Я все еще люблю тебя! Глава Тридцать Четвертая

Глава Тридцать Четвертая. Родные люди.


Вопреки ранее данным объявлениям, на Ярославский вокзал поезд прибыл где-то около полуночи. С чем была связана задержка состава, оставалось неизвестным, что создавало обстановку нервозности среди встречавших. 
Порой казалось, недовольные реплики встречающих даже заглушали монотонный, полный абсолютного равнодушия голос, доносящийся из колонок.
— Дим, сколько это еще может продолжаться!?! – спрашивала мужа заметно нервничавшая Людмила. - Уже три часа прошло, а новостей никаких нет. 
— Люда, да, успокойся ты, в конце-то концов! Понимаешь, поездам свойственно иногда опаздывать. Тут уж ничего не поделаешь.               
Дмитрий и сам находился в недоумении. Беспокойство за сестру не покидало его с того дня, когда Лена уехала из Москвы. Что из себя представлял бывший, несостоявшийся Ленин жених, он хорошо понимал, и от этого чувство тревоги не покидало его. 
Наконец, послышалось долгожданное объявление о прибытии поезда. За одну минуту зал ожидания опустел, а все люди, находившиеся в нем, переместились на перрон. Из далека появившийся ослепляющий свет фар  оповестил о прибытии долгожданного состава. Только в этот момент у Людмилы отлегло на сердце.
Радости от встречи с сестрой не было предела. Пребывание в монастыре явно пошло Лене на пользу. Вид у девушки был гораздо лучше, чем до того, как она уехала из Москвы. Кроме того, счастье, по всей видимости, дополнял маленький мальчик, которого Лена держала на руках.
— Ой, а это у нас кто такой? – спросила улыбающаяся Людмила.
Вид малыша не мог её не подкупать, а, зная прирожденное чадолюбие Людмилы, можно было сделать однозначный вывод: не проникнуться к этому ребенку она не могла по определению.
— Это – Алёшенька! – не без гордости ответила Лена. – Наш с Антошкой сыночек.               
При этих словах сестры на лице Людмилы появилось нескрываемое удивление. С Леной, пока та была в монастыре, она связывалась периодически, и речи о каком-либо ребенке не шло. О том, что произошло за это время, можно было только догадываться, и от этого Людмила пребывала в полном недоумении.   
— Погоди, Лен. Я ничего не понимаю. Что значит -  ваш сыночек? Я когда тебе звонила, ты мне ничего такого не говорила.
— Люсь, у Алёшеньки умерла мама. Со дня на день его должны были отправить в детский дом. Естественно, мы с Антоном этого допустить не могли. Поэтому он с нами.
Объяснение показалось Людмиле несколько слабым, но приводить какие-либо контраргументы в данный момент ей тоже показалось неуместным.               
— Ладно. Сейчас поедем домой, а там во всем разберемся, – все, что она могла сказать сестре.   
От вокзала путь домой много времени не занял. До места жительства Лены с Антоном ночное такси домчало их минут за пятнадцать – двадцать. В квартире за время отсутствия хозяев никаких изменений не произошло. Все вещи были аккуратно расставлены и разложены по своим местам, и, казалось, ничего не напоминало о долгом отсутствии обитателей жилища. 
— Ты решила, где положишь спать малыша? – спросила Лену Людмила.               
— Пока с нами поспит, а завтра купим ему кроватку.   
—  Лен, вы с Антоном вполне отдаете отчет в своих действиях? Дети -  это ведь не игрушки.      
 —  Люд, я, примерно, понимаю, что ты имеешь в виду, – перебила сестру Лена. – Уверяю тебя: об Алёшеньке мы с Антоном сможем  позаботиться вполне.   
— Хорошо. Давай отложим этот разговор до завтра. Сейчас всем, как следует, выспаться надо, а утро вечера мудренее.
По утру, во время завтрака, допрос Лены почти с пристрастием старшей сестрой был продолжен.   
— Антон, Лена, расскажите мне, пожалуйста, каким вы видите свое будущее? – спросила Людмила.
