тоже полно, а в соглядатаи конкретно за Германом, извини, я не нанимался.
С этих пор Полина автоматически попадала в поле зрения Разумовского. Все, что касалось первой супруги Германа Федоровича, интересовало живо, будто касалось непосредственно его самого.
— Ты мне можешь устроить встречу со своей продавщицей мороженого? – спросил «Гроссмейстер» Мореходова.
— Это с какой продавщицей? С Галькой Брановой, что ль? Так, я сам не знаю, где она сейчас обитает.
— Слушай, а узнать можешь?
— «Гроссмейстер», ну, ты всегда ставишь задачи из разряда невыполнимых! Где ж я тебе искать её буду? Уже лет десять мне о ней ничего неизвестно. Единственное, что могу посоветовать по этому поводу – это обратиться в Москву.
— В Москву? К кому?               
— Ну, есть у «Черного принца» в столице один деловой партнер – Владимир Ромодановский, а вот жена этого Ромодановского с Галкой долгое время близкими подругами были. Может быть, ей что-нибудь о Брановой известно.         
Выбравшись из психиатрической лечебницы, Полина автоматически становилась желанной целью не только для своего бывшего супруга, но и для многих людей, кто был хоть каким-то образом связан с Германом. К «Гроссмейстеру» это относилось в полной мере, но его цели по отношению к Полине несколько отличались от целей Сапранова. Жизнь несчастной женщины ему была не нужна.               
  Напротив, он, как никто другой, был заинтересован в том, чтоб ни один волос не упал с головы Полины.
— Можешь себе представить, как теперь мы сможем все развернуть? -  спрашивал Разумовский «Скелета».               
— Только я представить не могу, что мы потом будем делать, – отвечал «Скелет». – Ты вообще хозяйку в гневе можешь себе представить?               
Развитие событий в случае, если бы Регина Робертовна узнала, что её родная дочь жива, лучше было себе даже не представлять. Нелюбовь к бывшему зятю итак зашкаливала все разумные пределы, а в случае вскрытия настолько дикого обмана, реакцию хозяйки невозможно было предугадать.
Хотя именно такое положение вещей было, как никогда, на руку «Гроссмейстеру». Наконец-то появилась возможность поставить на место «Черного принца», который своим самомнением и явно завышенной самооценкой всем изрядно надоел.
— В общем, я так понимаю, без «Артемона» здесь не обойтись, – сделал заключение Разумовский. 
— Я не пойму: ты что, крови хочешь? – спросил «Скелет». – Только представь, что начнется, если хозяйка обо всем, об том узнает. Самому-то не страшно?
— «Скелет», нам-то чего бояться? Эти разборки будут идти исключительно между Региной и «Черным принцем». Мы-то здесь вообще причем?   
У опасений Евгения Павловича были все основания. В «Цитадели», как хотел того кто-то или нет, Герман Сапранов был фигурой знаковой, и любые потрясения, с ним произошедшие, автоматически не могли не сказаться на многих людях, состоявших в организации.