— Люд, Антон в этом году заканчивает институт, получает диплом, – начала отвечать Лена. Ему уже предложили хорошую работу в одной детской клинике. Так что за наше материальное будущее ты можешь не переживать. Я, естественно, дома с малышом сидеть буду. Так что за нас можешь не переживать.
Слова Лены были наполнены наивностью, чего Людмила для себя не отметить, конечно же, не могла.
— Слушайте, ребят, а насколько все это точно? – спросила она. – В хорошую клинику кого попало не возьмут, а у Антона-то опыта – кот наплакал. С ним что, будет кто-нибудь серьезно разговаривать? 
— Будут, Люда! Будут! – раздался голос вошедшего в комнату Дмитрия. – С преподавателями Антона в институте я разговаривал. Они на него нахвалиться не могут. А у меня есть один знакомый. Он в НИИ клинической педиатрии работает. В общем, после того, как Антон защитит диплом, его там ждут. 
Оптимизм Серковского был  наигранно наивен, и не отражал объективной реальности. Охота, однажды объявленная на Лену, никем не отменялась, а значит, девушка подвергалась постоянной опасности. Кроме того, постоянное чувство опасности должна была испытывать еще и Полина, жизнь которой тоже находилась под прицелом.      
— Хоть убей, не могу понять: ты почему вопрос со своей первой женой не решил радикально? -  спрашивал Германа Артамонов. – Только представь, что будет, если хозяйка узнает, что её родная дочь не почила в бозе, а провела все это время в психушке? Тебе ведь тогда мало не покажется.   
— Игорек, ну, а ты тогда зачем здесь? Для чего тебя сюда «Гроссмейстер» поставил? Чтобы ты ограждал меня от возможных притязаний моей бывшей тещи. Вот и позаботься, чтобы она о Полине никогда ничего не узнала.
Подробности этого разговора очень быстро стали известны Разумовскому, чем вызвали бурю возмущения с его стороны.

— Это что же получается!?! Он нас столько времени просто за нос водил!?! – возмущался «Гроссмейстер».  – Просто страшно представить, что  может быть, если Регина обо всем, об этом узнает.
— Про это лучше вообще не думать. Алик, ты же спокойнее будешь спать, если хозяйка до какого-то времени не будет  ничего знать.
Покой Регины Робертовны – самое важное, что было для «Гроссмейстера», и ради этого он готов был идти на все, что угодно. 
Реакцию хозяйки на известие о её дочери лучше было даже не предугадывать. Ничего хорошего ждать в этом случае не приходилось, а уж участь Германа была бы в высшей степени незавидной. «Черный принц» Разумовскому был нужен, и только это обстоятельство заставляло сохранять  молчание.
День мнимой кончины дочери для хозяйки «Цитадели» всегда был свят и, как правило, сопровождался обильными поминками. Участники этого мероприятия собирались в особняке одного из Краснодарских переулков – излюбленном месте самой Регины Робертовны. Среди приглашенных было мало членов семейства Римашевских, или ближайших родственников самой хозяйки. В основном, были члены организации, из которых саму Полину знало намного меньше половины.   
— Какой-то непонятный мемориал хозяйка каждый год устраивает, – периодически жаловался «Гроссмейстеру» «Скелет». – Ты её дочь вообще хоть раз видел? Почему мы должны здесь ежегодно из себя страдания  выдавливать?
— Евгений, проявляй, в конце концов, уважение к чужому горю. По сути, кроме дочери, у Регины никого и не было.   
— Как никого!?! А ты?
— Ну, а что я? Я, Жень, дополнение к окружающей действительности. Вон, поставлен Региной за порядком в «Цитадели» следить, и не более того.   
Искренности в словах «Гроссмейстера» было немного. Его влияние в организации трудно было переоценить, о чем он сам не знать не мог. Роль Разумовского в «Цитадели» тоже вряд ли можно было назвать завидной. Его функции зачастую сводились к банальной слежке за другими членами организации, от чего всеобщей любви и уважения снискать он, естественно, не мог.
— Если бы не Регина, меня бы здесь уже давно не было, – часто повторял он.               
— Слушай, а ничего, что поднялся ты, только благодаря её супругу? – спросил  «Скелет». 
— Женя, если я кому-то чем-то и обязан, то только «Императору». Сам вспомни, с какого дна он меня поднял.      
— Поэтому ты перед ним так лебезить стал? Только должен тебя предупредить: «Императора» уже давно нет, а все вопросы в организации решают совершенно другие люди. Я, например. Так что, сам видишь: контингент, перед которым следует ходить на цирлах, несколько изменился.
Альберт Михайлович и сам хорошо понимал: времена благоденствия в организации для него давно прошли. Прежний благодетель давно почил в бозе, а его приемник не спешил распахивать свои объятия.
За то время, что прошло с момента смерти Федора Кузьмича, Герман сумел стать в «Цитадели» главным раздражающим фактором. Все правила, установленные его отцом, были попраны, а устанавливаемые новые явно приходились не по душе корифеям организации.
— Слушай, а откуда у нас столько сброда появилось? – спрашивала Регина Робертовна «Гроссмейстера». – Раньше ведь все как-то более чинно  было,  а сейчас все, кому не лень, возле нас отираются.
—  Это, Регин, ты у своего бывшего зятя спроси. Он же решил, что «Цитадель» - его собственность, а поэтому делать он тут может все, что ему заблагорассудится. Вариантов как-то повлиять на него у нас с тобой нет. 
— А нужно, чтоб были. – промолвила хозяйка. – Алик, ну, сколько еще это  будет продолжаться!?! Ты посмотри, во что «Цитадель» превратилась! Да, «Император», наверно, уже сто раз в гробу перевернулся, видя, что его родной сынок здесь вытворяет.
«Гроссмейстеру» уже давно самому претило то положение, которое он занимал в «Цитадели». Душа жаждала много большего, но возможностей для реализации собственных амбиций не было никаких. Хотя была еще одна причина нахождения Альберта Михайловича в организации, о которой он  предпочитал не распространяться.
Чувства, выходящие за рамки официально-деловых, Разумовский уже давно испытывал к Регине Робертовне.
Рассчитывать на какую-либо взаимность с её стороны было бы абсолютно бессмысленно, но постоянство и целеустремленность Альберта Михайловича позволяли ему не терять надежды.
Информация, оказавшаяся в руках «Гроссмейстера», кардинально переворачивала всю шахматную доску. Получалось, Регину Робертовну просто обманывали. Причем, обманывали жестоко, на протяжении долгого времени. Что ждало бы Германа в случае обнаружения этой его неправды, даже трудно было представить.
Как человек в высшей степени практичный и стремящийся из всего извлечь выгоду, «Гроссмейстер» решил полученную информацию пока придержать при себе. Выгода при правильном обращении с этой  информацией обещала быть немалой, упустить которую Альберт Михайлович, естественно, не мог.
— Слушай, а  ты бы не мог приглядывать за «Черным принцем» круглосуточно? – спросил он Артамонова во время телефонного разговора. 
— «Гроссмейстер», как ты это себе представляешь? Я ж в Москву послан не только за тем, чтобы по пятам за Сапрановым ходить. Других дел тоже полно, а в соглядатаи конкретно за Германом, извини, я не нанимался.
С этих пор Полина автоматически попадала в поле зрения Разумовского. Все, что касалось первой супруги Германа Федоровича, интересовало живо, будто касалось непосредственно его самого.
— Ты мне можешь устроить встречу со своей продавщицей мороженого? – спросил «Гроссмейстер» Мореходова.
— Это с какой продавщицей? С Галькой Брановой, что ль? Так, я сам не знаю, где она сейчас обитает.
— Слушай, а узнать можешь?
— «Гроссмейстер», ну, ты всегда ставишь задачи из разряда невыполнимых! Где ж я тебе искать её буду? Уже лет десять мне о ней ничего неизвестно. Единственное, что могу посоветовать по этому поводу – это обратиться в Москву.
— В Москву? К кому?               
— Ну, есть у «Черного принца» в столице один деловой партнер – Владимир Ромодановский, а вот жена этого Ромодановского с Галкой долгое время близкими подругами были. Может быть, ей что-нибудь о Брановой известно.         
Выбравшись из психиатрической лечебницы, Полина автоматически становилась желанной целью не только для своего бывшего супруга, но и для многих людей, кто был хоть каким-то образом связан с Германом. К «Гроссмейстеру» это относилось в полной мере, но его цели по отношению к Полине несколько отличались от целей Сапранова. Жизнь несчастной женщины ему была не нужна.               
  Напротив, он, как никто другой, был заинтересован в том, чтоб ни один волос не упал с головы Полины.
— Можешь себе представить, как теперь мы сможем все развернуть? -  спрашивал Разумовский «Скелета».               
— Только я представить не могу, что мы потом будем делать, – отвечал «Скелет». – Ты вообще хозяйку в гневе можешь себе представить?               
Развитие событий в случае, если бы Регина Робертовна узнала, что её родная дочь жива, лучше было себе даже не представлять. Нелюбовь к бывшему зятю итак зашкаливала все разумные пределы, а в случае вскрытия настолько дикого обмана, реакцию хозяйки невозможно было предугадать.
Хотя именно такое положение вещей было, как никогда, на руку «Гроссмейстеру». Наконец-то появилась возможность поставить на место «Черного принца», который своим самомнением и явно завышенной самооценкой всем изрядно надоел.
— В общем, я так понимаю, без «Артемона» здесь не обойтись, – сделал заключение Разумовский. 
— Я не пойму: ты что, крови хочешь? – спросил «Скелет». – Только представь, что начнется, если хозяйка обо всем, об том узнает. Самому-то не страшно?
— «Скелет», нам-то чего бояться? Эти разборки будут идти исключительно между Региной и «Черным принцем». Мы-то здесь вообще причем?   
У опасений Евгения Павловича были все основания. В «Цитадели», как хотел того кто-то или нет, Герман Сапранов был фигурой знаковой, и любые потрясения, с ним произошедшие, автоматически не могли не сказаться на многих людях, состоявших в организации.
Оказавшись на свободе, Полина, волей-неволей, попадала в зону интересов своего бывшего супруга и его подельников из «Цитадели». Чем грозит ему воскресшая из мертвых жена, Герман понимал хорошо, а поэтому на её поиски был направлен максимум усилий.               
— Переверни всю землю, если надо, но найди мне Полину! Хоть из-под земли достань её! – инструктировал Шабанова Герман Федорович. – Сам понимаешь, пока она неизвестно где находится, ни я, ни ты не можем   чувствовать себя в безопасности.   
— Герман, ты задачи стал ставить, конечно, из разряда невыполнимых, – ответил Виктор Васильевич. – Где я тебе твою Полину искать буду? После того, как она из психушки сбежала, её и след простыл. Теперь о месте нахождения твоей бывшей супруги можно только догадываться.
    — Слушай, Витя, могу дать подсказку: где находится Полина, наверно, хорошо знает моя, ни к ночи будет помянута, племяшка. Вот если её потрясти, как следует, можно узнать, где Полина сейчас обитает.
— Ну, уж нет, Герман! – развел руками Шабанов. – Вот на это ты меня точно не подпишешь! Знаешь, кто муж у твоей племянницы!?! Сам Дмитрий Серковский! Ты ведь хорошо с ним знаком? Тебе что, мало того, что из-за него ты потерял почти весь свой бизнес?
Любое упоминание Дмитрия Серковского для Германа Федоровича было болезненно. Слишком много потерь и потрясений пришлось пережить из-за этого человека. Именно из-за него рухнуло все могущество семейства Сапрановых, копившееся долгие годы.               
— Не до конца ты тогда работу в Гнездовской довел, конечно, – упрекнул брата Герман Федорович. 
— Брат, я тогда сделал все, как ты мне сказал. Тобою было велено убрать всех, кто там будет присутствовать – я так и сделал. Ну, а в том, что сынка Сергея не оказалось на месте, я, извини, не виноват.               
Уже долгие годы тема массового убийства в станице Гнездовская для всех членов семейства Сапрановых была больной. Отношения Германа с Кубанскими партнерами складывались непросто. Каждый из них считал себя корифеем в бизнесе, и ни в чем не собирался уступать своему компаньону.               
— Да, где б сейчас были все эти Сапрановы без моих поставок? – задавался  вопросом Сергей. – Без меня, что Герман, что Ванька – ноль без палочки!
В отношении Сергея Германом тоже вынашивались планы, далеко идущие. Создавшееся положение вещей его никаким образом не устраивало, и принимались все меры, чтобы изменить его в свою пользу. За ценой Герман стоять не собирался, а вопросы морали интересовали его в последнюю очередь.               
— Этих Краснодарских выскочек надо ставить на место, – сказал  Герман Ивану.
— Чем же они тебе так не угодили? 
— Да, берут на себя, Вань, слишком много. Слышал? Сергей собрался свои активы из «Подмосковья» выводить.
— Слушай, проблемы с Сергеем я как-нибудь сам решу. Ладно? Ты, пожалуйста, не лезь туда, куда тебя никто не просит.               
Словам Ивана суждено было остаться гласом вопиющего в пустыне. Для себя Герман уже давно все решил, и как-то повлиять на это его решение было невозможно.   
— Скоро в нашей семье все кардинально изменится, – говорил он Варваре Захаровне. – Мама, ты не представляешь,  до каких высот взлетит наше  благосостояние.         
Что Герман подразумевал под этими словами, стало понятно, когда в Гнездовской прозвучали роковые выстрелы.
— Бойня на Кубани – твоих рук дело? – спросил Иван брата. – Вам же с Виктором Черкасовы уже давно покоя не давали. Вот вы с ним и решили эту проблему радикально.
— Насколько я помню, твои планы в отношении Черкасовых тоже вегетарианскими не были, – заметил Герман.
— Вегетарианскими, может, и не были, но убивать никого из них я не хотел. Да, разногласия с ними у меня, конечно, были,  но не до такой же степени... 
На коне Герман ощущал себя вплоть до того времени, пока в его жизни не появился Дмитрий Серковский. Никто тогда не мог догадаться, насколько с двойным дном окажется этот лощеный, с явными замашками аристократа, делец. Что на самом деле он из себя представлял, в полной мере, ощутила на себе Людмила, хотя к трагедии в станице Гнездовская она не имела, ровным счетом, никакого отношения. 
— Как я и предполагал, сильно гнилым этот Дмитрий оказался, – сказал жене Вадим Викторович. – Ты посмотри, что в «Континенте» творится! Там же вообще скоро камня на камне не останется.
— Знаешь, Вадик, в последнюю очередь меня интересует «Континент». Вот за то, что этот паршивец Люсе устроил, я его убить готова. На ком отыграться решил? Она же у нас сирота круглая! Кстати, без участия Германа здесь тоже не обошлось. Что Ларка, что Иван ведь исключительно из-за него раньше времени на тот свет отправились.   
Состояние самой любимицы Анны мало чем отличалось от состояния мертвеца. Какой-либо интерес к жизни, казалось, был утрачен навсегда, а внешний вид Людмилы не мог не вызывать за неё беспокойства. 
Опухшее от слез лицо, впалые щеки, совершенно опустошенный взгляд – вот портрет Людмилы после рокового свидания с возлюбленным.               
—  Ну, что и требовалось доказать, – констатировал факт Вадим Викторович. – С самого начала мне этот Серковский не понравился. Сразу было понятно: сильно он себе на уме!               
  —  Главное, ты мне объясни: зачем ему понадобилось  девчонку в свои разборки впутывать? – не успокаивалась Анна. – Она, вон, ни  жива, ни мертва ходит. Впору говорить: краше в гроб кладут!   
Хоть какие-то жизненные силы в самой Людмиле поддерживало лишь желание – найти родную сестру, с которой она была разлучена много лет назад. Задача оказалась не из простых. О жизни Ларисы после того, как она уехала из Крымска, никто почти ничего не знал, и подробности её личной жизни для всех оставались тайной за семью печатями.
— Люсь, а кем был Ленин папа? – спрашивала Анна. – У вас с ней ведь разные отцы. 
— Ничего не знаю, тетя Ань. Помню только, как мама дня на три куда-то уехала. Со мной бабушка осталась. Она тогда еще жива была. Ну, а когда мама вернулась, в нашей комнате еще одна маленькая кроватка появилась, а в ней малышка маленькая лежит. Мне тогда и сказали, что это – моя сестренка. Зовут Леночкой. Ну, а потом мама умерла, нас с Леной по детским домам развезли, и с тех пор о ней я больше ничего не знала.
Насколько родная сестра была от неё близко, Людмила даже не догадывалась. Все началось с того, что в один прекрасный день Герман Федорович Сапранов задумал в третий раз жениться. Избранницей всесильного олигарха оказалась молоденькая девушка, по сути, еще совсем ребенок, отцу которой не посчастливилось быть одноклассником Германа.
— О чем он думает, совершенно непонятно, – сокрушалась Варвара Захаровна. – Ань, ты её видела? Молоко же на губах еще не обсохло! Какая из неё жена может быть!?!
— Ну, Варвара Захаровна, ход мыслей вашего сына вообще очень трудно предугадать. Мне-то другое интересно: Герман ведь всегда завышенной самооценкой отличался. На простой люд постоянно сверху вниз смотрел. Тогда, что ж он так на Лену запал? Не его же поля ягода выходит.
— Ой, Анют, спроси что-нибудь полегче. Чем дольше на свете живу, тем больше понимаю, насколько я не знаю своего родного сына. С Ваней как-то все проще было. Понятнее он был, что ли. А Герман… - Варвара Захаровна махнула рукой. – Я вообще начинаю сомневаться, что он – мой сын.      
Для сомнений у Варвары Захаровны оснований было предостаточно. Ни одна из черт характера этой женщины не соответствовала характеру Германа. Скорее, наоборот: мать и сына можно было смело назвать  антиподами. В силу этого, вопросов к сыну у матери всегда хватало с избытком.
Например, чем было обусловлено желание Германа жениться на молоденькой девушке явно не его круга?
Как оказалось, намеренье Германа жениться на Лене лежало в сугубо прагматической плоскости, о чем стало известно Дмитрию.   
— Ленин приемный отец тому причина, – сказал он как-то Людмиле. 
— Погоди, но он-то здесь причем? Он что, был знаком с дядей Германом?
— Представь себе! Они, оказывается, вместе в одной школе учились.
— Но я все равно ничего не понимаю. Дядя же педантичен до крайности. Он же на простой люд всегда сверху вниз смотрел. Ну, а Ленин приемный отец явно к членам высшего общества не относился. Что у них тогда могло быть общего?               
— Ответом на твой вопрос, Люда, будут заниматься компетентные органы. Спиридонову я уже отмашку дал. Он готов подключиться.       
Из разряда невыполнимых оказалась задача, поставленная перед бывалым сотрудником МУРа Павлом Спиридоновым. Дело Лены было сдано в архив, а доступ к нему был невозможен. Любое упоминание о тех событиях на местных пинкертонов действовало, как красная тряпка на быка.
— Видать, этот Ларин кому-то крепко дорогу перешел, – сказал Дмитрию Павел. – Смотри, как за твою сестру взялись! Главное, совершенно непонятно, откуда в этой глуши такая крепкая наркота могла взяться?   
Хотя бы отчасти ответ на этот вопрос мог бы дать Григорий Сеславинский – корифей уголовного розыска Краснодара и давнишний знакомый Павла. Просмотрев предоставленные Спиридоновым бумаги, он сделал заключение:
— Судя по всему, здесь все белыми нитками шито. То, что наркоту Лариной подкинули – это к гадалки не ходи!
— Гриш, а как узнать, кто это мог сделать?
— Ну, Павел, ты задаешь вопросы, на которые тебе  никто сколь-нибудь вразумительного ответа дать не сможет! У нас весь край уже давно под «Цитаделью» лежит. Вся наркоторговля в их руках находится, а уж конкретно кому там сестра твоего друга могла дорогу перейти, можно только догадываться.   
Несомненно, Сеславинский знал, о чем говорил. Для жителей края «Цитадель» уже давно стала притчей во языцех. Все знали и об организации,  и о том, чем эта организация занимается, но вслух об этом никто не решался говорить.   
— Знаешь, сколько у нас уже кладбищ из тех, кого эта «Цитадель» положила? – спросил Григорий Павла. 
О кровожадности организации тоже слагались легенды. Не было дня, чтобы в какой-нибудь из Краснодарских станиц не раздавались бы выстрелы. Криминальная обстановка в крае то и дело осложнялась, что  было причиной постоянного недовольства непосредственного начальства Сеславинского.
— Сегодня около Гнездовской еще одного фермера на тот свет отправили, – оповестил Сеславинского его непосредственный начальник Никитин.
— Думаете, опять дело рук «Цитадели»? 
— Ну, а чьих же еще? Этот фермер договор с винным заводом в Белореченске подписал о поставках сырья. НУ, и что-то у них там пошло не так. То ли этот фермер некачественный товар поставил, то ли в сроки не уложился. Короче, неустойку ему предъявили просто астрономических размеров. А знаешь, кто директор этого завода?
— Кто же?
— Сам Архип Георгиевич Цикунов! Ни о чем тебе это имя не говорит? 
Очень о многом могло рассказать это имя Сеславинскому. Архип Цикунов, в определенных кругах известный под кличкой «Циркуль», для правоохранительных органов был фигурой знаковой, даже одиозной. Начав свою деятельность еще в поздние советские годы с банальной фарцы, Цикунов вскоре разросся до таких масштабов, что не заметить его в криминальных кругах уже не могли.               
— Без «Цитадели» тебе не раскрутиться, – сказал Цикунову «Скелет».
— Что же я должен делать? Ежемесячно отстегивать определенный процент от прибыли?
— Да, причем здесь деньги? Речь вообще не об этом. Все, что заработаешь, можешь оставлять себе, до копейки. В первую очередь, от тебя потребуется полное подчинение организации, выполнение всего, о чем бы тебя не попросили. Взамен: можешь быть уверен  в полной безопасности  своей деятельности... ну, и  покровительство – такое, о каком раньше ты мог только мечтать. Кроме того… ты  ведь раньше только шмотки, обувь из-под полы толкал. А в организации твои возможности могут заметно расшириться.               
В «Цитадели» Архипа Георгиевича приняли, что называется, по одежке.   
— На что ж ты способен? – спрашивал Федор Кузьмич. – Что ж мне теперь с тобой делать-то?
Присутствовавшая здесь же Регина Робертовна внутренним чутьем сразу поняла, какой толк может выйти из этого человека.
          — «Император», нам же «Синдбад» из-за кордона регулярно цацки привозит. Вот и пускай Архипчик их реализовывает. У него же завязки в этой сфере имеются?
— Цацки, золотишко когда-нибудь толкал? – спросил «Император» Цикунова. 
—  Если честно, раньше такими вещами никогда заниматься не приходилось. Я все больше на шмотках, на обуви специализировался. Ювелирных дел как-то не касался.   
— Ну, значит, придется коснуться, Архипушка! Надеюсь, сам понимаешь, о каких барышах идет речь.
Вдруг появившегося в кабинете Германа Цикунов явно заинтриговал. Было в глазах Архипа Георгиевича что-то подкупающее, мистически-интригующее. Не каждый день в кабинете его отца появлялись новые люди.
«Цитадель» уже давно считалась организацией устоявшейся, не нуждающейся ни в чьем участии. Тем удивительнее было увидеть в кабинете Федора Кузьмича человека, прежде  незнакомого. 
— Слушай, ты не знаешь, куда «Синдбад» мог запропаститься? – спросил «Император» сына. – Тут, похоже, для него работенка нашлась, а где его искать, никто не знает.         
— Папа, но я точно ему не сторож. Хоть что за работа-то?      
Войдя в кабинет, Герман сразу же поймал на себе взгляд бывшей тещи, полный нелюбви и презрения. 
Отношения Регины Робертовны с бывшим зятем складывались самым традиционным в таких случаях образом. Оба друг друга терпеть не могли. У обоих друг к другу был ворох претензий.    
— Похоже, твоего сына организация не очень интересует, – сказала хозяйка Федору Кузьмичу.      
— На основе чего ты сделала такие выводы? – поинтересовался «Император».